Гуд, но не очень. Сборник рассказов

– Понаехали тут!

Но у англосаксов склонность к интригам в крови, и «британец» стал действовать лестью. Он урчал, закатывал глаза, подставлял своё пузцо и лизал руки тёти Поли, когда она гладила его серую шёрстку.

Лаки, не признававший этих «телячьих нежностей», всегда старался подчеркнуть свою независимость, поэтому назвал конкурента подхалимом.

Британец не обиделся, он, вообще, был не обидчив, и пристально посмотрел своими янтарными глазами на Лаки:

– Странный ты малый. Я просто выполняю свои служебные обязанности. Свободные художники там. – Англичанин, по своему обыкновению примостившийся на перилах балкона, кивнул в сторону двора. – Хочешь туда, пожалуйста. Но без миски. Кстати, у нас теперь разные миски. Так что не парься.

– Я и не парюсь.

– Я вижу, как ты не паришься. Между прочим, я здесь в командировке. Через месяц хозяева вернуться, и заберут меня.

– Имя у тебя какое-то странное: Вольтик.

– Меня маленькой девочке подарили, она это имя и придумала.

– Как подарили? – изумился Лаки.

– Ну, «как, как»? Купили и подарили на день рождения.

– Купили?!

– Ты всё со своей независимостью носишься? Понимаешь, дружище, то, что ты валишь не в лоток, а куда вздумается это не независимость. Это всего лишь твоё раздолбайство и мягкотелость тёти Поли. Ладно, хватит умничать: залазь сюда.

– Не могу. Я после болезни высоты боюсь.

– Болезнь это плохо – как-то совсем по-взрослому сказал Вольтик. – Ладно, погнали в комнату. Там что-нибудь придумаем.

Они подружились. Вольтик оказался спокойным, рассудительным парнем, никогда не искавшим конфликта, а частенько, и сглаживающий острые углы, нервной натуры Лаки. Но однажды, тётя Поля не пошла утром на работу, засунула Вольтика в сумку-переноску, и они куда-то уехали.

– Значит, месяц уже прошёл, и эта дура-девчонка уже вернулась. – расстроился Лаки.

Всё произошло настолько быстро, что он даже не успел попрощаться со своим другом. А скорее всего, братом.

На кухне, Лаки увидел, что тётя Поля забыла миску Вольтика. Как же он там без миски будет?!

Но вскоре, тётя Поля вернулась. Лаки был так огорчён, что даже не пошёл её встречать. Но неожиданно, тётя Поля прошла в комнату, не разуваясь, чего никогда раньше не делала. Оказывается, она несла Вольтика, который был без сознания. Тётя Поля положила его на пол. Промежность кота была обильно вымазана зелёнкой.

Когда тётя Поля ушла на работу, Лаки испуганно улёгся рядом с братом, и даже положил на него свою переднюю лапу, словно это могло уменьшить страдания Вольтика.

Когда наркоз стал отпускать, Вольтик открыл глаза и поинтересовался:

– Как сам?

Он был, как всегда безмерно рад жизни, и не собирался расстраиваться из-за такого пустяка, как кастрация.

Лаки так обрадовался пробуждению брата, что не успел подобрать более подходящие моменту слова:

– Тебе тоже отпилили…

– А, ерунда. Издержки нашей профессии. И, поверь мне, далеко не самой худшей.

– Отказались от тебя хозяева? И девочка, эта твоя, которая такое дурацкое имя придумала.

– Бывает. Не усматриваю повода для огорчения. Будем теперь вместе, братуха.

Как только Вольтик очухался и смог ходить, он отправился к своим любимым балконным перилам. Но Лаки решительно перегородил ему дорогу:

– Сегодня нет. Сорвёшься, дурак!

В комнате тёти Поли поселилась, казалось ушедшая совсем, радость. А как ещё прикажете назвать эти два клубка, выкатывающиеся навстречу, едва вы открыли дверь? Концентрация радости жизни в них была запредельная. Поэтому они успевали куснуть друг друга, и толком не оттерев ваших сапог, умчаться по своим неотложным делам.

Осень, и особенно зима, превратили котят в элегантных молодых котов. Благородного серебристого окраса, Вольтика и белого, с чёрной симпатичной чёрной мордочкой Лаки.

А весной началось непонятное. Загрустил и перестал есть Вольтик.

– Ты чего не ешь? – скорее не спросил Лаки, а хотел поторопить брата, ведь дел на день было намечено невпроворот.

Вольтик промолчал, но что-то в его взгляде мелькнуло холодное, чужое. Он тянул с какой-то страшной, не поправимой новостью.

– Ты чего? – перестал есть Лаки.

– Помру я скоро. – сказал Вольтик. Тихо сказал, как что-то само собой разумеющееся.

– Да, что с тобой случилось? Ты заболел?

– Почки у меня…больные. И бабка моя от этого померла молодой, и родители.

– А откуда ты про свою бабку знаешь? – искренне удивился Лаки.

– Я ведь из питомника, с родословной. Только наша вся ветка бракованной получилась, поэтому за полцены и продают.

– Да, брось ты! Тётя Поля вылечит! Она меня от чумки спасла. Там, вообще, без вариантов было! – стал убеждать брата Лаки.

– Ну, разве что тётя Поля… – то ли согласился Вольтик, то ли просто не хотел тушить огонёк надежды, вспыхнувший в глазах брата.

И действительно, через пару дней, тётя Поля задумчиво постояла возле миски Вольтика с нетронутым кормом, а утром сунула его в переноску и они уехали.

– К ветеринару повезла! – облегчённо вздохнул Лаки, убеждённый в волшебных возможностях тёти Поли. – Ну, теперь она его вылечит.

Родственники вернулись почему-то только вечером, хотя Лаки отлично знал, что больничка находится недалеко от их дома. Тётя Поля выглядела какой-то подавленной, а брат был настолько измотан поездкой, что сразу же уснул.

А ещё, в комнате запахло лекарством. Лаки ненавидел запах этих капель, ведь он означал, что у тёти Поли опять заболело сердце.

Утром, когда она ушла на работу, Лаки спросил:

– Чего вы вчера так долго?

– Нас из маленькой больнички направили в большую. Туда долго ехать. Меня там просветили.

– Фонариком?

– Нет. Там, наоборот, в комнате темно было.

– И чего сказали?

– Сказали… Ну, сказали: мы вам письмо напишем!

– Это хорошо. Письмом оно надёжнее. Документ всё-таки. – согласился Лаки.

Но у него осталось ощущение, что брат не договаривает. Как будто, бережёт, зная его впечатлительность и нервозность.

Между тем, с каждым днём Вольтику становилось всё хуже. А тётя Поля почему-то не везла его в больничку. Этого Лаки не понимал. Ведь надо возить его туда и днём, и ночью, к этому бородатому дядьке, и колоть, колоть, колоть страшной штуковиной с иголкой на конце! Ведь только так можно вылечиться!

Лаки бегал кругами по комнате, тыкался носом в ноги тёте Поле, вставал перед ней на задние лапы. Но она словно не слышала, только лежала и смотрела в потолок.

Уже когда Вольтику стало совсем плохо, Лаки удалось до неё достучаться, и тётя Поля достала переноску.

А может дело было вовсе не в мольбах Лаки, а, наконец, пришло письмо, про которое говорил Вольтик. И в нём всё прописано, как и чем правильно лечить брата. И может быть, даже не надо колоть этой проклятой штуковиной с иголкой. Тётя Поля, конечно и сама знает, как вылечить Вольтика: она ведь волшебница, но письма надо было дождаться. Документ, всё-таки.

Сумка стояла посредине комнаты, а тётя Поля почему-то не торопилась засовывать туда Вольтика. Обычно, она делала это очень быстро, а сегодня тянула, как будто давала ребятам попрощаться.

Но Лаки не собирался устраивать долгие проводы. Он, юлой крутился у ног тёти Поли, подгоняя её. Ведь, надо скорее ехать, лечить брата, ведь, ему так тяжко, и видно, как он мается. Наконец, они уехали.

Но тётя Поля вернулась неожиданно быстро. А переноска жутко зияла пустотой.

В тот вечер, Лаки узнал, что оказывается, тётя Поля тоже может плакать. Лаки знал, как плачут их соседки, но никогда не видел слёз тёти Поли.

Ночью, Лаки почти не спал, изредка забываясь тревожной дрёмой. А утром, оставшись дома один, он не находил себе места. А потом, в его измученную бессонной ночью голову, пришла мысль забраться на перила балкона, на которых так любил сидеть Вольтик. И не побоялся, прыгнул на ограждение, но чуть не рассчитал и сорвался вниз.

Но обошлось. Как вы уже знаете, отделался Лаки, всего лишь, парой царапин на своей симпатичной мордашке.

Странное дело, но после этого падения из Лаки ушла боязнь высоты. А вот, при появлении сантехника, он по-прежнему впадал в панику. И когда какой-то страшный дядька стал затаскивать в квартиру строительные материалы, а затем, принялся стучать молотком и визжать дисковой пилой, Лаки убежал и залез под ванну.

Конечно, весь этот кошмар было бы безопаснее пережить под покрывалом дивана, но пробраться туда незамеченным, не представлялось возможным. На следующий день всё повторилось. И когда ужас прекратился, и дядька ушёл, Лаки просидел под ванной ещё три часа. Для верности.

А когда выбрался, то обнаружил, что их с тётей Полей балкон, превратился в комнату с большими белоснежными окнами и подоконниками.

Вот бы Вольтик обрадовался! Ведь лежать на широком подоконнике гораздо удобнее, чем на железных перилах балкона.

Теперь, по утрам на подоконнике Лаки принимал солнечные ванны, а вечером наблюдал, как на свою традиционную прогулку выходят пёс Беня с инвалидом Василичем из семидесятой квартиры. К ним сразу подходит чёрный кот с белым пятном на груди и Василич угощает его пригоршней сухого корма.

Глядя на эту троицу, Лаки вспоминал Вольтика. Как он говорил про должностные обязанности и судьбу свободного художника.

По псу Бенедикту было видно, что он вполне доволен своей должностью. А вот у Василича карьера явно не сложилась. Кота же устраивал статус свободного художника. Конечно, вон у него морда, какая! Одно слово: Аферист.

Неприятности на работе.

Игра сразу не задалась, пошла наперекосяк и через одно место. Через какое именно, конкретизировал, выбежавший к боковой линии, тренер «Молота» Алексей Данилыч. Между собой игроки звали его Торшером. Тень от долговязой фигуры Данилыча, отброшенная на лысое, без единой травинки футбольное поле обосновывала выбор прозвища.

На игровой установке перед матчем, Данилыч минут пять двигал по столу пачку дефицитных сигарет «Союз-Апполон» , обозначая командные действия и дважды упомянул Йохана Круиффа. Философию тотального футбола, преподанную голландской сборной на недавнем чемпионате мира, Торшер изложил конспективно. А в конце выдохнул:

– Хорошо бы гол забить… сразу.

– Лучше два! – дерзким эхом отозвался дальний угол раздевалки.

Дерзил, судя по всему, Валера Сабадаш. Саба был любимцем местной, не измученной аллергией на горячительные напитки, торсиды, а его звёздный статус, подчёркивали автомобиль «Москвич-412» и личное знакомство с директором завода-гиганта, приёмным детищем которого и была команда «Молот».

Ведь, советский спорт, в отличии от советского балета, значился занятием непрофессиональным. Поэтому если по сцене Большого театра грациозно перемещались балерины, то столбы пыли, на футбольном поле города С. поднимали «фрезеровщики» и «электромонтёры» местного завода-гиганта. И судя по зарплатной ведомости, Валера Сабадаш относился к золотому фонду научно-технического потенциала предприятия, хотя на заводе бывал только в день получки.

Торшер колкость проигнорировал, но тут нашлись скептики и у голландской модели игры:

– Данилыч, так там же лужа, размером с Белое море!

Боевой дух выходил из команды, как пузырьки из бутыли с брагой. Чтобы прекратить брожение, тренер грозно рявкнул:

– И что теперь?! Ноги боишься промочить? Хватит болтать! Марш на поле!

На выходе из раздевалки, Жора Малмыгин озвучил свои сомнения:

– Мужики, я не понял: по какой системе играем?

Кто-то из полузащитников буркнул:

– У нас одна система: «бей-беги».

Своим появлением на свет футбольное поле города С. не нанесло видимого урона земной поверхности, сохранив особенности местного рельефа. И если рассуждать категориями огорода, яма перед левой штрафной площадью («левой», это если стоять лицом к покосившейся деревянной трибуне стадиона.) имела глубину незначительную.

И в этой ямке на футбольном поле, не избалованном дренажом и травой, к осени, играла зябью водная гладь.

Но сравнение данной лужи с Белым морем нельзя назвать удачным, потому как и контуры водоёмов были абсолютно не похожи, и островов, как в Белом море, в луже не наблюдалось.

Лужа разлеглась перед штрафной площадью, в центре, поэтому атакующей команде следовало активнее использовать фланги. В принципе, это не противоречило философии игры Круиффа.

У Жоры Малмыгина случались матчи, после которых и великий Йохан восхищённо показал бы ему большой палец, если бы нелёгкая занесла голландца в город С. Но были в карьере форварда Малмыгина и провальные игры. И когда Жору спрашивали, от чего это зависит, он только пожимал плечами:

– Хрен его знает! Похоже, всё зависит от первого касания мяча. Если удачно принял пас, обработал, так всё и пойдёт, как по маслу. А если упустил мяч…

В тот день, «первый» мяч, прилетевший к Малмыгину, отскочил от Жоры, как от необструганной деревяшки.

Драма начала плести кружева своего сюжета в конце первого тайма. Хотя, если бы мозги у Саши Кисенкова располагались не так компактно, драма могла сдвинуться в сторону трагедии.

Но о каких мозгах у центрального защитника можно вести речь, если вратарь выходит из ворот и орёт: «Я!», так что в соседнем доме дрожат стёкла, а стоппер продолжает лезть к мячу, как медведь в малинник, выламывая по дороге молодые берёзы!?

Вратарь, конечно, тоже красавец! Выпрыгнул и своим кулаком, размером с голову юного пионера, вместо мяча зарядил в лоб Кисенкову. Ну, ты прицелься сначала! Прежде чем своими кувалдометрами размахивать! Хорошо ещё Киса попался, чьи извилины, не поцарапанные всякими законами Ньютона и незабвенной повестью «Муму», хранили девственную упругость и в нужный момент самортизировали!

А нормальный человек после такого «недоразумения», мог начать к собственной жене на «вы» обращаться.

Миновав «взаимодействующих» вратаря и защитника , мяч словно управляемый снаряд, сделал петлю, как бы выбирая цель среди толкающихся в штрафной площади мужиков, остановил свой выбор на Жоре Малмыгине, врезал ему по затылку и вприпрыжку пересёк линию ворот «Молота».

Если вы думаете, что в этот момент Данилыч выдал что-нибудь эдакое, то ошибаетесь. Ничего революционного в отечественную ненормативную лексику, тогда он не привнёс. Досада Торшера ушла в плевок в землю и мимическую щедрость.

Конечно, на установке перед игрой Данилыч сказал о современных тенденциях развития футбола. Об универсализме, будь он неладен, упомянул! Голландцы так теперь играют: нападающие обороняются, защитники атакуют. Но Данилыч для умных говорил, а дураки услышали! Нельзя же всё буквально понимать! Вы же бреетесь, значит рожи свои иногда видите! Улавливаете разницу между Йоханом и Жорой с Кисой?! За каким чёртом, Малмыгин к своим воротам прибежал?! Он, отродясь, в защиту не возвращался, универсал хренов.

Но если капнуть глубже, разбирая переломный момент матча, то выяснится, что очарование новомодного, тотального футбола имеет к произошедшему лишь косвенное отношение.

Дело в том, что возле своих ворот Жора оказался вовсе не из-за восхищения игрой голландской сборной, а по просьбе своего кореша Пети Близнюка.

Играли они на одном фланге, только Жора впереди, а Близнюк у своих ворот, защитником.

И вот в середине первого тайма, Петя дотащился на чужую половину поля и, поблёскивая потной лысиной, дыхнул на форварда перегаром:

– Жора, выручай! Вчера кум приехал. Помираю!

Ну, что ты будешь делать?! Но уж точно, не побежишь к Торшеру дискутировать о путях развития мирового футбола. Эх, Петя, Петя, хрен ты старый, игра-то важная! Дерби областного разлива.

Хотя, что «Петя, Петя»? Это считай, как производственная авария: «кум» к любому внезапно может приехать. Да, по совести говоря, Близнюк этим делом не злоупотреблял. Не то чтобы совсем уж не пил( таких маньяков в команде не было!), но выпивал не больше других.

К тому же Петя был уже в солидном возрасте: «тридцатник», всё-таки, и Торшер всё чаще поглядывал в его сторону, как ковбой на кобылу, которую заждались на живодёрне.

А Петя надеялся ещё годика два-три побегать по своей бровке, хотел за это время спортивный техникум закончить. Заочно, конечно. Он уже и вступительные экзамены сдал. Преподаватель по анатомии слушал его внимательно, а потом спросил:

– Вы откуда так хорошо скелет человека знаете? У вас медицинское образование есть?

– Нет – ответил Петя. – У меня на левой ноге две операции было, и три на правой. Ну, и ещё там по мелочи…

По остальным предметам, Близнюк, что называется «ни в зуб ногой», но помогли ходатайство от футбольного клуба «Молот», подписанное Торшером, и положительные характеристики от руководства завода-гиганта.

Так что спасать надо было кореша.

И принялся Жора Малмыгин культивировать голландские тюльпаны на родном футбольном огороде. Или, если не баловаться аллегорией, то стал Жора утюжить весь фланг, носиться, как ненормальный, от своих ворот до чужих, страхуя свистящего, как паровоз Петю.

Ну, и понятное дело, к концу первого тайма, на правой бровке «Молота» свистело уже два паровоза.

Поэтому, когда перед самым перерывом Жора Малмыгин, на негнущихся ногах, доковылял до своих ворот, он уже плохо соображал и мяча, который от его головы в собственные ворота залетел, не видел.

Да, и то сказать, «универсализм игроков»… этот …голландский! Вы сами-то пойдете, зубы дёргать к врачу, который свои собственные проел, работая гинекологом?! Ну, вот и Жора о том же самом бубнил, шагая с поля на перерыв: форвард это форвард, а у защитника свои навыки и умения. Вечно эти голландцы придумают, какую-нибудь муру! Да, потому что всякую дрянь курят, лучше бы уж водку пили!

Малмыгин обернулся, будто надеясь услышать слова одобрения своим размышлениям. Но в узком коридоре перед раздевалкой за ним шёл Киса, который после недавнего «взаимодействия с вратарём» вдумчиво ощупывал свой череп, и не был расположен к обсуждению вредных привычек жителей Нидерландов.

В раздевалке клубилась ядовитая тишина. Наконец, Торшер произнёс:

– Судя по вашей игре, квартальная премия вам не нужна. Жора, я правильно понимаю? Ты, кстати, передай своей жене, что в очереди на стиральную машину ты теперь замыкающий. Пусть она тебе расскажет о функциях форварда на поле, а то я уже устал тебе одно и тоже повторять. – потом тренер резюмировал:

– Решайте сами, что вам нужно, что не нужно. Время ещё есть. Целый тайм.

После игры, прихрамывая на левую ногу, Жора Малмалыгин брёл домой. Мысли его соответствовали хмурому октябрьскому вечеру:

– Сейчас дома начнётся. Ну, и где обещанная премия? А стиральная машина, где?

«Где, где» – в Караганде! – огрызнулся своим мыслям Жора и остановился.

Он вспомнил, что его Нинка была из Караганды. Жена присказку эту не любила, могла принять за переход на личности и проявить акт агрессии.

– Не, – подумал Жора, – про Караганду лучше не надо.

Он ещё раз осмотрел свой распухший левый голеностоп, и успокоительно произнёс:

– Хорошо без перелома обошлось. А это ерунда, ушиб, пройдёт!

И захромал дальше.

…После того матча, уже сорок футбольных сезонов пропылило по полю города С.

Великий Круифф, лидер легендарной голландской сборной, недавно ушёл из жизни. Усилиями переводчиков, он превратился из «Круиффа» в «Кройфа». Имя, по доброте душевной, скрупулезные толмачи рихтовать не стали, и оставили прежним: Йохан.

А на футбольных пейзажах самого города С. мало, что поменялось. Правда, новую трибуну с тёплым сортиром и огороженным навесом, для важных персон, поставили,

но трава на футбольном поле, так и не появилась. И легендарная лужа, совсем не похожая на Белое море, к октябрю входит в свои берега.

Педагогическое амбре.

1.

Героический ореол профессии разведчика летуч, как запах модного парфюма. По мере приближения к сути занятия, туман таинственности рассеивается, открывая взору океан цинизма, на волнах которого покачивается лодка «рыцаря плаща и кинжала» . Засада под любовным ложем кандидата на вербовку, может зародить в шпионской душе сомнения относительно высокого предназначения службы.

А стезя путешественника? Когда в блуждании среди бархан, вдруг выясняется, что кусачие, как собаки, блохи, ранее принадлежавшие ишаку, теперь стали общими.

А ведь, есть области человеческой деятельности изначально лишённые волнительной загадочности. Вот, ассенизатор может посетовать на отсутствие романтического флёра у своего бизнеса.

В старину, этих специалистов язвительно именовали золотарями. Впрочем, Николай Федосеевич Лекарев называл свою профессию «дерьмовщиком», из чего становится видно, что Николай Федосеевич, по складу характера, был склонен в любой проблеме отыскивать серёдыш , не отвлекаясь на блестящую мишуру словесных деликатностей.

Да, и вообще, как специалист, привыкший часто работать в экстремальной ситуации, Лекарев словами не транжирил. И если сегодня, директор офисного центра, впервые столкнувшийся с прорывом канализации и закрывающий нос рукавом модного пиджака, попытался сократить расходы своего предприятия:

– Вы что офонарели? Откуда такая цена?!

Николай Федосеевич молча, свернул шланги своего «говновоза» и уехал,

справедливо полагая, что тяжкий дух супа харчо и фетучини с ветчиной и грибами, уже побывавших в желудках офисных тружеников, не убиенный аргумент против скупердяйства.

И действительно, когда через пару часов он вернулся в офисный центр, дядя в дорогом пиджаке, а теперь ещё и с красными глазами, стал сговорчивее. И когда Николай Федосеевич сообщил, что цена услуги возросла в полтора раза, он торопливо закивал в знак согласия. А его красные глаза выражали надежду, что процесс отсасывания котлет по-киевски и ризотто с курицей, перешедших в иное состояние, больше не будет откладываться.

2.

По случаю окончания рабочего дня Николай Федосеевич был чуть навеселе, когда пришёл домой. Нельзя сказать, чтобы он «этим делом» злоупотреблял, хотя тут зависит, с чем сравнивать. Если с премьер– министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, который по слухам, в течение дня выпивал бутылку армянского коньяка, то Лекарев весьма умеренно употреблял спиртные напитки. А если с коллегами по бизнесу, то Николая Федосеевича можно было записать в трезвенники.

Дозировка приёма горячительных напитков мужем не являлась откровением для Элеоноры Сергеевны, и соответственно не могла служить причиной насупленных бровей, и Николай Федосеевич поинтересовался у жены:

– Ты чего такая?

– Какая «такая»?!

Лекарев, как мог, передал выражение лица супруги. Гротеск пародии усиливали не прополотые кусты бровей самого Николая Федосеевича, и Элеонора раздражённо бросила на стол полотенце:

– Тебе всё смешки! А твой сын совершенно не желает учиться!

Николай Федосеевич сомневался, что его сын когда-нибудь возглавит национальную Академию наук, но и не мечтал, чтобы Слава продолжил дело отца, поэтому сказал:

– Я поговорю с ним.

Жена смягчила формулировки:

– Вообще, у него только по физике… не очень. Ну, и по математике… Мальчик, видимо, гуманитарий.

– Это поправимо.

– Учителя говорят, что он очень способный! Светлая голова…

– Умная голова, да дураку досталась.

– У мальчика переходный возраст.

– У некоторых переходный возраст плавно переходит в климакс.

– Я надеюсь, что ты обойдёшься без рукоприкладства!

– Неужели, я похож на человека, способного врезать подзатыльник нашему мальчику?

Ответ на вопрос Николая Федосеевича был однозначен, как в случае с восьмидесятипятилетней старухой, подкрасившей себе губы, и приступившей к осаде сиделки:

– Как я теперь выгляжу?

Но Элеонора Сергеевна почла за лучшее не усугублять педагогические устремления мужа, и только пожала плечами.

А Николай Федосеевич, так и не поведал жене, что вчера «их мальчик», окутанный как ёжик туманом, сигаретным дымом, огрёб полновесного «лёща». Нежданная встреча Лекарева– старшего с сыном случилась в дальнем углу двора, за гаражами.

3.

Утром. Николай Федосеевич с удивлением посмотрел на сына:

– Ты куда-то собираешься?

– Так, ведь… в школу.

– На фига?

– Учиться…

– Зачем тебе эта нервотрёпка? Физика, математика… Опять закуришь.

– Я больше не буду курить.

– Это я к слову. Я тебе о другом говорю. Ты подумай: десять классов образования. Десять лет! Годы, потраченные в пустую! За глаза, хватило бы и половины! А у тебя, уже почти шесть классов!

– И … что делать?

– У меня коллега по бизнесу заболел. – Николай Федосеевич, обозначая диагноз, щёлкнул себя по горлу. – Заменишь его. Только вот это одень.