По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

Из творческих будней в АПН запомнилось не многое. Первой моей успешной акцией стала серия материалов под рубрикой «Первый экспонат». Идея не моя, но она действительно интересна. Так, ленинградский собкор сообщил, что кунсткамера была заложена Петром Первым на месте и по поводу находки сосны, которая сама себя закольцевала. Бывает такое в растительном мире. Почему-то сук, совершив кольцевой поворот, слился в экстазе со стволом.

Информация из Магадана всех рассмешила. Самым первым тамошним экспонатом оказался суслик, или по-местному евражка. В музей он попал как очень древнее и оригинальное животное, сумевшее приспособиться к исключительно суровым местным условиям, в зоне вечной мерзлоты.

Неожиданными даже для самих журналистов оказались материалы о собаке с двумя головами и о терменвоксе. Собачку нашли в Биологическом музее Москвы. Естественно, уже чучело. Вторую голову ей пришил знаменитый советский учёный Владимир Демихов. Он одним из первых в мире занялся трансплантологией. Собакам пересаживал сердце, печень и дважды пришивал вторую голову. Его достижения признавались во всём мире. Вот только в нашей стране он не нашёл достаточной поддержки своим выдающимся экспериментам. Учёный тяжело переживал травлю и довольно рано получил инсульт.

Электромузыкальный инструмент терменвокс был создан ещё в 1919 году. Его изобрёл Лев Термен. Ему удалось продемонстрировать этот оригинальный инструмент Ленину. Изобретатель сам исполнял на нём классические произведения – Глинки, Сен-Санса, Скрябина… Терменвокс дожил до нашего времени, активно используется для извлечения оригинальных звуков. Мелодия возникает не от нажатия каких-либо клавиш, а от движений рук в электромагнитном пространстве.

Готовил я материалы и на более серьёзные темы. Например, на модную тогда в нашей стране тему о дискуссионных клубах. По сути, я продолжил то, что начинал освещать ещё в «МК». Статье я дал неплохой, на мой взгляд, заголовок – «О брюках клёш и смысле жизни». Он, так сказать, показывал диапазон дискуссионных тем в нашей стране. Однако смелая в определённой степени для советской действительности тема (мало ли куда заведут эти дискуссии и дискуссионные клубы?!) даже для «социалистической» Польши, например, где дискуссионность была частью общественной жизни, не была откровением. Что уж говорить о дискуссиях, если члены Польской объединённой рабочей партии после своих собраний, не боясь быть исключёнными, ходили в костёлы. Об этом мне рассказал высокопоставленный член ПОРП, приезжавший в СССР как турист.

Да, уровень общественного сознания в СССР и «странах народной демократии» сильно отличался. Несмотря на притеснения инакомыслящих и в Восточной Европе тоже, там ситуация была несравнима с нашей закупоренной тоталитарной системой. Там люди ещё помнили довоенное время, когда жили в относительно демократических условиях, по крайней мере, при частной собственности и многопартийности. Свежи были и воспоминания о кровавом подавлении восстаний против советской деспотии в этих «странах народной демократии» в 1950-е годы. Плюс ещё не выветрившийся европейский менталитет. Всё это не могло не сказаться и на правящих коммунистических партиях. И случилась «Пражская весна». Я оказался свидетелем советской пропаганды на чехословацкой земле, по сути, вмешательства во внутренние дела другого государства.

Одного из наших опытных сотрудников по фамилии Чернов откомандировали на спецзадание. Он занялся выпуском газеты на чешском языке «Тыгодник актуалити». С кем он его готовил, не знаю. Это происходило вне стен нашей редакции. Но в наших комнатах вдруг появились кипы этого издания, которого до августа 1968 года у нас не было. Газета, естественно, пропагандистская, рассказывающая «правду» о чехословацких руководителях, их «предательстве» – ревизионизме и прочих грехах. Как будто сами чехословаки не знали, кто такой новый генеральный секретарь Компартии Александр Дубчек и его соратники, что они предлагают, от каких коммунистических идей (тоталитарного толка!) они хотят отказаться, какие меры по демократизации предлагают. Как видно из кинохроники тех лет, чехословацкий народ поддерживал перемены нового руководства страны и враждебно встретил войска «освободителей» – из стран Варшавского договора.

Чернов, одетый в офицерскую форму, отправился в норовистую страну с пачками свежеиспечённой газеты. По возвращению он не очень охотно делился впечатлениями, потому что радости от этой командировки не испытывал. Вероятно, понял, что наше вмешательство во внутренние дела страны, которая хотела гуманистических перемен, но вовсе не выхода из «лагеря социализма», оказалось чрезмерным, а приезд незваного «московского гостя» с пачками никому там не нужных газет оказался пустопорожним.

Во время «защиты социализма» в Чехословакии к нам зашёл наш давний автор – фотокор «Комсомолки». С перевязанной головой. Он рассказал, как въезжал в Чехословакию на танке вместе с советской колонной. С каким хлебом и с какой солью встретил «освободителей» братский народ.

Александр Дубчек поступил мудро. Он распорядился, чтобы их войска не оказывали военного сопротивления. И действительно, практически не было инцидентов с военными. Но гражданские вели себя так, как посчитали нужным.

Колонна, в которой ехал фотокор, пересекала горную местность. По очень узкой дороге. Я ездил на машине по Чехословакии, и всегда удивлялся узости и извилистости их дорог. У меня сердце замирало, когда наш автомобиль, ведомый опытным местным водителем, круто заворачивал вдоль скал. И хорошо представляю состояние советского водителя первого в колонне танка, когда он на полном ходу чуть не раздавил людей, перекрывших дорогу за очередным крутым поворотом. Это были не военные – гражданские, в том числе женщины и дети. То ли от слишком резкого торможения, то ли водитель предпочёл не давить людей, и танк свалился под откос. Остальные машины резко застопорили. Наш знакомый фотокор стукнулся головой о танковую броню. Такой вот «хлеб с солью»…

Ровно десять лет спустя, в августе 1978 года мы с женой и ещё одной семейной парой приехали в Чехословакию по приглашению здешних друзей. Недели полторы они возили нас по стране, показывая достопримечательности: Карловы Вары, Марианские Лазни, замки, ну и, конечно, Братиславу и Прагу. Нас познакомили с изготовлением пива на заводе, которому в тот год исполнилось шестьсот лет! Мы посетили частные питейные заведения. В одном – весьма скромном, без изыска – пивном ресторане местные сельские жители справляли свадьбу. И везде, не опасаясь и не понижая громкость, мы говорили по-русски. Нас никто не оскорбил. В нас никто не плюнул, не кинул гнилой помидор. С нами говорили приветливо. И это – с представителями страны, поправшей их свободный выбор!

Один из новых братиславских знакомых оказался каким-то руководителем научно-исследовательской организации (то ли административным, то ли партийным). Он признался нам, что накануне их собирало городское руководство и просило проявить бдительность, чтобы не случилось никаких не разрешённых выступлений, провокаций. И в целом обстановка была вполне удовлетворительная. Власть, конечно, перестраховалась. Непосредственно в годовщину вторжения в ЧССР войск Варшавского договора на улицах Братиславы мы видели три грузовика, в открытых кузовах которых сидели вооружённые солдаты. Машины проехали по городу, и это всё, что напомнило о трагедии десятилетней давности.

Я понимаю разницу между Словакией и Чехией. «Заварушку» с «пражской весной» в основном затеяли чехи. Словаки всегда терпимее относились к СССР, и они спокойнее восприняли замену руководства тогда единого государства. Но и в Чехии, насколько я знаю, не было в 1978 году никаких эксцессов. Дело даже не в том, что спецслужбы задавили (вероятно, не без этого) возможные проявлении недовольства, а просто у населения этой страны ещё оставались тёплые чувства к нам, как к освободителям от нацизма в 1945 году. Так зачем же надо было танками подавить волеизъявление братского народа, пожелавшего построить социализм с человеческим лицом под руководством Коммунистической (!) партии? И чего удивляться, что впоследствии, при первой же реальной возможности рухнули и Варшавский договор, и «дружба навеки» с нашей «великой державой», и уплыли обе части бывшей Чехословакии в Европейский Союз и под крыло НАТО?

Недавно я услышал от одного знакомого, побывавшего в современной Чехии, что, мол, всё больше появляется доказательств, будто в том далёком 1968 году «Пражская весна» произошла при поддержке ЦРУ. Старые песни о главном! Как где народ выступает против тоталитарной системы, так там нашим пропагандистам видится «рука Вашингтона». Безусловно, агенты ЦРУ есть по всему миру, но говорить об их решающей роли в восстании народа, по меньшей мере, глупо. Почему-то при этом не говорят о «руке Москвы», которая в той же Чехословакии открыто, беззастенчиво держала за горло всю тамошнюю власть, по своему усмотрению насаждала чуждый, антидемократический большевистский строй. И пришли туда наши танки, а не американские, не натовские…

Да, похоже, тот исторический урок с подавлением «Пражской весны», когда мы вели себя, как слон в посудной лавке, не пошёл для некоторых нынешних политиков впрок… Снова давление на соседей, снова бряцание оружием…

В мусульманском закавказье

В АПН я сумел съездить лишь в одну командировку. Зато в какой край! Уже началась вторая половина октября, в Москве – сыро, холодно, а там – тепло, светло, сухо, кусочек рая…

Мы тогда делали серию публикаций об автономных республиках. Некоторые – не выезжая на место. Скажем, я отправлял руководителю Коми вопросник. Местные журналисты готовили и присылали ответы партийного босса. Дополнительную информацию и иллюстрации добывали из имеющихся архивов и из прессы.

Но с Нахичеванской республикой так поступить не удалось бы. Слишком далека она, и не было уверенности, что там есть достаточно квалифицированные фотографы и русскоязычные журналисты, которые могли бы сделать подборку на высоком уровне.

Поездка была уникальной. Само расположение и история республики неординарны. Это – азербайджанская территория внутри Армении. И живут там сейчас в основном азербайджанцы. Нет такой национальности – нахичеванцы. А когда-то здесь преобладало армянское население. Но, теснимое мусульманскими соседями, оно постепенно уступало, мигрировало и даже уничтожалось.

Чтобы добраться туда, мы, я и фотокорреспондент Лобов, сначала прилетели в Баку на самолёте, затем долго ехали на поезде. Железнодорожный путь своеобразный. Дорога проходит впритык к границе с Ираном. Во многих местах от соседней страны отделяет только река Аракс. При этом с советской стороны два ряда колючей проволоки пограничники умудрялись расположить даже на обрывистом берегу. Тогда как на иранской стороне я не видел никакого заграждения! И были ли пограничные посты – трудно сказать. На некоторых иранских склонах стояли глинобитные сооружения без окон и дверей – может, это и были наблюдательные пункты?

Единственный ограждённый на иранской стороне участок был только в зоне строительства совместной гидроэлектростанции. С нашей стороны тоже оградили. И по обоим берегам Аракса получилась нейтральная строительная площадка для работников из двух стран. При этом с нашей стороны попасть туда можно было почти как за границу. Правда, нас, корреспондентов, приехавших из далёкой Москвы, всё же туда допустили, не оформляя загранпаспортов.

Самым многолюдным населённым пунктом по дороге была Джульфа. Город разделён на две страны. Когда потом мы возвращались из Нахичевани, иранская Джульфа была пышно иллюминирована: отмечали день рождения шаха.

Вдоль железной дороги – практически голые, безлюдные гористые нахичеванские места. Присутствие человека заметили лишь в нескольких точках. Точнее отсутствие. Как солдаты в строю, рядами стояли сотни каменных стел – хачкары. «Здесь раньше были армянские сёла, – пояснил нам сосед по купе, судя по одежде – гражданский лётчик. – Их вырезали турки». Жуткое впечатление.

К сожалению, в 2000-е годы азербайджанская власть уничтожила все хачкары в районе Джульфы. Несмотря на протесты ЮНЕСКО, защищавшей их как памятники культуры. А мы ругаем ИГИЛ (запрещённый у нас) за разрушение древнейших исторических объектов! Или вспоминаем уничтожение церквей большевиками! Но и в двадцать первом веке процветает варварство даже во вроде бы вполне цивилизованной стране!

Нахичеванская республика – край древний. В её столице нам показали башню-мавзолей Момине-Хатун, построенную в 1186 году!

Но есть древность, история, а есть – архаичность. Идёшь по городу, и вдруг оказываешься в каменном тоннеле. С обеих сторон улицы – глухие глинобитные заборы. В Средней Азии их называют дувалами. Как в Нахичевани – не спросил (или позабыл). Они создают удивительную ситуацию. Вот идёт впереди тебя человек и вдруг исчезает в стене. Или, наоборот, внезапно появляется, открыв калитку, не отличимую от остального забора ни цветом, ни формою.

Но дело не только в архитектурных особенностях бытия. А в менталитете нахичеванцев. Понятно, что у мусульман, даже у советских, всё иначе, чем у жителей христианской части СССР. Но была заметна разница и с теми мусульманскими районами, что ближе к центру страны, и к Баку.

У меня создалось впечатление, что с нашим приездом в Нахичевани началась декада советской власти. Мы ощущали себя гостями не части нашей страны, а далёкого зарубежного азиатского города. Дело не в заунывной восточной музыке, которая окружает тебя повсюду. К этому фону мы привыкли ещё в Баку. И это – естественно. Не естественно, когда женщины ходят в платках, прикусывая его уголок и как бы закрывая часть лица. Стоит внимательнее, подольше посмотреть на нахичеванку – тут же отворачивается, убегает. Хорошо, в парандже никого не видели.

Вообще отношения к женщине нам показалось весьма специфическим.

Все частные дома – двухэтажные. Первый, низкий, – хозяйственный. Там и кухня. Второй – как на Руси горница – для гостей и праздников. Поднимаясь туда, мы непременно оставляли обувь перед порогом. Это нормально. Ненормально иное: мы никогда на втором этаже не видели женщин, их туда не пускали. Они внизу готовят еду, но приносят её наверх только мужчины.

Единственный населённый пункт Аджарии, где мы обедали вместе с женщинами, это было армянское село Арынч. Христиане! И мы почувствовали себя почти как дома, в привычной цивилизованной обстановке. Без напряжённости, без непонятных нам условностей…

Нас пригласили на свадьбу в азербайджанское горное село Ашагы Кышлак. Едем на «Газике». Внизу, у ручья девушка плещется водой – то ли играет, то ли что полощет. «Это – невеста», – сказал нам сопровождающий. Девятнадцатилетнюю Гюру, доярку, дочь чабана, отдавали замуж за двадцатипятилетнего колхозного библиотекаря Гашама (а его отцу, между прочим, было девяносто восемь лет!). Как же так – свадьба, а невеста гуляет вдали от дома и в одиночестве?

Свадьба здесь, объяснили нам, длится несколько дней. Попробую её описать по путевым заметкам в записной книжке и по тексту моей статьи в журнале «Край Рад».

Накануне свадьбы, в четверг молодожёны ездили в нахичеванский загс. Там жених обычно вручает невесте кольцо, серьги, часы, платок. Вручает ли что невеста жениху в этот день, у меня не записано, да и вряд ли.

На первый день свадьбы, в пятницу, собирается совет стариков-аксакалов. Что они там решают, не знаю.

Приглашают на торжество всё село и всех родственников и знакомых из соседних сёл, даже из Баку и Москвы. По пригласительным билетам. Причём жених отдельно приглашает, невеста – отдельно.

Далее процитирую свою журнальную статью:

Свадьба началась в пятницу. Началась раздельно: в доме жениха и в доме невесты.

Еще с утра были забиты бараны. И на улице, на длинной ленте углей жарились шашлыки. На огромных противнях женщины пекут целые простыни лаваша – хлеба толщиной с блин.

Гости собираются неспеша. Кто приходит пешком, кто подъезжает на автомобиле, кто на ослике. На женщинах яркие платки шириной с Каспийское море. Им накрываются почти до пят. Мужчины предпочитают черные и темно-серые костюмы и кепи с большим козырьком.

Угощают гостей так: сначала подают шашлык, накрытый лавашем, и разные ароматные травы и только потом наливают водку, коньяк, вино.

Оставив по восточному обычаю обувь у порога, в самой большой комнате дома собрались человек 150. По кругу поставлены столы. В середине, прохаживаясь, поет народные песни ашуг.

А на улице – танцы. Маленький оркестр – две флейты и барабан – с утра до полночи играет нескончаемые мелодии. Мужчины, взявшись за руки, танцуют народный танец яллы. Вначале медленно. Потом все быстрее, быстрее…. Женщины – в роли зрителей. Впрочем, в опустевший круг вошла девочка лет тринадцати и так лихо под национальную мелодию исполнила твист, что даже невозмутимые аксакалы заулыбались.

К вечеру родственники жениха с подарками пошли в дом невесты.

Жених через родственников передаёт невесте (пока встречаться им не положено) хонч – металлический поднос. На нём подарки: туфли, готовое платье или ткань, из которой уже к воскресенью надо сшить невесте свадебное платье.

В субботу проходят девичники и мальчишники. С одной стороны, это как бы прощание жениха и невесты с холостой жизнью, а с другой, – передача эстафеты следующим парам. У невесты собираются молодые девушки, будущие невесты, у жениха соответственно – будущие женихи. При этом совершают такой странный обряд: девушки окунают в хну пальцы, а парни – половину мизинца.

В этот день родственники невесты принесли подарки жениху: мебельный гарнитур, занавески, ковёр, одеяла…

На третий день свадьбы ещё больше гостей. В этот день жених и невеста наконец-то вместе. Она в новом платье, которое за сутки сшили из ткани, подаренной женихом.

Тамада объявляет, что пора дарить подарки. Тут же идёт их сбор. Родственники жениха и родственники невесты здороваются, целуются. Гости произносят длинные тосты, заказывают ашугу песни, прославляющие мужество мужчины, верность и красоту женщины.

Восточная свадьба обязательно должна была заканчиваться после брачной ночи демонстрацией простыни, испачканной кровью невесты. А если она ещё раньше потеряла девственность? Или что-то не получилось у жениха? Селяне рассказывали нам о приёмах хитрых родственников невесты, чтобы скрыть её добрачный грех. Например, убивали голубя. Говорят, его кровь наиболее близкая по внешним признакам к человеческой. Но если аксакалы раскрывали подлог, то дело могло дойти до скандала. И даже до расторжения брака. Правда, в советские времена это уже бывало редкостью. Практически всё обсуждалось заранее. Главное, чтобы с подарками всё сошлось, как договаривались…

…С самой неожиданной стороны открылся «женский вопрос», когда я решил сделать зарисовку о современной советской женщине, нахичеванке-интеллигентке нового времени, освободившейся от древних восточных предрассудков. И кто как не учитель должен нести в массы светлое, новое, прогрессивное… Мне порекомендовали одну юную учительницу. Не помню, что она преподавала, кажется математику. Но разговора не получилось. Нет, не потому, что плохо владела русским языком. Создалось впечатление, что она боится со мной беседовать. Почти на любой, самый обыкновенный вопрос о занятиях, учениках, она отмалчивалась. То ли боялась сказать что-то не так при сидящем рядом с ней директоре школы, то ли мусульманские порядки не располагали к откровенному разговору с чужим мужчиной. Я был обескуражен. Так и не смог подобрать ключик к сердцу и мозгам нахичеванской интеллигентки. Задумка сорвалась.

Были у нас целевые поездки по республике.

На Араксе уже около года строился совместный с Ираном гидроузел. Пригласили сюда опытных специалистов-гидростроителей со всего Союза, особенно было много с Волги, Украины, и, конечно, азербайджанские. Использовалась главным образом советская техника: мощные экскаваторы, самосвалы – «БелАЗы» и «КрАЗы»…

С территории будущего водохранилища собирались переселить жителей из восьмисот глинобитных домов. На советской стороне к сносу готовились три села. Как восприняли это насильственную перемену места жительства, осталось тайной: с протестами и нежеланием покидать родовые гнёзда или с искренним желанием пожить в более комфортных условиях? О такой проблеме советская пресса в те годы не сообщала.

Правда, через восемь лет после нашего посещения Аракса о подобной проблеме эмоционально поведал иркутский писатель Валентин Распутин в повести «Прощание с Матёрой». Но это – художественное осмысление, личная оценка автора. А газеты рапортовали о перекрытиях рек, о гигантских искусственных морях, о введённых в эксплуатацию мегаваттах. Всё для блага человека! И в каждый исторический период весь советский народ знал имя этого Человека. Того, кто рулит страной из Кремля и думает обо всех и за всех… Правда, после смерти такого Человека выяснялось, что у него случались ошибки, но вот новый Человек, утверждали, всё исправит…

Во втором по численности жителей после Нахичевани городе – Ордубаде посетили консервный завод, где нас угостили редкими, неожиданными видами варений из кавказских фруктов. В том числе из… грецких орехов!

Удивило обилие бочек на территории завода. В них росли лимоны с созревающими плодами. В этом горном крае много солнца, но на высокогорье случаются морозы, и при резком похолодании бочки с лимонами заносят в помещение.

В Ордубаде ещё одно экзотическое производство – кокономотальная фабрика. Технология не простая, капризная. Шёлк – дело тонкое. Но выгодное. Продукцию отсюда поставляли даже за границу – в Италию и Японию. Странно было видеть гору белых коконов, формой похожих на более известный нам земляной орех арахис.

В Бадамлы попили очень вкусной местной минеральной водички. Жаль, что в Москве она не продавалась. Да и сейчас её не видно – далековато везти, к тому же теперь – через границы. Вообще минеральных источников в республике много, но этот был самый производительный, самый обустроенный, возможно и по химическим характеристикам он превосходил другие.

Неожиданно на розливной конвейерной линии увидели рабочего – не кавказца, а парня славянской внешности. Он явно не хотел с нами вступать в разговор. Как его занесло сюда? Прячется от милиции или бывших криминальных дружков? Сбежал от алиментов?..

А как занесло в отдалённую Нахичевань других русских, представителей других не кавказских национальностей?.. Это – тема дополнительного расследования. И, возможно, приоткрылись бы удивительные судьбы – счастливые и трагические. Но на это у нас не было времени.

Свозили нас на Шахбузский винзавод. Новый. Но он уже отметился медалью в Будапеште. Однако нам не повезло. Вдвойне. До очередного урожая далеко, и огромные чаны, где мнут виноград, пустовали. Жаль. Хотелось воочию посмотреть, как мнут. Босиком! Помните итальянский фильм «Укрощение строптивого»? Как там Адриано Челентано под великолепную мелодию топтал виноград босыми ногами! Загляденье!

И попробовать местное медалированное винцо тоже не удалось: так долго виноделы у себя его не хранят, всё до последней бутылки отправили в торговлю. Или сами уже распили – в ожидании нового урожая.

В упомянутом горном селе Ашагы Кышлак чабан Байрам Ахмедов рассказал о своём нелёгком труде. Водит он колхозное овечье-баранье стадо уже много лет. Начисляют ему по одному рублю семьдесят две копейки на трудодень. В месяц выходит по сто – сто двадцать рублей. Торговец «свежей» баранинкой или цитрусовыми на столичных рынках зарабатывал тогда намного больше. И виноградарям в армянском совхозе имени Шаумяна платили больше – по четыре рубля за трудодень. Впрочем, сколько набегало трудодней у тех виноградарей, сейчас сказать не могу. Но разница в цене трудодня возникала из-за уровня прибыльности того или иного хозяйства.

Чабанить – это очень тяжёлое круглогодичное и круглосуточное занятие: грозы, бураны, волки, медведи… Байраму же стукнуло уже семьдесят лет. Правда, выглядел он превосходно: крупный, сильный, с загорело-обветренным лицом почти без морщин. А как он быстро, словно юноша, поднялся к стаду, которое в ходе нашего затянувшегося разговора стало заворачивать не туда, куда следует маршрут! И, хотя у него куча детей и внуков, сам он посчитал себя ещё вполне молодым.

Конечно, семьдесят лет для горцев – не старческий возраст. Тут много долгожителей. Нам называли имена тех, кому уже давно за сто: сто тридцать и даже сто сорок. Правда, к этим данным надо относиться осторожно, так как документов, подтверждающих точную дату рождения у многих горцев, не было, и возраст им начисляли по их рассказам. Первый секретарь обкома Компартии Г. Ибрагимов потом назвал нам конкретных людей по именам. Всего разменявших второй век официально числилось семнадцать человек. Почему-то особенное сосредоточение их оказалось в селе Коланы Шахбузского района. В их числе Сакина Едикарова – сто двадцать пять лет, Зульфушар Гаджиев – сто двадцать и т. д. Это было документально подтверждено. И когда ныне СМИ сообщают о самом старом человеке на планете в возрасте сто десять лет, это у меня вызывает недоумённый вопрос: или Нахичевань настолько отделена от остального мира, что не попадает под статистику, или все старожилы там поумирали, а в новых поколениях таких же долгожителей, как прежде не оказалось?