Волосы Береники

– Чего ж передумала?

– Хм… А кто тебе задание на экзамене по математике поможет решить? Пушкин, что ли?

– Ну да… Ты права. Что б я без тебя делал, рыжая.

– Да пропал бы на фиг!

– Конечно, пропал бы. Ты ж мое солнце, которое всегда светит – и ночью и днем. Дай, конопушки посчитаю, проведу инвентаризацию… Одна, вторая, третья… Вроде все на месте, слава богу.

Антон после школы решил поступать в политехнический институт, и у Ники сомнений не было с выбором. Конечно, она туда же. На тот же факультет. Пусть металлургический, и что? Все равно ведь на экзамене надо было Антону помочь, то есть решить его задания, потом успеть свои.

Все успела. Оба задания сделала. Напряжение в голове было такое, что впору надпись на лбу писать: «Не прикасайся, убьет!»

Когда увидели себя в списках принятых, – так радовались! Ника позвонила своей маме, Антон – своей. Никина мама приняла сообщение дочери довольно сдержанно, потому как не особо одобряла подобное самопожертвование, хотя и ради любви, хотя и для хорошего мальчика… Мама Антона, напротив, проявила излишне бурную радость, пригласила отметить это событие в кафе, и немедленно! Ради такого случая и с работы отпроситься можно!

В кафе она с умилением глядела на сына, смахивала из уголка глаза набежавшую слезу. Потом тихо пооткровенничала, когда Антон отлучился в туалет:

– Я так благодарна тебе, дорогая… Так благодарна! Антошка ведь не семи пядей во лбу, сама знаешь. Без тебя бы он ни за что в институт не поступил.

– Ну что вы, Людмила Сергеевна… Он очень умный… Просто всегда волнуется в самую ответственную минуту и не может ничего сообразить. Нет, он очень умный.

– Да ладно, знаю я, что говорю. Спасибо тебе, конечно. Я ведь и не мечтала, чтобы мой сынок высшее образование получил. А что делать? Жизнь – такая сложная штука. Все кручусь, кручусь… Не знаешь, как хлеба кусок добыть, уж не до жиру… А теперь и сама не верю! Мой Антоха – не абы как, а студент престижного политехнического! Я ж знаю, какой там контингент учится! Это ты его надоумила туда поступать?

– Нет, он сам этот институт выбрал. Правда, на металлургическом факультете самый низкий проходной балл был.

– Да это неважно… Сам выбрал, говоришь? Это ж надо!..

Людмила Сергеевна хмыкнула, потом глубоко задумалась, глядя куда-то мимо Ники. Потом усмехнулась, произнесла тихо, будто самой себе:

– А вообще он такой, да. Он сам себя в жизни продвинет, я знаю, хоть и не семи пядей во лбу. Есть в нем жилка особенная, знаешь, сволочинка-изюминка этакая. На чужом горбу в рай въедет.

– Ну что вы говорите, Людмила Сергеевна! Нет в нем никакой сволочинки. Антон добрый и честный, что вы.

– Ишь, защитница! – снова усмехнулась Людмила Сергеевна. – Смолоду все мы, бабы, такие, только бы мужика своего защитить да оправдать… Смотри не обожгись дальше-то. Хитрее надо с ними себя вести, понимаешь? Ой, хитрее.

– Я не обожгусь. И никакой хитрости мне не надо, потому что мы с Антоном любим друг друга.

– Да любите, что ж… И бог вам в помощь. А только все равно мужикам доверять нельзя, тем более если любишь. Они этим делом шибко пользуются, по себе знаю.

– У нас так не будет.

– Не будет, не будет. И ладно, коли так. Слушай, вот я все спросить у тебя хочу… Это правда, что у вас с мамкой своей квартиры нет? На съемной живете?

– Да, правда. А что?

– Да так, ничего… Оба, значит, с Антохой бессребреники. Рыбак рыбака видит издалека. Богатый к богатой тянется, а нищета к нищете. Ты уж не обижайся на меня, это я так, от обиды на судьбу говорю.

– Я не обижаюсь. И вы не переживайте, Людмила Сергеевна, у нас все со временем будет.

– Да откуда? С неба упадет?

– Мы… Мы заработаем. Да и вообще… Неважно это все.

– Эх, милая… Глупая ты еще. Думаешь, если любишь, так все остальное неважно. Ничего, жизнь научит, что к чему, дай срок. Ей, жизни-то, наплевать на вашу любовь, по большому счету.

Накаркала Людмила Сергеевна и про жизнь, и про «наплевать», и про любовь тоже накаркала. Перед зимней сессией мама у Ники в очередной раз угодила в больницу с болевым приступом, да так из нее и не вышла. Умерла на операционном столе. Врач сказал: затянула со сроками, надо было раньше под нож ложиться. Ника сидела, смотрела врачу в глаза и не верила. И потому не плакала. Просто молчала.

– Тебе кто-то может с похоронами помочь? Кто-то из родственников еще есть? – вздохнув, спросил врач.

– Есть… Бывший мамин муж, но ведь он не считается родственником?

– А он твой родной отец?

– Да, но… Это тоже как бы не считается.

– Понятно, можешь не продолжать. А еще кто?

– Мамина сестра из Владивостока. Но она вряд ли прилетит, это дорого.

– Да, дорого, – согласился врач. – А если поездом, то не успеет. А еще кто?

– Все, больше никого нет.

– Тогда давай вернемся к отцу. Может, стоит ему сообщить?

– Нет. Я даже телефона его не знаю. Да и не будет он с похоронами помогать, можно и не спрашивать.

– Тогда кто будет помогать?

– Парень мой будет помогать. Антон. Он… Он в любом случае меня поддержит…

– Парень – это хорошо. Но в таком деле, знаешь ли, нужна поддержка другого рода. Денег у тебя, конечно, тоже нет?

– Только то, что дома… До маминой зарплаты осталось. А у меня зарплаты нет, только стипендия, я на первом курсе учусь. А сколько денег надо?

– Много надо, милая. Ладно, придумаем что-нибудь. Я договорюсь с ребятами из морга, у них какие-то алгоритмы действий предусмотрены для таких случаев. Иди пока, документы собирай. Я вот тут написал на бумажке, что нужно… Если похоронные агенты будут звонить и домогаться, так и говори – денег нет. Ни копейки. Поняла?

– Да, поняла.

– Иди…

Маму похоронили кое-как. Отец не пришел, хотя Ника телефон его нашла, позвонила. Сказал, что не в городе сейчас находится, в командировке. Приедет – перезвонит. И первым отключился. Она не стала больше его беспокоить, бог с ним… Мамины подруги пришли, сотрудницы с работы. Еще соседи по лестничной клетке, пара пенсионеров. Деньги какие-то собрали, небольшие, но все-таки. Да, еще квартирная хозяйка зачем-то явилась. Вздыхала, глядела на Нику внимательно, будто примериваясь, когда ее из квартиры выгнать, сразу после поминок или подождать немного ради приличия. Потом ушла, так ничего и не сказав. Решила подождать, видно.

Ну и Антон, конечно… Антон все время был рядом, держал за руку.

Соседка, добрейшая Лидия Петровна, помогла убрать со стола после поминок. Спросила, обернувшись от мойки, наполненной грязными тарелками:

– Как дальше жить думаешь, Вероничка? С квартиры-то, я думаю, тебя погонят… Платить ведь надо… Знаю я твою квартирную хозяйку, давно в этом доме живу. Та еще стерва, до денег жадная, своего не упустит. И паренек твой молод еще, а то б женился, к нему бы переехала, поди…

– Нет, к нему нельзя. Они с мамой в однокомнатной квартире вдвоем ютятся, сами понимаете.

– Понимаю, понимаю… Но в тесноте, говорят, не в обиде. Ты поговори-ка с ним, как да что. Может, и впрямь женится.

– Нет, Лидия Петровна, я так не могу, что вы. Мы позже планировали пожениться, после института. Как же я… Да и мама его не согласится… Нет, я не могу.

– Да понимаю, можешь не объяснять. В таком деле разве можно самой навязываться? А с другой стороны – что делать-то дальше будешь, где жить станешь? Я могу тебя, конечно, у себя приютить, но ненадолго, ко мне сын с семьей скоро приедут.

– Спасибо, Лидия Петровна, я здесь останусь. Я на вечернее отделение переведусь, работать пойду. За квартиру сама буду платить.

– Ну-ну… Тоже выход. А с работой я тебе могу помочь. У моей подружки внучка работает в приличном месте, на фирме какой-то, платят там хорошо. Но внучка в декрет собирается, замену себе ищет.

– А что за работа? Может, я не справлюсь. Я ж не умею пока ничего.

– Так в том-то и дело, что работа самая простая, ума много не надо! Курьер она там, а в перерывах между беготней полы моет да столы протирает! Но зато две зарплаты платят, за курьера и за уборщицу. Ничего, жить можно. А какую работу еще найдешь? Сейчас вообще с работой трудно… Тем более ты вчерашняя школьница, сама говоришь, еще не научилась ничему. Нет, я бы долго не раздумывала на твоем месте…

– Ой, да я и не раздумываю! Наоборот, очень вам благодарна. Только мне бы сессию за первый семестр сдать да перевод на вечернее оформить… Успею, нет?

– Успеешь, конечно. Внучка-то у моей подруги аккурат через месяц в декрет пойдет. Так что… Да я оставлю тебе ее телефон, сама завтра и позвонишь, скажешь, что от меня. Только позвони обязательно, прямо с утра, иначе уплывет место, а другое пойди поищи. Лариской ее зовут, внучку-то. Она девка простая, общительная, все тебе объяснит.

– Спасибо вам, Лидия Петровна. Спасибо. Даже не знаю, как вас благодарить.

– Да ладно, тебе нынче не до благодарностей, я думаю. Вот устроишься на работу, потом и с благодарностями разберемся. Деньги-то у тебя есть на первое время?

– Да, немного осталось.

– Смотри. Если что, выручу. Конечно, я не богатейка, сама понимаешь, но сколько смогу. А парнишонок-то где твой? Убежал уже, что ли? Больно быстро, будто волной его смыло!

– Нет, он не убежал, просто ушел. У него мама болеет, попросила прийти пораньше.

– Что, не жалует тебя будущая свекровка?

– Почему? Я ж говорю – болеет.

– Ну-ну. А только учти, милая, мамки-то у парней нынче такие – все хотят своему сыночку богатую невесту. А ты, погляди-ко… Ни кола ни двора, и поучиться толком не вышло. Да еще и без материнского пригляда осталась. Какая из тебя невеста? Глазом зацепиться не за что.

– Зря вы так говорите, Лидия Петровна. У Антона мама не такая. Она добрая и умная. Она знает, что мы любим друг друга.

– Ну и хорошо, и хорошо. Рада буду, если ошиблась. Я ведь о тебе пекусь, Вероничка, сиротинушка ты моя, чтобы не шибко верила парнишонку-то. Поглядела я на него и честно тебе скажу: не шибко он мне понравился. С лица да с фактурки справненький, конечно, а глаза испуганные. Сидел за столом перекрученный весь, не чаял, как сбежать.

– Так ведь похороны, Лидия Петровна. Это он от сочувствия перекрученный.

– Ну ладно, тебе виднее. А я что вижу, то и говорю, не задумываясь, какой с меня спрос? Ладно. Тебе жить. Да и надоела тебе своей болтовней, наверное. Пойду я, Вероничка, устала сильно, спина болит. Уж ты дальше сама, посуды немного осталось… Перемоешь?

– Спасибо, Лидия Петровна. Спасибо вам за все.

– Да не благодари, бог с тобой. И не сердись на старуху, если что не так брякнула.

– Я не сержусь, что вы.

Соседка ушла, Ника осталась одна. Перемыла оставшуюся посуду, убрала в шкаф. Подошла к окну, стала глядеть, как метет по асфальту под фонарем декабрьская поземка. Потом заплакала тихо, обняв себя руками. Холодно на душе… И страшно… И до сознания еще не дошло, что мамы нет. И Антон ушел… Так быстро ушел, будто обрадовался поводу уйти. Еще и Лидия Петровна разбередила душу своими намеками. Ну какое ей дело, кто ушел, когда ушел? Что за болезненное любопытство к чужой жизни? Еще и слезы никак не остановишь, все бегут и бегут по щекам.