Кавалерист-девица

– Совсем не любите? – несколько смутившись, произнес жених.

– Совсем не люблю.

– Что же, коли теперь не любите, так полюбите потом.

– Никогда не полюблю.

– Отчего же-с? Кажись, я не урод?

Чернов обиделся. Наде стало его жаль, и чтобы хоть немного утешить его, она проговорила:

– Ни вас, ни кого другого я не полюблю.

– Почему же? Всякая девица в вашем возрасте должна любить.

– А я, повторяю, любить никого не буду.

– Странная вы девица!

– Уж такой уродилась.

– Может, еще время не пришло?

– Чему?

– А любить.

– Вы думаете, это время придет?

– Всенепременно-с.

– Ну и ждите, когда я вас полюблю, – сердито проговорила Надя.

– И буду ждать, – совершенно спокойно ответил ей молодой чиновник.

– Не дождетесь.

– Посмотрим-с.

– А знаете что, откажитесь от меня, Василий Николаевич, право, откажитесь.

– Зачем же? Дело у нас с вашими родителями слажено. Теперь отказываться поздно-с.

– Ну, я вас прошу! Миленький, добренький, откажитесь! Вы другую найдете, лучше и красивее меня – ведь я дурнушка, рябая, некрасивая. Право, откажитесь.

– Полноте шутить.

– Я серьезно говорю вам. Подумайте сами, какой же это будет брак без любви!

Но сколько ни убеждала Надя своего жениха отказаться, он остался непреклонен.

Дуров и его жена тоже не вняли мольбам дочери не выдавать ее замуж.

Свадьба Нади была отпразднована в Сарапуле 25 октября 1801 года.

Пылкая, эксцентричная натура Нади была не способна к тихой семейной жизни; мужа она не любила, и рождение сына нисколько не изменило ее холодного отношения к Василию Николаевичу. Он, напротив, крепко любил свою жену.

Чернова командировали из Сарапула в другой город, волей-неволей пришлось с ним ехать и Надежде Андреевне Но ей не жилось с мужем, хотелось уйти. Только куда? Да хоть опять в Сарапул, только бы не оставаться при муже. Еще с раннего детства известны были ее твердая воля и непреклонный характер – что она задумала, захотела, уж непременно выполняла. И на этот раз она осталась верна себе: бросила мужа и опять явилась в Сарапул, в отцовский дом.

Надю не страшил разлад с матерью. Она знала, что отец ее любит. Но много пришлось ей вытерпеть от матери и родственников: укоры, попреки сыпались на нее градом. Молчал только один отец.

Надю посылали к мужу, грозили ей; Надежда Андреевна осталась тверда и не пошла к мужу.

Сам Дуров был часто в отлучке, а без него было плохое житье для Нади.

В ее мечтательной голове давно созрела мысль бежать скорее из отцовского дома, бежать, пока за ней не приехал муж.

И вот Надя привела в исполнение давно ею задуманное.

Она оставляет мужа, отца, мать и близких ей и бежит искать счастья в трудной военной службе. Разные лишения, трудные походы, кровавые битвы ей не страшны; она ищет приключений и к ним стремится.

V

Неожиданное исчезновение из дома Нади причинило великую скорбь ее отцу, матери и близким. Все были убеждены, что она утопилась, так как платье было найдено на берегу реки.

Особенно же убивалась и голосила Никитишна.

Дали знать Чернову; тот немедленно приехал в дом своего тестя.

– Утопилась, утопилась моя дорогая дочь!

Такими словами, с глазами полными слез, встретил Андрей Васильевич своего зятя.

– Как, неужели? Господи!

Чернов побледнел как смерть. Он не переставал любить свою жену, хотя и предавался кутежам и пьянству.

– В Каму, сердечная, бросилась – платье Надино на берегу нашли!

– Господи, что же это?

Василий Николаевич заплакал горькими непритворными слезами.

– Да с чего это она решилась на такое дело страшное, с чего? – спрашивает он у тестя.

– Про это один Бог знает.

Дуров рассказал своему зятю, как Надя провела свои именины и как на следующее утро на берегу Камы нашли ее платье.

– Только вот что странно, – говорил Андрей Васильевич, – и Надин любимый конь, Алкид, неизвестно куда девался…

– Может, она перед своей смертью пустила его на волю, и он ускакал?

– Куда он ускачет? Да и мундир казацкий, который я ей сшил, и ружье с саблей тоже исчезли.

– Может, она в реку побросала?

– Едва ли! До того ли было Наде?

– А вы искали в реке-то? – сквозь слезы спросил тестя бедный Чернов.

– Как же, с раннего утра до позднего вечера… Кажись, все дно перешарили да перещупали, на самое дно ныряли.

– И не нашли?

– Где найти!

– Может, всплывет где-нибудь.

– Я по берегу-то мужиков послал, смотрят…

– Панихидку бы отслужить.

– Служили.

– Да мне бы хотелось… ведь я, какой ни на есть, а все муж Наденьки.

Бедняга Чернов захлебывался слезами.

– Что же, можно, пошлем за батюшкой.

– Пошлите, тятенька. Господи, какое великое несчастье!

– Да, зятек любезный, великое, страшное несчастье посетило нас.

– Кто бы мог подумать, что Наденька решится на такое дело… У меня и в мыслях никогда не было, что она руки на себя наложит.

– Неожиданно, совсем неожиданно. Одно теперь остается – молиться за Наденьку.

– Да-да, молиться, чтобы Господь простил ее душу грешную.

Чернов отслужил по живой жене несколько панихид, побывал на берегу реки Камы, видел то место, где, по рассказам, нашли платье Нади, поплакал, погоревал и отправился в свой город на службу, вполне убежденный, что его жена утопилась и он теперь остался вдовым.

Да и не он один – многие так решили; только несколько сомневался в этом Андрей Васильевич.

Вспоминая об этом в своих записках, Надежда Андреевна так говорит: «Я не имела варварского намерения заставить отца думать, что я утонула, и была уверена, что он не подумает этого; я хотела только дать ему возможность отвечать без замешательства на затруднительные вопросы наших недальновидных знакомых».

Андрей Васильевич хоть и отыскивал свою любимую дочь Надю… но в ее смерти он не был еще уверен.

VI

Надя решила покинуть гостеприимный дом полковника Смирнова. Она, правда, была уверена, что Галя ничего не скажет про свое открытие, но остаться здесь считала все-таки для себя невозможным.

Она решила уехать тайком, но неожиданный приезд полковника заставил ее отложить на время свой отъезд.

Однажды, выйдя на двор, она заметила там необычайное движете, суету: с полковником приехало несколько офицеров.

Надя направилась в зал и увидала доброго Ивана Григорьевича, окруженного офицерами.

– А, молодой герой, здравствуйте. Ну что, не скучаете? Господа, рекомендую вам этого молодого человека: русский храбрый дворянин! Он будет нашим спутником во время похода, – обратился Смирнов к офицерам, показывая на Надю.

Те радушно стали пожимать маленькую белую ручку Нади своими загрубевшими руками.

– Ну, как вы без меня проводили время? – спросил полковник Александра Дубенского.

– Очень весело, полковник.

– Довольны ли женой моей и Галей?

– Очень! Обе они такие добрые.

– Ну а как наш Дон? Полюбился ли он вам? – с улыбкой спросил полковник.

– О, очень, очень полюбился. Красив Дон, и еще красивее его берега.

– А ведь нам, молодой человек, скоро придется сказать нашему Дону прости…

– Как так? – спросила Надя.

– Я получил приказ вести свой полк в Гродненскую губернию. Вы поедете вместе с нами?

– Очень, очень рад! – воскликнула Надя.

– Там находится наша армия, и вы можете поступить в любой регулярный полк, а их там много.

– А примут меня? – не скрывая своей радости, спросила Надя полковника.

– Еще бы! Из вас выйдет хороший офицер, я вам это предсказываю.

Казаки скоро выступили.

В начале весны они пришли к берегам Буга. Отдохнув здесь, отправились дальше. Когда достигли города Гродно, полковник Смирнов простился с Надеждой Андреевной. Полк шел к Пруссии, а Дурова осталась в Гродно.

Расставаясь с ней, полковник дал ей совет:

– Определяйтесь здесь в какой-нибудь из формирующихся кавалерийских эскадронов. Еще советую вам быть откровенным с начальником полка, в который вы поступите, и немедленно напишите вашим родителям, чтоб они выслали вам нужные документы – это необходимо.

Надя поблагодарила за совет, простилась с добрым полковником и осталась совершенно одна.

В это время Коннопольский уланский полк для пополнения своего состава вербовал охотников. Надя обратилась к ротмистру полка Казимирскому с просьбой зачислить ее в уланы.

Ротмистр принял ее за мальчика.

– Кто вы? – с удивлением спросил он Дурову.

– Дворянин.

– Вы, должно быть, очень молоды, вам лет пятнадцать;

– Нет, господин ротмистр, мне двадцать.

– Не может быть!

– Уверяю вас.

– Вы казак?

– Нет.

– Зачем же вы носите казацкий мундир? – подозрительно посматривая на Надю, спросил ротмистр.

– Мой отец не хотел, чтоб я поступил в военную службу. Я ушел тайком из дому, присоединился к казацкому полку и пришел с ним сюда.

– Ваша фамилия? – после некоторого молчания спросил ротмистр.

– Дуров.

– Хорошо, Дуров. Я вас принимаю в полк. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие.

Радости Нади не было предела.

«Наконец-то моя заветная мечта сбылась. Я – улан. Вот счастье! Теперь надо написать отцу», – думала Надя.

Старик ротмистр с отеческим вниманием отнесся к молодому улану. Он сам учил Надежду Андреевну военным приемам.

Надя выказывала блестящие успехи; ею были довольны и начальство, и товарищи уланы.

С поступлением в уланы для молодой женщины началась совершенно новая жизнь, полная тревог, волнений и деятельности.

«Сколько ни была я утомлена, – пишет Дурова в своих записках, – размахивая каждое утро тяжелой пикой или острой саблей, маршируя и прыгая на лошади через барьер, но полчаса отдохновения – и усталость моя проходит, и я хожу по полям, горам и лесам бесстрашно, беззаботно. Свобода, драгоценный дар неба, сделалась наконец уделом моим навсегда! Я ею дышу, наслаждаюсь, ее чувствую в душе, в сердце. Ею проникнуто все мое существо, ею оживлено оно!»

Надю назначили в первый взвод под команду поручика Бошнякова, старого холостяка, человека добрейшей души.

Наде пришлось переменить свой казацкий мундир на уланский. Ей дали саблю и пику, которая показалась ей тяжелым бревном. Дали шерстяные эполеты, каску с султаном, белую перевязь с подсумком, наполненным патронами. Все это к ней чрезвычайно шло. К сожалению, казенные сапоги мучили ее нежные ноги, не привыкшие к тяжелой обуви. «До сего времени я носила обувь мягкую и ловко сшитую; нога моя была свободна и легка, а теперь! Ах, боже, я точно прикована к земле тяжестью моих сапог и огромных бряцающих шпор!» – говорит Надежда Андреевна в своих записках.

Коннопольский уланский полк выступал в поход за границу. Он должен был примкнуть к нашей действующей армии, сражавшейся в Пруссии против алчного Наполеона I, покорявшего европейские государства одно за другим.

Великодушнейший из людей, император Александр I, союзник Пруссии, восстал против Наполеона, этого баловня счастья, и решил положить предел его завоеваниям.

Перед выступлением за границу Дурова написала своему отцу письмо, в котором со слезами просила его благословения и прощения.

– Ну, юноша, мы сегодня выступаем, а через несколько дней будем в деле, будем бить французов. Тебе не страшно? – шутливо спросил Надю поручик Бошняков.

– Нисколько, господин поручик.

– Да ведь могут тебя убить,

– Что же, видно, такая моя судьба.

– Молодец, хвалю. Так и поступай, не будь кислятиной. Ты русский дворянин, и дорожи этим!

– Рад стараться, ваше благородие! – по-солдатски отдавая честь поручику, проговорила Дурова.

VII

В 1807 году, 30 мая, при Гейльсберге Дурова в первый раз участвовала в сражении с французами, которые дрались с большим ожесточением. Неприятель превосходил нас силами, сражение было кровопролитное.

Молодая женщина нисколько не трусила, очутившись в сражении; ее необычайные присутствие духа и храбрость заставляли невольно удивляться наших воинов.

– Гляньте-ка, братцы, как наш мальчонка саблей помахивает, ровно как настоящий солдат, – проговорил старый улан, выбрав минуту поделиться своими впечатлениями с товарищами.

– Как есть ирой!

– Не по летам храбер!

– Да, не сробеет! Глазенки горят, и смерть ему нипочем.

– Чудеса, да и только!

– Ему и ядра и пули – плевок!

Так переговаривались уланы.

В самом деле Надя была неустрашима. Около нее падали солдаты десятками, сраженные пулями, ядрами и саблями.

Частая ружейная перестрелка, пальба пушек, предсмертные крики, стоны, ржание коней, море человеческой крови – на все это молодая женщина смотрела совершенно спокойно.

Она не пряталась от смерти, но сама смерть ее щадила.

– А наш Дуров заколдован! – проговорил один улан другому, когда сражение на время затихло и обе враждующие стороны, то есть французы и русские, отдыхали.

– Ври! – коротко ответил ему другой.

– Верно, заколдован.

– Да разве можно?

– Можно.

– Да как же это?

– Трава есть такая, корень.

– Ну?

– Возьми теперича этот корень и носи его на нитке или на шнурке на шее; какое ни будь кровопролитное сражение – ни одна пуля, ни один сабельный удар тебя не коснется.

– А как теперича достать этот корень?

– Трудно, больно трудно! У колдуньи добывают тот корень.

– У колдуньи?

– Да, у колдуньи, потому что она знает, как его добыть.

– Так, выходит, у Дурова такой корень имеется.

– Знамо.

Этот разговор двух улан случайно услыхал денщик поручика Бошнякова Стрела – так прозвали денщика за его быструю ходьбу и за слишком длинные ноги.

Стрела был хороший, услужливый парень, только одна беда – труслив очень, несмотря на то что обладал большим ростом и богатырским сложением. К тому же он был немного простоват или даже, скорее, глуповат.

Услышав, что существует на свете такой корень, который придает храбрости и охраняет от пуль и сабель, Стрела дал себе слово во что бы то ни стало добыть такой корень.

– А что, дядя, надо иметь целый корень или половинки довольно? – спросил Стрела у старого улана, который рассказывал про таинственные коренья.

– Можно и половину… А тебе, Стрела, на что корень-то?

– Я… я так, дядя, спросил.

– Ан врешь… Боязлив ты, значит, в тебе нет иройства – вот ты и задумал добыть корень, чтобы этого самого иройства в тебе прибавилось! – Старый улан громко засмеялся.

– Да нет же, дядя…

Стрела растерялся, его сокровенную мысль узнали другие.

– А ты вот что, Стрела, попроси корешка у Дурова, – посоветовал кто-то из улан денщику.

– Не даст…

– А ты, чудак, попроси… Может, и даст.

– Где там! – со вздохом проговорил Стрела.

Все-таки он воспользовался советом и, улучив удобную минуту, обратился к Надежде Андреевне с такими словами:

– Ваше благородие, я к вам с просьбой.

– С какой, голубчик?

– Явите божескую милость, дайте мне корешка…

– Что? – ничего не понимая, спросила Надя.

– Корешка для храбрости дайте!

– Я, голубчик, тебя не понимаю.

– Говорят, у вас есть такой корень, что храбрость придает, от пуль и сабель охраняет, – пояснил Стрела.

– Что такое, повтори! – с удивлением проговорила молодая женщина, широко раскрыв свои красивые глаза.

Стрела повторил.

– Не верь товарищам, голубчик, уланы над тобой смеются. Никакого я корня не ношу. Да такого и корня нет, который смелость и храбрость придает, – с улыбкой проговорила Надя.

Стрела, однако, не поверил. «Жалко, ему самому надобен, вот и не дает», – решил Стрела и стал выжидать времени, когда можно ему будет завладеть корнем.

Случай скоро представился.

После сражения часть войска для отдыха и ночевки заняла город Гейльсберг.

Поручик Бошняков с денщиком, а также и Надя заняли место в корчме. Поручику и Наде отвели по небольшой каморке или, скорее, по чулану, потому что более чистые комнаты содержатель корчмы берег для более важных и чиновных гостей. В каморке у Нади даже не было кровати, и для спанья положили два снопа соломы. Измученная, уставшая молодая женщина бросилась на солому и скоро заснула богатырским сном.

Бошнякова в это время не было в корчме – он по делам службы находился в штабе.

Стрела тихо, едва касаясь ногами пола, вошел в чулан, где так сладко спала Дурова; он подкрался к ней, опустился на колени и дрожащими руками стал тихо расстегивать у ней на груди пуговицы мундира. Вдруг Стрела как ужаленный отскочил от спавшей кавалерист-девицы и стремглав выбежал из ее каморки прямо на двор корчмы.

«Вот тебе штука! Вот тебе корень! Ну, чудо! Вместо улана баба оказалась! Чудеса да и только! Уж не оборотень ли это в уланском мундире!» – так рассуждал денщик Стрела, поджидая своего барина.

Скоро пришел в корчму Иван Иванович (так звали поручика Бошнякова) и спросил у денщика:

– А Дуров спит?

– Так точно, ваше благородие.

– Ты не тревожь его, он, бедный, устал.

– То есть она устала, ваше благородие.

– Что ты еще там врешь… Кто такое «она»?

– Дуров, ваше благородие, не мужчина…

– Что такое?.. Да ты пьян, каналья?

– Никак нет…

– Ну так с ума свихнулся!

– Никак нет! Истинную правду говорю, что Дуров, ваше благородие, не мужского пола.

– Так кто же он, сказывай, разбойник!

– Девка.

– Что? Дуров – девка?

– Так точно.

– Слушай, чертова перечница, или ты с ума сошел, которого, по правде сказать, у тебя не бывало, или же ты пьян!

– Никак нет.

– Молчать! – сердито крикнул Иван Иванович.

– Слушаю, ваше благородие.

– Пошел вон! Если ты пьян, поди проспись, а если с ума сошел, то окуни голову в холодную воду. Понял?

– Понял, ваше благородие.

– Ну, пошел, дурак!

– Слушаю.

– Стой. Скажи, дурацкая образина, с чего ты взял, что Дуров не мужчина, а женщина?

– Прикажете доложить?

– Докладывай. А, впрочем, не надо – ведь соврешь нескладно! Пошел к черту, я спать хочу!

– Слушаю, ваше благородие.

Стрела хмуро вышел из горницы. Поручик, сбросив с себя мундир, поспешно лег на кровать, но заснуть он, несмотря на страшную усталость, не мог.

«Дуров – женщина! Ведь вот что, дурачина, выдумал! Разве женщины могут быть так бесстрашны… Дуров герой, положительно герой! Женщина от ружейного выстрела в обморок падает, а ему и пушечная пальба нипочем», – раздумывал Иван Иванович, ворочаясь на жесткой постели.

Хоть он и не поверил словам своего денщика, но все-таки стал сам наблюдать за Надеждой Андреевной. Теперь с каким-то особым вниманием смотрел он на маленькие ручки Дуровой, когда она отдавала честь своему ближайшему начальнику.

VIII

Сражение русских с французами, происшедшее близ Гейльсберга, было весьма кровопролитно. В этом сражении особенно отличался своею храбростью князь Багратион, будущий герой 1812 года: под ним была убита лошадь, пули дождем сыпались около него. Багратиона предупреждали, говорили ему, чтоб он оставил опасное место, но герой не отошел ни на один шаг.

Маршал Мюрат атаковал Багратиона с фронта, Сульт тоже страшно его теснил, так что Багратиону пришлось отступить. Французы преследовали наших – произошел рукопашный бой.

Французами руководил сам Наполеон, но все-таки победа была на нашей стороне. Французы не выдержали, атакованные с фронта князем Горчаковым и генералом Дохтуровым. В этом сражении старая гвардия Наполеона почти вся пала. У Наполеона выбыло из строя при Гейльсберге убитыми и ранеными более 13 тысяч человек; много было взято в плен. В числе победных трофеев русскими взят полковой орел.

Раненых и убитых с нашей стороны было около 6 тысяч человек.

Русский главнокомандующий Бенигсен со своей армией направился к Фридланду; город был занят французами.

Ротмистр Бошняков (его произвели за храбрость из поручиков в ротмистры) получил приказание с пятью эскадронами улан вытеснить из Фридланда неприятеля. Бошняков первым устремился в город; от него не отставала и Надежда Андреевна.

– Милый юноша, у тебя небось душа ушла в пятки? – с улыбкой спросил у Дуровой Иван Иванович.

– Отчего?

– От страха.

– Нисколько.

– Юноша, ты – герой.

– Полноте, ротмистр, какой я герой!

– Право, герой! А знаешь, что мой денщик-дурак про тебя говорит?

– Что?

– Будто ты баба.

– Вот как?..

Дурова едва могла скрыть свое смущение.

– Каков дубина, что выдумал? Ты – герой, а он вздумал уверять, что ты не мужчина, а женщина.

– Странный он.

– Кто?

– А ваш Стрела.

– Дурак, трус! Давно бы его прогнать следовало, да привык к подлецу – вот и держу.

Ротмистр Бошняков во главе эскадрона въехал первым на мост; за ним была Дурова.

– Иван Иванович, мост-то ведь разобран посредине, – проговорила Дурова.

Она было поскакала вперед на своем Алкиде, но принуждена была вернуться.

– Как? Не может быть! – удивился ротмистр.

– Уверяю вас.

– И то, и то. Ах черти!

– Что же нам делать?

– А вот что.

Бошняков взял доску и, несмотря на то что его осыпали пулями, перебросил ее через пролом и в сопровождении Дуровой, трубача и нескольких улан, перебежал на ту сторону моста.

Храбрецы-уланы со своим ротмистром кое-как поправили мост, по которому свободно перебрались пять эскадронов улан.

Они ворвались в город и после кровавой схватки вытеснили французов, взяв в плен несколько офицеров и солдат.

На другой день при Фридланде произошло большое сражение, которое решило войну.

2 июня 1807 года, едва занялась заря, уже открылась беспрерывная перестрелка в передовых цепях у Фридланда, на берегах маленькой речки Алле.

Силы были неравны. Французским войском командовал гениальный Наполеон, а русскими солдатами руководил больной, страшно ослабевший главнокомандующий Бенигсен. Он страдал каменной болезнью и едва мог сидеть на лошади.

Еще до рассвета Наполеон, окруженный своими маршалами, объезжал позиции в своем историческом походном сюртуке и треуголке. Французы громкими криками его приветствовали.

Вот показалась первые лучи восходящего солнца, и началось жаркое сражение; особенно кровопролитно было оно на нашем левом крыле, у густого леса.

Здесь находился эскадрон улан ротмистра Бошнякова; тут же была и неустрашимая Надежда Андреевна.

В одной из схваток она слегка была ранена в руку, причем показалась кровь. Это заметил Бошняков:

– Дуров, ты ранен?

– Нет, ротмистр.

– Как нет, на руке кровь!

– Пустая царапина.

– Молодчина! Экий скотина Стрела! Что выдумал сказать!

В полдень французы приступили к Фридланду; началась ужасная канонада.

Бенигсену не было больше возможности оставаться в Фридланде, и он отдал приказ войску отступить на правый берег Алле.

Согласно этому распоряжению Багратион отдал приказ арьергарду отступать. Едва только наши солдаты тронулись, как залп из двенадцати пушек потряс воздух. Это послужило сигналом маршалу Нею начинать атаку. Багратион переменил фронт левым крылом назад. Русские батареи встретили французов частой картечью; неприятель дрогнул и смешался.

Но успех наших войск был только мимолетным; французская артиллерия открыла убийственный огонь, картечь вырывала целые ряды наших солдат. Произошло смятение.

Наши генералы Багговут и Жарков были сильно ранены. Багратион зажег предместье Фридланда и стал переправлять войска за реку Алле; но к одному несчастию присоединилось другое – мосты, по которым должны были проходить наши войска, были по ошибочному приказанию зажжены. Солдаты кидались в реку, стараясь переплыть на другую сторону, многие из них потонули. Войска шли вброд под страшный рев батарей.

Перейдя реку, наша армия отступила к Велау. Убито и ранено было наших около 20 тысяч человек.

Нелегко досталась Наполеону победа под Фридландом: русские солдаты дрались как львы и дорогой ценой продали победу. Много было убито и ранено под Фридландом французских солдат.

Кавалерист-девица Дурова в этом сражении показала чудеса храбрости и неустрашимости.

IX

Про сражение при Фридланде Надежда Андреевна так вспоминает в своих записках:

«В этом жестоком и неудачном сражении храброго полка нашего легло более половины! Несколько раз ходили мы в атаку, несколько раз прогоняли неприятеля и, в свою очередь, не один раз были прогнаны! Нас осыпали картечами, мозжили ядрами, а пронзительный свист адских пуль совсем оглушил меня».

После жаркого сражения от Коннопольского полка осталось менее половины; солдат отпустили на несколько времени для отдыха.

Пользуясь этим, Дурова поехала посмотреть, как действует наша артиллерия. Пули свистали вокруг головы храброй женщины, но она мало обращала внимания на то, что ее могут ежеминутно убить.