Птица пустыни. Дитя лесов

Мадам Бриссо приняла Мартиньи и Денисона с большой предупредительностью, а Клара при виде молодого судьи покраснела, как вишня. Мартиньи представили мистеру Оинзу, толстому англичанину, и при этом мадам Бриссо не упустила случая подчеркнуть титул своего соотечественника. Нигде титулам не придают столько значения, как в Англии.

Оинз пожал руку золотоискателю.

– Очень рад вас видеть, сэр, – сказал он, – это большая для меня честь. Мне очень лестно… Я весь к вашим услугам, сэр.

Между тем как Мартиньи что-то отвечал землемеру, Ричард подошел к Кларе и взял ее за руку.

– Добрый вечер, мисс Клара.

– Добрый вечер, месье Денисон, – ответила девушка.

В этих коротких словах, которыми они обменялись, было больше симпатии и чувства, чем в длинных речах.

Скоро все расселись вокруг чайного стола, болтая по-французски. В разговоре не принимал участия только Оинз, так как не знал французского. Впрочем, землемер не обижался. Дочь его взяла несколько уроков в Англии, и Оинз был рад, что теперь Рэчел может попрактиковаться в языке, и притом даром. Сам же он компенсировал свою вынужденную немоту сэндвичами и пирожными.

Виконт между тем говорил, прихлебывая из чашки:

– Право, мне придется поразмыслить сегодня о таинственной силе, которая разрушает наши предвидения! Два часа назад я был уверен, что проведу ночь, закутавшись в одеяло, на холоде и дожде, облепленный комарами, опасаясь скорпионов и черных змей, и вдруг – превосходный прием в роскошном доме! Я нахожусь в обществе благородных джентльменов и самых любезных дам, каких только удавалось мне встречать после моего отъезда из Франции! Пусть-ка теперь посмеют клеветать на судьбу!

– Однако, виконт, – возразила мадам Бриссо, – вы храбрый человек, если решились ночевать под открытым небом.

– Ночь, проведенная таким образом, – вставила мисс Рэчел, – не была бы, может быть, лишена очарования, если виконт де Мартиньи любит природу. Он мог бы наблюдать за множеством животных, неизвестных в Европе, которые появляются только ночью. Ты, Клара, конечно, знаешь, морепорку, птицу, похожую на кукушку? – обратилась она к своей подруге.

Клара в эту минуту со вниманием слушала Денисона, что-то шептавшего ей на ухо. Вздрогнув, она смущенно пробормотала:

– Нет, нет, Рэчел, я ее не знаю.

– Не знаешь? – удивленно повторила мисс Оинз. – Уже шесть лет как вы живете в колонии. Боже мой, моя милая, чему же учат во Франции? Нет ни одной хорошо воспитанной девушки в Англии или в Германии, которая не имела бы познаний в зоологии или, по крайней мере, в ботанике!

Смущенная Клара молчала. Ее мать, нахмурившись, возразила:

– Обычаи одинаковы не во всех странах, мадемуазель Оинз. Во Франции, например, девушек учат танцевать, рисовать, играть на фортепьяно…

– Но эти свои таланты, – с живостью перебил Мартиньи, – они забывают после замужества, потому что пользы от них никакой. Прошу меня простить, мадам Бриссо, но я принимаю сторону мадемуазель Оинз. Мне кажется, что биология, естествознание или зоология должны были бы считаться не менее важными науками, чем рисование или игра на фортепьяно. То, что я говорю о француженках, я мог бы сказать и о французах, потому что сам во время путешествий очень часто сожалел о неведении в подобных вещах. Прежде я был неспособен как истинный парижанин отличить вереск от дуба и должен был познакомиться с некоторыми существами, о которых раньше знал только понаслышке. Одно из них – серый медведь. Я спокойно купался в Красной реке, в Америке, когда вдруг заметил, что медведь рвет мою одежду на берегу. До сих пор я видел только медведей, которых водят цыгане по нашим улицам, и потому тот медведь показался мне не очень страшен. Я поспешил выйти из воды на помощь моему бедному костюму и взять охотничье ружье, которое я оставил у дерева. Это ружье было заряжено дробью, потому что до купания я охотился на уток, это оружие было не очень-то пригодно против медведя. Но, рассердившись, что так бесцеремонно обращаются с моей одеждой, я выстрелил в него. Хорошо, что я попал медведю в глаз, потому что иначе я не рассказывал бы вам здесь об этом приключении. Медведя не так-то легко убить, и у меня на спине на всю жизнь остались следы его огромных когтей… Это был мой первый урок знакомства с природой.

Мисс Рэчел с живым вниманием слушала этот рассказ.

– Второй урок был мне дан в Бразилии, где я путешествовал с местным охотником, язык которого не совсем хорошо понимал, – продолжал Мартиньи. – В один прекрасный вечер, с ружьем в руке, я выслеживал дикого быка, как вдруг заметил в высокой траве два сверкающих глаза, устремленных на меня. Охотник, бывший недалеко – бразильские охотники всегда ездят верхом, – закричал мне что-то, но я не расслышал. Думая, что я имею дело с дикой кошкой, я прицелился между двух глаз, смотревших на меня, и выстрелил. Пуля отскочила, как от скалы, и тотчас огромный зверь бросился на меня. Это был ягуар. Одним ударом лапы он отшвырнул меня футов на пять. Без сомнения, он не хотел этим ограничить свои ласки, когда мне на помощь прискакал охотник. Я уже чувствовал на своем лице горячее дыхание зверя, но в следующий миг аркан стянул шею ягуара. В ответ на мою благодарную речь охотник признался, что ему гораздо более хотелось заполучить шкуру ягуара, чем спасти мою: шкура ягуара стоила десять долларов, а моя – ничего… По крайней мере, в глазах бразильского охотника. Вот видите, каким образом я получил несколько наглядных уроков. Избавлю вас от множества других в том же роде уроков, которые я получил, шатаясь по свету. Поэтому, как и мадемуазель Оинз, я считаю, что естествознание очень хорошая вещь.

– Вы подвергались большим опасностям, виконт, – тихо сказала Клара. – Это должно было бы внушить вам отвращение к кочевой жизни, исполненной приключений.

– Если бы какая-нибудь такая же добрая и прелестная особа, как вы, интересовалась моей участью, то, может быть, я посчитал бы, что жизнью стоит дорожить… Но если бы медведь разорвал меня, если бы ягуар растерзал, никто не пожалел бы обо мне, никто бы обо мне не поплакал!

– Как, виконт, разве у вас нет в Европе родных, друзей, с нетерпением ожидающих вашего возвращения?

– Родных?.. В самом деле, в одной отдаленной провинции есть родственники по материнской линии, которые были бы не прочь получить после меня наследство, если бы я оставил его, но которые не признали бы меня за родного, если бы я явился к ним бедный и в лохмотьях. Друзья?.. Да, в эту минуту на Итальянском бульваре в Париже, может быть, найдется несколько добрых малых, которые дадут луидор, если я попрошу у них, чтобы не умереть от голода, с условием, однако, что я не подвергну их щедрость повторному испытанию такого же рода… Да, конечно, у меня есть друзья, и я побьюсь об заклад, что им случается иногда говорить, дымя сигарой: «А что сделалось с этим бедным Мартиньи?» – «Право. я не знаю. Он, верно, умер». – «Умер? Полноте, он очень живуч. Он пережил все свои дуэли. Держу пари на пятьдесят луидоров, что он вернется». Да, если я вернусь когда-нибудь, один дружески меня поцелует, а другой пошлет меня к черту.

Мартиньи потянулся к чашке и с притворным наслаждением принялся прихлебывать чай.

– Однако, – сказала мадам Бриссо, – только очень важные причины, виконт, могли принудить вас оставить Париж, отправиться в Америку сражаться с серыми медведями и с ягуарами. Наверное, вы очень страдали, ваше бедное сердце обливается кровью от тайной раны!

– Вот каковы женщины! – воскликнул Мартиньи, поставив чашку на стол. – Они воображают, что составляют единственный смысл нашей жизни, они не понимают, что кто-то может принять важное решение без того, чтобы они не были тому причиной. Нет, сударыня, не любовное отчаяние заставило меня оставить Францию, как вы, кажется, думаете. Когда я обеднел, действительно была женщина, которая удалилась от меня, как удалились родные и друзья. Может быть, надежда вернуть ее внушила мне желание с таким жаром гоняться за богатством. Ее вероломство доказало мне еще раз, что только богатству стоит завидовать, потому что оно одно приносит независимость и счастье.

Эта теория осталась бы, может быть, без опровержений, если бы Ричард Денисон не сказал:

– Позвольте! По-моему, есть много других преимуществ для человека порядочного. Например, сознание собственного долга, уважение других и свое собственное…

– Без сомнения, без сомнения, – кивнул виконт. – Но согласитесь, что при всем этом необходимо иметь хлеб и бифштекс, одежду, дом, мебель и множество других, не менее необходимых вещей.

– Ну, для того чтобы иметь это, для человека честного есть работа, торговля…

– Видно, господин судья, вы никогда не испытывали лишений, потому что тогда бы знали, какая разница между практикой и теорией. Притом я хочу разбогатеть, пока молод. К чему мне богатство, если я не в состоянии буду наслаждаться им? В Европе нелепые предубеждения стеснили бы меня в исполнении задуманного, и я пустился в путь, рассчитывая только на собственные силы и способности в достижении успеха. Ничто не может остановить меня, эта борьба мне нравится, и не без некоторого удовольствия уничтожаю я препятствия, обхожу затруднения, пренебрегаю опасностями. Я успею – в этом я уверен. Раз двадцать на суше и на море я лицом к лицу сталкивался со смертью, и всегда отчаянное усилие, счастливая случайность спасали меня. Поэтому я убежден в успехе. Если же мои планы не осуществятся, что ж… Я покорюсь своей участи. Быть погребенным под землей, или в волнах океана, или быть съеденным зверем – не одно ли и то же?

Мартиньи, рассуждая таким образом, преобразился. Его легкомысленный тон сменился голосом твердым и решительным, черные глаза сверкали.

– Вы ошиблись эпохой, приехав искать богатство в Новом Свете, – возразил Денисон. – Вам надо было бы приехать сюда во времена флибустьеров, грабивших суда. Но теперь и здесь, и в Европе средства обогатиться одни и те же. При этом не следует ждать быстрого результата, потому что эти средства честны, однако неизвестны никакие другие, кроме тех, о которых я уже говорил: торговля и промышленность.

Может быть, Мартиньи услышал в этих словах что-то оскорбительное для себя, потому что он слегка нахмурил брови, но тотчас, одумавшись, весело возразил:

– Эта тирада сделала бы вам честь, если бы вы говорили ее обвиняемому в заседании суда. Но, увы, я по опыту знаю, что вы не правы. Когда после долгого и трудного путешествия я с другими переселенцами приехал в Калифорнию, прииски уже были заняты более расторопными ребятами. Поэтому каждый из нас постарался найти себе промысел, который позволил бы ему жить, дурно или хорошо…

– А чем занимались в Калифорнии вы, виконт? – с любопытством спросила мадам Бриссо.

– Я занимался многим, – уклончиво ответил Мартиньи. – И, уверен, возбудил бы насмешки моих друзей на Итальянском бульваре, если бы когда-нибудь вздумал рассказать им о своих приключениях. Однако, несмотря на мою неудачу в стране золота, мне удалось скопить кое-что, чтобы переехать в Бразилию. Бразилия – страна бриллиантов, и я вообразил, что мне удастся там вознаградить себя за прошлые неудачи. Но мои надежды не осуществились, я был близок к отчаянию, когда известие об открытии месторождений золота в Австралии дошло до меня. Я сел на английский пакетбот и обогнул мыс Горн, чтобы одним из первых добраться до этой благословенной земли. Впрочем, и здесь меня, кажется, опередили, однако смею думать, что я приехал не слишком поздно…

– Нет, нет, виконт, – поспешила успокоить его мадам Бриссо. – Говорят, на приисках есть очень везучие золотоискатели. Если хотите, я вам дам письмо к моему мужу: он может дать вам хороший совет и, без сомнения, будет вам полезен, подыскав хорошее место для разработки.

Мартиньи принял это весьма выгодное для себя предложение и рассыпался в благодарностях.

Ричард Денисон сохранял свою холодность и, казалось, не испытывал особой жалости к виконту из-за его неудач.

– Дай бог вам успеха! – сказал он. – Конечно, если бы вы употребили для более благородной цели настойчивость и мужество, то, возможно, приобрели бы теперь кое-что получше богатства.

– Что вы хотите этим сказать, господин судья? – спросил Мартиньи. – Я много трудился в Калифорнии, торговал в Бразилии и, может быть, буду заниматься тем же на австралийских приисках. И притом, откуда вы знаете, что эти усилия были совершенно напрасны? Я извлек некоторую пользу, подвергая стольким опасностям свою жизнь…

– Как, виконт, – перебила его мадам Бриссо, – ведь вы сейчас нам говорили…

– Да, говорил, что поиски золота не обогатили меня на берегах Сакраменто, но я был не без средств, когда покидал Калифорнию, и по милости торговли имел еще более, оставляя Бразилию. Конечно, мое теперешнее богатство занимает немного места, однако оно имеет свою цену, и я не могу устоять от желания показать его любезным дамам.

Он достал из потайного кармана какую-то маленькую вещицу, старательно спрятанную в кожаный кошелек. На первый взгляд, она походила на ладанку, если бы можно было подозревать в суеверии виконта де Мартиньи. Но нет, в кошельке оказался камень величиной с орех неправильной формы.

– Какой чудесный алмаз! – воскликнул Денисон. – И хотя он не отшлифован, но должен иметь значительную ценность.

– Его оценили в двенадцать тысяч долларов, – сказал виконт, – то есть в шестьдесят тысяч франков. В нем тридцать каратов, и так как он самой чудной воды…

– Алмаз в шестьдесят тысяч франков! – восхищенно произнесла мадам Бриссо. – Пожалуйста, позвольте мне посмотреть!

– И мне! – попросила Клара.

– И мне! – присоединилась к подруге Рэчел. – Хотя алмаз не что иное, как кристаллизованный углерод.

Камень переходил из рук в руки. Женщины восторженно ахали, Оинз, долго его рассматривая, бормотал: «Очень хорошо, прекрасно», а Мартиньи наслаждался произведенным эффектом.

– Неужели вы думаете, месье Денисон, – сказал он, улыбаясь, – что какой-нибудь мужественный поступок может возбудить такой же горячий восторг? Эти дамы только что видели во мне, несмотря на мой титул, жалкого авантюриста, но я намного вырос в их глазах как обладатель подобного сокровища. Вы сами, хотя, может быть, не захотите в этом признаться, теперь уважаете меня несколько больше.

– Вы ошибаетесь, виконт. Для того чтобы я уважал вас, мне надо знать, как этот алмаз достался вам.

– Очень просто: я купил его за пятьсот долларов у негра, который нашел его на приисках Минас-Жерайс, в Бразилии.

– И вы без всяких колебаний купили за пятьсот долларов вещь, стоящую двенадцать тысяч? Все алмазы в Минас-Жерайс принадлежат императору, и негр, продавший вам этот алмаз, без сомнения, украл его.

– Мне это неизвестно, – невозмутимо ответил Мартиньи. – Негр сказал, что он нашел его, а так как это весьма возможно, то я этим удовольствовался. Но если бы даже я занимался в Бразилии контрабандой алмазами, что в этом дурного, позвольте вас спросить? Ведь ваши соотечественники в Китае торгуют опиумом.

– Закон во всех странах строго наказывает за контрабанду, и вы…

Судья не договорил, понимая, что теперь не время излагать нравственные принципы, которым он следовал сам и исполнения которых требовал от других. Его никто не слушал. Женщины продолжали с восторгом рассматривать алмаз. Они подносили его к свету, любовались игрой его лучей, прикладывали к платью. Денисон заметил, не без огорчения, что Клара увлечена этим не меньше, чем другие, и глубоко вздохнул.

– Если мой алмаз кажется вам таким прекрасным, когда он еще не отделан, – сказал Мартиньи, – представляю, каким он вам покажется, если его отшлифует один из искусных парижских ювелиров! Ведь это для вас, милостивые государыни, делают всякие дорогие безделушки. Природа, внушая вам желание нравиться, весьма естественно внушает вам также желание наряжаться. Если я когда-нибудь осуществлю задуманное, я желал бы, чтобы у женщины, которую я поведу к алтарю, были бы в серьгах два таких больших бриллианта, как этот.

– Ей было бы чем гордиться, – рассеянно сказала Клара.

Ричард Денисон резко встал из-за стола. Несмотря на свою обычную сдержанность, сейчас он не скрывал неудовольствия.

– Может быть, виконт, – сказал он дрогнувшим голосом, – нам пора? Если не ошибаюсь, вы намереваетесь завтра рано утром отправиться в путь?

– Ба! Сорок или пятьдесят миль ничего не значат для моей лошади. Я приду завтра утром проститься с моими очаровательными соотечественницами и взять рекомендательное письмо, обещанное мне к месье Бриссо.

Мартиньи встал и вежливо поклонился присутствующим. Когда он подошел к Кларе, она все еще рассматривала камень.

– Если эта игрушка вас забавляет, – сказал виконт, – оставьте ее до завтрашнего утра. Вы увидите, как алмаз сияет при дневном освещении. Я заберу его, когда приду за рекомендательным письмом.

– Виконт, – смущенно произнесла Клара, – я, право, не уверена…

– Оставь его, если виконт разрешает, – сказала ей мать. – И правда, любопытно посмотреть на камень при солнечном свете.

– Ах, мама, наверное, он будет похож на каплю росы на зеленом листе красносочника.

Оинз с дочерью тоже засобирались домой. В прихожей Денисон шепотом сказал Кларе:

– Мисс Клара, мне необходимо поговорить с вами как можно скорее. А пока умоляю вас, не доверяйте этому французу: он кажется мне подозрительным. К счастью, через несколько часов мы освободимся от него, и навсегда, я надеюсь… Прощайте, мисс Клара.

И, взяв виконта под руку, он поспешил его увести.

Глава III

Неожиданное предложение

Кто же такие были Бриссо и какая причина заставила их решиться поселиться в этой далекой австралийской колонии?

В продолжение целого столетия, по крайней мере, несколько поколений Бриссо содержали магазин шерстяных тканей под вывеской «Белая роза» на улице Сен-Дени в Париже. Этот магазин, не очень обогащая хозяев, имел, однако, своих постоянных покупателей, поэтому, когда Бриссо, отец Клары, заступил на место своего отца, удалившегося от дел с несколькими тысячами франков годового дохода, можно было предполагать, что он будет вести спокойную и размеренную жизнь своих предков.

Но, к несчастью, Бриссо, о котором идет речь, имел характер беспокойный и ревнивый. Он очень ревновал свою молодую и красивую жену, которая, стоя за прилавком с утра до вечера, была окружена толпой поклонников. Трудно сказать, поощряла ли мадам Бриссо горячие восторги в свой адрес, но бедный муж жестоко страдал, и нескольких злых намеков, долетевших до его ушей, оказалось достаточно, чтобы в семействе Бриссо случилась катастрофа, положившая конец благоденствию этой фамилии.

Однажды днем квартал был встревожен криками, раздававшимися в квартире супругов Бриссо, вслед за которыми последовали два выстрела.

Сбежавшиеся соседи поспешили войти в комнату, откуда слышались жалобные стоны, и увидели молодого человека, который часто бродил около магазина, лежавшего на полу с простреленной грудью. Он был мертв. Мадам Бриссо была ранена в плечо и, то ли от волнения, то ли от боли, лишилась чувств. Муж ее, виновник этого двойного покушения, заряжал свой пистолет, без сомнения, намереваясь застрелиться, когда на него бросились и обезоружили.

По случаю ужасного происшествия началось следствие. Бриссо признался, что, застав свою жену с молодым человеком, он выстрелил в обоих в припадке ревности. Но мадам Бриссо опровергала его показания. По ее словам, она пошла в спальную переодеться, как вдруг молодой человек, неизвестно как проникший в квартиру, внезапно явился перед ней и бросился к ее ногам, произнося бессвязные слова. Удивленная и испуганная, она умоляла его уйти, когда вошел муж, держа в руке пистолет. Прежде чем она успела сказать хоть слово, незнакомец упал, смертельно раненный, вторая пуля попала ей в плечо, и она потеряла сознание.

Который из этих двух рассказов соответствовал истине? Пока пытались ответить на этот вопрос, Бриссо, обвиненного в убийстве, заключили в тюрьму.

Процесс по милости прессы получил громкую огласку. В день судебного заседания супруги помирились, Бриссо по-прежнему обожал свою жену, а она, может быть, сознавая за собой некоторую вину, была расположена к снисхождению. Бриссо осудили к году тюремного заключения, да и то половина срока была убавлена по милосердию императора.

Когда Бриссо оказался на свободе, супруги, не смея встречаться с соседями и друзьями, поспешили продать магазин, дела которого очень расстроились за время процесса, и решили поселиться в такой стране, куда не мог дойти слух об этом ужасном происшествии. После долгих споров и колебаний была выбрана Австралия. Приехав туда, они открыли магазин в Дарлинге.

Вот каковы были происшествия, на которые намекала мадам Бриссо, когда говорила о своих несчастьях. Впрочем, ее никогда не просили объяснить, в чем состояли эти несчастья. В Австралии, где столько людей, занимающих порядочное положение, были когда-то каторжниками или детьми каторжников, считалось неучтивым расспрашивать о прошлой жизни. Поэтому супругам Бриссо редко приходилось быть объектом нескромного любопытства, хотя с некоторых пор одно новое обстоятельство опять заставило их вспомнить об этом горестном событии.

Ричард Денисон не скрывал своих симпатий к Кларе, и частые его посещения позволяли предполагать, что он намерен предложить руку девушке. Ричард был из хорошей английской семьи, его отец прежде занимал важную должность в колонии. Он имел большое состояние, все ценили его за ум и честный характер. Со своей стороны, Клара была кротка, умна, несмотря на некоторое легкомыслие, которое скорее объяснялось ее молодостью, и считалась одной из прелестнейших девушек в Дарлинге. Кроме этого, дела ее родителей шли успешно, они в состоянии были дать ей хорошее приданое. Итак, партия и для одной, и для другой стороны была приличная и, по-видимому, никакое препятствие не должно было помешать этому союзу.

Однако молодой судья не просил еще официально руки Клары и, без сомнения, такая медлительность была продиктована не осторожностью, а какой-то другой причиной. Причину эту не трудно угадать: это была тайна, тяготевшая над семьей Бриссо, и даже Уильям, верный слуга Денисона, перетолковывал слухи, ходившие в Дарлинге, не в их пользу. Ричард несколько раз делал намеки Кларе, чтобы вызвать ее на откровенность, но что она могла ответить? Ей едва исполнилось двенадцать лет, когда это случилось, и воспоминания о тех событиях были очень смутны. К тому же ничто на свете не могло заставить девушку даже мысленно порицать за что-либо мать или отца. И Клара делала вид, будто не понимает этих намеков Ричарда, и тот склонялся к мысли, что она не знает тайны своих родителей.

Как только гости ушли, мадам Бриссо спросила свою дочь:

– Ну, Клара, что он сказал тебе?

– Ничего нового, мама. Ричард сказал, что хочет о чем-то поговорить со мной, и как можно скорее.

– А ты не подозреваешь, о чем будет этот разговор?

– Я… я не знаю… разве насчет… обстоятельств, которые привели нас сюда.

– И что же ты намерена ответить ему?

– Ничего, мама. Я ведь была тогда совсем ребенком…

Мадам Бриссо вздохнула:

– Да, дитя мое, мы были несчастны, но наши несчастья не могут заставить нас краснеть. Недоразумение, опрометчивость человека, всегда бывшего раздражительным и вспыльчивым, явились причиной наших несчастий… Если Ричард Денисон когда-нибудь заговорит с тобой об этом, скажи ему, чтобы он обратился ко мне, я расскажу ему всю правду. Он все правильно поймет, я в этом уверена. Но и ты должна быть со мной откровенна. Скажи, если Ричард Денисон наконец решится и будет просить у меня твоей руки, должна ли я отказать ему?

– Ах, мама! – прошептала Клара, покраснев. – Я ни к кому не чувствую столько уважения и привязанности, как к нему. Однако он так холоден, так рассудителен…

– А, вот что! – рассмеялась мадам Бриссо. – Он холоден! Подумай, моя милая, ведь Денисон, во-первых, англичанин, во-вторых, судья – разве это не причина для того, чтобы он был всегда серьезен и осторожен? Конечно, французы не так рассудительны, ослепленные страстью, они могут потерять власть над собой… Кстати, дочь моя, – продолжала она, как будто забыв главный предмет разговора, – что ты думаешь о виконте де Мартиньи, этом смелом молодом человеке, который пренебрег столькими опасностями?

Может быть, мадам Бриссо, говоря таким образом, хотела испытать свою дочь, возможно также, что она сама восторгалась своим новым знакомым. Как бы то ни было, Клара не заставила ждать ответа.

– Мама, как ты можешь сравнивать Ричарда Денисона, столь честного, столь справедливого, столь преданного, с этим авантюристом, который любит только золото и удовольствия? Слава богу, в нашем отечестве можно найти молодых людей, более достойных сравнения с Ричардом.

Мадам Бриссо с улыбкой слушала дочь, накручивая на тонкие пальцы шелковистые локоны.

– Я думаю, что ты права, моя милая, – ответила она, – добродетели судьи предпочтительней блистательных недостатков авантюриста, которые могли бы ослепить легкомысленных женщин… Но ты мне не ответила: что должна я отвечать, если Денисон будет просить у меня твоей руки?