Узкая улочка Пла-де-Этен представляла собой холодную сырую щель между двумя рядами высоких хмурых домов. Солнце сюда не заглядывало, и улица, как и большинство ей подобных в Париже, тонула в грязи.

В одно прекрасное июньское утро 1798 года, шестого года Республики, управляемой в то время Директорией, молодой человек появился на углу улиц Бурдоне и Пла-де-Этен. Быстро оглянувшись по сторонам, словно опасаясь слежки, он уверенно пошел вперед.

Дойдя до середины улицы, он свернул к узким и низким дверям, где на уровне человеческого лица была закреплена решетка.

Он поднял железный молоток и ударил три раза в двери.

Дверца за решеткой распахнулась, и в этом отверстии показалось лицо.

– Шесть, – сказал молодой человек.

– Четыре, – отозвались из-за ворот.

– Шесть и четыре составляют шестнадцать, – заявил пришедший.

Этот невероятный способ сложения, видимо, вполне устраивал спрашивающего. Потому что дверь открылась как раз настолько, чтобы незнакомец смог протиснуться в темную и сырую прихожую.

Рослый парень, служивший сторожем, тотчас же запер дверь на засов и повернулся к незнакомцу.

– Что вам угодно? – спросил он, уставившись на вошедшего. Руки его в это время явно нащупывали оружие в складках широкого плаща.

– Мне нужен господин Бурже.

– Он в деревне.

– Для тех, кто приехал из Шан-Руж, он вернулся, – возразил посетитель.

Фраза явно служила паролем, так как у привратника даже изменился голос.

– Одну минуту, я сейчас узнаю, сможет ли принять вас господин Бурже…

Указав гостю на деревянную скамью у стены, он быстро поднялся по лестнице.

Пришедший сел на скамью. Это был высокий, стройный молодой человек лет двадцати восьми. Его движения были пластичны и грациозны, а небольшой размер ноги и изящные руки выдавали происхождение, тщательно скрываемое под одеждой простого работника.

Глубоко надвинутая шляпа скрывала лоб, длинные темные волосы падали на скулы, а подбородок и даже частично рот были скрыты огромным галстуком, только недавно вошедшим в моду.

Хорошо видны были только глаза. Внимательные, черные, они сверкали той отвагой, которая в молодости может довести до любого безрассудства.

– Господин Бурже готов принять вас, – доложил появившийся привратник.

Молодой человек последовал за ним. Лестница заканчивалась узкой площадкой, на которую выходила только одна дверь.

Слуга посторонился, пропуская вперед гостя, и тотчас запер дверь, облокотившись на нее.

Молодой человек подумал, что в случае чего путь к отступлению отрезан, но не подал и малейшего виду, что заметил это.

Комната была заполнена множеством коробок, ящиков, чучелами птиц. Повсюду стояли банки с ящерицами, бабочками, змеями… Казалось, что это Ноев ковчег, законсервированный из любви к науке.

Посреди комнаты стоял сухой, сморщенный старик в огромных зеленых очках и через лупу рассматривал великолепную бабочку.

При виде молодого человека старик улыбнулся.

– Держу пари, – произнес он скрипучим голосом, – что, наслышавшись о старом дураке, вы решили проникнуть в его берлогу.

Старик бросил взгляд на бабочку.

– С тех пор как у меня украли целый ящик индийских летучих мышей, ко мне стало не так-то легко попасть.

Молодой человек переждал этот поток слов из уст того, кого в эпоху общепринятого «гражданин» продолжали называть «господин Бурже», и спокойно произнес:

– Я думаю, что нам есть о чем поговорить, кроме летучих мышей, господин аббат.

– Аббат?! Что еще за аббат, любезный друг?

– Меня прислал к вам Великий Дуб.

Старик был ошеломлен.

– Великий Дуб, – повторял он, – Великий Дуб!..

– Ваш старинный друг, господин аббат.

Старик покачал головой и с улыбкой произнес:

– Мой мальчик, я считал, что здесь только один сумасшедший, то есть я, но вижу, что вы не в лучшем состоянии. Что это еще за фантазии? Аббат, Великий Дуб… «старый друг», которым вы меня награждаете… – Он помолчал минуту и продолжал: – Правда, у меня очень плохая память на лица и имена. Возможно, потому, что я вечно вожусь с бумагами. Во всяком случае, почерк я еще в состоянии запомнить, но имя…

Молодой человек улыбнулся, снял шляпу и вытащил из нее маленькое письмо.

Подав письмо, он другой рукой машинально отбросил со лба прядь волос и открыл лицо.

– Тысяча святых! – воскликнул старик. – Бывают же такие красавцы!

Открыв письмо, он прочел:

«Господин аббат! Вы требовали от меня, чтобы я прислал вам красавца. Я посылаю вам шевалье Ивона де Бералека. Помимо того, что красив, он еще храбрый и энергичный солдат. Я думаю, что все его качества пригодятся нашему делу.

Великий Дуб».

Прочитав письмо, старик внимательно посмотрел на шевалье. Потом скатал письмо в шарик и сжег.

– Жермен, – обратился он к слуге, – ты можешь идти, мне надо поговорить с молодым человеком.

Слуга поклонился и вышел.

– Ну что же, – начал старик, причем даже голос его ничем не напоминал прежний, – будем считать, что знакомство состоялось.

Он пригласил Ивона де Бералека сесть, сам уселся поудобнее на другом конце стола, положив на него свои огромные зеленые очки. Открывшиеся теперь глаза были небольшие, серого цвета, лукавые и острые, как буравчики.

Ивон также рассматривал аббата. Вместо дрожащего полоумного старика, с которым он говорил минуту назад, перед ним был человек строгого вида, с внушительным голосом и изысканными манерами.

– Шевалье, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу вашей жизни…

– Моя жизнь, – невесело улыбнулся Ивон, – похожа на жизнь многих молодых дворян. Когда установилась Республика, я со своим отцом вступил в Вандейскую армию. Шесть лет сражался против синих…

– А ваши родители?

– Отец расстрелян в Нанте, мать умерла на эшафоте в Ренне, – медленно произнес Ивон.

– А какая-либо привязанность?…

– Мой замок сожгли и… – Шевалье колебался.

– И? – настаивал аббат.

– И обесчестили ту, которую я любил, – задыхаясь от гнева, ответил ему де Бералек.

– Итак, вы принадлежите королю?

– Душой и телом!

– И вы готовы на все, чтобы свергнуть их проклятую Республику?

– Да! – отвечал Ивон.

– Даже на самое опасное дело?

– Да, да, да!

– Ну что ж! Мой молодой друг, вы сможете возвратить королю его власть и свергнуть правительство, которое вы презираете!

– Моя кровь, жизнь, честь – все в вашем распоряжении!

– О, мой молодой друг, – заметил старик, – ваша задача будет довольно простой и приятной.

– А именно?…

Аббат улыбнулся, откинувшись на спинку стула:

– Всего лишь дать увлечься собой одной молодой и красивой женщине.

– Вы, конечно, изволите шутить, сударь? – сухо осведомился Ивон.

– Я не оговорился, это действительно очень важно, – серьезно произнес аббат.

Тот, кого шевалье называл аббатом, был одним из руководителей роялистской партии, яростной противницы Республики. Его настоящее имя – Франсуа Ксавье, аббат Монтескье Фезснак, ставший впоследствии герцогом Монтескье. И не было у Республики более непримиримого и упорного врага. Если бы судьба не противопоставила ему генерала Бонапарта, возможно, что судьба Республики была бы предрешена…

Возвратившись недавно в Париж, Монтескье опять начал свою борьбу. Полиция была поставлена на ноги. Но он оказался гениальным конспиратором и скрывался более чем в двадцати заранее подготовленных убежищах. Этот человек, которого мы впервые увидели дряхлым стариком, имел от роду всего сорок лет.

В Англии, Швейцарии, Германии, Париже его приказания членами роялистской партии не обсуждались, какими бы странными они ни казались. Примером может служить хотя бы его приказание шуану Великому Дубу – найти хорошенького юношу.

Шевалье де Бералек, поняв, что старик говорит вполне серьезно, покачал головой:

– Боюсь, я не смогу выполнить вашего задания.

– Отчего же?

– Мое сердце мертво с того дня, как синие похитили мою невесту.

– Но при чем тут ваше сердце, шевалье? – возразил аббат. – Я был бы в отчаянии, если вы хотя бы на минуту почувствовали к этой женщине сердечное влечение. Я поручаю вам сражаться, а не любить!

– Вы называете это сражением?

– Да, Бералек! Я настаиваю на этом. И учтите, это задание уже стоило жизни троим из наших.

Ивон встрепенулся. Опасность манила его.

– Эта женщина стала причиной смерти трех человек?

– Да, трех молодых и не менее храбрых юношей, которые были вашими предшественниками и – пропали…

– Так вы предлагаете мне действительно опасное дело, а не альковное приключение? – с загоревшимися глазами спросил Ивон.

– Вам потребуется быть одновременно осторожным, мужественным и хладнокровным, так как эта женщина окружена тайным надзором. А их агентов я так и не смог до сих пор узнать.

– Если за этой женщиной скрываются мужчины, я готов принять вызов!

– Это достаточно серьезный вызов, друг мой. И если вы преуспеете в этом предприятии, ваше будущее обеспечено…

При слове «будущее» Бералек усмехнулся:

– Если верить ворожее, которая гадала мне перед отъездом в Париж, то мне обеспечена гильотина до тридцати пяти лет. Либо я должен сам подняться на помост для того, чтобы на пути к спасению испить чашу блаженства.

– Да-а, звучит весьма загадочно…

– Но пока голова моя еще принадлежит мне. Да к тому же я не имею ни малейшего желания разгадывать абракадабру безумной старухи; давайте, господин аббат, вернемся к нашему делу.

– Так вы решились?

– Безусловно. Кто же та, которая должна полюбить меня?

– Это любовница Барраса, – отвечал аббат.

При этом имени Ивон пристально посмотрел на Монтескье и спросил:

– Вы действительно уверены, что восстановление королевской власти зависит от этой женщины?

– Я берусь это доказать.

– Я слушаю вас.

– Единственный человек, который действительно опасен для Директории и которого они постарались удалить из страны вместе с армией, – это Бонапарт. Они прекрасно понимают, что у него есть своя цель помимо той, чтобы помогать им удерживать их распадающуюся власть.

– Пожалуй, это действительно их единственный опасный враг.

– И наш также. Но спасибо Республике, она отправила его в Египет, где климат, турки, англичане, чума и многое другое заставят его сложить там голову.

– Да будет так! – добавил шевалье.

– Везде убийства, нищета и проклятия. Между тем эмигранты потихоньку возвращаются на родину…

– Какая роль в ваших замыслах отведена этой женщине?

– Сейчас объясню. Видя, что от Республики он может получить намного меньше, чем от’нас, Баррас не прочь был бы перейти на нашу сторону, но взамен он требует шесть миллионов экю, сто тысяч ежегодного дохода и замок Шамбор.

– У него явно неплохой аппетит, – заметил Бералек.

– Его привлекает только золото. А его неслыханная расточительность держит его в постоянной нужде. Эту нужду мы должны увеличить до огромных размеров. Этой цели можно достичь только через его любовницу. Безусловно, если руководить ею будем мы. То есть она должна пользоваться советами «друга»… Тогда Баррас вынужден будет обратиться к нам за деньгами.

– И этим «другом» должен буду стать я?

– Да. И учтите, что предприятие это очень опасно. Там пропало уже трое наших людей. Никто не знает, откуда взялась эта женщина, что она собой представляет. Но ясно одно: шпионы всех мастей крутятся в ее свите. Сначала мы думали, что она работает на Бонапарта. Но у него ни гроша за душой, а такие союзники Барраса не интересуют.

– Еще один вопрос, – вставая, проговорил Бералек, – где я найду эту женщину?

– Она будет руководить праздником, который Баррас дает сегодня ночью в Люксембургском саду.

– Сегодня ночью я ей представлюсь, – заявил Ивон.

– Где вы остановились?

– В отеле «Страус» по улице ла Луа.

– Хорошо. К вечеру вам вручат двести луидоров для начала.

Бералек удалился.

Оставшись один, аббат прошептал:

– Это моя последняя ставка. Кажется, я рассчитал все.

Увы! Расчет его был неточен. Он не знал о существовании грозного врага. Враг этот был – «Товарищи Точильщика».

Глава 2

Давно известно, что индустрия удовольствий достигает самого большого расцвета во времена всеобщей нищеты, коммерческих и политических кризисов.

Промышленность и торговля пришли в упадок. Страна была залита кровью из-за борьбы всевозможных политических партий. Но никогда еще Париж не веселился так лихорадочно.

Страной правил террор, но повсюду устраивались бешеные вакханалии.

Люди умирали от голода, на улицах убивали, но везде происходили гулянья с танцами. Так как частные лица боялись открывать гостиные, то все классы общества объединялись на балах, устраиваемых по подписке или в общественных зданиях.

Великолепный сад генерала Буттино, погибшего на гильотине, названный Тивольским, первым открыл свои ворота для публики. Потом пошли балы в Елисейском дворце и в Саду Капуцинов. Плясали везде, даже на кладбище Сен-Сюльпис, где надгробные камни просто свалили в одну кучу.

Не стоит, пожалуй, перечислять все балы. Достаточно сказать, что за два года их прошло больше ста шестидесяти. Это уже походило на эпидемию плясок.

Супружеские узы ничего не стоили. Нравы были развращены до предела. Женщины появлялись даже на улице почти обнаженными. Не менее странно были одеты и их спутники, которых народ прозвал «щеголями».

Бал, на котором должен был присутствовать Бералек, давался по случаю взятия Мальты Бонапартом. Директория праздновала это событие еще и потому, что оно обеспечило ей удаление человека, в котором она видела самого большого врага для себя.

По приказанию Барраса сад был очищен от публики и входы были заперты.

Народ, вытесненный из него, столпился у входа во дворец и встречал подъезжающих свистом и руганью.

Мало-помалу приглашенные собрались, толпа наполнила залы и сад. Все с нетерпением ожидали появления новой пассии Барраса.

Дворцовые часы пробили десять, и толпа зашумела. Со всех сторон слышалось: «Вот она…»

Глава 3

Бералек направился к себе в гостиницу.

Хозяин гостиницы, гражданин Жаваль, был олицетворением трусости. Во время террора он так боялся за свою голову, что навсегда сохранил боль в шейных позвонках. О чем бы его ни спрашивали, он только отрицательно мотал головой.

Страх толкал его на дикие выходки.

– Если неприятель вторгнется во Францию, – разглагольствовал он, – я в тот же миг буду на пограничной заставе. Да, я своими руками отрублю себе голову и, подав ее неприятелю, заявлю: «Смотри, на что способен свободный человек! Попробуй подойди!»

Эта идиотская фраза ужаснула соседей. Со временем они стали поддразнивать его.

Любая чепуха могла привести в отчаяние этого жалкого человечка. Ему все казалось подозрительным. Несчастного разбил бы паралич, если бы он узнал, что его жилец – Ивон Бералек, который прописался под именем Работена, странствующего приказчика, был одним из самых отважных начальников шуанов, что он двадцать раз уже должен был быть расстрелян и что полиция была бы в восторге, если бы ей удалось схватить его.

И хотя у Жаваля не было никаких оснований для подозрений по поводу жильца, тем не менее что-то вызывало его недоверие. Он с нетерпением ожидал его возвращения.

Возвратившись от аббата, Ивон застал хозяина в передней.

– Гражданин Работен! Вы кого-нибудь ожидали сегодня? – спросил этот достойный человек.

Жизнь, полная ловушек и неожиданностей, приучила Ивона к осторожности.

– Ждал ли я кого-нибудь? Постойте, дайте-ка припомнить…

Бералек лихорадочно соображал: «Знакомых у меня в Париже нет. Возможно, меня выследили?…» Жаваль пришел ему на помощь.

– Здесь был молодой человек с длинными волосами и палкой в руке.

– И он спрашивал именно меня?

– Да.

– Работена?

Ивон знал, что никто, кроме Жаваля, не знал его под этим именем.

– Да нет. Он сказал, что не помнит вашего имени.

– Так с чего же вы взяли, что он спрашивал меня?

– Он так тщательно описал вас…

– Он ничего не передал мне? – спросил заинтересованный Ивон.

– Нет. Но он сказал, что придет сегодня еще раз.

– Ну, в таком случае, пошлите его ко мне, когда он явится.

– Договорились.

Ивон зашел в свою комнату, размышляя, кто бы это мог быть. Одно было несомненно: этот человек не желал ему зла, так как не назвал хозяину его настоящего имени.

В конце коридора раздались звуки шагов.

«Их двое», – подумал Ивон, доставая их кармана куртки пару маленьких пистолетов.

Он оставил ключ снаружи, и теперь было поздно вынимать его.

Став под дверью, он сжимал в каждой руке по пистолету.

В дверь постучали. И голос Жаваля проговорил:

– Гражданин Работен, я привел к вам утреннего посетителя.

Ивон сунул пистолеты в карман и подумал, что если это друг, то теперь он знает его новое имя. И тут же он услышал второй голос:

– Работен! Ну конечно же Работен… Ну как я мог забыть!

– Войдите! – крикнул Ивон.

Дверь отворилась, и на пороге показался высокий молодой человек.

– Гражданин Работен! Мне надо поговорить с вами.

– Я к вашим услугам.

Ивон подошел к двери с намерением закрыть ее. Жаваль стоял у двери.

– Благодарю вас, что проводили моего посетителя.

Ивон закрыл дверь перед носом хозяина. Оставшись вдвоем, молодые люди бросились друг к другу. Пришедший сразу шепнул Ивону на ухо:

– Посмотри под дверь.

Ивон быстро повернулся. Из-под двери выглядывал ботинок Жаваля.

– Обожди, – прошептал пришедший.

– Гражданин Работен, вы знаете, что на хозяина этой гостиницы был сделан донос? Но прежде чем расстрелять его на Гренельской площади, мы послали тебя, чтобы ты проследил за ним. Я жду твоего отчета.

Ивон поддержал шутку гостя. И отвечал четким голосом, чтобы Жаваль мог его хорошо слышать.

– Этот человек был нам указан, как роялистский шпион. Он подслушивает все, что говорится, где только может, и передает все врагам Республики. Я думаю, что скоро накрою его с ухом, прислоненным к дверям.

– Я думаю, что этого будет достаточно для двенадцати пуль в живот.

Ботинок из-под двери исчез.

Жаваль летел по коридору, бормоча себе под нос:

– Я погиб! Надо убедить их, что я патриот, иначе…

Юноши расхохотались.

– Пьер! Откуда ты взялся здесь?!

– А ты сам? Вандея заключила мир с Республикой. Безусловно, он не продержится долго. Но что мне теперь было делать? И я сказал себе: «Ивон уехал, чтобы получать и наносить удары. Какую-то их долю я мог бы взять на себя». И вот я здесь! Недаром меня прозвали Собачьим Носом!

Ивон рассмеялся.

– Ты ошибаешься, Пьер. Данное поручение могу выполнить только я один.

– Не может быть!

– Мне велено влюбить в себя красивую женщину.

Пьер вытаращил глаза.

– Да, – продолжал Ивон. – Это посложнее, чем рубить синих. Я должен превратиться в щеголя, мой милый!

– Она действительно красива? – спросил Пьер.

– Говорят, да. Я увижу ее сегодня вечером в Люксембургском саду на балу, который дает Директория.

– Ты приглашен?

– Мне должны прислать сюда письмо с приглашением… – Ивон замолчал на середине фразы. – Черт возьми! – вскричал он. – Вместе с приглашением мне должны передать двести луидоров! Но я не сказал тому, кто должен это сделать, под каким именем я здесь остановился. Представляешь, что будет с хозяином, когда спросят Бералека и обрисуют меня!

– Но зачем эти предосторожности? Республика подписала мир с Вандеей. Нам всем объявлена амнистия. Зачем же скрывать свое имя?

– Кто может знать, что ожидает нас в будущем, – пожал плечами Ивон, – осторожность еще никому не повредила. Ты сам говорил, что мир этот недолговечен. А к тому же еще этот трактирщик, который с перепугу может стать доносчиком…

– Кажется, я что-то придумал, – перебил его Пьер.

В коридоре раздался вопль Жаваля.

– Да здравствует Республика! – орал он.

Трусишка дрожал как осиновый лист.

– Гражданин Страус, что это за рев у вас в коридоре? – спросил Пьер, шагнув из номера.

– Извините, гражданин, но меня зовут Жаваль. «Страус» – название моей гостиницы. А что касается криков, то я не могу сдержать своих чувств по отношению к Республике.

– Ну что ж, учтите, что плохим патриотам со мной приходится туго, клянусь вам честью господина Бералека.

«Значит, его зовут Бералек!» – подумал Жаваль.

– Приготовьте мне номер, я хочу здесь поселиться.

Жаваль хотел было идти, но Пьер остановил его:

– Я забыл назваться…

– Ну что вы, господин Бералек, вы же назвались…

– Прощайте и помните, что вам выгодно быть со мной полюбезнее!

– Буду рад служить, господин кавалер, – бормотал Жаваль, пятясь к двери.

Выйдя в коридор, он вытер пот со лба.

– Надо постараться приручить этого тигра. Работен, кажется, намного спокойнее.

Спускаясь по лестнице, он заорал во все горло:

– Да здравствует свобода, Директория и Республика!

Молодые люди расхохотались.

– По-моему, он разгонит своими воплями всех остальных постояльцев, – заметил Пьер.

Ивон нахмурился:

– По-моему, что по временам ты сам не вполне нормален. Зачем ты навлекаешь на себя дополнительную опасность, приняв мое имя?

– Это маленькое развлечение для меня, а то здесь слишком скучно!

В дверь постучали, и на пороге возник Жаваль.

– Это я, господин кавалер, ваш Страус. Велено передать вам этот пакет. Я готов вам служить за четверых!

– Всего-то! – нахмурился Пьер.

– За восьмерых, – поспешно добавил трактирщик.

Как и предполагал Ивон, в пакете, кроме двухсот луидоров, было еще и приглашение на бал.

– Теперь надо принять вид щеголя, так как мне предстоит предстать перед Баррасом, – проговорил задумчиво Ивон.

Пока он одевается, а Пьер ему помогает, расскажем немного о молодом друге Ивона.

Граф Кожоль был молочным братом Ивона. Его однолеток, не столь сильный и красивый, он, однако, был отчаянно храбр и искал опасностей, где только мог.

В отличие от своего друга, который частенько грустил, он был неизменно весел даже в минуты самой серьезной опасности.

В то время когда он был шуаном и командовал своими собственными крестьянами, Кожоль сумел удержать их от жестокости, которая и у синих, и у белых называлась возмездием и навсегда запятнала эту ужасную войну.

В бою Пьер убивал, но как только бой утихал, он развлекался тем, что вместо того, чтобы добивать пленных, как это делали другие, отрезал им длинные волосы, которыми так гордились республиканцы, или велел им из одежды оставлять лишь носовой платок.

«Чтобы было чем закрыть лицо при встрече с дамами», – говорил он.

Враги прозвали его Капитан-портной.

Шуаны прозвали его Собачий Нос – за редкостное умение выслеживать и друзей, и врагов.

И хотя Кожоль не обладал красотой Ивона, он был приятным, хорошо сложенным, веселым молодым человеком.

Пьер настолько был привязан к Бералеку, что, когда тому напророчили гильотину, он тут же вскричал:

– Поделим на двоих!

Тем временем Ивон был готов к балу.

Сапоги, длиннополый сюртук, широкий жилет, волосы, висевшие наподобие собачьих ушей, и белый кисейный галстук, торчавший в виде воронки, из которого едва выглядывала голова.

– Я предсказываю тебе успех, – хохотал Кожоль, – ну и мода, какой ты смешной!

Шевалье наполнил карманы золотом, сунул в карман пистолет, натянул на голову треуголку…

– Ну, брат, мне надо идти. Эта женщина окружена опасностью. Там погибло уже трое наших. И никто не знает, где они. Возможно, что мне тоже не суждено вернуться. В этом случае ты разыщешь мой след и освободишь меня либо отомстишь за мою смерть.

– Решено, – серьезно сказал Пьер.

– Если я не появлюсь до завтрашнего утра, ты начнешь свои поиски.

Друзья обнялись, и Ивон Бералек ушел.

Утомленный дорогой, Пьер Кожоль добрался до соседней комнаты с единственной мыслью – упасть в постель. Но… возле самой двери раздался крик: «Да здравствует Республика!» и содержатель гостиницы вломился в дверь с подносом, на котором были холодный цыпленок, пирожки и бутылка бордо.

– Я подумал, что после ухода господина Работена вы, возможно, захотите перехватить перед сном, и принес эту скромную закуску…

– Но, милый Страус, этот ужин влетит мне в копеечку!

– Но ужин включен в плату за комнату!

– А во что мне обойдется комната?

– Назначьте цену сами, господин, – ответил Жаваль, думая о том, что неплохо бы приручить этого тигра для того, чтобы остаться в живых.

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5