Воронограй. Русский Савонарола

Обнял великий князь Дмитрий Юрьевич боярина Старкова и князя Друцкого за такую их верность и попечение, расцеловал и пообещал век не забыть их услуг.

– Из бояр да из духовенства нет более у тебя пока ворогов, государь великий! – заговорил снова Старков. – Только думаем мы с князем, надо твоей княжеской милости поторапливаться: упустишь время – не вернешь потом.

– Я было думал до утра обождать, объявить обо всем народу, а там и за Василием ехать, – отозвался задумчиво Дмитрий.

Старков и Друцкой горячо запротестовали:

– И не думай того, государь! На Москве мы сами останемся, поутру объявим все – противиться некому будет. А ты с князем Иваном не мешкая в обитель отправляйся и там все устраивай.

– А с матерью да женой Василия как быть? Боюсь оставлять их.

– И не надо оставлять! – подхватил князь Друцкой. – Вели их усадить в колымагу да и вези за собой. Оно вернее будет так-то, государь великий!..

Дмитрий подумал и согласился со своими благожелателями.

Опять, как и третьего дня, на дворе, позади Васильевых хором, закипела работа. Вывели всех оставшихся лошадей. Вытащили все, какие были, колымаги, каптаны, пошевни и простые розвальни.

Все их верхом наложили добром Васильевым. Часа два, почитай, носили из дворца сундуки, укладки, ворохи шуб и платья. Жильцы, боярские дети и челядинцы Васильевы работали не покладая рук: очень уж всем хотелось выслужиться перед новым государем.

Никому и в голову не приходило пробраться тайком из дворца, ударить в набат на первой колокольне и поднять на ноги сонную Москву.

Да если бы и пришло – не удалось бы, пожалуй.

Челядь Шемяки и Можайского да людишки Старкова и Друцкого окружили вплотную весь государев двор. Трудно бы было пробраться смельчаку.

Приготовили каптану и для великих княгинь с детьми.

Осмотрел все Дмитрий, велел готовиться людям к отъезду и сам пошел на женскую половину дворца.

Старуха Софья сидела у постели невестки, когда в горницу вошел племянник.

Княгиня Марья совсем занемогла, утомленная долгими рыданиями. В горнице было тихо.

– Вели одеть детей да и сами одевайтесь! Сейчас с собой повезу вас! – повелительно обратился Дмитрий к тетке.

– Боишься на Москве-то, видно, оставить? – насмешливо ответила ему Софья. – Погоди, будет и тебе праздник.

Дмитрий махнул рукой и вышел из опочивальни.

По уходе племянника старая княгиня разбудила боярынь, уснувших, как пришлось, по лавкам. Как всегда, не торопясь и спокойно, отдала старуха все нужные приказания.

– Мать и Царица Небесная, да куда же это повезут-то нас, государыня? – всплеснула руками та самая молодая боярыня, что вечор напугала всех, когда прибежала и рассказала о дурной примете.

– Ну, ты-то, пожалуй, и здесь останешься. Не бойся очень. Одевай великую княгиню скорей!.. – прикрикнула на боярыню Софья.

Умная старуха уже отчасти освоилась со своим новым положением пленницы Дмитрия. Она прекрасно осознавала, что сопротивление с ее стороны ни к чему не поведет, а только излишне раздражит племянника. Понимала, что и оставить их на свободе для Дмитрия было невозможным делом.

Заохали и захлопотали опять боярыни и девушки. Бедную княгиню Марью едва на ноги подняли. Пережитые волнения и слезы так ее обессилили, что она, казалось, перестала на время понимать, что вокруг нее происходит.

– Везет нас Дмитрий за собой куда-то!.. – пояснила ей свекровь, когда Марья приподнялась наконец на постели.

Марья только тупо посмотрела на старуху и ничего ей не ответила. Боярыни со слезами и причитаниями стали ее одевать, а она сидела неподвижная и беспомощная. Редкие слезы катились по ее щекам.

Наконец ее одели. Одели и закутали и обоих детей Василия.

Все соображавшая и не терявшаяся Софья послала к племяннику спросить, скольких боярынь им можно взять с собой.

Посланная через минуту вернулась.

– Велел он тебе, государыня-княгиня, сказать, чтоб не брала ты больше как четверых. «Скажи, – говорит, – тетке-княгине: некогда мне с вами возиться. Пусть усаживаться идут, сейчас поедем!» – охая, передавала боярыня слова Дмитрия. – И такой-то он страшный да злющий, словно ворон черный! – добавила она.

Сравнение с вороном вывело из оцепенения княгиню Марью. Она как будто сразу все вспомнила и опять разразилась на всю горницу громкими, неудержимыми рыданиями.

– Не послушался ты меня, князь ты мой ненаглядный! Налетело на нас воронье черное, заклевало нас, сирот твоих горьких!.. – причитала она между рыданиями.

– Ведите великую княгиню! – распорядилась Софья и, сняв один из образов со стены, сама твердо пошла впереди.

За нею две боярыни повели под руки плачущую Марью. Две другие мамушки несли на руках ребятишек.

Остававшиеся боярыни, мамушки и девушки, плача и причитая, пошли провожать до двора обеих княгинь.

На дворе уже все было готово к отъезду.

Опять отворились ворота золоченой решетки Васильева двора.

Только не добрых гостей они выпускали на этот раз. Не с добром эти гости приезжали, не на доброе и теперь ехали.

На царском дворе остались только холопы Старкова и Друцкого. Надо было еще до утра покараулить, чтобы не поднял кто переполоха на Москве.

Опустели царские горницы. Двери повсюду открыты настежь, со столов сдернуты дорогие скатерти, на стенах не видать икон в золоте и каменьях. В опочивальне Василия все вверх дном поставлено, все перерыто и разбросано. На полу валяется несколько кафтанов дорогих, шапки меховые. На столе, где третьего дня беседовал великий князь с митрополитом Ионой, рассыпан мелкий жемчуг.

Разрыта постель Василия – и ее не пощадили холопы, усердно разыскивая для Дмитрия спрятанные драгоценности.

Две восковые свечи догорают на столе. При их мерцающем свете картина разрушения и грабежа выглядит еще безотраднее.

Разбитые ларцы и скрыни, разорванные одежды… Вон валяется на полу старая икона с потемневшим ликом. Ризы на ней нет: кто-то кощунственной рукой надругался над святыней.

Словно ураган пронесся над великокняжескими хоромами, перебил, переломал, перепортил все и унесся дальше.

Словно хищники-татары побывали в этих горницах, только они так умели хозяйничать.

Не видать никого и из челяди. Всех почти забрал с собой Дмитрий. А тех, кто не хотел было ехать, связали да по конюшням рассадили.

Вернется, мол, завтра государь и великий князь Дмитрий Юрьевич к себе во дворец из обители – пусть полюбуется верными слугами.

Только немного было таких.

Вернее всех оказался боярский сын Захар, да и тот теперь не мог бы побежать да поднять тревогу. Лежал он на заднем дворе, прямо на снегу, давно уже безмолвный и недвижимый.

Как съехал со двора поезд Дмитрия да затихло все вдали, людишки Старкова да Друцкого в свою очередь пробрались в царские покои.

И на их долю пришлось немало из того, что было брошено или не замечено.

Ночь подходила к концу.

В восьмом часу утра, только что рассвело, на всех колокольнях кремлевских церквей и соборов ударили в набат.

Тревожно и жутко прозвучали в воздухе первые удары.

Раз… раз… раз…

Бояре Старков, Друцкой, Никитин и другие созывали народ на Красную площадь.

Проспали москвичи своего великого князя.

Раз… раз… раз…

Москва заволновалась.

Разное толковали жители, но никак еще не могли догадаться, в чем дело.

А кремлевские колокола гудят не переставая.

Раз… раз… раз…

Тревогой и смутой запахло в воздухе.

Через час, уже после того как ударили в набат, вся Красная площадь была занята волнующимся морем голов.

Все чего-то ждут, волнуются и гомонят.

Гул смешанных голосов висит над площадью.

Но вот толпа колыхнулась, раздалась и пропустила нескольких бояр в богатых одеждах, ехавших верхом. Бояре, в высоких шапках, ехали медленным и спокойным шагом. Конюхи вели под уздцы боярских лошадей, вычурно убранных и изукрашенных.

– Старков боярин!.. Никитиных двое!.. Друцкой князь! – слышалось кругом.

Бояре слезли с коней у Лобного места. Медленной и важной поступью поднялись они по каменным ступеням. Площадь затихла.

– Говори ты, князь! – шепнул Старков князю Друцкому, идя с ним рядом. – У меня, знаешь чай, голоса не хватит.

Лукавый старик и здесь постарался спрятаться за спину товарищей.

Князь Друцкой, высокий и плотный боярин, чуть-чуть приподнял свою меховую шапку и слегка поклонился на все стороны народу.

Спесивы были бояре московские!

Да и чернь свою они хорошо знали: всю жизнь она перед богатыми да знатными голову свою гнула – ей бы самой в диковину показался иной поклон боярина.

– Бояре и дети боярские, жильцы и иных званий люди московские! – раздался на всю площадь звучный голос князя Друцкого. – Ведомо всем вам, что государь и великий князь московский Василий Васильевич вернулся из плена татарского больной и удрученный. А как вернулся, со дня на день ему становилось все хуже и хуже. Ноне совсем невмоготу ему стало заниматься делами своими, государевыми и земскими. Да и как больному и немощному справиться со всей землей?! И надумал он вместе с нами, верными его боярами, передать свое княжение. А кому он передаст?.. Старший сын, Иван, сами знаете, не в летах, ребенок совсем.

– Ивану, Ивану княжить! Больше некому, как ему! – раздалось в ближайших к Лобному месту рядах народа.

Задние подхватили, и через минуту вся площадь выкрикивала имя старшего сына Василия.

Никакого другого имени не было слышно.

Друцкой снова приподнял свою шапку и дал понять, что хочет говорить дальше.

Волнение понемногу улеглось.

– Люди московские! Государь и великий князь Василий Васильевич с братьями своими и с нами, боярами, решили иное! – заговорил Друцкой. – Лепо ли было бы дать княжение ребенку? Земля наша велика, времена стоят трудные и опасные, того и гляди опять татары, а не то Литва поднимется. Не ребенку, а мужу зрелому, доблестному и храброму возможно только управиться в такое время! Кого же было выбрать, кому было передать княжение?

На этом месте Друцкой умышленно остановился и обвел глазами площадь.

Народ недоумевал. Ходили, правда, слухи, что великий князь московский вернулся из плена больной, но о том, что он совсем плох, не слышал никто.

– Люди московские! – раздался опять голос князя. – Изо всех братьев великокняжеских всех достойнее место государево занять князь Дмитрий Юрьевич Шемяка. Ему и уступил свое княжение государь и великий князь Василий Васильевич. А сам государь Василий до выздоровления отъехал в святую Троицкую обитель. Туда же ноне отправился и государь и великий князь Дмитрий Юрьевич. Люди московские! Сегодня во всех церквях и соборах целуйте крест новому своему государю и великому князю! А государь вас жалует: на его дворе для людей всякого звания ноне и завтра вино и угощение будет выставлено. Да еще государь великий вас жалует гривной на брата!..

Может быть, не так бы легко для бояр сошла их измена, если бы лукавый Друцкой не пустил в ход последнее средство. А средство это оказалось действеннее всяких рассуждений и слов.

Шумя и галдя, повалила московская голытьба на Шемякин двор. Люди разумные и с достатком покачивали головами. Не поверили они боярским льстивым и хитрым словам. Чуяли, что не так устроилось все это.

– Не добром уступил Василий место своему брату!..

Так рассуждали солидные и степенные люди. А голытьба – голодная и оборванная – рассуждала иначе, да и сильнее была!..

Что ей было за дело, почему Василий уступил место брату, почему не сел на отцовский стол молодой князь Иван? Какое ей было до всего этого дело, если государь и великий князь Дмитрий Юрьевич не скупится и их, несчастненьких, жалует?

Закрутила голытьба вовсю на просторном дворе Юрьевичей, на Варварке. Только и делали холопы, что бочки из погребов выкатывали. Забыли за вином пьяницы и ярыги даже то, какие великие дни стоят.

За гривну да за несколько ковшей браги и водки пропили москвичи своего великого князя!..

Глава VII. Бунко

С той самой ночи, как узнал Бунко, зачем шли в Москву князь Дмитрий и князь Иван, мысль предупредить обо всем великого князя Василия и тем заслужить его милость не давала покоя рязанцу.

Однако ему при всем его старании ни на минуту не удавалось остаться одному. Зоркие глаза Волка встречали его всюду, куда бы он ни повернулся.

Когда они еще ехали в Москву, Волк ехал с ним рядом всю дорогу. Попытался было раз Бунко замешаться в толпу всадников – Волк схватил за поводья его лошадь.

– Куда ты? – сверкнул он глазами на рязанца. – Слышь, Бунко, не дури!.. Хоть и не говоришь, что у тебя на уме, по глазам вижу! Доложу государю великому – мигом тебя на осину вздернут!..

Бунко опять покорился и всю остальную дорогу не возобновлял попытки.

«Может, дальше как-никак удастся убечь от этого пса!» – утешал он себя надеждой, с ненавистью поглядывая на ехавшего рядом Волка.

Вошли в Москву, добрались до Кремля, но и здесь невозможно было обмануть бдительность старковского холопа.

А кроме того, как заметил Бунко, за ним следили и еще несколько человек. Видно, Волк и их подучил и предупредил.

В великокняжеских палатах, несмотря даже на суматоху, которая царила там все время, ему тоже никак не удалось ускользнуть из-под этого надзора.

А между тем ему случилось подслушать такие слова, от которых Бунко бросило в жар и холод. Страшная опасность угрожала великому князю Василию!..

Когда Дмитрий послал Волка с товарищами в тайник, Бунко остался наверху, в подклети.

Князь Дмитрий велел ему и другим, бывшим в подклети, подняться наверх.

– Придете, как позову, – сказал Шемяка, – а пока ступайте в терем.

Князю, вероятно, хотелось несколько минут побыть одному.

Бунко с товарищами поднялся по лестнице в горницы.

– Бунко, – обратился к нему княжеский стремянный, – обожди здесь на лестнице, может, князь покличет. А тогда и нам скажешь.

Рязанец снова спустился до половины лестницы и сел в темноте на ступеньках.

Он видел отсюда князя и мог бы легко его услышать, если бы даже тот позвал даже не особенно громко.

Первые слова, произнесенные Дмитрием, ясно долетели до рязанца. Бунко, услышав имя великого князя Василия, вздрогнул и навострил уши.

А князь Дмитрий, предвкушая близкую месть, произнес несколько горячих фраз, совершенно не подозревая, что его подслушивают.

«Собирается ослепить брата! Ой, господи!» – ужаснулся про себя рязанец.

В эту минуту из подполицы выбрался Волк. Бунко поспешил подняться наверх, в терем.

Мимо него через несколько минут прошли плачущие женщины. Княгиня Марья едва держалась на ногах. Две боярыни ее бережно поддерживали.

Потом Бунко и еще четверых приставили караулить княгинь с детьми.

Ему страстно хотелось шепнуть им, что он постарается предупредить великого князя. Страшная участь, ожидавшая Василия, тронула даже не особенно мягкое сердце боярского сына.

Бунко стал выжидать удобного момента.

Случай наконец представился.

Князь Дмитрий прошел в опочивальню княгини Марьи. Оттуда сейчас же послышался его громкий, повелительный голос.

Дмитрий вышел.

Княгини и боярыни немного позамешкались.

– Торопить бы баб надо!.. – равнодушным голосом обратился Бунко к своим товарищам и, не ожидая ответа, направился к дверям опочивальни.

Он заглянул в терем.

У самой двери старая княгиня Софья заботливо укутывала одного из своих маленьких внуков.

– Поживей, боярыня, – умышленно громко обратился Бунко к старухе, – государь гневаться будет!..

Княгиня Софья подняла глаза и посмотрела на рязанца.

– Государыня-матушка, – прошептал Бунко, делая к ней шаг и подавая ей знак рукою, – не убивайтесь: упрежу великого князя!..

Княгиня Софья быстро кивнула. Рязанец вышел из горницы.

– Копаются бабы, чтоб им!.. – произнес он, зевая и садясь на скамью. – А что, братцы, к полудню-то, я чаю, будем в обители?..

Он сказал это так небрежно, что никто не придал значения его словам.

– К полудню-то как успеть, – отозвался один из сторожей, – к вечеру-то и то дай бог!..

Разговор на этом оборвался.

Через несколько минут им пришлось вести княгинь и боярынь вниз. Бунко умышленно грубо два раза прикрикнул на них.

Когда Софья мельком взглянула на него, рязанец подал ей опять незаметный знак рукой.

Женщин усадили в каптану. Боковые занавески были плотно задернуты, и караульным – в том числе и Бунко – было приказано строго следить за тем, чтобы пленницы не сделали попытки выглянуть и подать по дороге кому-нибудь знак.

Волк был тут же.

Он успел в этот день сильно выслужиться перед новым государем, и тот перед отъездом поручил ему следить за всем в хвосте поезда.

– Коли что, сейчас скачи ко мне!.. – закончил князь Дмитрий, садясь на лошадь.

Волк, без шапки, держал государю стремя.

Поезд тронулся.

Проехали площадь, благополучно миновали ворота и через некоторое время двигались уже по тем самым улицам, по которым три дня назад проезжал великий князь.

У рогаток вышла было заминка. Сторожа не соглашались дать пропуск.

Когда князья Дмитрий и Иван подъехали к рогаткам, человек пять сторожей с фонарями в руках загородили им дорогу.

– Что за люди?.. Куда едете?.. – раздались голоса сторожей.

– Государь и великий князь московский на богомолье едет в обитель! – ответил за Дмитрия его стремянный, выезжая вперед. – Отворяй скорей, не видишь, что ли?.. – прибавил он и вытянул сторожа плетью по спине.

Ответ, конечно, поразил сторожей своей странностью.

– Ребята, великий-то князь не уехал разве третьего дня об утро, как мы на карауле были?.. – удивленно произнес один из них.

– Как не уехать! Уехал! – уверенно подхватили его товарищи. – Тут как бы, Семен, не вышло чего. Не ударить ли в било?

– А и то правда! – согласился Семен. – Государь-то великий уехал, – обратился он к стремянному. – А ты что, парень, путаешь?.. Дай-ка я погляжу на вас.

Сторож поднял свой фонарь, чтобы осветить лица всадников. Но фонарь в ту же минуту выпал из его рук. Стремянный ударил сверху кистенем в голову и положил караульщика на месте.

Остальные четверо не успели опомниться, как были сбиты с ног и крепко связаны.

Княжеские челядинцы сами подняли рогатки. Поезд выбрался за заставу.

Лошади пошли рысью. Князь Дмитрий хотел поскорее добраться до обители.

Нетерпеливый и горячий, он все еще не мог успокоиться относительно своей участи. Пока брат Василий не был в его руках – дело еще не было выиграно. И он ехал, волнуясь, время от времени перекидываясь словами с князем Иваном.

Можайский отвечал ему неохотно и коротко. На душе у князя Ивана становилось все тяжелее и тяжелее.

Он молчал и только смотрел, как Дмитрий хозяйничал во дворце Василия.

«Боится, что не удастся, пожалуй. Спешит», – с горечью и отвращением думал Можайский.

Молча смотрел он и на то, как обращался Дмитрий с теткой и невесткой.

Он не мог говорить, потому что было уже поздно и бесполезно. Вместе с боярами князь Иван только что поцеловал крест новому государю и великому князю московскому – что он мог теперь сказать?

Да и Дмитрий резко переменился в обращении.

Пока еще не вошли во дворец, пока Шемяка не знал, что все его враги захвачены, – он был очень ласков, даже заискивал перед братом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Донской.

2

Жена великого князя Дмитрия Донского, дочь суздальского князя Дмитрия Константиновича.

3

Рядная – список приданого.

4

Повалуша – кладовая, чулан.

5

Чуга – узкий кафтан для путешествий.

6

Ичиги – татарская обувь, сапоги из мягкой кожи; они до сих пор в употреблении в поволжских губерниях и носят такое же название.

7

Санники – лошади, запрягавшиеся исключительно в сани.

8

Устюжская крепость.