Исповедь Цирцеи

– Кто здесь?! – мало что видя в темноте, строго спросил остановившийся Гена.

– Свои, – Аглая узнала голос Бориса. – Покурить вышли.

– Так есть специально оборудованное помещение для гостей, – уже более мирно заметил Гена.

Действительно, такое было, так как в зале из-за собак не курили, и это правило строжайше соблюдалось, поскольку пара-тройка бойцовых псов принадлежала весьма не бедным и влиятельным жителям города. И если управляющего клубом кое-кто из посетителей еще мог в ответ на замечание послать куда подальше, то этих – нет. Многие «гости» и в самом деле предпочитали выбегать между боями на пару затяжек не в специальную курилку, а сюда, в этот тупичок. Только, вспомнилось вдруг Аглае, Борис же не курит! Вообще не переносит табачного дыма! И даже Дениса, свою верную и всегда готовую услужить ему тень, заставил отказаться от этой пагубной привычки! А тут вдруг…

Аглая не успела додумать свою мысль до конца. Гена открыл входную дверь и подтолкнул ее вперед. Дверь уже медленно закрывалась за их спинами, когда Аглая уловила летящее из коридора удивленно-тихое:

– Надо же, она еще ходит…

– Да, – согласился с Денисом Борис. – Но все равно, поделом ей. Может, теперь поумнеет.

Приняли ее в темноте за Аллочку, поняла Аглая. Да и вышли сюда не просто так – специально. Судя по репликам, позлорадствовать. Шумно вздохнув, Аглая сделала попытку развернуться, чтобы сказать остающемуся за дверью борову Борису пару неласковых слов, но Гена молча, твердой рукой пресек эту попытку. И последнее, что услышала Аглая, прежде чем дверь окончательно закрылась, это как что-то ударилось о стенку специально поставленного в коридоре мусорного ведра. Ударилось довольно звонко, так что окурком явно не являлось.

2

– Отвернитесь! – немного придя в себя, скомандовала Аглая сидящим с ней на заднем сиденье Руслану и Гене. Те беспрекословно выполнили это требование. Сидящему за рулем Эдику было вообще не до Аглаи, и только шеф демонстративно пялился на нее с переднего сиденья в зеркало заднего вида. Не из любопытства, а просто из желания досадить Аглае в ответ на ее недавнее поведение. На самом же деле мысли его блуждали где-то далеко, да и на что здесь было смотреть: Аглая натянула на себя джемпер поверх форменного кожаного бюстгальтера и уж потом сняла его. А под кожаными трусами были обычные, так что даже более озабоченному зрителю ее переодевание не доставило бы никакого удовольствия – все то же самое свободно можно увидеть на любом пляже. Переодевшись, Аглая натянула кроссовки на голые ноги, поврежденная рука плохо слушалась, отдаваясь болью на любое движение, и возиться с носками было слишком мучительно, особенно в едущей машине.

А машина, пронесясь по городу, свернула к обнесенному ажурной решеткой Сиреневому парку, где и в самом деле росло более тридцати видов сирени. Обогнув парк, Эдик съехал с кольцевой дороги на когда-то заасфальтированную, но давно избитую рытвинами аллею, по бокам которой печально доживали свой век старые тополя. Ехали долго – машина еле ползла на ухабах, а время как будто преобразилось в некую вязкую субстанцию и текло мучительно медленно, а при каждом толчке на рытвине у Аглаи в ушах гулко пульсировала кровь.

«Как она там? – подумала Аглая об Аллочке. – Ноги, наверное, затекли? Лежит, вся согнувшись, в этом багажнике…»

И тут же, словно бичом, хлестнула ответная мысль: не затекли! Потому что Аллочка ничего не чувствует. Потому что ее больше нет!

Аглая судорожно вздохнула. И в этот момент Эдик наконец-то остановил машину. Высветил фарами пустырь, поросший жесткой травой, из которой местами торчали обломки каких-то железобетонных конструкций, да кое-где возвышались островки держи-дерева. Спросил:

– Ну что, здесь?

– Давай здесь, – помедлив, кивнул шеф.

Мужчины вышли из машины, Аглая – за ними. Аллочку вытащили на покрывале из багажника. Хотели отнести ее подальше к кустам, но через несколько метров Руслан оступился на не видном в траве куске бетона, непроизвольно рванул покрывало из рук остальных, и тело, соскользнув, упало на землю.

– Ты что, под ноги смотреть разучился?! – заорал на него Эдик. – Поднимаем!

– Не надо, – остановил его шеф. – Пусть так и останется. Правдоподобнее будет выглядеть, чем если бы мы ее положили. А так – упала при нападении собак. Вон, голова как раз…

Он не договорил, но мужчины поняли. Аглая же метнулась вперед, чтобы увидеть то, что видели они. Дыхание перехватило, когда она разглядела, что обломок бетона врезался Аллочке в висок. Как будто той все еще могло быть больно, Аглая хотела наклониться и помочь, но Гена удержал ее за плечо:

– Зря ты поехала, Айка. Зря. Не стоило.

– Я должна была это сделать, – выдавила из себя Аглая, пока шеф дрожащими руками пытался закурить. Руслан тут же к нему присоединился, и огонек его сигареты нервно запрыгал в темноте.

– Все, – выдал шеф после нескольких глубоких судорожных затяжек. – Уезжаем. Все равно больше ничего не можем сделать. Даже если бы и хотели…

Не оглядываясь, словно спешно покидая место преступления, сели в машину. Салон тотчас же наполнился табачным дымом.

– Айка, ты куришь? – Гена протянул Аглае пачку сигарет.

– Нет, – ответила она, вытаскивая из пачки одну. Неумело прикурила от поданной зажигалки. Дым в себя вдохнуть не смогла, а просто набрала его в рот.

– Только продукты переводишь, – буркнул Руслан.

– Пусть. Тебе жалко, что ли? – вместо Аглаи ответил ему Гена.

– Айка, тебя где высадить? – вмешался шеф.

– На третьем перекрестке, у бара «Лагуна», – выпуская дым изо рта, ответила Аглая. Бар был недалеко от ее дома, а ей безумно хотелось выпить чего-нибудь покрепче до того, как она попадет домой. Еще до боя они собирались сделать то же самое вместе с Аллочкой… А теперь… Аглая судорожно вздохнула, и в носу тут же защипало от дыма.

– Едем все обратно в клуб, – взглянув на нее в зеркало заднего вида, распорядился шеф. – Ребята тебя потом подкинут до дома.

– Я и сама дорогу знаю, – вяло огрызнулась Аглая.

– Не сомневаюсь, – в тон ей ответил шеф. – Только хочу быть уверен, что ты не влипнешь в какую-нибудь передрягу по пути. А кроме того, ты мне сегодня еще понадобишься.

– Зачем? – поинтересовалась Аглая, но шеф лишь устало отмахнулся. Она тоже слишком устала, чтобы спорить, и они при взаимном молчаливом недовольстве продолжили путь.

Когда подъехали к клубу, бои уже закончились. Судя по звукам, доносящимся из общего, а не «подпольного» зала, там вовсю шел стриптиз. Вполне себе легальный, но тоже на «собачью» тему. Изощренный, дерзкий, красивый. Без всяких избитых шестов, зато либо с креслом, либо с резной лавкой. Под эту музыку обычно танцевала медноволосая Жанна вместе с двумя своими красавцами доберманами редкой окраски – рыжим и голубым. Впрочем, могла быть и Лизка с роскошной афганской борзой. Обе мастерски умели накалить толпу до того состояния, чтобы она выла и улюлюкала, забыв обо всем остальном. И немудрено: отлично натасканные собаки красиво срывали одежду со своих извивающихся в танце хозяек. Зрелище было еще то! Как говорил Руслан, младенцы бы завелись. Он был горячим поклонником Жанны. Пожалуй, слишком горячим. Но сейчас, даже не покосившись в сторону зала, мрачный и молчаливый Руслан вместе с остальными прошел в Аллочкину раздевалку. Мужчины дружно матюгнулись, наконец-то рассмотрев, на что похожа залитая кровью каморка.

– Ты, – выходя из ступора, шеф ткнул в Руслана, – проверь по раздевалкам, не осталось ли там кого. Если остались, выставляй всех на фиг, гони через центральный вход. А вы двое, – кивок Гене и Эдику, – за ведрами и тряпками. К утру, до прихода дуры уборщицы, и здесь, и в коридоре должно все сиять. А ты… – сделав паузу, он критически оглядел Аглаю.

– Кровь не буду убирать, – сразу заявила она. – Хоть убейте.

– Охотно бы убил, – вздохнул шеф. – Да только двоих для одного вечера многовато будет. Так что сделай-ка милость, пройди по всем помещениям. Ты, как никто другой, знаешь все Алкины вещи. Так вот, проверь, чтоб от них и следа нигде не осталось. Собери все, вплоть до носового платка и губной помады. Все, слышишь? Ну, и оботри заодно мебель и дверные ручки. На это-то тебя хватит?

– Отпечатки пальцев стереть? – догадалась Аглая, скользнув взглядом по вроде бы чистой, не заляпанной кровью мебели.

– Именно, – кивнул шеф. – Береженого Бог бережет. Чтоб никто Алку с нами связать не мог ни под каким предлогом. Ни сейчас, ни в будущем.

– Никто, кроме целой кучи зрителей, – с сарказмом сказала Аглая.

– Эти зрители – не такие идиоты, чтобы трепаться о своих похождениях, – мрачно буркнул шеф. – К тому же им не известно ничего из того, что произошло за пределами арены. Об этом знают только шестеро: я, доктор, парни да ты. И все мы до такой степени по уши в дерьме, что каждый не то что заикаться об этом не станет, а еще и будет молиться, чтобы другие не разболтали. Ясно тебе?

– Пошел бы ты, – с внезапной злостью огрызнулась Аглая. На что шеф, вопреки ее ожиданию, не вспылил, а лишь криво ухмыльнулся:

– Значит, поняла. Я в тебе не сомневался. Хоть ты и геморрой в заднице, но дурой тебя не назовешь. – Он полез во внутренний карман, вытащил бумажник. – Я с тобой не рассчитался за сегодняшнее шоу. Вот, держи. – Он отсчитал обычную сумму, а потом добавил сверху еще несколько крупных купюр. – Это за моральный ущерб.

Закусив губу, Аглая взяла деньги. Злость накатила волной. Плата за ущерб… Как же! Просто затыкают рот, чтоб молчала об убийстве подруги! Но вспомнила, как нервно плясал в темноте пустыря огонек шефовой сигареты, и не стала ничего говорить. Он и сам не рад тому, что случилось, в этом сомневаться не приходится. А вот толстопузый Борис… Внезапно вспомнив о нем, Аглая нашла, на ком сорвать злость! И, взявшись за тряпку, принялась яростно оттирать мебель, попутно проклиная на чем свет стоит самодовольного жирного Борю вместе с его телохранителем заодно.

– Айка! – рядом возник Руслан. – На вот, отвлекись ненадолго.

В одной руке он держал поднос со стопками, бутербродами и бутылкой. Другой совал Аглае уже налитую стопку. Без лишних споров она приняла ее, осушила до дна. И попросила:

– Налей еще.

– Айка, ты только это… закусывай. – Гена остановился рядом, поставив на пол ведро, и тоже взял с подноса стопку водки. – А то оно, знаешь…

– Знаю, – кивнула Аглая. Да, может развезти, особенно после такого физического напряжения. Но именно в этом она сейчас и нуждалась, как никогда.

– А раз знаешь, то бери, – тоже выпивший стопку, шеф сам сунул ей в руки бутерброд. – У нас еще дела не доделаны, да и возиться с тобой нет никакой охоты, и без тебя сегодня неприятностей хватило. Причем на сто лет вперед.

«Так, может, закроете нелегальную часть своего заведения?» – рискуя нарваться на грубость, хотела невинно осведомиться Аглая. Но от бутерброда вдруг пахнуло так аппетитно, что челюсти свело, и рот заполнился голодной слюной, заставив Аглаю с жадностью вгрызться в тающие во рту лепестки сырокопченой колбасы.

Однако, когда настала пора вернуться к работе, Аглая пожалела о том, что дала волю аппетиту, потому что запахло отмываемой парнями с пола кровью. Запах был вроде и не сильным, но таким тяжелым и всепроникающим, что Аглая ощутила, как ее начинает мутить, а проклятая колбаса комом давит снизу на горло.

– Ты чего? – спросил Руслан, увидев, что она побледнела и отложила свою тряпку. – Плохо, что ли? Так выйди на улицу, подыши. Давай-давай, потом все доделаешь. А то еще не хватало тут и после тебя убирать…

Аглая послушалась. Пробралась вдоль стены, чтобы не наступить в красно-бурые потеки смешанной с кровью воды, потом быстро пробежала по коридору, машинально отметив, что и его тоже надо протереть, ведь парни натоптали здесь окровавленными подошвами. Рывком распахнула дверь. И, едва вдохнув ночной уличной свежести, почувствовала, как ее отпускает. Тяжесть, спазм, тошнота – все прошло, осталась только противная слабость в руках да липкий пот, высыхающий на ветру. Ветер был теплый, летний, но Аглаю стало от него познабливать. А может, и не от него вовсе… Но, несмотря на дрожь, она замерла на крыльце, не торопясь возвращаться назад. Потому что опасалась, что, едва вернется в Аллочкин закуток, как отступившая было дурнота накатит по-новой. Пусть лучше парни как следует там приберутся – похоже, они не так болезненно реагируют на запах крови. А она еще успеет доделать свою часть работы. Не особенно мучаясь угрызениями совести из-за своей задержки, Аглая стояла и смотрела на то, как в свете фонарей колышутся от ветра деревья с уже утратившей весеннюю нежность листвой.

Долго ли Аглая стояла, она не могла бы сказать, так глубоко задумалась, что тихо скрипнувшая дверь заставила ее вздрогнуть.

– Это я, – доложил вышедший на крыльцо Гена. – Ты тут еще не замерзла?

– Что, шеф послал? – с кривой усмешкой спросила Аглая.

– Да нет, я покурить, – ответил Гена, подкрепляя свои слова действием. И добавил, затянувшись: – Поганый сегодня выдался вечерок. Давненько таких на моей памяти не было.

– На моей тоже, – вздохнула Аглая.

– Да у тебя-то в жизни и не должно быть ничего подобного…

– В этой жизни много чего не должно быть. – Аглая яростно передернула плечами. – Но бывает. Ладно, пойду. Надо сделать все побыстрее, чтобы, наконец, покончить хоть с какой-то частью этого кошмара наяву.

Но, шагнув с крыльца на порог, она замерла, опасаясь снова ощутить тошнотворный запах крови.

– Там теперь ничего, терпимо, мы хлорочки догадались добавить в ведро, – заметив ее колебания, сообщил Гена. – А хочешь, подожди минутку, пока я докурю, вместе пойдем.

Вместо ответа Аглая молча развернулась, уперлась спиной в косяк открытой двери и застыла на месте, глядя в широкую Генину спину. Многие побаивались его, такого увесистого, одним своим видом способного внушить почтение, с мощной бычьей шеей и с не очень-то добрым взглядом глубоко посаженных темно-серых глаз из-под нависших широких бровей. Аглая тоже его побаивалась, ходили слухи, будто Гена успел отсидеть на зоне, да отнюдь не за кражу попугаев в зоомагазине… А вот при более тесном знакомстве оказалось, что не так-то уж он и страшен, как о нем судачат. Наоборот, отнесся к Аглае с сочувствием.

Докурил Гена быстро. Затушил окурок о перила и шагнул с ним к стоящему за дверью ведерку. Аглая посторонилась, пропуская его. И, проследив взглядом за полетевшим в ведро окурком, вдруг вспомнила…

– Пойдем, Айка, – позвал ее Гена.

– Нет, подожди, – Аглая сделала шаг к ведру.

– Ты чего?! – опешил Гена, увидев, как она нагибается, а потом встряхивает ведро, ухватив за края. И, наклонив его к вновь включенному в коридоре свету, рассматривает содержимое.

– Помнишь, когда мы выходили, нам здесь попались Борис и Денис? – не разгибаясь, спросила Аглая. Мусора оказалось немного, и она могла рассмотреть содержимое ведра. – Так вот, один из них выбросил сюда что-то, довольно звонко ударившееся о стенку.

– И что с того? – не понял Гена.

– Может, и ничего, – сказала Аглая, наконец-то выпрямляясь. – Но из всего, что тут имеется, звякнуть могло только это. – И она продемонстрировала Геннадию осторожно извлеченный из мусора двумя пальцами шприц.

– Выбрось обратно, – едва взглянув, посоветовал Гена. – Если один из них ширяется, это его проблемы. А вот ты не подцепила бы заразу с этой дряни.

– Ширяются обычно инсулиновыми. – Аглая задумчиво оглядела шприц, по-прежнему брезгливо держа его двумя пальцами за ребро на конце поршня. – В крайнем случае «двушками». А это – «пятерка».

– Не знаю, Айка, откуда у тебя такие познания, но мой тебе совет: выброси эту гадость и забудь о ней. Главное, руки потом хорошенько вымой.

Аглая посмотрела на Гену. Потом – на шприц. И решила:

– Не выброшу! Как сегодня эта свинья злорадствовала, приняв меня за Алку! Может, мне удастся ему за это какой-нибудь пакостью отплатить?

– Подбирая за ним мусор? – скептически хмыкнул Гена.

– Вот бы узнать, что здесь произошло, – сказала Аглая. – И кто из них…

– Айка, хватит дурака валять! Ничего ты не узнаешь. А если бы и узнала даже что-то реальное, то все равно никогда не смогла бы подобраться к Борису. Не твоего он полета птица. У таких, как он, все нужные люди куплены. А раз так, если только ты попытаешься рот раскрыть в его адрес, сама же во всем и окажешься сто крат виновата. Уж поверь на слово дяде Гене и его житейскому опыту.

– Эй, а вам кресла сюда не принести, чтоб удобнее было филонить, пока остальные вкалывают? – ехидно осведомился показавшийся в коридоре Эдик.

– Уже идем, – ответил Гена, взглядом призывая Аглаю выбросить каку и следовать за ним. Но она упрямо мотнула головой и понесла шприц с собой все так же двумя пальцами. Пожав плечами, Гена вытащил откуда-то целлофановый пакет и протянул Аглае:

– Упряма ты, оказывается, во хмелю! Убери хотя бы, чтоб не испачкаться. Утром, когда протрезвеешь, сама же плеваться будешь.

– Может быть, – не стала спорить Аглая. И по возвращении в раздевалку спрятала пакет в свою сумочку.

3

По домам их развезли на такси. Для посторонних глаз они вполне могли сойти за весело погулявшую компанию, истратившую на это все силы, а оттого теперь молчаливую. Аглая пошатнулась, выходя из машины. Но теперь не от физической слабости, а от вполне конкретной дозы принятого алкоголя. Развернулась, помахала оставшимся в машине Гене и Эдику рукой и пошла к подъезду. Не торопясь, пытаясь перенастроиться, собраться с мыслями. Чтобы брат Ромка заметил как можно меньше и не догадался, как и прежде, вообще ни о чем. Аглая и представить себе не могла, что бы с ним стало, если бы в один прекрасный день он узнал вдруг, где и как подрабатывает иногда вечерами его сестренка. Все, что он знал о ней – это что сестра работает в кафе. Она и в самом деле работала в кафе «Парус», раньше – мойщицей посуды, а теперь, после обучения, – поваром. Но получаемые там деньги были просто смешными в сравнении с тем, что она могла заработать на ринге. Денег же им с Ромкой не хватало катастрофически.

Хлопнула за спиной подъездная дверь, отверещала трель домофона, и Аглая медленно стала подниматься по ступенькам на свой четвертый этаж. В квартиру, где когда-то было шумно и тесно шестерым в двух комнатах. Но весело. А теперь, как иногда горько шутил Ромка, здесь жили всего полтора человека. Сегодня Гена сказал Аглае, что в ее жизни не могло случиться ничего, страшнее этого вечера. Вечера, когда погибла ее лучшая подруга. Но кошмар был. В тот день, когда погибла в аварии почти вся их дружная семья. Мама, отец, бабушка и младший брат. Все и разом. Остались только Аглая с Ромкой, в тот роковой вечер уехавшие с дачи не на машине, а на его мотоцикле. Все, что последовало за этим, после того, как незнакомые люди пришли к ним домой и сообщили о случившемся, Аглая до сих пор вспоминала как кошмарный сон. Словно это все было не с ней, а с кем-то другим. Похороны, поминки, суета с какими-то бумагами… Аглаю, как несовершеннолетнюю – ей тогда было пятнадцать, – хотели забрать в приют. Но Ромка не то что воспротивился этому, он встал за свою сестру стеной. Он был отчаянным парнем, ее брат. И сумел добиться своего.

– Ничего, сестренка, прорвемся! – вспомнила Аглая его тихий, но очень решительный голос. – Я добьюсь опеки над тобой. Добьюсь!

Убитая случившимся, отчаявшаяся Аглая оживала только тогда, когда слушала Ромку. Крепко брала его за руку и сидела с ним рядом, прижавшись к его плечу щекой. И верила, что он ее отстоит у всех государственных органов, вместе взятых. Так и получилось. И брат с сестрой начали жить вдвоем, плечом к плечу сражаясь со всеми жизненными неурядицами. Бывало, конечно, всякое – и ругались иногда, когда Ромка пропадал где-то по своим делам, Аглае приходилось жить по несколько дней совершенно одной, и терпеть его дружков, когда брат приводил их домой. Правда, дружки досаждали лишь шумом сидящей в своей комнате за закрытыми дверями Аглае, хаос после этих гулянок Ромка разгребал сам, а что касалось нездорового внимания подвыпивших приятелей к Аглае, то брат разорвал бы любого из них, посмей тот к ней только приблизиться, и все они отлично это знали. Так что жилось Аглае с Ромкой вдвоем очень даже неплохо. Она доучивалась в школе, а Ромка из кожи вон лез, чтобы заработать денег на ее дальнейшее образование. Вот только не знала тогда Аглая, как далеко он готов зайти в своих стараниях. Точно она не знала этого до сих пор, Ромка так ничего и не рассказал ей после выписки из больницы, хотя с той поры прошел уже не один год. Но в том, что он связался не с той компанией и что именно из-за этого пострадал, Аглая не сомневалась. Внешне все выглядело как очередная в их семье авария. Авария на мотоцикле. Только мотоцикл почему-то почти не пострадал, получил лишь пару царапин. А вот Ромка… Ромка остался без обеих ног. Причем о протезировании и речи до сих пор идти не могло: вначале необходимо имплантировать тазобедренный сустав с частью кости, а такая операция стоит ох каких немалых денег! Аглая, пережив еще одну беду и придя в себя, твердо решила, что непременно их соберет. Рано или поздно, но соберет, чего бы ей это ни стоило! Из-за этого своего стремления заработать во что бы то ни стало она и решилась стать «гладиаторшей» в подпольном клубе. Хотя знала, насколько это опасно – на ее памяти участница боев погибла впервые, но ранее несколько девушек получили серьезные увечья, одна из них даже стала инвалидом. Но, зная, чем рискует, Аглая все равно не отступила. Пусть на одной чаше весов было ее здоровье – на другой ведь был Ромка, ее родной брат, у которого вся жизнь полетела под откос с того страшного вечера, когда кто-то изломал ему ноги. Лишним подтверждением тому, что именно изломали, был визит, что нанесла ей вскоре после случившегося пара парней весьма бандитского вида. Ромка лежал тогда в больнице, но накануне его перевели в другое отделение. И вот, видимо, потеряв его из вида, эти типы и заявились к Аглае.

– Где твой братец, детка? – нагло ввалившись в прихожую, спросил один из них у Аглаи.

– Все еще в больнице, – ответила она, машинально сжимая в опущенной руке нож, которым только что, до звонка в дверь, разделывала курицу Ромке на бульон. – А что?

– Здесь вопросы я задаю, – ответил он, с глумливой усмешкой попытавшись ухватить Аглаю за подбородок. – А ты отвечаешь. Пока. Потом, может, и к делу с тобой перейдем.

По его лицу нетрудно было угадать, каким именно делом он и его дружок не прочь заняться с молодой симпатичной девушкой. Но вместо того чтобы испугаться, Аглая холодно бросила:

– Руки убери!

– Что-что?! – ухмыльнулся он ей в лицо. А в следующий миг тихо взвыл, пытаясь зажать руку, из которой хлестала кровь, другой. – Ах ты…

Ответом на его отборный мат стал кровавый росчерк на его же лице. Словно какой-то бес вселился в Аглаю, не давая ей ни отступить, ни хотя бы просто остановиться. Предплечье, плечо, лопатка… Второй тип кинулся на помощь своему дружку, ошалевшему настолько, что он даже не пытался сопротивляться. Но озверевшая Аглая крикнула второму, не узнавая своего голоса:

– Стоять! – и, вскинув нож, добавила: – Или следующим ударом я твоему дружку глотку перережу!

Глядя в ее бешеные глаза, второй тип поверил и остановился. Вовсе не такой встречи ожидали они, отправляясь «побеседовать» в квартиру к одинокой девушке. Они не знали Аглаю, не представляли ее нынешнее состояние, когда от отчаяния море стало едва выше пятки. А Аглая, указав уцелевшему на его истекающего кровью товарища, велела:

– Убирай его отсюда! А если заявитесь еще раз, выпущу кишки обоим без всякого предупреждения! Мне терять нечего!

Терять, конечно, было что, тут Аглая блефовала. Не хотелось ни умирать, ни быть изнасилованной жаждущими мести братками. Она прекрасно понимала, что раз уж они к ней заявились, то, возможно, достанут ее потом. И не желала упустить случая отплатить своим возможным мучителям загодя, авансом.

– Дура бешеная! – Закинув себе на плечо руку бледного, окровавленного товарища, второй бандит развернулся с ним к порогу. И, подтверждая ее мрачные мысли, добавил: – Ну подожди, мы с тобой еще свидимся!

– Распотрошу обоих! – бледными губами выдохнула ему вслед Аглая, захлопывая дверь.

Братки не видели, как она на подгибающихся ногах добрела до кухни и как билась там в истерике, запивая свои слезы водкой, кажущейся ей в тот момент не крепче воды. Не видели они и того, как с утра Аглая всеми способами пыталась устранить со своего лица следы похмелья и слез. Вечером ей предстояло идти к Ромке. А брат, твердо решила она, не должен ни о чем догадываться, потому что ему и без того хуже некуда. Что должен чувствовать молодой парень, ставший инвалидом? Но Ромка, едва завидев сестру, сам заговорил с ней о случившемся:

– Айка, к тебе вчера никто не приходил?!

– А что, кто-то должен был прийти? – спокойно спросила она.