Юнга на корабле корсара. В стране чудес

На заре на юго-востоке показалась земля. Приближались к опасному Никобарскому архипелагу, но, быть может, это и было спасение.

Земля виднелась только как узкая лиловая полоса; расстояние до нее казалось около тридцати миль.

В это время жара стояла слишком сильная, воздух заставлял задыхаться; ветер был едва заметен. Моряки немного встревожились и замедлили ход шлюпки. Уже шесть дней, как они быстро бежали от преследования и сделали более трехсот шестидесяти миль.

В то время, когда они замедлили ход судна, заметили, что, к их ужасу, неприятель подвигался все ближе и ближе.

Вдруг Устариц закричал:

– Рифы, рифы! Если мы тут не погибнем, то спасены!

И он указал на зеленоватые отроги, которые то выходили из воды, то показывались под ее прозрачной поверхностью в виде зеленоватых голов, похожих на диких зверей, как бы стерегущих свою добычу.

Эти подводные скалы были рассыпаны в изобилии по всем сторонам, подобно авангарду застрельщиков, прикрывающих приближение к твердой земле. Все же небольшому судну можно было как-нибудь пройти между скалами и избежать опасности; но большое судно не могло об этом и думать. Оно вынуждено было оставаться за этой естественной преградой. От этой долгожданной надежды у баска вырвалось даже радостное восклицание:

– Если мы не погибнем, то мы спасены!

У беглецов не было ни географической карты этой опасной местности – таковых вообще тогда не существовало, – ни кормчего, могущего их здесь провести. Опасность угрожала им со всех сторон.

В течение двух часов они шли наудачу и все время, не подвигаясь ни на шаг вперед, чувствовали, что их шансы уменьшаются с каждой минутой, между тем корвет все ближе подходил к опасному барьеру.

Когда он приблизился на достаточное расстояние, то дал выстрел. Это служило вызовом. Англичане требовали от беглецов сдаться.

На это можно было ответить только поиском убежища. После долгой борьбы со сложившимися обстоятельствами они достигли довольно глубокого ущелья.

Если они и не были спасены, то все же могли быть вне опасности.

Но положение усложнилось.

Ветер вдруг стих. Небо покрылось черными тучами и давило, как свинец, на неподвижную поверхность моря. Необходимо было работать веслами.

– Дурное предзнаменование, – ворчал Устариц, – скоро будет шторм.

– Да и пусть будет! – воскликнул Клавалльян. – Он прогонит англичан.

Но, как видно, англичане были более сведущими и знали лучше фарватер. Корабль обошел рифы так, что беглецы увидели неприятеля следующим по кривой линии перпендикулярно материку; он намеревался отрезать им отступление.

Но, к счастью, затишье было так же пагубно и для неприятеля.

Корвет вдруг остановился посреди пролива, в который только что вошел. Его паруса опустились, как крылья раненой птицы, и повисли, словно неподвижные лоскутья. Это была вынужденная остановка.

Вильгельм, следивший за всей сценой беспокойным взглядом, радостно воскликнул так, как способен только ребенок:

– Неужели мы так долго останемся и позволим за собой наблюдать?

Эвель, который несколько минут смотрел на южный горизонт, повернулся.

– Нет, недолго, мальчуган. Скоро мы затанцуем так, как тебе больше не придется танцевать в жизни, если только мы не окончим этот танец на том свете. – И он указал рукой вдаль, куда едва только мог доставать глаз, на желтовато-белое пятно, которое подвигалось по небу с удивительной быстротой.

– Торнадо! – мрачно произнес Жак де Клавалльян.

Четыре товарища набожно перекрестились. Опасность со стороны моря была серьезнее, чем опасность от людей. Они посмотрели в сторону корвета. Последний уходил, натянув паруса, чтобы убежать от урагана, если только это было еще возможно.

– Англичане также узнали, что будет вихрь, – засмеялся Устариц. – Они находят место неудобным и обращаются в бегство: им следовало бы это сделать раньше. Думаю, что теперь будет поздно. Но это нисколько не изменит наш план.

В это время Виль склонил голову за борт и воскликнул, как имеют привычку все дети:

– Мы дрейфуем, капитан, дрейфуем!

– Мальчик совершенно верно говорит, – заметил Эвель. – Мы попали в течение и оно нас несет к берегу. Ах, если бы счастье было на нашей стороне, были бы шансы и… – Он не досказал фразы.

Шлюпка сделала скачек, уносимая громадной волной, как соломинка, и ее отбросило на двадцать саженей. Потом вода вдруг стала кипеть, точно в котле.

– Это воронка, – сказал Устариц, сдвигая брови. – Я знаю это, капитан. Если Господь Бог нам не поможет, то мы через десять минут будем на глубине пятидесяти метров килем кверху.

Жак выпрямился, его глаза блестели.

– Господь Бог любит храбрых – поднимайте паруса!

Оба матроса посмотрели на него, вытаращив глаза, посчитав его сумасшедшим.

– Поднимайте паруса! – повелительно воскликнул молодой человек. – У нас осталось только одно средство к спасению, и мы должны им воспользоваться.

В одно мгновение оба паруса были подняты, готовые идти по ветру. Начался ужасный, чудовищный шквал. Он подхватил шлюпку, как соломинку, и погнал ее подобно ударам кнута. Шлюпка, как взбесившаяся лошадь, становилась то на дыбы, то бросалась назад, затем опять подскакивала, наполнялась водой, затем кидалась вперед в бурлящие потоки воды.

Когда беглецы, вымокшие и ошеломленные, смогли наконец оглянуться, то увидели на расстоянии полумили сражающийся с волнами корвет. Сила торнадо отшвырнула их далеко назад к востоку, и теперь их несло в сторону материка.

Глава V

Брошенные на произвол судьбы

Некоторое время четыре пассажира шлюпки оставались на ее дне, обессиленные и потрясенные, отданные на волю волн разъяренного океана, увлекавшего их по своему капризу.

Мало-помалу они пришли в себя и смогли понять, что произошло. К ним возвратилось сознание.

Это была первая мука, которую Жак де Клавалльян так выразительно называл «томлением». Они вырвались из круга циклона и таким образом ускользнули от водоворота.

Нужно было избежать и дальнейшей опасности.

Море бушевало на несколько квадратных миль вокруг. Каждую минуту судно прыгало, подбрасываемое в воздух и снова погружалось в темные бездны, подобные зеленым трещинам, которые открываются в глубине ледников.

И в эти мгновения четыре беглеца, сознавая всю свою немощность, видели, что их шлюпка не более скорлупки, брошенной на милость этой слепой и жестокой силы разъяренного моря.

Они и не думали бороться. Зачем? И что они могли сделать?

Они попробовали было поднять паруса; это спасло их лишь на минуту.

В такое время нельзя было думать о парусах, ветер сделал из них лохмотья, которые трепетали теперь, подобно унылым флагам.

Белое полотно билось о мачту; этот звук был едва заметен при шуме бури.

Снасти двигались зигзагами, наподобие безобразных амфибий, выскочивших из мрака бездны.

Жака и его товарищей яростно бросало на скамейках, за которые они ухватились. В эту минуту одно только чувство самосохранения поддерживало их в отчаянной борьбе против стихии.

Буря продолжалась весь день. С наступлением ночи они увидели, что поверхность моря немного успокоилась.

Море разорвало паруса в клочки, сломало руль, подмочило провизию и сделало ее непригодной к употреблению. В будущем им предстояла голодная смерть. Их окутала ночь, предвещая все свои ужасы.

Они блуждали во мраке, изнеможенные от усталости, не могли вымолвить ни слова друг другу, но каждый размышлял о том, как спастись и выжить. При наступлении дня они еще тверже уверились в том, что покинуты всеми.

Они взором искали вокруг те горизонты, которые видели еще накануне. Но земля совершенно исчезла.

Перед ними расстилалась голубая, спокойная и сияющая поверхность, под огненным небесным сводом.

Но где находилась твердая земля, виденная ими накануне, они этого совершенно не знали и не имели об этом никакого представления.

Компас, прикрепленный сзади лодки, был снесен. Поэтому невозможно было ориентироваться.

Может быть, днем или ночью, если небо будет чистым, можно будет узнать по звездам, где приблизительно находится шлюпка.

Всеми четырьмя беглецами овладело такое чувство, как будто они в течение нескольких часов прошли громадное пространство в бешеным круговороте циклона.

Но что сталось с английским корветом? До этого им не было теперь никакого дела, их уже не пугала его погоня.

Жак де Клавалльян очнулся первый, и к нему вернулось все его самообладание.

Он хорошо понимал, что от его твердости зависит судьба его товарищей. По своему положению, воспитанию, характеру и потому, что он их повел за собой, он невольно сделался их начальником.

Ему необходимо было действовать.

– Слушайте, товарищи, – сказал он, – не следует отчаиваться: побеждены могут быть лишь те, кто сам этого пожелает. Будем надеяться на самих себя, чтобы иметь право рассчитывать на помощь Бога.

Воодушевленные этими словами, Эвель и Устариц встали и спросили:

– Что нам делать, капитан?

– Сначала починим паруса подручными средствами.

У баска нашлось в кармане немного толстых ниток, которыми стали зашивать, как умели, лохмотья парусов. Но паруса, таким образом починенные, составили только половину своих обыкновенных размеров.

Необходимо было прибавить кусок от кливера, потом к парусам еще прибавили кусок тента, который некогда покрывал шлюпку, когда она была на козлах. Затем, чтобы подправить поперечник руля, отломали с большими усилиями часть скамейки и приладили ее кое-как к рулю.

Это был первый шаг. Так стало возможно воспользоваться парусами, тем более что небольшой ветерок колыхал уже поверхность моря. Но проблема пропитания еще не была решена, тем более что она осложнялась сильной жаждой, томившей беглецов из-за большой тропической жары.

Благодаря тому что в шлюпке осталось ружье, им удалось убить несколько морских птиц.

Вместо дров они воспользовались щепками от скамейки, пожертвованной для починки руля, и им удалось пожарить двух чаек.

Эта крайне скудная пища позволила им просуществовать один день.

Между тем они шли к югу в полной неизвестности, поддерживаемые безумной надеждой, что Бог поможет им добраться до французских островов.

Этот переезд через жгучий океан был настоящей агонией. Они испытывали ужасную жажду, их горла пересохли, и не было сил терпеть. С жаждой появились и галлюцинации.

Самые нелепые видения сопровождали блуждающую шлюпку.

То им казались зеленеющие леса, земли и источники на гладкой поверхности моря, то в облаках появлялись холмы и горы с синеющими или снежными вершинами. То в припадке бреда несчастные быстро вставали, смотрели за борт и улыбались увлекавшей их бездне.

Маленький Виль первым попал под влияние этих явлений. Поэтому-то Жак де Клавалльян особенно внимательно наблюдал за ним. Он делал это не только потому, что осознавал ответственность перед вдовой Тернан, но молодой человек действительно чувствовал привязанность к этому храброму ребенку, который так искренно верил ему.

Жак, несмотря на свое собственное страдание, следил за всеми движениями Вильгельма и удерживал его всякий раз, когда мальчик мог совершить какую-нибудь оплошность. Он брал его к себе на колени, смачивал его голову и руки морской водой. Это хотя бы немного уменьшало мучительность жажды.

Так прошли три дня.

Моряки дошли до последней стадии истощения. Жак с тяжелой головой, с биением в висках и жужжанием в ушах сохранил тем не менее силы на то, чтобы время от времени вставать и смотреть на горизонт, который оставался пустым.

У его ног лежал Вильгельм, за которым не надо было уже больше наблюдать. Изможденный и истощенный мальчик неподвижно лежал.

На двух концах шлюпки в сильном бреду лежали Эвель и Устариц. Безумие бретонца было мрачным и свирепым, и ему все представлялось в темном свете.

Безумие баска было, наоборот, радостное, исполненное самых радужных видений.

Однако и в этой ужасной агонии наступали минуты просветления.

На четвертую ночь после циклона Клавалльян, измученный страданиями, тоже совершенно пал духом. Шлюпка представляла из себя скорлупу, без рулевого, ведомую судьбой неизвестно куда. Она блуждала по воле ветра, который раздувал ее паруса.

Вдруг произошел толчок от которого затрещала обшивка.

Удар был так силен, что Жак проснулся от болезненного сна, в который был погружен. Вместе с ним вскочили Эвель и Пиаррилль.

Луна освещала своим беловатым светом поверхность моря. Казалось, что часть этого света озарила и сердца обоих матросов. Они в одно и то же время воскликнули:

– Мы причалили!

Да, действительно, они причалили. Но к чему? К берегу спасения или к смертоносной подводной скале?

И все же инстинкт говорил им, что спасение близко. Сильная энергия овладела этими людьми, которые до настоящего момента были подобны трупам.

Шлюпка толкнулась носом о какое-то громадное темное тело. И теперь она скользила боком вдоль него.

Они смотрели лихорадочно горевшими глазами и увидели, что наткнулись на остов большого корабля. Толчок не был опасен, и шлюпка осталась невредима.

Теперь она держалась у кормы неизвестного корабля под ахтерштевнем. Более внимательный взгляд, брошенный ими на судно, открыл, что это большой военный корабль, без мачт, покинутый людьми, плавающий наудачу и поддерживаемый водой, которая еще не залила палубу.

– Слушайте! – закричал Жак дрожащим голосом. – Сам Бог посылает нам эту помощь. На этом судне, вероятно, есть съестные припасы и питье.

В одну минуту он схватился за борт, а шлюпка под напором весел приблизилась к носу судна по неподвижному морю.

Снасти висели на бушприте. Жак нашел, как можно было взобраться наверх. С помощью Эвеля он причалил шлюпку очень близко к носу корабля и взобрался на борт.

Он не ошибся: на корабле были съестные припасы и боевые снаряды.

По правде сказать, трюм судна был в воде, весь запас съестных припасов был испорчен, но осталось несколько нетронутых ящиков и бочек с порохом.

На палубе валялось несколько трупов, обезображенных бомбами и картечью. Одна из пушек еще уцелела, все же другие или потонули, или были взяты неприятелем.

Всякий раз, когда эта громадная масса опускалась в воду или поднималась над ней, слышалось журчанье воды, которая входила внутрь судна и опять выливалась каскадом. На опустошенной палубе валялись разбитые ядрами мачты, разорванные боковые сети, и видно было, что этот корабль пал в битве с таким же силачом, как и он сам. На гафеле еще висели обрывки флага с английским гербом. Это воодушевило всех троих.

– Да здравствует Франция! – закричал Жак де Клавалльян. – Сюркуф проходил здесь. Я его узнаю по метким ударам. Англичанам пришлось плохо.

С помощью своих товарищей Жак снял с корабля один из ящиков, в котором находились консервы из холодной говядины, в другом – сухари.

– Перенесем все это к нам! – приказал Жак, после того как матросы несколько пришли в себя. – Небо вспомнило о нас. Прежде всего захватите эти предметы, – прибавил он, указывая на бочонок с вином и небольшой ящик из жести, по форме и по размерам которого можно было определить, что это одна из переносных аптечек, которыми запасались наши деды и отцы в каждом дальнем путешествии.

Жак угадал содержимое ящика. В нем находились среди других медикаментов большие запасы хинина, который раздавался матросам в значительных дозах.

Жак взял одну из доз, всыпал в стаканчик с вином и, разжав зубы Вильгельма, заставил его выпить это горькое питье, которое должно было его спасти. Затем все трое опять поднялись на остов корабля и начали переносить к себе все необходимое: нитки, иголки, топоры, ножи, клочья парусов и разные другие вещи.

День застал их за этой работой.

Усевшись в шлюпку, они хотели идти по направлению к югу. Компас, который Жак нашел на судне, позволил ему определить местоположение. Он констатировал, что они находятся на семидесятом градусе восточной долготы и на втором южной широты, следовательно, на полпути между Мальдивами и Магосскими островами.

В какие-нибудь десять дней благодаря циклону утлая шлюпка прошла более четыреста морских миль. Теперь ветер, уносивший шлюпку, был хорошо известен Жаку; это был тот ветер, который напоминает муссоны и дует между берегами Африки и Индокитая, поворачивая потом на юг, до Сейшельских островов, и на север, до Суматры.

Тогда он обратился к обоим матросам, успевшим подкрепиться.

– Мужайтесь, друзья, – сказал он, – мы теперь на хорошей дороге. Мы идем к острову Святого Маврикия. Судно, которое мы сейчас встретили, доказывает, что французы здесь пошумели и что Сюркуф несколько почистил море от англичан.

– Дай бог, чтобы он был еще жив, – сказал Эвель.

– Если он и умер, то будьте уверены, что он убил более англичан, чем потерял сам французов; но я знаю, что он жив, я в этом ручаюсь. Кроме того, достаточно посмотреть на остов этого корабля, чтобы убедиться, сколько бомб и картечи закатили им наши. Посмотрите-ка сюда! – И он указал им под прозрачной водой громадную пробоину, сделанную в боку английского судна.

В ту минуту Вильгельм несколько оживился под влиянием благотворного действия лекарства, которое несколько уменьшило его лихорадку. Ребенок с трудом открыл глаза.

– Пить! – простонал он в ужасных мучениях жажды.

Жак взял немного воды в одном из ведер, подкрасил ее вином и подал больному.

Мальчик жадно выпил. Вздох облегчения вырвался из его груди, черты лица приняли более яркое выражение.

– Вкусно, – пробормотал он.

Улыбка озарила его бледное лицо, заиграла на его посиневших губах, и он протянул дрожащую руку к стаканчику, который держал Клавалльян.

Но маркиз не мог удовлетворить во второй раз желание ребенка и не дал ему больше пить; он обернул его горячий лоб мокрым полотенцем, чтобы несколько освежить его виски, а затем с помощью своих товарищей устроил ему постель из холста тента.

На этой жесткой постели уложили маленького Виля, впавшего в глубокий сон. Остальные трое стали дежурить по очереди у постели больного. Теперь им надо было отчалить от судна и, пользуясь благоприятным ветром, пуститься в путь. Шлюпку снарядили парусами, которые смогли достать на корабле.

Ветер, более чем благоприятный, дул почти всю ночь так, что они прошли около ста миль к юго-западу, предполагая, что направляются к Мадагаскару.

На заре следующего дня наши спутники заметили, что ветер переменился и дул с востока. Следовательно, их шлюпка направлялась теперь к западу. Они стали лавировать, чтобы менее поддаваться влиянию ветра.

Действительно, было крайне тяжело потерять все шансы и идти в обратную сторону, вместо того чтобы подвигаться вперед: и все это после стольких перенесенных страданий! Беглецы надеялись на Провидение и верили в то, что оно им покровительствует, так как сохранило их среди ужасов урагана и привело в экваториальные местности, где они нашли свое спасение и съестные припасы на тонущем корабле.

Теперь, когда каждый час должен был их приближать к французским островам, им казалось, что судьба смеется над ними, заставляя менять направление. А между тем им пришлось покориться обстоятельствам. Вместо того чтобы продолжать путь на юг, они шли к западу.

Это было грустное разочарование; снова они сильно встревожились. Но Жак старался всеми силами их успокоить и заметил, что глупо предаваться страху и отчаянию в то время, когда им уже была послана неожиданная помощь.

– Вы правы, капитан, – сказал бретонец Эвель, – действительно, нам не следует предаваться отчаянию, Господь Бог довольно для нас сделал, теперь мы должны выпутываться сами.

– Первое, что нам необходимо сделать, – возразил Клавалльян, – это выйти как-нибудь из этого течения и постараться взять, если возможно, направление к югу.

Он представил своим товарищам все причины, которые заставили его говорить таким образом.

Встреча с изуродованным фрегатом доказывала, что именно в этих широтах произошла морская битва.

Совершенно очевидно, что в этой местности появились французы.

– Кто из наших соотечественников дал такое сражение, мы не знаем, но думаем, что через некоторое время нам это станет известно и… вряд ли французы оказались побежденными.

– Почему вы так считаете? – спросил Устариц.

– Но неужели ты думаешь, – ответил молодой человек, – что если бы англичане остались победителями, то они бросили бы такое значительное судно? Вы, конечно, заметили, что для этого судна были еще пушки в пушечном порту? Но если мы себе представим, что они хотели отделаться от своего фрегата, то тогда непременно бы его сожгли.

Хотя этот аргумент был правдоподобен, но все же он не убедил баска. Последний покачал головой и рискнул сделать серьезное возражение:

– Но можно ведь сказать то же самое и в том случае, если бы французы побили своего противника. Почему они не сожгли фрегат?

– Я могу дать объяснение, которое мне кажется совершенно правдоподобным, – сказал Жак.

– А какое это будет объяснение, капитан?

– Вот оно! Сражение происходило накануне или утром того дня, в который начался торнадо. Лишь только французы увидели приближение ветра, как поспешили собрать раненых с палубы и поскорее бежать от бури. У них не было времени взять что-либо с побежденного судна, и поэтому они все оставили.

Устариц удовольствовался этой гипотезой, хорошо понимая, что теперь не время и не место устанавливать истину. Главная задача в данное время заключалась в том, чтобы ускользнуть как можно скорее от опасностей моря и голода. Поэтому, несмотря на удушливую жару, все принялись чинить паруса остатками тех, которые нашлись на фрегате.

Таким образом они снарядили всю шлюпку парусами и им удалось отойти на несколько миль к югу. В то же время они смутно надеялись встретить на горизонте хоть какое-нибудь судно. Так мечтали беглецы и ни одной минуты не сомневались в том, что появившееся судно будет французским. Сюркуф шел по морям, и, может быть, на их долю выпадет счастье его встретить.

Но, к несчастью, ветер, несмотря на свое направление, вдруг совершенно стих.

Опять им грозили голод и полное отсутствие какой-либо помощи. Действительно, судьба становилась им поперек дороги; ими снова овладевало отчаяние.

Не считая уже того, что такое затишье было предвестником сильной бури, еще можно было ожидать и появления тайфунов с южных морей, этих ужасных фурий неба и воды, которые переворачивают природу, изменяют иногда даже поверхность Земли.

Жак стал прикрывать съестные припасы и воду, годную для питья.

Предыдущий опыт был для них довольно поучителен. Нельзя было потерять все и остаться без пищи и питья. В этой водной пустыне самым ужасным испытанием была жажда, от которой им пришлось много претерпеть, и они не хотели, чтобы подобное испытание повторилось еще раз.

Но что могла сделать энергия одного человека против неумолимой силы неба и природы?

Так проходили дни и ночи, истощая съестные припасы и уменьшая силы несчастных.

Прошло уже около трех недель, как беглецы оставили Мадрас.

Чудо, но их утлая шлюпка снова устояла против бури океана.

И снова голод, жажда, зной сделали свое дело.

Все четверо попадали один за другим, и на этот раз – странное дело! – ребенок был последним из заболевших. Вильгельм Тернан отчаянно боролся против болезни.

Один он должен был заботиться о спасении своих товарищей, носить им с бесконечными предосторожностями по нескольку капель воды, оставшейся на дне ведер, почти пустых. Затем, когда он увидел Жака Кавалльяна в бреду, неспособным двигаться, маленький сиротка решил, что его задача выполнена, и лег, для того чтобы умереть рядом со своим побежденным другом.

Глава VI

Спасение

Сколько времени продолжалось беспамятство Виля? Он не мог этого сказать. Во всем его теле была страшная тяжесть, и ему казалось, что он совершенно бессилен; в одну минуту он почувствовал, что жгучие лучи солнца накрыли его, как тяжелым покрывалом, пробрались под его веки, вывернули ему зрачки и вынули мозг. Он совершенно потерял сознание.

Но все же он еще помнил, что-то неясное и смутное, он старался тогда отогнать от себя ослепляющий свет. Он посмотрел вокруг в последний раз и увидел колыхающуюся громадную синюю скатерть, а там, далеко за горизонтом, он увидел белое пятно, едва заметное. Неужели это была галлюцинация?

Из его груди вырвался крик, выразивший последнюю мысль, засевшую в его воображении: «Парус на трехмачтовом корабле!» Он впал в беспамятство; на этот раз он потерял всякое представление о происходящем вокруг него; он не помнил решительно ничего.

Теперь он лежал в гамаке, его голова была обернута компрессами, его глаза помнили ослепляющий свет, но сейчас ощущалась прохлада тени, и он машинально подумал, не мрак ли это могилы?

Возвращение к жизни носит характер пробуждения после тяжелого сна.