Веревка из песка

– Юлия Кирилловна, я спрашиваю вас о конкретных вещах. Вы видели его лицо?

– Да. Это была маска смерти. Страшнее в своей жизни я ничего не видела.

– Юра, – ласково сказал Лапин, и хваткий Юра тотчас разложил на столе десяток фотографий. – Юлия Кирилловна, посмотрите на эти карточки повнимательней и скажите, есть ли среди них фотография человека, которого вы видели у лифта?

– Я видела его лишь мгновение… – неуверенно начала Юлия Кирилловна, но поднялась со стула, чтобы основательно изучить фотки. И вдруг визгливо, с надрывом, будто преследуя, закричала: – Вот он! Вот он!

И тыкала, тыкала в одну из фоток пальцем. Лапин взял эту фотку.

– Не думай о мгновеньях свысока… – завел он, а потом, с любовью разглядывая портрет Дмитрия Колосова, позволил себе не согласиться с дамой. – Какой же он страшный? Очень даже красивый парень.

* * *

Бедовый кожаный мальчик Ольга шла узким проходом меж бесконечных совковых гаражей. Шла, шла и дошла. У одного из боксов возился с мотоциклом лохматый и роскошно бородатый амбал. Чтобы оторвать его от увлекательного занятия, Ольге пришлось здороваться криком:

– Привет, Блюминг!

Блюминг, видимо, что-то расслышал, выключил пулеметно стреляющий мотор и выпрямился во весь свой гигантский рост.

– О, сестра по колесу! Зачем прилетела, птичка? По своей «хонде» соскучилась?

– Она в порядке?

– Как герла перед свадьбой. Зачем она тебе? Покрасоваться или мир посмотреть?

– В наем сдаю. У тебя, случаем, большого шлемака не найдется? И курточку какую-нибудь старенькую на лонгового паренька.

– Надыбаю.

– И вот еше что. Твой нотариус быстренько может доверенность сделать?

– Как быстренько?

– В часок.

– Мать, ты обнаглела.

– Жизнь заставляет, Блюминг!

…«Хонда» вырвалась из гаражной улочки и помчалась к проспекту Мира. За рулем сидел миниатюрный кожаный мальчик, а на заднем сиденье горой возвышался Блюминг.

* * *

…Элегантно спортивный Бен с громадной сумкой на плече вышел из подъезда своего дома в ответвлении улицы Бориса Галушкина и сел за руль джипа. Привык с водилой и поэтому с непривычки долго ерзал за баранкой, устраиваясь половчее. Наконец тронулся.

Трамвайные рельсы теснили джип к обочине. Бен со страдальческим лицом с трудом преодолевал невидимые преграды. Мост над железнодорожными путями, и вот она, широкая дорога к сокольнической зелени. Не доезжая до церкви на Краснопролетарской, Бен свернул направо. И по пустынной дороге меж припарковых крон – к парку, чтобы свернуть на Стромынку. Вдруг на подъезде к Оленьим прудам щелкнуло что-то, и джип стал оседать набок. Бен панически тормознул. Джип остановился, сильно скособочившись. Бен осторожно выбрался из автомобиля и глянул на правое заднее колесо. Так и есть, прокол. Бен в безнадеге осмотрелся. И, как спасение, немолодая «шестерка» тормознула рядом с ним. Водила «шестерки» спросил сочувственно:

– Прокололся, мастер?

– Да вот, случилось… – беспомощно заблеял Бен. – Я обычно с шофером, а сам просто и не знаю, что делать…

– Колесо менять, вот что делать! – нравоучительно сказал водила. – У тебя запаска есть?

– Вроде бы должна быть…

– А домкрат?

– Не знаю.

– Ну, ты даешь, тракторист! – изумился водила и, вылезая из «шестерки», сказал сидевшим сзади: – Поможем задвинутому, а, пацаны?

Из «жигуля» объявились двое пацанов – приятные такие пареньки.

– Ну, показывай, что у тебя сзади, – распорядился водила.

Бен вытащил ключи зажигания, которые были в связке, на ходу от кабины до кормы джипа отыскал нужный, поднял заднюю дверцу.

– Есть колесо, есть! – обрадовался он. – И домкрат – вот он!

– Давай его сюда, – распорядился водила.

Бен наклонился, чтобы взять домкрат, лежавший на полу багажного отделения. Один из пареньков, подошедший вроде бы из любопытства, не торопясь поднял над головой обрезок свинцовой трубки и нанес ею сильнейший удар по шее Бена у основания черепа. Бен осел на асфальт.

– Он готов, Комар, – сказал паренек, нанесший удар.

– Контрольный не помешает, – решил водитель «шестерки», он же Комар.

Еще один удар. Втроем, двое под руки, третий сзади, они усадили мертвого Бена в джип на водительское место. Захлопнули дверцу, опустили багажную крышку. До сих пор молчавший третий прорезался наконец:

– Колесо бы снять и чистое поставить.

– Ты что – топор? Уходим в точку в три ноги!

«Шестерка» развернулась и умчалась. Кособокий «мицубиси»-джип одиноко стоял на обочине. Мимо изредка проносились нелюбопытные автомобили.

* * *

Ведомая одиноким кожаным мальчиком изящная «хонда» остановилась у подъезда. Мальчик спрыгнул с седла, прислонил мотоцикл к стене, снял шлем. Уже не мальчик, а Оля набрала код, открыла тяжелую дверь и крикнула в полумрак консьержке:

– Тетя Таня, помогите, будьте добры! Подержите дверь, а я аппарат вкачу.

Сурово-приветливая тетя Таня держала дверь и ворчала:

– Опять за старое, Олька!

– Не-е, – весело отвечала Ольга. – Я всегда только за новое.

…Она положила на стол его паспорт, его права и доверенность.

– Ксива перед тобой на столе, конь внизу в стойле, шлем и панцирь в прихожей. Ты готов к вояжу. Отправляясь в дальний путь, аккредитив взять не забудь. Кстати, у тебя деньги есть?

– Мало, – признался Дима.

Она удалилась в свою комнату и вернулась с пачкой купюр. Протянула ему.

– Здесь пятнадцать тысяч. Для начала хватит. Отдашь со временем.

– Отдам, – твердо сказал Дима. – Мне пора ехать?

– Подожди часок. Сегодня пятница, и вот-вот начнется на трассах дачная толкучка. В толпе и заколесишь.

– Откуда у тебя деньги, «хонда»? – вдруг спросил он. – Родители отстегивают?

– Мои не отстегивают, но и не стегают. А деньги я зарабатываю.

– Чем?

– Никому не скажешь?

– Такой секрет?

– Еще какой. Если братья по колесу узнают, не быть мне ночной волчицей.

– Я не байкер.

– В самом популярном женском журнале я веду, а на самом деле почти целиком заполняю три рубрики: светская хроника, скандалы и криминал.

– Иди ты! – не сдержался он.

– Иду. За шахматной доской. Ты в шахматы играешь?

– Как Остап Бендер.

– Ну а я как тот одноглазый шахматист. Значит, выиграю. И час убьем.

Они сосредоточенно сидели за шахматной доской…

* * *

Иван Александрович в окружении многочисленной свиты с удовольствием осматривал фасад здания в стиле «лужковский ампир».

– А что? – не без удовольствия задал себя вопрос Иван Александрович и сам же ответил: – Вроде ничего! – И, ни к кому не обращаясь, добавил в пространство: – Ну и как в нем живется?

– Живется нам здесь прекрасно, Ваня, – ответил упитанный вальяжный мужчина и укорил собеседника: – Не в тесноте, но в обиде: глава концерна за месяц, как мы открылись, ни разу не соизволил посетить свой филиал.

– Дела, все дела, Жозя, – повинился Иван Александрович. – Но лучше поздно, чем никогда. Ведите гостя в дом.

– Почетного гостя, – уточнил Жозя, а вертевшийся рядом мужичок добрался до сути:

– Хозяина.

Иван Александрович внимательно посмотрел на него и спросил:

– Кто таков?

– Комендант данного здания Федор Фатеев, – радостно отрапортовал мужичок.

– Из армейских интендантов? Насобачился генеральские задницы лизать? – заметил Иван Александрович и, не ожидая ответа, двинулся к входу.

Но прав был интендант Фатеев: именно он, Иван Александрович, был в этом доме хозяином.

В изобретательно и весело оформленном коридоре Иван Александрович недоуменно остановился перед замызганным канцелярским столом, не то слово загнанным в нишу.

– Это еще что такое? – грозно спросил он.

– Место для охраны, – дал пояснение Фатеев. – У нас на каждом этаже пост.

– Чтобы твоему кожаному затылку сподручнее кимарить? Секьюрити все свое дежурство должен на ногах проводить.

Иван Александрович пошел дальше, а двое из свиты уже тащили неуместный стол с глаз долой.

Гуртом тихо вошли в компьютерный зал, где перед экранами сидели сосредоточенные парни и девицы.

– Как они тебе? – шепотом спросил Иван Александрович у Жози.

– Золото, Ваня, чистое золото это младое племя.

Иван Александрович вышел на середину зала.

– Здравствуйте, мои друзья.

Два десятка молодых людей хотели только повернуться, чтобы посмотреть, кто говорит. Повернулись. Но в старом человеке с тростью было нечто такое, что заставило их непроизвольно встать и, хоть вразнобой, но ответить на приветствие.

– Рад, что вы работаете у нас, – произнес Иван Александрович и вдруг, увидев диваны, стоявшие у единственной непрозрачный стены, тихо сказал Жозе: – Немедленно убрать.

– Почему, Ваня? – искренне удивился Жозя.

– Чтобы не трахались в рабочее время.

Тихий этот разговор услышал стоявший неподалеку задиристый паренек. На чистом глазу он жалобно спросил:

– Где же нам тогда трахаться?

– А комната отдыха с баром для чего? – отпарировал Иван Александрович.

Посетили и туалетную комнату. С удовольствием оглядел хозяин фарфор и кафель, нюхнул ароматизированного воздуха. Потом направился к кабинам. Зашел в одну из них и позвал оттуда Фадеева:

– Слушаю, Иван Александрович.

– Зайди-ка в соседнюю.

Фатеев сиюминутно исполнил приказ.

– На стульчак садись. – Фатеев сел. Иван Александрович глянул на него – перегородка меж кабинами была ему по грудь – и спросил грозно: – Ты думаешь, что мне доставляет удовольствие, натягивая портки, смотреть, как ты тужишься? – И добавил: – Перегородки между кабинами – до потолка.

Двинулись дальше. Шедший рядом Жозя заметил с легкой иронией:

– Все увидел, все приметил, все исправил.

– А с вами по-другому нельзя! – отшутился Иван Александрович.

Шли довольно резво, подстраиваясь под широкий шаг хозяина. У лифта всю команду раскоряченной из-за толстых ляжек рысью догнал охранник в униформе, подобрался к Фатееву и зашептал на ухо. Фатеев понимающе кивнул и, сделав озабоченное лицо, обратился к боссу:

– Извините за беспокойство, Иван Александрович, но вас спрашивают по срочному делу.

Босс, осматривавший сверкающую кабину лифта, не оборачиваясь спросил:

– Кто?

– Какая-то дама. Назвалась Ириной Игнатьевной. И с ней еще двое.

– Пусть подождут пятнадцать минут, а потом доставишь их в мой кабинет. – И Жозе: – У меня есть здесь кабинет?

– А ты что думал? Все как в больших домах – на последнем этаже, – доложил Жозя.

В лифте поднимались вдвоем.

– Продолжаешь воспитывать молодую жену? – небрежно поинтересовался Жозя.

– Ирина Игнатьевна, видите ли! Показная скромность, Жозя, хуже непосредственного, идущего от жизненного довольства тщеславия.

И впрямь, как в больших домах: все по последнему слову оргтехники – удобно, целесообразно, все самого лучшего качества, и ничего лишнего. Иван Александрович удовлетворенно хмыкнул и, подойдя к почти незаметной двери в стене, открыл ее. В маленьком, метров десяти, закутке стояли скромная кушетка, два старомодных венских стула, невстроенный холодильник и в углу столик, на котором красовались самовар и два красных в белый горох фарфоровых чайника: один здоровенный, а другой маленький, для заварки.

– А ты подхалим! – радуясь увиденному, объявил Иван Александрович.

– Просто я знаю тебя и твои вкусы.

– Что ж, спасибо. Удружил.

Иван Александрович вернулся в собственный кабинет и уселся за стол.

– А теперь малость о делах, Жозя. Что у тебя там в Заволжье?

– Храмцов, которого мы у немцев переманили, – сущая находка.

– Ты переманил, – поправил Иван Александрович.

– Производство у него работает как часы. Стопроцентная экономия кормов позволяет бесперебойно снабжать мясом три наши перерабатывающие фабрики. Правда, его стала слегка поджимать местная братва. Храмцов откупается от них по мелочам, но это в порядке вещей…

– Это не в порядке вещей, – тяжело сказал Иван Александрович. – Ну да ладно. Я тут маленький кораблик приобрел и в самое ближайшее время хочу его проверить от Москвы до Астрахани и обратно. По пути и Храмцова навещу.

– Маленький кораблик – это яхта, построенная по индивидуальному проекту в Швеции?

– Все-то ты знаешь.

Вдруг ящичек на столе заговорил приятным женским голосом:

– Извините, Иван Александрович, но в приемной вас ждут.

– Это еще что за голос из подземелья?

– Твоя здешняя секретарша.

– Ты ненужно роскошествуешь, Жозя, – пожурил Иван Александрович и отдал распоряжение ящичку: – Пусть войдут.

Ирина Игнатьевна поцеловала Жозю в щечку, а Захар Захарович и Геральд Иович пожали руки Жозе и Ивану Александровичу. Ирина устроилась в гостевом чудо-кресле и возвестила странным голосом:

– Иван, у нас большие неприятности.

– Слушаю вас внимательно, Ирина Игнатьевна.

– Не кривляйся, пожалуйста. Дмитрий Колосов попал в очередную беду.

– Дмитрий Колосов – это твой паренек, Захар, будущий Буридан? Так это у него неприятности, а не у нас.

– Не прошло и недели с того трагического случая, и вот снова… – начала Ирина Игнатьевна, но Иван Александрович заинтересованно перебил:

– Он что, опять убил?

– О боже! – воскликнула Ирина Игнатьевна. – С тобой невозможно говорить!

В разговор вступил разумный, как все адвокаты, Геральд Иович Максимец:

– Позволь мне, Ваня, изложить все по порядку.

– Позволяю.

– Сегодня я был у следователя, ведущего дело Колосова, и он, с подачи милицейских дознавателей, всерьез рассматривает версию о возможном участии моего подзащитного еще в одном убийстве. Как и в первом случае, косвенные улики малоубедительны – одна нервная дамочка утверждает, что видела Дмитрия рядом с трупом. Но-но-но… Иван Александрович закрыл левый глаз, а правый прямо-таки сверлил адвоката.

– Замолчал, чтобы после твоих но-но-но последовали мои нетерпеливые ну-ну-ну? Не последуют.

– Ты действительно невозможен, Ваня, – устало сказал адвокат. – В общем, на данном этапе необходимо твое корректное вмешательство. По первому делу я сумею в самое ближайшее время доказать, что Колосов должен проходить как свидетель и только как свидетель. По второму же их козырь – эта дамочка. Одна. Больше у них козырей нет и не будет. Эта дамочка – жена Бородина, известного, хорошо известного тебе бизнесмена.

– Хотите, чтобы я на него нажал? Нажму, если надо будет. Все?

– Нет, не все! – вдруг заорал темпераментный режиссер. – Он сутки как пропал!

– Бородин? – изумился Иван Александрович.

– Какой Бородин! – продолжал кричать Захар Захарович. – Этот негодяй, Димка! К чертям собачьим премьерные спектакли, в задницу экзаменационные показы, прощай-прости театр-студия! – Оторавшись, он страдальчески спросил: – Иван, у тебя от сердца что-нибудь найдется?

Жозя достал из кармана стеклянный цилиндрик и протянул его Захару.

– Валидол.

Режиссер положил таблетку под язык и потому замолчал окончательно. Иван Александрович после деликатной паузы спросил:

– Так что же вы от меня хотите?

– Надо предпринимать экстренные меры, Иван, – вновь вступила в беседу Ирина Игнатьевна. – Дмитрия необходимо отыскать как можно скорее. Мало ли что может случиться с мальчиком. И тогда прощай наша с тобой мечта о молодежном театре.

– Допустим, это не моя мечта, а мечта Захара и твоя. Я – номинальный спонсор, вроде герцога Саксон-Мейнингенского, Захар – как режиссер мейнингенцев Кронек, ну а ты, Ирина – Элен Франц. Насколько я помню, последние двое заправляли там всеми театральными делами.

– Образованный – жуть! – громко прошепелявил, продолжая сосать валидол, Захар.

– Следовательно, ты даешь согласие на мои активные и автономные действия, направленные на поиск Колосова? – спросила Ирина Игнатьевна.

– Да делай что хочешь! – Иван Александрович поднялся из-за стола. – Как я понимаю, все проблемы решены. Не смею вас задерживать. А у нас с Иосифом Михайловичем, уж извините, дела.

Высокомерная Ирина Игнатьевна, довольный Герольд Иович и страдающий Захар Захарович покинули кабинет. Жозя поинтересовался:

– Какие дела, Ваня?

– Одно дело: дождаться, пока они уедут. А потом и мы тронемся. – Вдруг вспомнил: – Да, секретарша эта моя – по найму или выдвиженка из своих?

– Из отдела связи. Машинистка на факсе.

– Пусть туда и возвращается. Если есть разница в зарплате – возмести. Нам лишние траты не нужны.

* * *

Полковник Лапин смотрел, как в труповозку запихивали носилки с телом бедного Вени. Подошел врач, спросил:

– Что тебя интересует, Костя?

– Все, – лаконично ответил Лапин.

– Все только после вскрытия. А сейчас могу сказать, что, скорее всего, перебиты шейные позвонки и смерть наступила часов шесть-семь назад.

– Джип со спущенным колесом стоял почти на дороге шесть часов, и никто из водил, хотя бы из солидарности, не соизволил остановиться, – самому себе сказал Лапин. Стоявший рядом опер из местных счел нужным уточнить:

– Патрульная машина обнаружила труп час пятнадцать назад. У убитого найдены документы на имя Золотухина Вениамина Исидоровича.

– Коим он и был на самом деле, – добавил Лапин и, глядя вслед удалявшейся труповозке, спросил незнамо у кого: – За что мне все это?

* * *

После Покрова на трассе Москва – Нижний Новгород стало посвободнее, и Дима дал «хонде» полный газ. Радость движения, радость от встречного ветра, от слияния с живым металлическим конем, безмерная радость бытия. Не езда – полет…

* * *

В аппаратной, оборудованной всевозможными ноу-хау, сидел молодой человек и не отрываясь следил за медленно-медленно перемещавшейся по подробнейшей карте Центральной России, воспроизведенной на огромном экране, маленькой красной точкой.

Голос из невидимого репродуктора спросил:

– Где он сейчас?

– Миновал Юрьевец. Жду развилки перед Владимиром. Фиксация пока превосходная.

– Следить до окончательной остановки, – распорядился голос. – Точку прибытия определить со всевозможной точностью. Данные о месте пребывания объекта после пятичасовой паузы спустить по каналу Пекаря.

Глава III

Опять метаморфоза. Не хиппующая герлуха, не экстравагантная театральная метелка, не кожаный мальчик-байкер – скромная девица в изящном платьице выскочила из подъезда в солнечное утро. Играя светлой спортивной сумкой, она, увидев неприметный «фольксваген», уже шагом чинно направилась к нему.

За рулем «фольксвагена» сидел симпатичный мэн лет сорока с хвостом, по виду и прикиду преуспевающий клерк. Ольга подошла к автомобилю со стороны водителя и, поцеловав клерка в охотно подставленную щеку, вместо приветствия поздравила:

– С настоящим летом, Вася, – и, обойдя радиатор, устроилась на сиденье рядом с ним.

– Так куда? – спросил он.

– Как куда? Под солнце.

– А сейчас мы где?

– Сейчас мы под потолком. Поехали.

– Сначала решим куда.

– Куда глаза глядят.

– А куда глядят твои глаза?

– Туда, где чистое солнце, вода и песок.

– Что ж, в конторе у меня сегодня тихо до позднего вечера. Махнем за город?

– А у меня в два важное сборище зеленых.

– Без тебя никак не обойдутся?

– Никак.

– Тогда в Сербор.

«Фольксваген» развернулся и ревко побежал по Тверской, Беговой, Хорошевке.

Народу на пляже еще немного – не сезон пока. Так, редкие кучки наиболее продвинутых пляжников. Но отрывались они по полной программе: с гортанными криками играли в волейбол, с визгами на предельных децибелах носились по пляжу, а выпивали, конечно, тихо, без лишнего шума.

Клерк Вася, скинувший тысячедолларовый костюмчик, рубашку с галстуком и все прочее, что мешало загорать, обнаружил атлетическую стать. Он с закрытыми глазами лежал на спине, а Ольга, пристроив затылок на его мускулистом животе, сквозь темные очки смотрела, сощурясь, на сверкающую Москву-реку.

– Сейчас засну, – вяло проговорил Вася.

– «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну», – на автомате процитировала Ольга.

– Я не художник, – сонно возразил Вася.

– Следовательно, можешь спокойно спать. Но Пастернак под художником понимает творческую личность вообще. А ты ведь у меня творческая личность?

– В какой-то степени, – согласился он.

– Так какого худенького ты бесстыдно дрыхнешь!? – вдруг заорала она так, что Вася вздрогнул и вмиг растопырил глазки. А Ольга уже почти нежно продолжала: – Вася, скажи мне что-нибудь хорошее.

– Я без тебя жить не могу, – признался он, подумал и добавил: – А уж с тобой – тем более.

Она стремительно развернулась и острым кулачком умело ударила его в солнечное сплетение. И почти одновременно мяч, случайно выскочивший из кружка игравших, попал ему в голову. Он сел, обхватил руками колени и обиженно бросил:

– Все. Достали! – и рывком поднялся на ноги. – Иду купаться.

Он загораживал солнце. Оглядев Васин силуэт, Ольга восхитилась:

– Фидиев дискобол! Микеланджелов Давид! – Она замолкла, еще поизучала Васю и решила окончательно: – Но пожиже Димки Колосова будешь.

Уже шедший к воде Вася остановился, обернулся и возвратился к Оле.

– Выходит, пожалела паренька? – зло сказал он.

– В каком смысле? – раздраженно переспросила Ольга.

– А как русские бабы мужиков жалеют. Вот в каком.

Не обиделась, не рассердилась, не стала искать язвительного ответа. Лишь глянула на него и задумчиво, тихо спросила:

– Зачем он вам нужен, Вася?

Что ей ответишь? Что Дмитрий Колосов – всего-навсего подсадная утка, механический заяц, запущенный, чтобы за ним стаей понеслись безжалостные, мстительные, безумные псы, которых уже нельзя больше терпеть среди людей? Василий, не глядя на нее, ответил маловразумительно и не по делу:

– Не он нам нужен.

– А кто?

Незачем ей об этом знать. Решил успокоить девчонку и сменил пластинку:

– Твой Димон еще вчера вечером на твоем байке к Волге прикатил. А сегодня наверняка уже в ней плавает.

– Наверное, – вяло согласилась Ольга.

– Все-таки окунусь! – спешно закончил разговор Василий.

Он ушел, не оборачиваясь. Купались одиночки-смельчаки. Вася мощным баттерфляем плыл к фарватеру. Ольга, обняв руками колени, следила за сверкающей гигантской бабочкой.

Он вернулся, принеся прохладу, и животом, грудью, лицом упал на теплый песок.

– Остыл?

– Застыл, – поправил он. – Вода градусов шестнадцать, не больше.

– А в Волге, наверное, еще холоднее.

* * *

Единственная движущаяся точка на волжской шири. Дима неторопливо, размеренным мощным кролем плыл к берегу, на котором высилось здание пансионата. На маленькой песчаной площадке его встретил приятель, кинул полотенце и с уважением сказал:

– Считай, что ты один такой храбрый на всю Волгу.

Приятель был небольшой, подвижный и непредсказуемый в движениях – живчик. Рядом с Димой он казался резвым ребенком.

– Не скажи. В низовье небось уже купаются вовсю.

– Замерз?

– Да вроде нет. В ВДВ приучили. Пойдем пивка попьем.

– Тебе после такого заплыва белинского положено.

– Мою водяру родной батяня всю выпил, – грустно сказал Дима.

– А вчера ты градус не мерил…

– Так то с приездом, Вова.

Посмеялись. Дима быстренько оделся. Пошли не торопясь. Неподалеку от причала рейсовых и круизных теплоходов, на площадке у самого берега, «Балтика» и «Толстяк» организовали свои точки под громадными яркими зонтами. Дима и Вова были пока единственными посетителями завлекательного места, но поблизости от пристани уже раскидывали свои товары торговцы, подтягивались страждущие и жаждущие аборигены мужского пола в размышлении, с кого бы слупить на поднос. Все ждали праздничный и богатый теплоход с щедрыми пассажирами. Один из аборигенов не мог больше ждать – так колотило. Он подошел к столику, за которым хлебали пивко Дима и Вова, и радостно сообщил:

– А я тебя сразу узнал, Димка.

– Да и я тебя узнал, Семеныч.

– С приездом, как говорится… – не договаривая главного, намекнул Семеныч.

– Сколько же мой приезд стоит?

– Хотя бы на малыша, Дима.

Дима протянул ему пятьдесят рублей, и Семеныч без слов благодарности – некогда – быстро удалился.

– Здесь все по-прежнему, – понял Дима.

– А ты что хотел? Так было, так есть, так будет, – сказал Вова. – С тех пор как большевики местную бедноту в двадцатом году облагодетельствовали.

– Не врубаюсь, Вова.

– Я этот вопрос специально изучал. Когда купцов из их домов на прибрежной линии выкинули, решили комиссары в эти хоромы самых бедных со своего города поселить. А кто самые бедные? Челкаши дебаркадерные, голота из бывших приволжских фабричных, посадские, что свои хаты пропили. Вот и собрался на набережной цвет классово родных. Делать, как ты знаешь, в нижнем городе нечего, зато можно рыбу ловить и нагло клянчить у проплывающих на пароходах. Что получали от этих дел, то и пропивали. И так из поколения в поколение. Посмотри на наших одноклассников, если не противно. Они сейчас сюда все подтянутся.