Баловни и изгои. Исторический роман

Баловни и изгои

Исторический роман

Петр Петрович Котельников

© Петр Петрович Котельников, 2016

Редактор Олег Петрович Котельников

ISBN 978-5-4474-9315-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Где-то разгуливают и Ваши двойники?

Вам никогда не удавалось встретить своего двойника? Или, вас никогда и ни с кем не путали, а потом, не извинялись перед вами за сделанную ошибку? Или вы не ошибались, приняв абсолютно незнакомого вам человека за близкого?

Мне, признаться, приходилось испытать все это неоднократно. Я даже знал хорошо фамилию своего «двойника». Он носил фамилию Дзенциол, далеко по звучанию отстоящую от славянской, чтобы я мог подумать, хотя бы об отдаленном родстве между нами. Меня окликали, останавливали и пытались со мной поговорить абсолютно мне незнакомые люди. Мне приходилось их убеждать в том, что они обознались. Они недоуменно, и даже недоверчиво посматривали на меня, пожимая плечами. Лично я не был знаком со своим двойником, Признаюсь, мне почему-то и не хотелось встречаться с ним. Он относился к «водоплавающему братству», ходившему на рыболовецких судах в загранплаванье. Мне в молодости говорили о том, что я похож на киноактера Вячеслава Тихонова. Гордости по этому поводу, как, впрочем, и беспокойства, я не испытывал. Ошибался и я, встречая людей, как капля воды, похожих на тех, кого я хорошо знал. Однажды, проезжая по главной улице небольшого украинского городка Ромны, что находится в Сумской области, и, остановившись напротив районного универмага, я увидел в десяти-двенадцати шагах от себя девочку подростка, всем походившую на племянницу. Она, не спеша, направлялась к дверям универмага. Я был поражен, отлично зная, что племянница осталась в сотне километров отсюда, и никаким образом попасть сюда не могла. Но, рост, походка, внешность – все было такое же, как у племянницы. Совпадала и одежда (курточка и короткая юбка), которую та любила носить в повседневное время. Оказалось, что так же, как и я, были удивлены этой встречей и мои родные, ехавшие со мной в автомобиле. Так и хотелось крикнуть: «Галка, как ты здесь оказалась?»

Подойдя к ней ближе, я уже не сомневался, что вижу девочку, к облику которой за много лет привыкли мои глаза. Думаю, что лицо мое озарилось улыбкой, но тут же потускнело, когда она повернула свое лицо ко мне. Лицо было, несомненно, племянницы, но скользнувший по мне, и по моим близким, ее равнодушный взгляд, сообщил нам, что мы ошибались. Это был двойник племянницы.

В другом случае: я стоял с отцом своим у обочины дороги вблизи магазина. На телегу грузились какие-то ящики и тюки. Человек, повернувшийся к нам лицом, в какое-то мгновение, был никто иной, как мой родной дядя, брат отца. Меня только удивил род его занятий! Он никогда не имел никакого отношения к торговле. И все же, я решил сдвинуться с места и направиться к Ивану Иосифовичу, чтобы поприветствовать его. Видя начало моих действий, отец взял меня за руку и сказал, тихо смеясь: «Это не Иван, я тоже не раз ошибался при встрече с ним!»

Когда гляжу на двойника,Настойчиво мысль бьется:Подобие, наверняка,Зачем-то создается?И, несомненно, неспроста,Задумано так Богом —Не с одного начать листа,А с многих, да и много!

Этот разговор о двойниках я начал для того, чтобы вы поняли, что мир живых людей, несмотря на великое множество типажей, имеет схожесть не только по основным параметрам строения, но и может быть подразделен на определенные группы, которые имеют сходство в мелких деталях, делают их очень похожими друг на друга.

Ваш взгляд может не уловить различий в группе людей одной расы, впервые увиденной вами. Пусть попробует европеец, впервые попав в китайский квартал, и увидев группу китайцев, одного роста, одной статуты, одетых одинаково, отличить друг от друга? Они покажутся ему скроенными на одно лицо.

Я думаю, что мысль об этом послужила основой для создания Марк Твеном рассказа, в котором осуждают на смерть китайца, несмотря на все его разумные и неопровержимые свидетельства того, что он никак не мог быть участником инкриминируемого ему преступления. И чудовищный финал рассказа: «Повесить!»

Правда, им же, Сэмюелем Клеменсом, была творчески обработана тема двойников в повести «Принц и нищий», до сих пор находящей отклик в детских душах.

Я не могу привести доказательств тому, что в мире людей, каждый из нас имеет не менее пятидесяти двойников, живущих, естественно, в разных странах и на разных континентах. И, несмотря на отсутствие таких доказательств, это – факт. Я не сомневаюсь, что все эти двойники не имеют никакой генетической связи между собой, даже в невероятно далеком прошлом.

Каков был замысел Создателя, можно пытаться догадаться, но едва ли это будет соответствовать действительности? Одно известно мне, что у двойников этих может быть не только внешнее сходство, но и схожесть судеб и наклонностей.

Создается представление о создании определенных человеческих обобщающих моделей, проходящих испытание в различных условиях в едином отрезке времени, именуемом жизнью! Я всякий раз дивлюсь величию замыслов Творца, которые при всей открытости для нас, остаются тайной, и не только для меня, глубоко в это верящего. Мы приоткрываем узкие щелочки, через которые пытаемся коснуться этих тайн, но тщеславие наше не позволяет рассмотреть тех бед, которые мы создаем своим открытием. Этими действиями мы напоминаем мифологическую Пандору с подаренным ей ящиком, хранящим в себе все беды человечества. Я понимаю простоту решения проблем, предлагаемых атеистами, но согласиться не могу. Да и спорить бесполезно. Нигилизм для себя не требует доказательств. Что может быть решительнее и надежнее отрицаний?

Можно было бы на этом остановиться, просто констатируя наличие двойников, если бы они не являлись основой для появления множества самозванцев на разных ступеньках иерархической человеческой лестницы. Это может происходить на уровне безобидного обмана, но может служить причиной чудовищных государственных потрясений, затрагивающих и коверкающих тысячи человеческих судеб.

Естественно простая имитация поведения известного человека беды окружающим не несет. Ну, скажем, чем мог навредить живший во времена А.С.Пушкина в Петербурге чиновник, делец и третьестепенный литератор Александр Львович Элькан. Ему так хотелось быть фигурой более значимой, чем та, которую воспринимали люди ему знакомые. Человек этот, владеющий многими иностранными языками, выдавал себя за потомка какого-то арабского владыки, используя особенность звучания своей фамилии. Элькан имел большое внешнее сходство с Пушкиным и иногда, нарочито, выдавал себя за него. Однажды некая дама, приехавшая в Санкт-Питербург, встретила Элькана на Невском проспекте и, приняв его за Пушкина, восторженно стала хвалить его произведения. Александр Львович, покачивая головой, с достоинством выслушал похвалу, поблагодарил даму и даже пригласил ее к себе в гости. Следует представить себе удивление настоящего А. С. Пушкина, когда к нему с визитом на следующий день пришла совсем незнакомая барыня?. Пушкин, будучи знакомым с Эльканом, догадался, что визитом к нему незнакомой дамы он был обязан проделке Элькана. Только поэтому он принял ее, и имел, как принято сейчас говорить, продолжительную и приятную беседу.

Кстати, Элькан послужил прототипом мошенника и плута Загорецкого в комедии «Горе от ума». А. С. Грибоедова, который тоже был знаком с Эльканом. Впрочем, кто тогда не знал Александра Львовича, который, ложась спать, во сне видел себя в ряду русских знаменитостей.

Двойники были и у других известных писателей. Опишу случай, произошедший с М. Горьким, когда тот совершал поездку по Италии. Это было летом 1913 года. Горький увидел на стене дома одного итальянского города афишу: «Сегодня пьеса „На дне“ идет под режиссурой автора». Горький был настолько заинтригован, что сделал остановку в этом городе, не долго думая, купил билет на спектакль. После первого акта на вызов публики вышел «М. Горький» в косоворотке и стал раскланиваться. Изумленный русский писатель отправился за кулисы, чтобы познакомиться со своим двойником. Тот, не слишком смущаясь, признался, что гримироваться под разных писателей стало потребностью души, можно сказать, его специальностью. Он привык принимать не только аплодисменты, но нередко и гонорары. Горький посмеялся, но отметил большую схожесть с ним «Лже-Горького».

Множество двойников было у А. П. Чехова. Однажды один из таких двойников Чехова, ехавший на пароходе по Волге, напился и начал буянить. Долго не могли угомонить дебошира, старались, как можно деликатнее с ним обходиться – все же… известный писатель. Газета по этому поводу писала, что на том же пароходе находился и настоящий писатель Чехов, с любопытством наблюдавший всю эту историю.

Когда Чехову показали эту заметку, он долго смеялся. Дело, оказывается, было в том, что Чехов вообще не ехал на том пароходе. И второй Чехов, о котором говорилось в заметке, тоже был его двойник.

Не всегда двойник щадит достоинство того, роль которого он играет. И настоящему, известному, почитаемому многими, достается не по заслугам его.

Так, однажды к Чехову пришло письмо со станции Тихорецкой от железнодорожного служащего следующего содержания: «Милостивый государь, Антон Петрович! Когда вы возвратите взятые тогда-то у меня деньги!..» Чехов недоуменно ворочал в руках конверт, думая: «Отвечать на него, или не отвечать?» Следует сказать, что двойник Чехова не только обманул железнодорожника, умыкнув у него деньги, но он еще изменил и отчество настоящего Чехова.

Не повезло магу

Когда приходится иметь дело с весьма удаленными во времени историческими событиями, приходится думать и о том, какое имело место вмешательство в них двойника, значимого в историческом плане лица?

События, описываемые мною ниже, произошли в VI веке до нашей эры. Происходили они на территории древней Персии, бывшей в то время могучим и богатым государством. Правил этим обширным государством Кир. Славный был государь и «ласковый». Скажем, проштрафился царедворец, нужно его наказать. Царь приказывает отрезать ему уши, чтобы тот лучше слушал своего государя. Наказание по тем временам малое, соответствующее современному – «поставить на вид!» Такому наказанию как-то подвергся и маг царя Кира по имени Гаумата. Называю имя мага, как, впрочем, и наказание, определенное ему потому, что они играют большую роль в событиях того времени. Было у Кира два сына: Бардия и Камбис. Бардия был чуть моложе, и, понимая, что на пути к престолу ближе находится старший брат Камбис, не стремился к познанию дел государственных, не слишком любил и военные игры, часто уединялся, занимаясь науками, в том числе и любовными. Наука требовала наставника умного, знающего, и терпеливого. Таким в окружении Кира был маг, упомянутый выше, Гаумата. С этим Гауматой царевич Бардия проводил большую часть своего времени, присутствуя только на тех церемониях, где его присутствие было строго обязательным. Все придворные считали младшего царевича несколько странным, поскольку он еще был и добрым по отношению к слугам. Старший царевич Камбис, напротив, был нрава крутого, злого, мстительного. Но эти качества, хотя и хорошо были замечаемыми, но своего развития пока не получали. Мешал барьер между царевичем и реальной властью, олицетворяемой самим Киром. Но вот пришла разрушительница спокойствия и отобрала жизнь у правящего царя.

Не радость, злость рождает власть,И добрый превращается в тирана,Растет, как снежный ком, желанийстрасть,И пресыщенье наступает рано.А от него совсем рецептов нет,Один спасенье ищет в войнах,С соседями воюет много лет,Повсюду льется кровь, и мир похожна бойню.Другой устал от оргий и утех,И до любви душе его нет делаНе будит по утрам здоровый детскийСмех.Монарха тело к чувствам охладело.И расставаться с властью силы нет,Проклятая, по шею засосала.А подданным его всегда покоя нет,И чтоб ни делали, владыке мало.Не дремлют и другие, власть любя;Чуть только брешь, к ней тянут руки,Как воронье, на павшего слетят!А что народ? Как прежде – терпит муки.И каждый по себе готов оставить следНа скалах, в мраморе, металле,Чтоб сохранить на много-много лет,Деяния его потомки прочитали.

После траурных церемоний царскую корону возложили на голову Камбиса. Новый царь первым делом решил избавить себя от возможного конкурента – родного брата. Преданный Камбису человек по имени Гист получил от царя приказ тайно, чтобы никто об этом не узнал, не проведал, убить Бардию. Для этого была использована темная ночь, ее вторая половина, когда даже стража позволяет себе сомкнуть веки. Действительно, убийство прошло никем незамеченным, чему способствовала сама замкнутость жизни царевича. Никто не кинулся его разыскивать, так как привыкли к его долгим отлучкам. Теперь ничто не могло мешать действовать новому царю. Натура Камбиса требовала особой широты действий, которые он и развернул в виде войны против Египта. В короткое время Египет был завоеван им. Еще никогда египтянам не приходилось видеть такой жестокости.

Ну, что поделать, мир такой —Жестокостью величье утверждают,Египет поражен был ужасом, тоской,Людей казнят, их храмы разрушают.

Времена те добротой вообще не славились. Что творили завоеватели того времени, можно судить по надписям, оставленным царями ассирийскими. Скажем, царь Тиглатпаласар Первый пишет об уничтожении одного из вражеских городов следующее: «Он прошел этот путь за три дня. С восходом солнца, когда их земля раскалялась, он вспарывал беременным животы, он протыкал тела слабым. Сильным он перерубал шеи». Как видите, о себе царь ведет повествование от третьего лица. Ашшурнасирпал делает клинописью запись уже от первого лица: «Я содрал с них живых кожу. Их кожей я покрыл столбы; одних пригвоздил я к стене, других посадил на кол и велел расставить вокруг столбов… Главарям и царским начальникам я отрубил конечности…» Ашшурбанапал, последний великий царь Ассирии, знаток письменности и основатель огромной библиотеки, иными словами, царь просвещенный, хвастался: «Я сжег три тысячи пленных. Никого из них не оставил я живым, чтобы не оказались они заложниками… Я вырвал языки тех воинов, нахальные уста которых говорили дерзости против Ашшура, моего бога, и которые задумали против меня злое… Остальных людей живьем принес я в жертву. Их изрубленные тела я скормил собакам, свиньям и волкам…» Мало письменных источников, поскольку грамотных людей было мало, а для неграмотных цари оставляли наскальные изображения величия своих деяний. Например, на рельефах из Ниневии изображены пытаемые пленники, через губы которых протянута веревка. Один конец вождь держит в руке и в то же время копьем выкалывает пленникам глаза. Ну, чем не милое занятие повелителя, «царя царей», как они привыкли себя величать в те времена!

Так что же происходило в Египте, во время покорения его Камбисом, если хроника тех времен объявляет действия его особенно жестокими? Бессмысленная, тупая злоба персидского царя свалилась на головы покоренных египтян. Разрушались египетские храмы. Жилища простых египтян превращались в руины и прах. Жирели крокодилы, объедаясь сбрасываемыми в реку и мертвыми, и живыми телами. А сколько жрецов и сановников приняли смерть, будучи посаженными на кол?.. И этого Камбису показалось мало, он приказал уничтожать священных животных Египта. Чаша терпения богов, наверное, истощилась, когда уни увидели смерть посвященных им животных… И мертвый Бардия вдруг воскрес! Об этом, в самый разгар упоения разрушениями и смертью, сообщил из Персии прибывший гонец с приказом: «Отныне все должны повиноваться не Камбису сыну Кира, а Бардии сыну Кира» Взбешенный Камбис приказал тут же казнить гонца. Затем приказал явиться к нему Гисту. Свирепо глядя на павшего ему в ноги исполнителя его, царских замыслов, Камбис произнес, шипя, но так, чтобы никто другой не расслышал его слов: «Как ты посмел не выполнить моего приказа убить Бардию?» Гист, мелко трясясь всем телом от страха, клялся всем святым для него, в том числе и именем верховного бога Ахурамазда, в том, что он неукоснительно выполнил тогда приказ Камбиса. Убийство Бардии произошло никем не замеченным, Он сам лично вынес тело за пределы дворца и глубоко зарыл в землю, чтобы его не могли выкопать голодные собаки. Камбис поверил слуге своему, но задумался: «О смерти Бардии знает он, да Гист. Для всех вельмож и чиновников Персии Бардия остается живым, а это делает того, кто прикинулся Бардией, слишком опасным для меня, Камбиса! Ждать нечего! Нужно собирать войска и возвращаться в Пишиявода у горы Аркадриш, что в Персии.

Над Фивами – кровавая заря,И дышат жаром ветры из пустыни.Печать проклятья на лице царя,И рвется нить судьбы его незримо.Оседлан конь, готовый сесть Камбис,Рабу он ставит ногу на плечо,Раб привстает, нога скользнула вниз,И рана страшная нанесена мечом.Бог охранял царя от копий, стрел,Враги его в боях не поразили,Все просто, на коня так неудачно сел…Глаза закрылись, покидают силы.

Действительно все так просто произошло. Царь и не торопился, вроде бы? На сборы ушло несколько дней. Но вот войска построены. Царь садится на коня, раб, склонившись до земли, подставляет под ногу царя спину, а затем плечо, потом все происходит так, как написано в стихотворении. Меч царя глубоко вонзается в его же ногу. Рана оказывается настолько глубокой, а врачебная помощь такой неумелой, что Камбис на глазах у всего войска умирает.

Таким образом, кто-то, принявший имя убитого Бардии, становится полновластным царем. Случилось это в месяце виякне 14 числа (11 марта 522 года до нашей эры) Одна за другой все области обширной державы объявили о своей покорности новому царю – Бардии. Армия стала под его знамена. Потому что не было в стране другого человека, который был бы сыном «царя царей» и в силу этого владыкой над персами.

Армия покидала опустошенные египетские Фивы, отправляясь домой. Египет свободно вздохнул с уходом персов. Повсюду закипели восстановительные работы. Слава богам, что персы еще не разрушили египетские ирригационные системы, и можно было надеяться на получение урожая, достаточного, чтобы прокормить оставшееся в живых население.

Отягощенная награбленным, персидская армия растянулась длинной змеей по пыльным дорогам востока, постоянно отражая нападение летучих небольших отрядов лихих наездников, пытающихся поживиться добром персидских обозов. Иногда персы сами провоцировали сопротивление себе попытками ограбления на пути своем городов и селений. Но вот, наконец, и дом родной. Родные и близкие воинов с радостью встречали возвратившихся живыми сынов и отцов своих. Общего народного ликования не было, поскольку царь не встречал своих военачальников, как это происходило прежде. Только несколько ближайших царских сановников выслушали донесения вернувшихся военачальников и отдали приказ поместить в царскую сокровищницу награбленное золото и серебро.

Прошло полгода… Город продолжал строиться и украшаться. Изящные мраморные лестницы, обрамленные белоснежными колоннами террасы, крылатые быки-колоссы Двуречья у входа в великий храм бога Ахурмазда. Замечательные капители колонн, украшенные фигурами быков и единорогов. Крылатые быки с человеческими головами, изваяния львов и змей красивейшего царского дворца. На базарах и дорогах царства все славили имя нового царя. На три года он освободил своих подданных от налогов и от тягот военной службы. Но, как ни странно, появились и недовольные этими распоряжениями царя. Пока они искусно скрывали свое недовольство друг от друга. Скрывать его перед государем не приходилось. Прошло полгода, а он так и не появился перед своими царедворцами. Распоряжения те получали через евнухов. Поскольку большую часть своего времени царь проводил в уединенной башне за научной работой, а вечера – в гареме, а это соответствовало характеру поведения Бардии, когда тот был царевичем, уединению царя никто не удивлялся. От царя не потребуешь, у царя спросить не осмелишься… Недовольных можно было разделить примерно на две равные группы. Одни – нуждались в военных действиях, война поила и кормила их, поставляя богатства. Вторая группа напоминала рыб-прилипал, они не могли жить без дарующего взгляда господина, им нужны были постоянные милости, которых добивались, рабски служа. Но господина не было видно, не было его, живительного, как дождь, благосклонного взгляда. При равных возможностях вторая группа, вернее, ее отдельные представители, и проявили большую изобретательность в поисках выхода из создавшегося положения. Встречаясь в помещениях царского дворца, они взглядами, не произнося слов, спрашивали друг друга: «Где царь? Что произошло? Почему он так долго не показывается? Что делать?» Ответ состоял из недоуменного пожатия плечами..

У одного из сановников, наконец-то, зародилась здравая мысль: «А является ли царем Бардия? Может, кто-то иной действует под личиной младшего сына Кира?»

Дальше – больше, мысль пробивалась наружу, ассоциируя таинственность поведения царя с исчезновением мага Гауматы: «Куда исчез кудесник? Почему время его исчезновения совпадает со временем объявления Бардия царем? Не сам ли Гаумата, убрав с пути своего слабовольного ученика, младшего царевича, и, воспользовавшись отсутствием Камбиса, вызывавшего всеобщее недовольство, объявил себя царем? В таком случае все становится на места свои: и образ поведения царя, и характер производимых им государственных преобразований. Чтобы царствовать, необходимо и жесткость и жестокость! Человек, не воспитанный в таком духе, и не может вести себя достойно настоящему царю!» Слишком мягок и добр Бардия для настоящего царя? Что-то тут не то?

Но, как проверить это? С кем мыслями своими поделиться, если их высказать даже шепотом опасно? Понимал сановник, что довериться в таком деле можно только самому близкому, самому преданному человеку. Но, такой преданный человек, должен находиться вблизи царя, в пределах хотя бы зримой видимости его. Таким дорогим и близким человеком была его дочь, Федима, находящаяся в гареме царя и ублажающая его юным телом своим. Но доступ в гарем никому из мужчин, кроме самого царя, невозможен. Остается надеяться на помощь кого-нибудь из евнухов, охраняющих внутренние покои дворца. Как теперь жалел сановник, что не обратил внимания в свое время на такую возможность? Проклятые евнухи никогда не дадут и малой возможности, пусть даже краткого мига, для того, чтобы поговорить с дочерью. Остается одна возможность передать запиской хоть кончик своих мыслей. А для этого следует определить, кто из евнухов более всего подвержен воздействию золота? И сановник придумал, как это сделать. Как-то он сообщил, что им подобраны в наружных покоях дворца деньги, но он не знает, кому они принадлежат? Он готов их вернуть хозяину. Но прежде, чем передать их владельцу, он хотел бы услышать клятвенное подтверждение того этому факту. И нашелся один из евнухов, который истово клялся именем верховного бога, став клятвопреступником, в деталях сообщая сановнику условия, при которых он утерял деньги. Как ни жалко было сановнику расставаться с собственным золотом, но он это сделал. Мало того, мелкими подачками он стал развращать евнуха. Когда, по его мнению, «плод окончательно созрел», он предложил евнуху помочь ему передать записку дочери, обещая оплатить оказанную услугу золотом. Евнуха охватил страх, но этот страх вступил в борьбу с очень заметной, видимой невооруженным взглядом, алчностью. Оба чувства были равны друг другу. Царедворец заметил это по тому, как быстро забегали глаза евнуха. Чтобы усилить действие денег, он убедил евнуха в том, что практически тот ни за что не отвечает, даже при том условии, что эти действия станут известными государю. «И потом, – говорил он успокаивающе, лаская, убаюкивая взглядом своим слушающего, – кто тебя может выдать, если об этой записке будут знать только я и ты? Причем, самое суровое наказание может ждать только меня. Чем может повредить тебе безвинная записка?»

Поколебавшись, и повздыхав, евнух спрятал записку у себя на груди, а золотые – в карман. Дело было сделано, записка отправилась к дочери сановника:

«Федима, – писал царедворец в ней, – действительно ли тот мужчина, которому ты служишь, – сын Кира?»

Через некоторое время он получил ответ, стоивший ему еще пару золотых:

«У нас в гареме один мужчина, других нет. Но я прежде никогда не видела Бардия».

На другой день, зло, бормоча себе что-то под нос, но, позванивая свежими золотыми в кармане, евнух передавал новую записку Федиме. В ней было написано: «Спроси, как бы случайно, об этом Атоссу, первую жену Бардия? Она-то должна хорошо знать своего брата?»

Не удивляйся читатель такой постановке вопроса сановника прошлой Персии. В Древнем Египте, Древней Персии между девушкой и ее братом часто устанавливались брачные отношения, они были узаконены и религией прошлого. Арабский мир унаследовал такие отношения, поэтому, неудивительно, если вы, читая литературу Востока, встретите обращение мужа к жене, начинающиеся словами: «Дочь моего дяди…» Слава Аллаху, хоть в этом случае исключаются брачные отношения между родными братом и сестрой.