Индийская мышеловка

– Ну а тот повар, который жил в Москве, что он говорит о России? – поинтересовался я.

– Россия ему понравилась. Только, говорит, очень холодно. И один раз его избили. – Маркус посмотрел на меня. – Как думаешь, меня тоже изобьют в России?

– О, тебя, думаю, нет. Ты же сколько, два пятнадцать, кажется?

– Ну да, – ответил Маркус.

– Тогда нет, можешь не беспокоиться. Ты слишком крупный, тебя не тронут.

Маркус засмеялся. Он доел тали, забрал тарелки и ушел спать. Ночью он ходит по обзорным площадкам. Говорит, что там великолепные виды ночью. И непередаваемые ощущения! Словом, волшебство, сказочные места! Может, и я как-нибудь с ним схожу. Дорога, правда, горная, надо спускаться вниз по гигантским корням деревьев и по камням, а я и днем-то там спотыкаюсь, а уж ночью… Плюс гауры – про них тоже не стоит забывать!

Маркус вошел в дом, и через некоторое время из трубы повалил дым. Печь в доме Маркуса почти все время пожирает дрова. Он любит тепло, хоть и ходит в этой тонкой набедренной повязке дхоти, как индиец. Может, под дхоти у него шерстяные шорты? Кто знает, кто знает…

А дрова, между прочим, не бесплатные: двести рупий за небольшую вязанку! Для меня это дороговато. Очень уж быстро они заканчиваются. Ну а собирать самому – нельзя, таков уговор с хозяевами. Таков уговор! Хочешь собирать дрова – иди в глубь леса. А до леса не так уж и близко, учитывая, какая дорога… и там полно диких зверей. Опять же гауры… Вот около города Y все леса исхожены трекерами – там уже ни на кого не наткнешься, а здесь – запросто. Наверняка в глубине леса сплошные змеи…

Темнеет в деревне X рано, часам к семи – хоть глаз коли, никаких огней вокруг, только свет луны и сфера долины далеко внизу. Ну да, конечно, конечно, на деревянном косом столбе, перед самым домом, есть лампочка. Вот только толку от нее мало: она освещает лишь небольшую полянку, где я жгу костер, и притом подло слепит мне глаза. Ты как бы на виду у всех тех, кто бродит в темноте по склону… Они тебя видят, а ты не видишь ничего дальше двух-трех метров. Поэтому я редко ее зажигаю. «Безопасность прежде всего!» – вот мой рыцарский девиз.

* * *

День потихоньку уползал куда-то за горы, облака стали рассеиваться. Темнело. Небо над горами распадалось на множество слоев: белое, светло-голубое, голубое, синее, темно-синее, оранжевое, желто-оранжевое, желтое, снова голубое вперемешку с белым… Множество оттенков в каждой из полос на горизонте. Горы в тени: плоская, двухмерная чернота гор под цветастыми небесами. Трепет и дыхание. Больше ничего. Я не могу передать, насколько это было пронизывающе и чисто. Просто вспомните самый красивый закат, почувствуйте трепет, и даже если вы настоящий подонок или, как сейчас модно, циник и душная сволочь, то все равно, я уверен, вы почувствуете, что не всё в этом мире сплошная грязь, а только лишь подавляющее большинство прямоходящих (и то не по своей воле).

Я, как и в любой другой вечер, развел костер и стал готовить ужин. Ужин – это главное развлечение здесь. И вот, гончая тут как тут, вертит тощим хвостом и вытянутой мордой. Проголодалась моя любимая сука!

– Картошку будешь? Тебе с овощами или так? С овощами? Ну держи.

Она уплетает и дает себя погладить по голове. У этой гончей настоящая осиная талия и сильная грудная клетка. Она двухцветная: черная и белая.

– Крекеры с авокадо будешь? Нет? Ну как хочешь, а мне нравится. Это даже лучше, чем крекеры со сливочным маслом. Да ты, должно быть, никогда и не пробовала сливочного масла. Бедное животное! У них тут в лучшем случае паршивенький маргарин, и то редко где найдешь.

– Уже с собаками разговариваешь? – появился вдруг из темноты Сема.

Он без фонаря… почему-то. Прогулка без фонаря здесь запросто может стать последней.

– Это умная собака, она умнее многих моих знакомых. С ней приятно общаться.

– Да-а, – покачал он головой и хитро улыбнулся.

– У тебя еще остались биди? – спросил я.

– Да, конечно, – полез он в карман коричневой конопляной куртки.

Сема тоже хиппует, как и Маркус. Он не бреется, ходит весь растрепанный в своей мешковатой одежде из конопли и кожаных сандалиях. Тут вообще все хиппуют!

– У Маркуса украли траву.

– Как украли? Всю? – заволновался Семен.

– Нет, нет, не всю. Но большую ее часть…

– А кто украл? Когда? Как это произошло? – не успокаивался он.

– О, я не знаю. Он не запер дверь, и трава пропала. Возможно, это индийские туристы. Они вчера с ним полночи костер жгли. Но я наверняка не знаю.

– Нельзя доверять индийским туристам! – воскликнул Сема и затянулся биди.

– Да я знаю, я это уже тысячу лет назад понял. Ты лучше Маркусу это объясни.

Гончая слопала свой ужин, дала себя погладить и убежала в сторону кафе. Кафе находится почти на самом верху. Там, возле кафе, заканчивается дорога, ведущая из города Y, и начинаются две тропы, по которым можно передвигаться исключительно пешком (само собой, периодически спотыкаясь!). В первый же день, когда мы с Кристиной только приехали сюда, я упал и порезал руку о какую-то ржавую железяку в самом начале тропы, ведущей к моему домику. Упал и возрадовался, что перед отъездом все-таки не поленился сделать прививки!

У кафе с самого раннего утра и до самого позднего вечера торчат таксисты на своих индийских внедорожниках наподобие УАЗ и седанах наподобие ГАЗ-21. Тут горы и прохлада, так что никаких тебе дешевых рикш – только такси. Таксисты – как и местные домовладельцы – не торгуются! Они лучше целый месяц простоят без работы, чем скинут хоть сто, хоть пятьдесят рупий.

Такси привозит туристов прямо к кафе. Туристы бросают там свои гигантские рюкзаки и идут искать жилье. Потом, найдя себе какой-нибудь домик-развалюху, возвращаются, охая и ахая от великолепных видов деревушки X, говорят друг другу: «Итс эмэйзен… оу йеа, еа… оау… итс эмэйзен!.. Этой деревни нет в Lonely planet, мы великие путешественники! Забрались в такое экзотическое местечко! В моей стране я самый смелый путешественник… да, да!..» – «Определенно, во всей Италии не сыскать такого матерого путешественника, как ты, дорогой Помпео…» Они обедают фалафелем, пиццей, лапшой с курицей или еще чем, кормят мою гончую объедками и расходятся по своим домикам.

Я знаю, в кафе гончую неплохо подкармливают. Может, даже лучше, чем я. Но гончая все равно – да, я в этом уверен и уверенность моя непоколебима! – любит меня больше, чем этих глупых богатеев из развитых стран!

На прошлой неделе я застукал гончую за поеданием фалафеля на лужайке перед кафе, продажная она все-таки шкура! Мне показалось… нет, я был просто уверен, что ей стало неудобно! Но я решил не смущать ее, просто купил в магазинчике, рядом с кафе, неспелые помидоры – других здесь не купишь – и ушел к себе. Ну ничего, ничего страшного не произошло. Оно и ясно: я уеду, а гончей тут еще жить. Ей надо налаживать связи. Понимаете? Куда в наше время без связей?! Да никуда в наше время без связей! Даже собака это понимает.

Ну, я стал лопать свой скромный ужин прямо со сковороды. А Сема не стал ничего лопать, он замечательно поужинал в кафе. Мне вот не нравится в этом кафе, там слишком уж шумно. Это для меня чересчур! Все туристы знакомятся и обсуждают свои маршруты, хвалят друг друга, подбадривают, громко смеются, изучают свои толстенные Lonely planet. Они без этой книги – ни шагу не сделают. Все должно быть проверено и одобрено! А если сделают хотя бы шаг, то это уже целая история, которую они еще внукам будут рассказывать! Как же эти люди обожают преувеличивать!

Ну так вот, лопаю я, значит, со сковороды свой великолепный ужин, а Сема лопает крекеры с авокадо, курит биди и все пытается выведать, когда я отсюда свалю.

– А куда, Уильям, ты дальше поедешь? – и улыбается; улыбка в свете костра еще хитрее.

– Хм… не знаю, Семен, не знаю! Может, обратно в Гоа… или в Гокарну. Или, может быть, на север, в Раджастан. Хотя нет, на север я поеду позже… по пути в Непал.

– Да, да, ну и когда же? – лыбится он.

– Не сейчас, я еще не отдохнул… Мне пока что и здесь неплохо.

– Ну да, ну да, здесь неплохо в самом деле, – кивает Сема и греет у костра свои ладони.

С Семой я словно уже сто лет знаком, он вылитый один мой знакомый. У него те же повадки. Этот мой знакомый всегда был спортивным парнем: играл в футбол, ненавидел евреев, ходил на футбольные матчи – в общем, обычный молодой человек из спального района. Он только на свое восемнадцатилетие узнал, что сам наполовину еврей… и тогда сразу перестал говорить о евреях. Вообще перестал! Он просто запутался. Теперь он не знал, куда ему приткнуться и во что верить. Он же не мог обвинять самого себя! Значит, евреи не виноваты! Ни в чем! Так-с, что у нас получается: если во всем виноваты не евреи, то тогда кто? Неясно… совершенно неясно! Может быть, арабы?.. Неясно, нет, непонятно… Ему нужно было время! Ну а к двадцати пяти он стал носить всякие иудейские штучки, съездил в Иерусалим, и у него даже акцент появился. И теперь я каждый раз удивляюсь, когда вспоминаю, что раньше у него никакого акцента не было. Он искал себя – он нашел себя! Вот и вся идеология! Красивый урок, ничего не скажешь.

Сема оставил мне сверток с биди и ушел к себе. В свою конуру на втором этаже. И тоже без печки! Ну, зато у него есть деревянный балкон, и он повесил там гамак, в котором и дрыхнет дни напролет. Я бы тоже хотел гамак, да вот только негде его повесить. Слишком редко растут деревья на этом склоне.

Я выкурил еще одну биди, помыл сковородку в ледяной воде и пошел в дом. Рук я уже почти не чувствовал.

Уселся на стул, открыл дневник, засунул руки под задницу – для тепла и стал перечитывать написанное…

От биди у меня закружилась голова, и я отвел взгляд на оранжевую стену – всю в белых разводах. Эти оранжевые стены вечно пачкают мне одежду, когда я забываю, что нельзя к ним прислоняться. Сейчас разводы медленно плыли по стене… к зеленой раме окна, к замызганной коричневой занавеске. Возле голой тусклой лампочки, торчащей из стены сразу над дверью, они плыли чуть быстрее… Красивый все-таки домик.

Из-за головокружения я решил выйти обратно на воздух. Взял плед, сложил его вчетверо и бросил на бетонное крыльцо, на верхнюю ступеньку. Глубоко вздохнул, заварил чаю и сел разглядывать темноту.

Облака вновь стали подползать к моему дому. Костер мало-помалу потухал, угли сверкали среди крупных камней. Я взял тряпку и затащил несколько горячих камней в дом, а затем вернулся сидеть на крыльцо.

В темноте, ниже по склону, где в земле вырыта яма для мусора, послышался шорох. Ну все ясно, гости пожаловали! Я взял светодиодный фонарь и стал светить в сторону помойки. Из тьмы – из-за тумана свет фонаря лишь слабо вырисовывал очертания громадных туш – на меня уставились три пары зеленых светящихся глаз. Не знай я, что это гауры пришли пощипать травки да порыться в мусоре, – точно бы описался. Раньше я не знал, что в свете фонаря их глаза сверкают зеленым.

Я погасил фонарь, закурил биди (но, почувствовав новый прилив тошноты, погасил и биди) и стал прислушиваться. Быки шарились возле помойки. Без фонаря их совершенно не было видно. Туман подползал прямо к моим ногам; я был готов, если что, рвануть в дом… в два прыжка!

Пару минут гауры торчали у помойки, не привлекая особого внимания – у нас, что называется, пакт о ненападении! – затем издалека послышался лай собак (у них-то нет пакта), а потом и голоса людей. Там, за кустами, на тропе, которая ведет с самого верха, от самого кафе, начал мелькать свет фонарей. Свет приближался, голоса людей и лай собак усиливались. Все вместе они вломились на мой склон и начали лаять и улюлюкать. Послышался шум: какой-то хруст и тяжелый топот копыт. Судя по шуму, гауры бежали вниз по склону, мимо дома Маркуса, а собаки не давали им опомниться. Интересно, а моя гончая тоже была среди них? Кто знает, кто знает…

Некоторое время спустя пришел Маркус и рассказал, что быки ни с того ни с сего вышли из леса и стали бродить по всей деревне. Говорят, их было десятка полтора. Маркус их сам не видел, ему рассказали местные. Какой-то турист наткнулся на гаура прямо на дороге и тотчас поднял панику. Обычно-то быки пасутся в окрестностях, а в саму деревню редко захаживают. Особенно в таких количествах.

– Да они уже недели три каждый вечер приходят, – объясняю я Маркусу.

– Ты уверен? Как правило, они сторонятся людей.

– Они у этой помойки каждый вечер ошиваются. Точно тебе говорю! А ночью и на моем крыльце. Мне даже в туалет из-за них бывает не выйти. Ты вот видел, что за туалетом творится?

– Нет, – мотнул он головой, – а что там?

– Да там у них свой собственный туалет! И не хуже моего будет!

Маркус рассмеялся. Опасность быть растоптанным гаурами – единственный существенный минус пребывания здесь. (Это я тогда так думал. О, наивность! О, юный глупый Страхов! Что стало с этим мальцом? Нет его больше нигде!)

Маркус достал портсигар с самокрутками и раскурил косяк. Мы покурили немного и посмеялись над тем, что Маркус на самом деле верит в Шиву и других. Он рассказал мне про своего мудрейшего гуру и про его ашрам.

– Маркус, у тебя случалось несчастье в жизни? – спросил я в лоб некоторое время спустя.

– Э… – замялся Маркус. – А почему ты спрашиваешь? – спросил он вполне серьезно, ведь его уже отпустило.

– Просто мне кажется, что туристы, кто заигрывает с индуизмом, – у них случалось несчастье в жизни.

– Может быть, может быть… – пробормотал он.

Он замолчал, и мне стало ясно, что несчастье в его жизни – было. Я не стал его дальше мучить. Ну что ж, я не хотел его обидеть, просто забыл, как надо общаться с людьми. Этот навык легко утрачивается в таких местах, как это.

– А у тебя было несчастье в жизни? – спросил Маркус минуту спустя.

– У меня – было, – ответил я.

Когда умерла Ника, я сильно себя мучил, много размышлял… А потом принял это. Ну умерла она, что тут поделаешь?! Все умрут рано или поздно. Даже самые живые из нас – и те умерли. Вот Джеймс Дин, например, тоже умер. А кто бы мог поверить?! До сих пор никто из моих знакомых не может поверить! У кого ни спроси, верят ли они, что Джеймс Дин умер, – все, все, как один, недоверчиво хмурят брови и спрашивают: «Ты это к чему, Страхов?»

А вообще, конечно, не так уж и трудно понять, почему люди ударяются в ту или иную религию. В двух словах: так проще жить! Ведь если ты веришь в Бога или в богов, то в жизни есть смысл. Тогда все не зря! Тогда твое любимое существо не пропало бесследно (в никуда… В никуда! Черт, страшное дело…), и ты тоже не пропадешь. И тогда можно не беспокоиться, что тратишь впустую эту – земную – жизнь, ведь потом будет лучше. А если ты ошибаешься и Бога нет, то ты все равно никогда об этом не узнаешь. Ты в любом случае в выигрыше! Верный, как говорится, вариант! Так-с… Остается только выбрать религию поприятней (Шива, например, коноплю любит и лингамы уважает)… Что ж, это нормально – стараться обезопасить свой разум. Самообман – не всегда такая уж тошнотворная вещь. А иногда, в умеренных количествах, даже полезная вещь! Если подойти к вопросу с умом. Главное – знать меру!

Конечно, все это не ново, все это, может быть, даже банально! Пусть, пусть так, смейтесь, если хотите; держитесь за животики и катайтесь по полу – ваше право. Мне, знаете ли, тоже иногда бывает смешно! Мой любимый комедийный актер – Хамфри Богарт…

И все-таки необходимо напомнить о привлекательности пути наименьшего сопротивления хотя бы себе самому, чтобы понять наконец, как адекватный (как минимум на первый взгляд) человек попадает в лапы так называемых мудрецов!

Так вот, шутки, как говорится, в сторону! Главный прикол заключается в том, что люди, у которых случилось несчастье, теряют здесь чувство меры! Они с легким сердцем отвергают критическое мышление! Ведутся на сказки жадных до долларов гуру. За хорошее пожертвование они – эти бизнес-гуру, эти джет-гуру – заставят тебя в кого угодно поверить. А ты с радостью начнешь постигать «новое». Впитаешь сладостный нектар индийских софизмов! И все, соответственно, в выигрыше… на первый взгляд. У них – твои доллары, а у тебя – «просветление»! У них – коммерчески успешный ашрам, а у тебя – смысл жизни! Но надолго ли?! Ну ладно, ладно, про всяческих «мудрецов» тут и болтать-то особо не стоит. Это и дураку ясно. Так что не будем, не будем! Мы ведь с вами вроде бы не дураки, так ведь? Надеюсь, что не дураки.

Ну а про браминов – про них можно и поговорить чуточку. Они ведь не какая-то там новоиспеченная, рассчитанная на простаков с пачками долларов секта, а, так сказать, истинное духовенство! Элита индийского общества! Наставники и учителя! Ну вот, давайте немного о браминах поговорим. Давно пора. Слушайте мою не в меру пространную историю! Да пребудет с нами Шива, черт побери!

* * *

Мы приехали в священный город Пушкар рано утром, часов, вероятнее всего, в пять. Все было еще закрыто, ни души на улице. Даже коров нигде не было. Ну вышли мы, значит, из автобуса и пошли искать гестхаус поприличнее. Надо сказать, Пушкар – одна из важнейших святынь для индуистов. Царь всех мест паломничества! Ни мяса, ни алкоголя в городе не найти. Совершенно и точно! Это уже кое о чем нам говорит…

Так вот, было еще очень холодно, и мы сильно замерзли. Ну а Кристина так вообще была простужена, только и делала, что чихала.

Убивая время в прогулке по безлюдному в такой час городу, у одного из гхат мы встретили мужичка лет пятидесяти. Мужичок приветствовал нас, он преградил нам путь и стал улыбаться добрейшей улыбкой индийского священнослужителя. Сказал, что мы счастливчики, ведь сегодня великий праздник! А он самый настоящий брамин! И кивнул для убедительности.

Несмотря на мои мирные протесты, брамин все-таки всучил нам по цветку розового шиповника и стал спускаться по ступеням вниз, к священному озеру. Он приглашал нас с собой, подзывал рукой, был до невозможности ласков. Но нет, нет, мы вежливо и многократно отказывались. Я не хотел идти – надо было снимать обувь, а каменные ступени промерзли за ночь.

Мы в последний раз вежливо извинились и решили уйти. Но не тут-то было! Брамин резво взобрался по ступенькам и никак не хотел нас отпускать. Он начал рассказывать про чудный отель с великолепными видами и грошовыми ценами. Он предложил подождать здесь, около одного из гхат, пока не откроется отель. В городе, мол, ночью вы никуда не заселитесь, дорогие мои, любезнейшие друзья туристы! Я ваш друг! Надо подождать всего лишь часок-другой.

Ну фиг с ним, подождем… А он заладил: праздник, это праздник, что же вы! Не хотите проводить ритуал? Это же неуважение! Карма, обычаи… Уж будьте любезны! Вы же в Индии! Соблюдайте обычаи! Нужно следовать за ним, нужно провести ритуал! Это же настоящая пуджа! Он потирал свое пузо, дружелюбно улыбался и подзывал меня рукой, предлагая спуститься к воде. О, он действительно вызывал доверие! Само дружелюбие!

Он позаботится о нас, он духовное лицо, святой человек! Ему можно доверять. Не стоит бояться! Это все наш добрый друг брамин сказал. Я не фантазирую, просто первые месяцы в Индии я все записывал в блокнот.

Он уже надоел Кристине, и она уломала меня поддаться на уговоры и совершить наконец пуджу. Фигли, как говорится! Сделал и забыл! Ну положено так положено, потерплю немного, померзну босиком. Может быть, даже не простужусь.

Я скинул кеды и пошел за брамином. «Какой приятный навязчивый индиец, – подумалось мне, – но все это плохо кончится, как и всегда плохо…»

Мы спустились к священному озеру, присели на корточки, как гопники, и тут он мне говорит, мол, повторяй за мной, дорогой друг. Ну я повторяю за моим дорогим другом… Мы с моим другом брамином омыли ладони водой из священного озера и стали просить у Шивы, Вишну и Ганеши, чтобы у моей семьи все было хорошо и благополучно. Мы пустили цветки розового шиповника в воды священного озера Пушкар, брамин опустил пальцы в чашу с какой-то маслянистой желтой жижей и нарисовал мне на лбу тилаку. Пуджа была окончена.

Брамин выпрямился, кивнул мне с добрейшей улыбкой на своем благородном лице и попросил сделать небольшое такое пожертвование. Так, пустяки, это совсем не много для такого богатея, как я. Короче говоря, триста рупий для Ганеши, шестьсот для Вишну, ну и, само собой разумеется, тысячу рупий для Шивы. Итого: одна тысяча девятьсот рупий (сорок долларов США). Если что – у него есть сдача! «Ноу проблем, ноу проблем…»

Хм… Я сказал ему, что все это довольно странно. «Вспомните, – напомнил ему я, – изначально я упорно отказывался от пуджи». Ну да, ну да, я всегда сама вежливость и осторожность! Это моя принципиальная жизненная позиция!

– Нет, – повторил я для убедительности, – я не готов сделать пожертвование, извините, дорогой друг.

На секунду я отвел взгляд на цветки шиповника в воде – они уплывали от нас, – а когда снова посмотрел на моего друга брамина, то не узнал его. Никакой улыбки на его лице уже не было, в глазах не осталось и капельки доброты, ее полностью вытеснило негодование. Он не привык получать отказы! Он – представитель высшей касты, а я, иностранец – представитель низшей! Да как я посмел?! Кем себя возомнил?! Да я же должен быть горд и счастлив, что такой великий и святой человек, как он, требует у меня паршивые сорок баксов! Что я за жмот такой?!

С полминуты он молча мерил меня взглядом… Я встал с корточек и собрался уходить. Брамин тоже встал, он перевязал свою набедренную повязку дхоти, потер седоватую бороду и снова попросил у меня рупии. Ну что значит – попросил, он не попросил, он потребовал!

Я пораскинул немного мозгами и снова вежливо отказал. «Нет, – сказал я ему, – пожертвование – вещь добровольная, знаете ли!» И тут он не выдержал, он разъярился, закричал, что это ужасно, это очень плохо для кармы. Плохо для семьи. И для меня это, в конце концов, тоже очень плохо. Шиве нужны мои рупии! Шива не простит! И Вишну меня покарает, если я не отдам необходимые ему рупии. Ну и, конечно же, Брахма тоже примет во всем этом активное участие. Брахма вообще такое устроит! Это же его город! Город Брахмы! Браминам нужны рупии! Ведь что он, бедный брамин, будет есть, если я не отдам рупии. Он хочет есть рис, хочет есть «дал» и пить кока-колу (ну про кока-колу – это уже отсебятина… извините). А работать ему не положено по статусу. И еще у него полно приятелей, которые тоже не должны работать, а рис они уж очень любят. Они же похудеют, черт побери! Кто будет кормить это святое пузо?! А?

Короче говоря, или я отдаю тысячу девятьсот рупий, или равновесие в мире нарушится. Ох, ох… ох! Ну я же не хотел, чтобы равновесие в мире нарушилось и кто-нибудь пострадал… но все-таки, скрепя сердце, в очередной раз сказал, что не отдам ему свои рупии, и стал подниматься к Кристине – у меня жуть как замерзли ноги.

Брамин кричал мне в спину, что я еще могу исправить положение дел во вселенной, еще не поздно, я могу дать ему тысячу пятьсот рупий, и все будет хорошо, он договорится с Вишну и с Брахмой. Мне сделают скидку! Дадут рассрочку! У него есть полномочия. Он здесь не последний человек. Он святой! Как священник в христианстве…

Потом он кричал про тысячу рупий, про пятьсот рупий… А когда я поднялся наверх и уже почти скрылся у него из виду, брамин стал угрожать мне неприятностями. Мне и всем моим близким – всем, включая домашних животных!

И тут уже не выдержал я, мне стало совсем тошно, и я остановился, замер на месте. Да как ему не стыдно?! Он угрожает моему ручному голубю?! (Бедная однопалая птица прилетала клевать гречу и вареный рис ко мне на окно в городе Санкт-Петербурге… одно время.) Увидев мое замешательство, брамин обрадовался. Перепрыгивая через ступеньки гхата, он, сломя голову устремился ко мне. Он подбежал – его глаза пылали, – он стал радостно кивать, улыбка вновь заиграла на его лице. Он чувствовал приближающуюся победу, ему больше незачем злиться, все снова идет по плану! Он добрейшей души человек, если ему не перечить… Умиротворение – это когда все идет по плану!

Но все-таки я выразил свое неудовольствие, посоветовав священнослужителю подумать о своей карме. О, вот тут-то он окончательно озверел, стал визжать на одном из индийских языков, не знаю уж на каком. Он скакал, как одержимый, и извергал проклятья (я так думаю, что это были проклятья), а мы ушли пить кофе с масалой в только что открывшееся кафе.

На следующий день мы встретили брамина в окружении туристов. О, настоящие смиренные паломники! Они жертвовали ему свои евро, доллары, фунты, канадские доллары, а он – святой человек – радостно благословлял их. И у всех у них были в крайней степени просветленные взгляды. Как у местных коров… Они познали смысл! Не в деньгах счастье!

В общем, что я хотел сказать?! Кое-что хотел. В Индии полно людей, которые бегут от чего-то. Одни бегут от несчастья, другие – от однообразия жизни, что тоже своего рода несчастье. Конечно, есть и иные, те, что просто-напросто идиоты (этих еще дома дрессируют на всяческих тренингах). Ну тут и так все понятно, им лишь бы улыбаться да песни петь о том, что жизнь прекрасна. Им везде хорошо и весело, а когда становится плохо – они вскрывают себе вены (во всяком случае, пытаются). Не жизнь, а праздник! Короче говоря, все они, так или иначе, перебарщивают с самообманом. (Мы не берем в расчет позеров. Этих, конечно же, везде хватает.)