Дранг нах остен по-русски. Обратной дороги нет

После этого еженедельные стрельбы из ружей пополнились новым элементом обязательной программы – два выстрела из пушек. На скорость и меткость. Стреляли пока чугунными снарядами, в виде пустотелой болванки, с двумя медными ободками для фиксации в стволе орудия. Все их приходилось доводить до нужного диаметра на токарном станке, зато порчи стволов не произошло ни единой. На зиму Надежда обещала подумать об изготовлении фугасного снаряда. Для будущих фугасов уже сейчас отливали более тонкостенные болванки. К тому времени, когда убрали урожай и начали собирать запасы на зиму, в мастерской лежали двадцать тонн медных слитков и столько же железных и чугунных отливок. Выплавку чугуна и меди за последний год поставили на постоянную основу, всё увереннее привлекали к этим работам пленных татар. Те, в свою очередь, под присмотром всего одного магаданца, выполняли работу спокойно и уверенно. «Козлов» за год никто в печи не посадил.

Как объяснила Надежда командирам, в принципе зимой можно руду не выплавлять, добытого металла вполне хватит. Но подполковник помнил солдатскую поговорку, мол, запас карман не тянет. Потому объявил кучумовским татарам дембельский аккорд на заготовку руды – железной, медной, свинцовой. И, когда те справились с уроком, торжественно освободил магаданских пленников. Пока кузнец сбивал отполированные до блеска кандалы с ног, татары сгрудились в толпу, растерянно ожидая продолжения. За два года сытой и размеренной жизни, хоть и в плену, многие привыкли к отсутствию хлопот, забот. Как говорят психологи, утратили социальные навыки. Да ещё командиры регулярно капали им на мозги, рассказывая о несуразности татарского бытия и достоинствах магаданцев.

И сами пленники не слепые, насмотрелись за два года всякого, особенно по части вооружения и образа жизни. За два года командиры никого не пороли плёткой, никого не повесили за шею, даже пленников не били. Про то, что за нарушение дисциплины уменьшалась пайка, все давно забыли, нарушителей порядка среди татар не было уже год. А кормили как? Иные ханы не едят мясо каждый день, как пленные у магаданцев, пусть и рыбу, но всё равно два раза в день, в любую погоду. Даже крестьяне у магаданцев живут лучше любого охотника или пастуха в родных улусах. Последние полгода пленники частенько обсуждали свою судьбу, прикидывая, как поступить, если командиры сдержат слово и отпустят их домой. Выходило, что домой лучше не соваться, добираться по Чусовой и по Каме, где бродят восставшие черемисы, страшновато. Татар камские племена хоть и боятся, но при случае зарежут и не моргнут глазом.

Да и в родном улусе ничего хорошего не ждёт. Хозяйство давно забрали баи, а Маметкул может за гибель своего десятника и найти крайних. Обвинит в трусости и повесит, если на кол не посадит. Попробовал бы он сам на магаданские пищали пойти, так не скажешь такое ему в лицо, тогда точно мучительной казни не избежать. Что делать? Так и стояли бывшие пленники напротив острога, обдуваемые прохладным сентябрьским ветерком. У многих на лицах светились незамысловатые ожидания, накормят их последний раз или отпустят голодными? Усмехнувшись легко читаемым мыслям татар, подполковник вышел перед ними на поляну.

– Вы свободны, как я и обещал. Все вы честно трудились и давно искупили свою вину перед магаданцами за нападение на наш острог. Вы можете прямо сейчас уйти домой, мы довезём вас до Чусовой, дадим на дорогу по ножу каждому. Всё так. – Петро внимательно смотрел на татар, некоторые от его слов опустили головы, сдерживая слёзы на глазах. Всё-таки они были молодые парни, многим едва исполнилось двадцать лет. – Но за два года я убедился, что вы честные, правильные люди. А такие нам нужны. Поэтому, от имени всех магаданцев, предлагаю желающим стать нашими воинами, вступить в нашу дружину. На десять лет, после которых вы сможете вернуться в родной улус богатым человеком, если захотите. Плата будет два рубля за год, оружие, одежда и питание магаданские. Думайте, у вас полчаса.

– Мы просим, командир, принять нас в свою дружину. Кроме Касыма и Давлета, они отправятся в родные края, расскажут о нашей судьбе.

Через полчаса давали клятву верности на оружии и крови татары, бывшие пленники.

С Касымом и Давлетом отдельно побеседовали командиры, предложили уговорить молодых воинов на службу магаданцам. Хоть десять джигитов, хоть сто, всех примут на службу магаданцы. В знак того, что Касым и Давлет действительно могут набирать рекрутов, командиры подарили бывшим пленникам свою золотую двухрублёвую монету. Вечером того же дня татары отправились на подаренной лодке вниз по Чусовой. Как говорил Пугачёв у Пушкина, в «Капитанской дочке», «Миловать так миловать!». А давшие клятву верности бывшие пленники ночевать остались на поляне, хоть и прохладно, но на свободе, в тепло привычной тюрьмы никто не вернулся.

Утром новое пополнение, все двадцать восемь бывших татар, а ныне магаданских дружинников, приступили к тренировке, сразу совместно с опытными бойцами. Пробежка, гимнастика, водные процедуры и завтрак. Затем постройка второй казармы, сразу на полсотни человек, как обычно, по периметру обороняемой территории. Через две недели, когда казарма была закончена, огороженный постройками прямоугольник внутреннего двора почти замкнулся. Со всех сторон двор был закрыт плотно стоящими зданиями, без широких окон наружу. В некоторых домах, в частности мастерских, кузнице, конюшне, казармах, имелись обращённые наружу бойницы, и всё. На холодное время все бойницы запирались, но при необходимости позволяли вести огонь из ружей, не менее десяти стволов на каждую сторону прямоугольника. Все бойницы были на высоте от четырёх до пяти метров, не допрыгнешь с разбега. Да и человек в бойницу не пролезет, даже самый худой.

Впрочем, все подходы к строениям отлично простреливались из пушек, как из острога, так и с башни. Незастроенный въезд на территорию закрыли широченными воротами, окованными железом, поверх которых установили два запасных орудия, на небольшие башенки. Срубы для этих башенок заполнили камнем и шихтой для устойчивости, никакая канонада не расшатает. Пока шли эти оборонные работы по окончательной доводке системы безопасности, как выразился Петро, второй командир побывал в Чусовском Городке, привёз новостей да закупил привычный набор продуктов. На этот раз к муке, зерну, маслу, соли и прочим мелочам добавились тридцать пар сапог, тридцать шапок одной модели для новобранцев. Ещё, по случаю, Павел Аркадьевич закупил трофейных овец, пригнанных с низовьев Камы.

Усмирение черемисов сопровождалось, как водится, безудержным грабежом побеждённых. А у тех несчастных кроме овец и брать нечего, с чего бы им бунтовать иначе? Так что овец не только поели, но и на продажу осталось. Учитывая проблемы с кормом, командир купил десяток овец и одного барана, дай бог, их до весны прокормить. Из-за этих овец пришлось второй раз лодки в Чусовской Городок гонять, саму скотину перевозить, да корм для неё. Хотя по нынешнему урожаю картошки собрали едва не пятнадцать тонн, корма для скотины вполне хватит и своего. Той же картошки, например. Её теперь решили всю зиму использовать на еду, на посадку и так хватит, чтобы вдвое большее поле засадить весной.

С посадочными площадями как раз получалось не очень хорошо. Ровное место на поляне всё было уже расчищено, дальше начинались неудобья и крутые склоны. Пока решили вырубать поляну напротив, на другом берегу реки Ярвы, по оценкам крестьян, года на три работы хватит. На будущее хитрые земледельцы намекали командирам, что неплохо бы засеять часть большой поляны в устье Ярвы, на которой стоит вогульское стойбище. Там и места много, и земля чистая, лес валить не надо. Да и пора на Чусовой себя заявить, соглашались командиры. Надо выходить на широкую дорогу, в тайге не отсидеться. Однако в преддверии будущего нападения Маметкула оставляли выход на берега Чусовой после отражения татарского рейда. Здесь, на Ярве, все оборонительные рубежи готовы, а на Чусовой всё начинать сначала.

Людей же, увы, не хватало. Для уверенной обороны уже выстроенного острога людей недостаточно, куда на большее замахиваться. Петро много раз показывал минимально необходимое для обороны острога количество бойцов. На двадцать орудий оптимальное число пушкарей шесть десятков, по три человека на орудие. Да на каждую стену по десятку стрелков из ружей, это сорок бойцов. И два десятка в резерве и замене раненых. Итого, необходимый минимум сто двадцать сильных обученных мужчин. Это лишь для обороны от татарского набега, если вести речь об уверенном доминировании на Чусовой, и двух сотен бойцов будет мало. До похода Ермака оставалось семь-восемь лет, в его войске казаков будет более тысячи. Смахнут походя магаданцев и не заметят. А то и Строгановы специально натравят на конкурентов. Павел знал, что лет через пять-шесть Иван Грозный дарует Строгановым все земли от Камы до Зауралья, до Кучумовых владений.

К этому времени надо успеть стать сильным союзником, либо уходить. Но куда?

Глава 5

– Продолжай, – государь взглянул на замолчавшего Годунова, – что там, в Перми?

– Строгановы доносят, что нынешним летом черемисы бунтовали, многих людишек побили, гостей торговых по Каме имали и грабили дочиста. От реки Белой вверх по Каме до Орёл-городка все русские деревни разорили. Православных душ погубили тысяч пять, а то и более. – Годунов успокоился и продолжал скороговоркой: – Строгановские охотные люди за православных вступились, тех черемисов разбили. Самых отъявленных злодеев казнили, а остальных били батогами да в веру православную привели. Пленных освободили, на своих землях посадили, тобой, государь, жалованных.

– Вот, выжиги, всё к своей пользе обратить сумели. Государству тягота, а купцам прибыток, – прокомментировал Иван Четвёртый, государь всея Руси. – Дальше давай.

– Ещё доносят, что на Чусовой реке, выше Чусовского Городка, поселились третий год немцы, зовутся магаданцами. Устроили свои заводы, добывают руду, льют железо и пушки делают. Торгуют стеклом разным, посудой и большим, аршинной ширины, стеклянным листом для окон. Веры те немцы православной, приезжали в городок, просили священника себе в часовенку, не дали. Нынче опять торговали, расплачиваться стали своей монетой, из золота, каковую монету прикладываю. – Годунов сунул руку в пояс и протянул на ладони золотую монетку с надписью «Два рубля». – Вот магаданская деньга, государь.

– Точно золотая? – Повертел в руках монетку царь.

– Аптекарю давали, проверял. Бает, золотая монета, токмо с примесями, – подтвердил Годунов, едва не щёлкая каблуками.

– В прошлом годе лекари немецкие поселились на Варварке, не из их будут? – вспомнил государь высоких независимых иностранцев, что приходили два года назад просить разрешения на жительство и работу лекарями. Тогда они дарили бутылки из мягкого стекла, дипломы свои показывали, в прозрачную бумагу обёрнутые. – Как они живут, не безобразничают?

– Нет, батюшка, живут скромно, каждую заутреню отстаивают, больных лечат с молитвою. Жалоб от людишек на них не было, – поклонился Годунов. – Зубы рвут хорошо, не чета нашим зубодёрам, порой даже без боли получается.

– Так они тоже магаданцы? – скривил губы Иван Васильевич, он отлично знал, что Годунов месяц назад у немецкого лекаря зубы лечил. Без боли, за большие деньги. После чего свою жену к лекарке отправил иноземной, да так и возит каждую неделю.

– Может и так, государь, – Годунов не знал, сказать правду или нет, как бы не пришлось лекарей в поруб бросать. Однако понимал, что медлить нельзя, и рискнул. – Слышал я, государь, те лекари тоже из царства магаданского, что далеко на востоке, за Камнем, лежит. Но бают, в дороге сюда всё имущество, коней и людишек утопили в реке, сами еле выбрались. Теперь дорогу назад не знают, потому и в Москве просили поселиться. Велишь, я им ту деньгу покажу, чего и скажут.

– Ты вот что… – вспомнил Иван, как сегодня утром ныли его зубы. – Лекаря того, зубного, ко мне позови на завтра. Пусть посмотрит.

После ухода Годунова царь взглянул сквозь маленькие стёкла свинцового переплёта на Москву, не успевшую отстроиться после страшного пожара 1571 года, когда крымское войско во главе с Гиреем захватило, разграбило и сожгло город. Прошли полтора года, а добрая половина московских домов так и стояла в руинах. Защемило сердце от боли и ненависти, от собственного бессилия. Захотелось всё бросить и уехать к себе, в Коломенское, где нет бояр, ненавидящим взглядом сверлящих его спину, где нет предательства. Впрочем, усмехнулся горько Иван про себя, зачем я обманываюсь. И в Коломенском найдёт меня рука предателя, отравят, как маму. Одна надежда на чужаков да на низкородных выскочек вроде Годунова.

Высокий, статный, с роскошной чёрной бородой, магаданский зубной лекарь Алексей удивил русского царя. Не столько спокойной уверенностью и даже не странной одеждой, не похожей на европейских немцев. В Алексее с первых минут чувствовалось мастерство и невольное, скрываемое превосходство над местными и английскими лекарями, пользовавшими государя. Поприветствовав Иоанна, магаданский лекарь широко перекрестился на образа православным манером и поинтересовался, где и когда он будет осматривать государя.

– Здесь, в присутствии выборных бояр, – ответил Годунов, вызвавший для наблюдения самых доверенных государевых слуг.

– Тогда прошу всех не удивляться, под руку не кричать, – Кочнев внимательно посмотрел на присутствующих, остановив взгляд на Иоанне. Тот молча кивнул в знак согласия.

Лекарь подвинул к креслу государя ближайший стул, на котором раскрыл свой баул. Из него вынул налобную повязку с зеркалом, надел себе на голову, чтобы зеркало смотрело в глаза государю. Вынул другие блестящие инструменты, при виде которых присутствующие почему-то вспомнили Малюту Скуратова и его заплечных дел мастеров. Кочнев вынул флягу из мягкого прозрачного стекла, попросил Годунова ему помочь и ополоснул водой из фляги свои руки, протерев их мылом, невероятно душистым. Вытер их своим же рушником и нагнулся над государем. Роста лекарь был высокого, потому и нагнулся, кто иной на цыпочки бы встал.

– Открой рот, государь, и скажи, где болело? – Лекарь неожиданно включил настоящее солнце внутри своего зеркала на лбу. От удивления царь зажмурился и пальцем показал на правую щёку. Присутствующие доверенные бояре лишь охнули, только Годунов остался спокойным, такое он видел, когда лечил свою жену. Лекарь внимательно осмотрел рот Иоанна, помогая себе блестящей пластиной и зеркальцем на палочке. Дважды легонько постучал инструментами по некоторым зубам, вглядываясь в глаза Иоанна. Затем выключил яркий свет у себя в налобном зеркале и положил инструменты.

– Один зуб надо удалять, три других попытаюсь вылечить, боли прекратятся, но не надолго, года два-три.

Иоанн вспомнил, как неделю не мог есть из-за больного зуба, и решился:

– Удаляй, прямо сейчас.

Бояре только охнули в испуге, Алексей же невозмутимо принялся за работу. Но к удивлению всех, вынул не щипцы для зуба, а прозрачную стекляшку с тонкой иголкой. Совершая непонятные действия, лекарь спокойно объяснял государю и остальным их смысл.

– Это шприц, для снятия боли, сейчас я сделаю небольшой укол в десну рядом с зубом, вот так. Теперь надо немного подождать, пока лекарство подействует. Посиди, государь, я пока расскажу, как надо к зубам относиться, чтобы они меньше болели. Болезни зубов часто возникают из-за остатков пищи, которая прилипает к ним после еды и начинает гнить. От неё же и дурной запах изо рта происходит. Ежели после еды споласкивать рот чистой водой, а не вином, зубы будут целее. Ещё хорошо чистить зубы по утрам и вечерам тряпочкой с растёртым мелом, меньше есть сладостей, избегать холодной ключевой воды в жару. И желательно, государь, полоскать рот специальным отваром, чтобы дёсны не болели. Отвар простой, из коры дуба, нужно полоскать рот, пока отвар горячий, тогда польза больше. Коли захочешь, государь, я много о зубах могу рассказать, но вижу, лекарство подействовало.

Тут изумились все присутствующие, когда лекарь молниеносным движением пошевелил возле царского рта рукой, бросил что-то в эмалированную тарелку, только звякнуло. Затем спокойно положил инструменты и принялся мыть руки, подозвав Годунова. Государь сидел с открытым ртом в напряжённом ожидании, когда немец наконец соизволит заняться делом и вырвет больной зуб. Алексей же вытер руки и сказал:

– Рот можешь закрыть, государь, зуб я вырвал, вот он.

Нет, лекарь не ушёл до вечера, пока десна не перестала кровоточить и государь успокоился, не скрывая восхищения работой иностранного лекаря. С того дня осени 7080 года магаданец Алексей стал придворным лекарем русского государя, Иоанна Четвёртого. Поначалу немец лечил только зубы и дёсны государя, но зимой царь простудился, Алексей помог быстро встать на ноги, снять кашель, удручавший Иоанна после всех простуд месяцами. Учитывая, что за полгода лекарь не обратился к царю ни с единой просьбой, государь его приблизил. Удалил со двора английского лекаря, полностью отдав своё здоровье в руки хоть и немца, но человека православного и умелого.

Приглядывали царёвы люди, однако, за магаданцами в оба. Второй немец магаданский оказался коновалом, весьма искусным, в Москве быстро набрал известность. Да и жена Алексея бабьи хвори лечила, где травами, где своими лекарствами, немецкими. Подозревали их в колдовстве, но все исправно ходили в церковь, крестились и лечили с молитвой. Так и прижились немцы в Москве, медленно, с болью, поднимавшейся после набега крымского хана.

Сняли магаданские немцы свободное подворье, выстроенное вблизи царских палат, дорого, конечно, однако удобно. Да и заработок у лекарей к зиме появился, не только царёво жалованье. Коновал брал дорого, но скотину поднимал на ноги всю, за лечение которой брался. Многим отказывал, разводя руками, мол, лекарства свои утопил в реке, а без них не может лечить. Женой у Влада, коновала, сказалась Жанна, сестра Алексея, баба с причудами, но безвредная. Любила рисовать московские улочки, леса и поля. Иным парсуну рисовала, однако после благословения священников. Тоже ходила в церковь, колдовскими наговорами не баловалась, хоть и подсылали к ней бояре дворовых людишек с просьбой навести порчу. Смеялась на такие предложения Жанна, одним словом, с придурью баба.

Наталью же народ быстро признал за свою, баб она пользовала умело: и от простуды, и от живота, от женских болезней. Лечила детей, многих деток спасла, буквально со смертного одра подняла. Народ московский уважал лекарку Наталью, тем паче она за лечение брала по-божески, последнее с родителей не снимала. Да и лечила строго с иконой, с молитвой, а к весне завела себе двух помощниц, из инокинь Девичьего монастыря. Настоятельнице она боли в спине облегчила, та и благословила инокинь на подвиг.

Глава 6

– Надо на север подаваться, к Белому морю, купить у корабелов коч, загрузить его шкурами да махнуть в Амстердам или Копенгаген. Там с одного раза можно озолотиться. – Николай осторожно глотнул горячего настоя девясила, отлично бодрящего напитка. – Знающие люди говорили, за месяц можно легко добраться до Англии из Архангельска. Ну, за два, самое большее.

– Озолотимся, а дальше что? – Петро задумчиво смотрел в окно, на качающиеся по ветру огромные лиственницы. – Для России какая польза? Царю Ивану все деньги отдать? Так после завоевания Сибири Русь сто с лишним лет была богаче всей Европы, вместе взятой, включая американское золото. И что, помогло это нам? Нет, если судьба или господь бог закинули нас в прошлое, надо принести реальную пользу Родине. Наверняка есть решение, только какое?

– Я полагаю, в Европу выходить всё равно нужно, – осторожно начал Павел Аркадьевич, рассматривая лежащую на столе карту Европы, за каковую сейчас те же англичане заплатили бы любые деньги. – Давайте рассуждать логически. Политика ближайшие столетия будет делаться в Европе. Попасть в Европу, минуя Москву, мы можем по двум направлениям. На юг, по Каме в Волгу и далее, в Каспий. Оттуда путь в Европу через Турцию и всё Средиземноморье. Даже если мы проберёмся живыми, нас обдерут как липку, сперва в Казани, затем в Астрахани, остатки заберут турки, и, куда потом идти? С голым задом в Америку плыть?

– С этой стороны, северный путь предпочтительнее, хотя и сложнее, – спокойным голосом продолжал географ. – К Северному Ледовитому океану можно добраться аж тремя способами – по Оби, по Печоре и по Северной Двине. А из океана нам все пути открыты, в любую страну Европы и Америку, нужно лишь построить или купить морской корабль и вооружить его. Обь можно не рассматривать серьёзно, Обская губа часто забита льдом, а нам нужна постоянная навигация. Кроме того, на пути в Обь будут кучумовские отряды, пробиваться придётся с кровью. Остаются Печора и Северная Двина. Сейчас предпочтительнее Северная Двина, по которой можно сплавиться до Холмогор и Архангельска, где заказать морское судно, купить его, или нанять вместе с командой. Не знаю, что предпочтительнее. В устье Печоры никаких поморов нет, морской корабль там придётся строить самим. Сможем ли? Если сможем, то сколько продлится постройка и кто станет капитаном? Кроме того, русские на Печоре лет пятьсот живут, Пустозёрск уже выстроен и устье реки прикрывает. Земли по Печоре русский царь считает своими, поселиться нам там не дадут, не то что корабль построить.

– Через Москву-то почему нельзя в Европу до-ехать? – искренне удивился автомеханик Володя.

– Сейчас идёт Ливонская война с Польшей и Литвой, в Прибалтике Россия воюет практически против всех тамошних мелких князьков и Ливонского ордена, да и Швеция вступила в эту войну, против России, разумеется. Южнее взять, упрёмся в Запорожскую Сечу, ограбят обязательно. Ещё южнее – та же Турция получается. Да и через Москву придётся много по суше добираться, долго, дорого и всё железо с оружием придётся оставлять. Кроме того, оружие вполне могут царские слуги отобрать, под предлогом военных действий.

– Понятно, – мотнул головой Петро, – выбора практически нет, и, мы согласны, начинать нужно с Белого моря. А дальше?

– Не знаю, – развёл руками географ. – Давайте думать вместе.

– Мужчины, – вмешалась в разговор Нина, подруга Павла, давно переселившаяся к нему в комнату. – Мужчины, сделайте перерыв, отведайте солёных рыжиков с картофельным пюре.

– Хорошо, – согласился Петро, – вернёмся к разговору о цели позже. Пока предлагаю сосредоточиться на ближайших задачах – оборона от Маметкула, увеличение нашего гарнизона до двух-трёх сотен бойцов как минимум. Захват инициативы на реке Чусовой и поиск путей к поморам, чтобы нанять или купить океанское судно. Я правильно сказал, согласны?

– Да, – дружно кивнули мужчины, глядя, как Нина заносит тарелки.

Пищу принимали спокойно, вдумчиво, без разговоров и суеты. Соскучились парни по картошке, два года, почитай, не ели, всё мясо да мясо. Сегодня Нина расщедрилась, целый каравай хлеба нарезала к столу, хоть и ржаной, серый хлебушко, но какой ароматный! На самодельных угловатых тарелках из мутного стекла, в небольших розетках, более позднего изготовления, потому гораздо изящнее, лежали дары уральской природы. Красная икра пробойная, мороженая брусника, слабосолёная форель со льда, солёный хариус, маринованные опята. Завершал пиршество утончённого вкуса двухлитровый стеклянный же кувшин с сухим вином из красной рябины.

Производством вина из подмороженной первыми заморозками красной рябины занялся Володя, автомеханик. Человек простой, надёжный и незамысловатый. Рецепт же вина из подмороженной, сладковатой рябины был старым как мир, его ещё Володин дед знал, собирая вместе с внуком по первому снегу алые гроздья в зимнем лесу. Вот внучок его и вспомнил, когда исчезли винные магазины, а сахара не стало совсем. Без сахара, который в перемолотую рябину нужно было всё-таки добавлять, вино вызревало очень кислым, но с градусами. Из него же и уксус делали, отложив пару бутылей до лета, неплохой уксус вышел. Третий год мужское население острога зимовало с напитком Володиного рецепта, с каждым разом увеличивая заготовки красной рябины по осени. В этом году, дополнительно к рябине, экспериментаторы зарядили на брожение малиновой закваской пять ведёрных бутылей с калиной, три бутыли с чёрной смородиной и, по рекомендации биолога Алевтины, две бутыли со сладковатым корнем солодки, перемолотым и залитым водой.

Но истинным украшением стола была бутылка с подсолнечным маслом, двадцать литров которого впервые получили из семян подсолнуха, неплохо размножившегося за два лета. Супротив подсолнечника льняное и конопляное масло у магаданцев абсолютно не котировалось, по привычному для магаданца продукту скучали, пожалуй, больше, чем по хлебу. Или где-то в равной степени как минимум. Всем этим роскошеством, кроме вина, разумеется, заведовала Нина, прочно занявшая в общине место главной хозяйки. Туда она включила обязанности не только шеф-повара, но и кладовщика продуктовой кладовой. Даже при отсутствии запоров на многих дверях все магаданцы спрашивали разрешения Нины на выдачу продуктов. И в обязательном порядке отчитывались перед ней.