При помощи нашего коммутатора были подключены все абоненты форта, была установлена связь с постами наблюдения, штабами, перевязочными пунктами, комендантами. В тыл был проложен только тонкий провод, полевой телефонной связи с воевавшими впереди форта батальонами Альпийского корпуса, 6-го и 11-го Баварских пехотных полков больше не было. Предполье беспрерывно перепахивала французская артиллерия. Вестовой, как и во времена отсутствия любой технической связи, оставался единственным связующим звеном с батальоном и ротой. Наша связь с бригадой и дивизией постоянно обрывалась. Нам приходилось вызывать бригаду и дивизию по телефону из штольни «Орфей», когда зачастую можно было говорить с фортом всего в течение нескольких минут. Мы попытались впервые установить здесь на важнейшем участке у Дуомона беспроволочную связь с тылом. В блиндаже заработала переносная радиостанция, антенна которой была выведена в смотровую щель. В дивизию передавали сообщения по аппарату Морзе. Сигнальная группа располагалась в бронированной орудийной башне. Ствол орудия был направлен на лежавший в тылу, на расстоянии 3 км, Шапитре-Вальд. Замок орудия был вынут, луч света проходил через его ствол. Командир крепости должен был выбрать один из трех способов для связи с тылом. Бригада и дивизия должны были решить тот же самый вопрос, только для передачи приказов в направлении переднего края. Отсутствовало обобщающее заключение по этим «средствам связи», несмотря на то что сами телеграфные подразделения ими пользовались.

С наблюдательного пункта свободно просматривались тылы Фруад-Тер, где сражались 11-я Баварская пехотная бригада – 10-й и 13-й Баварские пехотные полки. Можно было видеть в зоне обстрела в направлении на Верден, который мы так и не смогли взять, развалины Флёри, далее возвышавшийся слева форт Во, за который велись ожесточенные бои. Мне показали ниже по местности склады боеприпасов форта, которые французы захватили в контратаке предыдущей ночью. Вероятно, при этом попала в плен рота 11-го Баварского пехотного полка с капитаном Ринекером, братом моего друга, вместе с саперным взводом нашего друга Франка. Потеря товарища из нашего круга ощущалась болезненно. Лоренц и Бауман, после того, как они приняли участие в деле на передовой, теперь находились в резерве поблизости от штольни «Орфей». Они рассказали об ожесточенном бое, о своей атаке, которую не смогла поддержать артиллерия, потому что у наблюдателей на передовой не было связи с огневыми позициями.

Я должен был думать о том, как обеспечить связь в тылу; при этом возникало невообразимое количество проблем. Как установить связь между главным штабом и артиллерийскими частями, которые вели огонь из тысячи орудий, расходуя при этом множество боеприпасов, и в то же время не могли реально помочь пехоте; несмотря на все свои героические усилия, она не могла добиться решающего успеха. Было много организаторской деятельности, но за этим было мало дела. Разногласия стоили крови лучших людей, все еще боеспособных дивизий и полков. Необходимость заменить новым полевым кабелем 5 км сотни раз перебитой линии связи, этой дающей жизнь нашим частям пуповины, встречало со стороны снабженцев упорное нежелание отказаться от экономии: «Если мы так будем транжирить ресурсы, мы проиграем войну».

Для меня было полной неожиданностью, когда на целую неделю я был командирован из-под Вердена в Берлин на «курсы Арендта». На берлинцев война, как казалось, никак не повлияла. Жили и любили, как и в мирное время. Когда мы вместе с двумя товарищами по корпусу явились в комендатуру на Унтер-ден-Линден, нам вручили список «запрещенных для посещения заведений». Он был нам проводником в первый вечер, когда мы начали наше пребывание здесь с чистого листа. Выбор, предоставленный бойцам Вердена, был в одно и то же время и отталкивающим, и отрадным. Мы не углублялись особо в список.

Теорию прослушивания, которая теперь вошла в практику, до Вердена не применяли. Почтовый советник Арендт обещал, что предоставит мне два конечных усилителя для обеспечения связи в Дуомоне, как только продвинется по службе и ему удастся преодолеть бюрократизм. Понятно, что последнее было невыполнимо.

Между тем наша измотанная в боях и понесшая большие потери дивизия была отведена на отдых. Артиллерия и мой взвод остались на позициях. Между батареями проложили бронированный кабель. Затем последние части 3-го Баварского корпуса сменил 5-й корпус. Как-то раз я сидел вечером за стаканом рома, в котором не было недостатка, вместе с лейтенантом, замещавшим меня. Он рассказывал: «Я поляк. Мне нисколько не интересна война между немцами и французами. После войны у нас снова будет независимая Польша». Меня потрясли слова этого лейтенанта, который носил прусский мундир.

После Вердена мы разместились на позициях близ высоты Вокуа на возвышенности Аргон. Они были прекрасно оборудованы, телефонная сеть проложена продуманно. Вряд ли можно было что-то улучшить. Телефонная связь работала так же, как и повсюду. Несколько недель спустя дивизия погрузилась в железнодорожные вагоны. В эшелоне мой взвод оказался вместе с пулеметной ротой 11-го Баварского пехотного полка, и я встретил своих друзей Лоренца и Баумана. Мы надеялись после того, как отвоевали свое на Западе в позиционной войне – о которой говорили, что «на Востоке сражаются храбрые, на Западе стоят пожарные», – оказаться на новом театре военных действий. Мы подумывали о Румынии, которая отказала нам в прежней дружбе и даже объявила нам войну. Наше желание не исполнилось. Мы ехали в направлении Соммы, где англичане перешли в мощное наступление[3]. При высадке из вагонов я увидел своего друга Лоренца в последний раз. Получив новое назначение, он пропал без вести. Огонь войны пожрал его.

Саперов моего взвода вместе с полевым кабелем и телефонными аппаратами погрузили в товарные вагоны. Лошади и автомобили медленно двинулись следом. Мы должны были оборудовать боевую позицию для 6-й Баварской дивизии и подключить к ней все ближайшие линии связи. Когда Миттельбергер принял нашу работу, 5-й взвод отправился вслед за 12-й Баварской пехотной бригадой к деревне Барстр. Мы еще только подходили, а местные жители, погрузив свой скудный скарб на ручные тележки, быстро уходили. Нам еще не раз приходилось наблюдать эту ужасную картину на Западном и Восточном фронтах и, наконец, у себя на родине.

В нескольких километрах западнее со стороны англичан поднималась черная стена артиллерийского огня, бушевавшего и гремевшего безостановочно. Мы спустились в подвалы деревенских домов и провели там две недели, а наверху все постепенно превращалось в груды камня и щебня. Под непрекращавшимся огнем по площадям наша связь прокладывалась по местности, к которой раньше был подведен для соединения сети с тылом только голый незащищенный провод. Теперь мы были вынуждены мириться с этой почтовой техникой, которую мы прежде презирали. Чтобы поддерживать постоянную связь между дивизией и бригадой, нам приходилось влезать на телеграфные столбы, натягивать и соединять проволоку. Находиться наверху, когда вокруг вблизи гремели взрывы, было не совсем приятно. Перед нами в Ле-Транслуа находился бригадный блиндаж. Мы прибыли как раз тогда, когда генерал-майор Мель с 12-й Баварской бригадой сменил генерал-майора Егера, командира 9-й Баварской пехотной бригады. Оба были награждены баварским Военным орденом Макса Йозефа за личную доблесть. Выдвинувшись впереди бригады, мой взвод поддерживал полевые кабели между пехотной бригадой и артиллерией, которые постоянно перебивали. На местах угрожаемого прорыва английских войск происходила концентрация «ударных дивизий». Участок фронта, занимаемый дивизией, сократился до 2 км. Генерал-майор фон Мель не обращал никакого внимания на положение дел в Ле-Транслуа. Он неожиданно перенес свой штаб на 8 км по фронту вправо в Бапом. Миттель-бергер рычал в телефонную трубку, что я должен побудить бригаду расположиться за их участком фронта. Это было хорошо в теории, а требовать генерал-майору у лейтенанта – это было слишком. Расторопный Хубер проложил ночью линию телефонной связи из Ле-Транслуа в Бапом, она проходила параллельно фронту, и ее особенно часто перебивали, но бригада вновь получила связь с дивизией и полками.

На Сомме мне были подчинены шесть групп сигнальщиков. Они попытались заменить поврежденные телефонные линии вспомогательными лампами, которые передавали донесения с помощью световых сигналов (по азбуке Морзе). На равнинной местности лампы разместили за стогами соломы.

Обновленная дивизия, пройдя маршем через Камбре, прибыла на позицию к северу от Ла-Басе, где не велось активных военных действий. По прошествии долгих месяцев 5-я и 6-я Баварские дивизии снова стали соседями, находясь

под командованием штаба 3-го Баварского корпуса. Однако армейский корпус больше не представлял собой единой тактической единицы, вместо него действовали несколько самостоятельных пехотных дивизий, объединявших различные виды войск. Вследствие этого нарушилось единство внутри телефонного подразделения. Хотя и не было явных перемен, мы почувствовали, что в большей степени относимся к дивизии, чем к 5-му корпусу. Мой взвод вновь стал действовать в составе 6-го и 11-го Баварских пехотных полков 12-й пехотной бригады. Наши позиции из-за высокого уровня грунтовых вод были приподняты над землей на высоком кирпичном фундаменте. Я получил приказ готовить светосигнальщиков для пехоты и артиллерии. Мне очень помог в этом деле ефрейтор, который, служа в Юго-Западной Африке, был сигнальщиком и отвечал за работу гелиографа. Он обучил командиров настолько хорошо, что к концу 1916 г. они уже могли обслуживать средние и малые светосигнальные аппараты, поставленные во взводы, роты и батальоны, на пункты наблюдения и огневые позиции. Миттельбергер уехал, и я получил под свое начало оба телефонных взвода 6-й Баварской пехотной дивизии. Штаб был настроен не столь дружественно, как штаб 9-й бригады. В то время как мои подчиненные разбирались с коммутатором дивизии, я отбыл во 2-й эшелон штаба, где меня приветливо встретили как самого младшего по возрасту. В штабе были: комендант майор резерва Крисс, главный врач и одновременно дивизионный врач доктор Хауэншильд, военный судья Эммингер, который, будучи депутатом рейхстага, во время его заседаний отлучался в Берлин, и его замещал капитан резерва Гюртнер из 11-го полка, позднее ставший рейхсминистром юстиции. Это были люди с богатым жизненным опытом, имевшие, кроме службы, множество интересов, и вовсе не солдафоны. Мы были потрясены «мирной резолюцией» рейхстага и сочли ее жестом недопустимой слабости. Но мы отвергали и несправедливые требования пангерманистов, прежде всего к тем территориям, которыми мы не владели.

У меня был только один служебный автомобиль для поездок на фронт к моему взводу в Маркийе, но в первую очередь я ехал на коммутационный пункт дивизии. Нам также предстояло испытать в деле светосигнальные приборы воздушного сообщения. Их крепили на стальном шлеме так, чтобы визир располагался на уровне глаз, и затем направляли прибор на аэроплан или аэростат. Одна эскадрилья предоставила в наше распоряжение самолет. Однако угловая скорость была столь велика, что ни самолет, ни наземный пункт наблюдения невозможно было обнаружить при помощи светового сигнала. Я поднялся днем на привязном аэростате на высоту около 500 м. Перед фронтом в лучах солнца были видны тысячи танцующих огоньков. Я повторил подъем ночью. Несмотря на светомаскировку, мерцал близлежащий город Лилль и тысячи огней Армантьера. За линией фронта виднелись светящиеся точки сотен автомобилей и домов. Отдаленные огни, видимо связанные с телефонной линией, отключить было нельзя.

При обходе передовой наш дивизионный командир генерал-майор фон Киршбаум попал под вражеский обстрел. Приподнятые над землей позиции были уязвимы для огня противника. Моя сотня бойцов безукоризненно несла свою службу, как и в Сен-Мийеле, обслуживала коммутатор и исполняла обязанности линейных электромонтеров, прокладывала новые телефонные линии в окопах, работала светосигнальщиками и с аппаратами связи, хотя каждый из них после двух лет войны был сыт ею по горло.

В штабе 6-й армии, 1917 г.

На рубеже 1916 – 1917 гг. без моего участия и совершенно неожиданно в моем служебном положении произошли изменения. Капитан Дрекслер, который думал дальше, чем я, счел для меня необходимым поработать в штабе и научиться армейской деловой переписке. Оказавшись в штабе 6-й армии в Дуэ, я почувствовал себя глубоко несчастным. В штабе работали сотни офицеров. Я доложил о своем прибытии командующему в чине генерал-полковника фон Фалькенхаузену. Рядом стоял утонченный ротмистр-улан; это был барон фон Рихтгофен, боевой летчик, которого легко узнавали в полете по красному аэроплану. На Сомме он обеспечивал для нас чистое небо. У него уж точно, как и у меня, не было необходимости сидеть за письменным столом.

Обязанности штабного офицера для особых поручений, находившегося в распоряжении армейских командиров телефонных подразделений, были столь же многочисленны, сколь и скучны: личные дела унтер-офицеров и рядового состава, горы бумаг от судебных исполнителей и телефонных сообщений, которые мы должны были обработать, сидя в ледяных просторных комнатах роскошной виллы.

Надо было не только уметь читать и писать, но и понимать, что скрывалось за тем или иным словом профессионального жаргона военной администрации. Командующий армейскими телефонными подразделениями, вялый и безжизненный, и адъютант, старательный и эгоцентричный, не делали ничего, чтобы я быстрее вошел в курс дела. Они не нашли для меня простого человеческого слова и давать мне указания по работе считали излишним. Поэтому я старался без их помощи выполнять наилучшим образом свои служебные обязанности. Высшее армейское командование с того самого времени, когда оно было сформировано баварским кронпринцем Рупрехтом, состояло в основном из баварцев. Один вечер в неделю посвящался игре в кегли, многие ровесники прекрасно сдружились друг с другом. Я опять был самым младшим по званию. Наряду с командирами армейских телефонных подразделений, которым подчинялись телефонные переговорные пункты, был представлен и командир армейских частей радиосвязи майор Прюгель. В случае если кто-нибудь из них отсутствовал, другой мог подменить его. На фронте отсутствовала радиосвязь. Ко многим проволочным линиям связи проще было подключить телефон. Армейское подразделение радистов в Рубе обслуживало радиосвязь на наших кораблях и кораблях наших союзников в Атлантике и в Средиземном море. Командование подводного флота в Брюгге имело прямую телеграфную связь. Радисты передавали в штаб перехваченные у противника сведения. Успехи подразделения Арендта оценивались до сих пор столь высоко, что их в армии называли «группы Арендта». Они подчинялись моему другу старшему лейтенанту Биркхоферу. Несмотря на то что получаемые сведения вследствие введения «опасной зоны» были фрагментарны и случайны, они с уверенностью свидетельствовали об одном: границы между британским и французским фронтом менялись, что позволяло судить о намерениях противника.

Когда в 1917 г. на фронте 6-й армии появилась португальская дивизия, подразделение Арендта определило ее местоположение сутки спустя.

Южнее всех расположенный армейский корпус, 12-й Саксонский, принял участие в «маневре Гинденбурга» вместе с дислоцированной на левом фланге 1-й армией. Армия, участвовавшая в битве на Сомме, оставила простреливаемую и сильно разрушенную местность и отошла на укрепленные бетонированные позиции, построенные гражданской строительной фирмой. Всего один раз за три месяца мне удалось уговорить командира телефонных частей армии оторваться от письменного стола и вместе со мной проинспектировать этот корпус. Его неповоротливость имела лишь одно преимущество: он не смог взобраться на верховую лошадь, и мне можно было также обойтись без полагающейся по штату лошади.

В ожидании весеннего наступления противника командование армии перенесло штаб-квартиру из Дуэ в Турне, Бельгия. Это был небольшой хорошо сохранившийся город с великолепным собором. На Пасху 1917 г. началось британское наступление у Арраса. Впервые примененные в бою танки[4] прорвали фронт и углубились на нашу территорию. 6-я армия, командование которой задолго до этого предсказывало наступление, испытывала нехватку резервов и боеприпасов. Высшее командование отреагировало на это своеобразно. Оно сменило не командующего армией, ответственного за своих подчиненных, а начальника штаба генерал-майора фон Нагеля и начальника оперативного отдела штаба полковника фон Ксиландера. Их места заняли «важные шишки абвера» – генерал-майор фон Лоссберг и его начальник оперативного отдела полковник фон Платен. Я, дежурный офицер, должен был вручить открытую телеграмму об этом фон Ксиландеру. В тот же день после полудня оба новых командира уже прибыли из 1-й армии.

Все изменилось. Лоссберг взял с собой с фронта на Сомме, где он успешно держал оборону, большую часть своего штаба, с которым он сработался. Множество баварцев, занимавших посты при штабе, сразу ушли. Среди них был мой командир в мирное время полковник Неес, командовавший саперными частями 6-й армии. Лоссберг сменил даже командира телефонных частей 6-й армии майора Зонтага, который лег на операцию по удалению аппендицита, в его отсутствие. Рабочий день командования армии начинался рано – в 7 часов утра. Полковник фон Платен докладывал Лоссбергу утренние донесения по корпусу, штаб-офицер авиаторов – о результатах воздушной разведки, и командир подразделений радиосвязи армии – о сводках армии противника. На основе этих донесений проверялось, верны ли были сообщения, поступавшие от наших корпусов, обо всех происшествиях – количество пленных и т. и. Дежурный офицер в соседней комнате должен был наблюдать за работой аппаратов Хьюза – вновь появившейся «телеграфии», то есть телетайпной связи с корпусами, которую обслуживали работники Тылового телеграфного управления. Беда, если какой-нибудь корпус сильно запаздывал с донесением!

Солдаты не были обучены обращаться со столь сложной техникой. Около 8 часов после «утреннего разбора» поступала телефонная сводка начальника штаба первому генерал-квартирмейстеру Верховного главнокомандования генералу Людендорфу[5]. В это время из штабов всех армий к нему в Ставку Верховного главнокомандования стекались по почтовой связи донесения. Дежурный офицер вызывал связиста, но не мог сам с помощью коммутатора прослушать сообщение. Лишь время спустя, когда техника связи была отработана, донесение приходило непосредственно возглавлявшему армейскую группировку кронпринцу Рупрехту. Дежурный офицер устанавливал для него связь с генералом фон Кулем.

В течение дня дежурный офицер был обязан сообщать отставшим солдатам о местонахождении их подразделений, сведения о которых он брал из неких тайных списков.

В какой мере злоупотребляли его доверием мошенники, говорить не приходится. Когда около 2 часов утра полковник Платен оканчивал все свои дела, он неизменно давал поручение дежурному офицеру: «Звоните каждый час на наблюдательный пункт армии и запрашивайте об обстановке! Если вас обходят и справа и слева – доложите обо всем мне!» Для того чтобы избежать лишних формальностей по службе, а возможно, также и из-за недоверия, на каждом рубеже обороны корпуса – их насчитывалось от шести до восьми – присутствовал на командном пункте полка офицер командования армии, имевший непосредственную телефонную связь со штабом армии. В его обязанности входило докладывать о перемещениях войск, начавшемся артиллерийском обстреле или других необычных действиях. «Дежурными офицерами» были самые молодые офицеры штаба. Мне приходилось дежурить один-два раза в неделю.

27 марта 1917 г. командовавший 3-м Баварским корпусом генерал наградил меня Железным крестом 1-й степени. Капитан Дрекслер представил меня к награде за проявленное моим взводом мужество под Верденом и на Сомме. Офицер командования армии, единственный, кто поздравлял меня, вручил мне коробочку с наградой. Я гордился ей, будучи одним из немногих так высоко отмеченных офицеров штаба.

О том, что идет война, мы вспоминали только тогда, когда вражеские самолеты сбрасывали ночью бомбы на Турне, а в ответ били наши зенитки. Баварского майора на посту командира телефонных частей армии сменил майор Мюллер родом из Пруссии. В мирное время он был офицером транспортного подразделения из гарнизона Кёльна, и это был мой первый, но не последний начальник, уроженец Северной Германии. Мюллер совсем по-другому взялся за дело, нежели его предшественник. Каждый день он был на фронте, лично ознакомился со всеми рубежами обороны. Выявлял самых инициативных военнослужащих, выяснял для себя их взаимоотношения на фронте, их пожелания. За письменным столом его можно было увидеть только вечером после ужина. Из 60 – 80 донесений за моей подписью он отклонял вначале половину, потому что мой стиль или мои предложения ему не нравились. В итоге я был еще больше привязан к моему столу. Вино и симпатичные девушки не могли подавить мое стремление быть на фронте среди солдат. Я просил майора Мюллера о моем переводе в авиачасти или в пехоту, сначала в разговоре, потом подал письменный рапорт. Но заменить меня было некем.

Адъютант командира телефонных частей был привязан к своему месту так же, как и его прежний начальник. Это давало то преимущество, что он сам не ездил по требованию в Ставку Верховного главнокомандования, а посылал меня. Его величество германский кайзер находился в Бад-Кройцнахе, в его окрестностях я увидел загородный дом, в котором работали генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и генерал Людендорф. В отеле «Кауценбург» я доложил о своем прибытии начальнику полевого телеграфа генерал-майору Гессе, который ранее был начальником Генерального штаба 9-й победоносной армии генерала Фалькенхайна[6] в Румынии и награжден там орденом «За заслуги» («Pour le Mérite»)[7]. Меня сердечно приветствовали полковник Шелленбергер, начальник подразделения военного телеграфа, майор Тон, капитан Русвурм, старший лейтенант Бойттель. Я встретил капитана Карла Шмида из баварцев, вернувшегося с Палестинского фронта. Я просил его взять меня с собой в Турцию, но отсутствие «опыта службы в тропиках» и опасность дизентерии не позволили осуществить мое намерение.

В планы командования входило преобразование телеграфных войск в войска связи, которые назывались так с 1917 г. Эта задача основывалась на памятной записке старшего лейтенанта Талера, написанной им на основании полученного боевого опыта. Основной ее целью было передать все средства связи в подчинение командирам войск связи, вместо существовавших прежде командиров телефонных подразделений и подразделений радиосвязи. Одновременно оперативные части связи в армии были усилены, Тыловое телеграфное управление преобразовывалось во 2-й армейский телеграфный батальон, его гражданские служащие переводились на военную службу. Отныне преимущественно местные корпуса получили собственные телефонные подразделения и подразделения радиосвязи, соответственно то же произошло и в дивизии. Весь процесс реформирования должен был занять несколько месяцев и проводиться этап за этапом. Одновременно с этими организационными изменениями происходило изменение структуры дивизии. Дивизии, прежде имевшие в своем составе две пехотные бригады и одну артиллерийскую бригаду, становились трехуровневыми: три полка пехоты под командованием одного пехотного командира, один артиллерийский полк с приданными артиллерийскими частями усиления под командованием офицера-артиллериста. Наряду с этим были сформированы новые дивизии, более маневренные, хотя и уступавшие по мощи предыдущим.

Неоднократно первый генерал-квартирмейстер генерал Людендорф в поезде особого назначения появлялся в Турне. Бывшие наготове телефонные кабели и телетайпы сразу же подключались, когда Людендорф прибывал на фронт и передвигался по ходам сообщения в сопровождении штаб-офицеров. Беда, если что-то не ладилось! Командование Генерального штаба придавало расхлябанному течению строевой жизни резкий ритм, который малоподвижные престарелые генералы, зачастую дворянского происхождения, не способны были воспринять.

Не существовало никакого «командного принципа». К сожалению, после неоднократных роковых ошибок на начальном этапе войны созданные большими усилиями в ходе позиционной войны действительно выдающиеся средства телеграфной и телетайпной связи стали причиной того, что командиры на передовых позициях утратили инициативу. Получив возможность сделать срочный звонок в штаб, вместо того чтобы самим проявить ответственность и принять решение, они ждали приказа, как им действовать дальше.

Один раз летом 1917 г. командующего армии в Турне посетил германский кайзер. Я видел, как он ехал по оцепленной улице мимо домов с закрытыми окнами. Поскольку Вильгельм II самоустранился от командования, о нем больше никто не говорил. Те единственные командиры, от которых мы еще ожидали, что они приведут нас к победе, были Гинденбург и Людендорф.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

3 из 5