Ухабы судьбы (сборник)

Натиск Сергея был молниеносен и сокрушителен обманный маваши в висок, прямой кулаком в живот, со срывом дистанции локтем в лицо. Последний удар сломал переносицу. Из носа обильно хлынула кровь. Савельев отчаянно защищался, пытался контратаковать, но противник значительно превосходил его по технике. Болезнь и повышенная температура также сыграли свою роль. Апраксин легко отразил все удары Савельева и, снова сблизившись, безжалостно врезал коленом в кишечник[47].

Петр сложился пополам. Следующий удар локтем сверху в склоненную шею стал смертельным. Савельев медленно осел на пол.

– Убедительную победу одержал Сергей Апраксин, – громко объявил рефери, с некоторой опаской поглядывая на искаженное гримасой дьявольской радости лицо победителя.

Между тем тело Савельева положили на носилки и вынесли с ринга.

– Мертв, – сказал врач в медпункте, быстро осмотрев поверженного гладиатора.

– Проклятие, – пробормотал присутствующий здесь один из хозяев тотализатора. – Не повезло парню…

Апраксин сразу понял, что убил противника, более того, он сделал это сознательно, однако не испытывал ни малейших угрызений совести. Сказывалось промывание мозгов, устроенное ему госпожой Риммой. Восторженный рев пьяной публики переполнял оболваненную душу Сергея бешеным восторгом.

Ожидая Синицына, он вальяжно развалился на табуретке в углу ринга, кидая время от времени по сторонам надменные взгляды.

– Савельев умер, – шепнул подошедший сзади рефери.

– Велика беда!

– В следующий раз будь поаккуратнее!

– Здесь не школа бальных танцев, – огрызнулся Апраксин, – смертельные случаи бывали и раньше, а что щенок сдох его проблемы! Я не виноват! Так уж получилось!

Предупреждение рефери сильно подпортило настроение Сергею.

– «Чистоплюи хреновы! Дерьмо собачье! Указывать мне посмели, засранцы! – метались в голове яростные мысли. – Поаккуратнее, вашу мать! Ладно, я вам устрою представление! Век не забудете!»

Валерий Синицын, симпатичный парень лет двадцати пяти, до удара гонга подошел к Апраксину, дружелюбно улыбнулся и протянул руку, как требовали того правила приличия, но в ответ услышал грязную ругань. Валерий изумленно приподнял брови. Конечно, бои без правил вещь жестокая, но откуда такая злоба?! Лютая и беспричинная?

Ведь они с Апраксиным даже незнакомы!

Пожав плечами, Синицын вернулся в свой угол…

Шевчук после медпункта не поехал домой, а, приняв две таблетки седалгина[48], решил дождаться конца состязаний. Он попал в зрительный зал как раз к началу поединка между Апраксиным и Синицыным. То, что он увидел, вызвало у Андрея сперва недоумение, потом возмущение и, наконец, негодование. Синицын был слабее противника примерно раза в два, и на ринге происходил не бой, а избиение, медленное, издевательски-садистское. Под конец (на шестой минуте) лицо Синицына превратилось в бесформенную кровавую маску, сломанная в локтевом суставе правая рука повисла плетью, а подкованные[49] ноги едва могли передвигаться. Тогда Апраксин жестоким ударом разбил ему пах, небрежно рубанул ребром ладони по шее и горделиво поставил ступню на голову потерявшего сознание человека.

– Мерзавец! – не удержавшись, выкрикнул с места Шевчук. – Садист проклятый!

– Я вызываю на смертный бой Алексея Сорокина не позднее ближайших состязаний, если, конечно, он не струсит, – с дьявольской надменностью объявил Сергей. – Затем, Шевчук, придет твой черед.

Публика замерла в удивлении и предвкушении необычного зрелища.

– Совсем как в американском боевике, – шепнул на ухо один из хозяев тотализатора другому.

– Не нравится мне это, – хмуро ответил тот.

– Перестань чушь пороть! Лучше представь, какие будут бабки! Взвинтим цены за билеты в два, нет, в три раза!

– Но…

– Я сказал, перестань! Бизнес есть бизнес!

Между тем Апраксин торжественно удалился в раздевалку.

– «Взбесившаяся сволочь», – подумал Шевчук и, не мешкая ни секунды, отправился домой к Сорокину…

Глава 8

Двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года Алексей Сорокин подхватил разгулявшийся по Москве грипп, причем в самой тяжелой форме. Температура подскочила до сорока двух градусов[50]. Алексей механически глотал лекарства, подносимые перепуганными матерью и сестрой, временами проваливался в тяжелое забытье. Он не бредил и не терял ясности мысли, однако есть ничего не мог, только беспрестанно пил теплую воду.

– Успокойтесь, – хрипел Сорокин плачущим женщинам. – Все в порядке!

Но его осунувшееся пылающее лицо и ввалившиеся, подернутые мутной пленкой глаза убеждали в обратном. Сны Алексея были ужасны. Правда, очнувшись, он не мог вспомнить их содержание. Оставалось лишь ощущение чего-то вязкого, липкого, жуткого.

Наконец, после огромных доз жаропонижающего, температура упала до сорока, но опускаться ниже упорно не желала.

В ночь с двадцать девятого на тридцатое Сорокину, как обычно, снился кошмар, но на сей раз он запомнил увиденное вполне отчетливо. Бассейн, до краев наполненный дымящейся кровью. Посредине, дьявольски хохоча, плескался Апраксин. В лице Сергея не осталось ничего человеческого. Глаза пылали безумием, гнусная ухмылка кривила рот. Заострившиеся и удлинившиеся в три раза больше нормального зубы выпирали наружу. Заметив Алексея, Сергей гадко хихикнул: «У-тю-тю, мой хороший! Не стоило ругать госпожу Римму! Видишь, как мне теперь хорошо, а тебя все равно убью… убью… убью…» Апраксину вторил издевательский визгливый женский голос, беспрестанно повторявший: «Заколдую, заколдую. Погублю, погублю… Заколдую, заколдую… Погублю, погублю!» Алексей почему-то не испытывал ни капли страха, только глубокое отвращение.

– Посмотрим, кто кого! – спокойно сказал он. В ответ послышался злобный вой, видение заколебалось и исчезло. Алексей очутился на широкой равнине, покрытой зеленой травой. К нему подошел высокий старик с белоснежной бородой и ясными глазами. От него исходила могучая аура душевного тепла и доброты.

– Мужайся, мальчик, – улыбнулся старик. – Не страшись нечисти. Но не забывай о главном!

– О чем? – робко спросил Сорокин.

– О том, что ты получил при рождении…

Произнеся эти слова, старик пропал, а Алексей проснулся.

Часы показывали восемь утра. Сорокин с кряхтением уселся на кровати, разыскал на близстоящем журнальном столике сигареты, придвинул пепельницу и закурил, хотя врачи настоятельно рекомендовали воздерживаться от табака во время болезни. «Что же я получил при рождении? О чем говорил старик?! Это что-то очень важное, внушающее страх нечистой силе… О боже! Ну конечно!»

Накинув халат, Алексей вышел в коридор и постучал в дверь матери, которая спала в соседней комнате.

– Мам, ты не спишь?

– Нет, сынок, заходи!

– Мам, где мой нательный крест, ну тот, которым ты меня в детстве крестила?

– Слава тебе, господи! – умилилась женщина. – Вспомнил наконец. Вот, держи!

– Спасибо.

Сорокин бережно повесил на шею простой медный крестик на кожаном шнурке.

– Ты как себя чувствуешь, мама?

– Сегодня хорошо.

Мать Алексея давно страдала гипертонией.

– Тогда сходи, пожалуйста, в церковь и принеси святой воды или Маринку пошли…

– Нет, нет, Леша, я сама…

Святая вода оказала на Сорокина поистине волшебное воздействие.

После первых же глотков на теле выступили крупные капли пота, голова прояснилась. Сердце стало биться не судорожными рывками, как раньше, а спокойно, размеренно. Температура упала к вечеру до тридцати восьми. Для Алексея сущий пустяк! Впервые с начала болезни он смог немного поесть. Мать в своей комнате читала благодарственные молитвы. А в двенадцать ночи объявился возбужденный Шевчук…

Убив Савельева и искалечив Синицына, Апраксин пребывал на седьмом небе от счастья, ощущал себя героем, сверхчеловеком. Упоенный одержанными победами, Сергей не задумывался о том, что противники были гораздо слабее его, зато с наслаждением вспоминал хруст ломающихся костей, хлещущую фонтанами кровь…

Эйфория длилась около двух часов, затем при воспоминании о Сорокине сменилась лютой злобой.

К тому времени Апраксин успел добраться до дома.

– Гнида! Ублюдок! Ненавижу! – рычал он, пиная ногами мебель. – Уничтожу! С грязью смешаю!

– Сережа, у тебя все в порядке? – заглянула в комнату встревоженная шумом мать.

– Отстань! – грубо рявкнул сын, и женщина поспешила к мужу.

– Сережа сегодня какой-то психованный! – пожаловалась она.

– Ерунда, – добродушно махнул рукой слегка поддатый Апраксин-старший и налил себе очередную рюмку первосортного коньяка: – Нервный срыв, с молодежью бывает!

– Сущий зверь, я его абсолютно не узнаю, будто подменили! – завершив рассказ о сегодняшних событиях, горестно вздохнул Шевчук.

– Неудивительно, – мрачно заметил Сорокин.

– Ты о чем?

– Неважно.

– А все-таки?

– Он ходил на сеансы к некой госпоже Римме, белому магу якобы, а по сути просто ведьме, ведь никакой разницы между белой и черной магией не существует, и сразу же резко изменился. Был нормальный парень, а стал… И-эх… – Алексей устало опустился на подушку.

– Ты примешь вызов?

– Разумеется. Когда следующие состязания?

– Сразу после праздников. Как только публика проспится.

– Я обязательно приду!

– Алексей, но ты болен!

– Выздоровею… Ключица болит? – сменил Сорокин тему разговора.

– Ноет, гадина.

– Ничего, трубчатые[51] кости быстро срастаются. Недели через полторы можешь снимать гипс и разрабатывать руку…

– Успею ли?

– ???

– Вслед за тобой Апраксин вызвал на смертный бой меня!

– Не беспокойся, – грустно улыбнулся Алексей.

– Драться с тобой он будет не в состоянии.

После ухода Шевчука Сорокин до утра не сомкнул глаз. Старый приятель превратился в натурального вурдалака, сделался крайне опасен для окружающих и теперь его, Алексея, ни с того ни с сего публично вызывает на смертный бой! Если откажешься, во-первых, покроешь себя позором, во-вторых, все равно не остановишь зверюгу. С какой, спрашивается, стати нужно было убивать Савельева? Тот в любом случае не продержался бы против Апраксина дольше трех минут!

Вызов необходимо принять и раз и навсегда лишить Сергея возможности выступать на ринге. Но как? Убить?! Только если не будет иного выхода. Незачем на душу лишний грех брать да руки в крови пачкать… Вломить как следует, авось поумнеет? Не поумнеет! Он полностью во власти ведьмы! Что же остается? Сломать хребет, сделать паралитиком? Это даже хуже смерти…

Всю ночь Алексей метался по постели, вставал, ходил из угла в угол, часто курил, однако ничего подходящего не придумал.

В конце концов он решил положиться на волю божью, выпил большую дозу снотворного и с грехом пополам задремал. Снились ему перекошенное от злобы лицо Апраксина и залитый кровью ринг с мертвым Савельевым. В отдалении гнусно хихикала длиннолицая блондинка…

Получив от Апраксина фотографию Сорокина, госпожа Римма сперва решила наслать на Алексея порчу, несколько раз принималась за дело, но неизменно останавливалась на полпути. Чутье подсказывало ведьме, что это опасно[52], что есть у парня надежные защитники. Она помнила немало своих коллег, погибших лютой смертью во время подобных занятий. «Пускай уж лучше этот кусок мяса (так мысленно именовала Римма Сергея) сам прикончит приятеля, если же нет… Придется искать другие пути…» Тридцать первого декабря, выслушав хвастливый рассказ Апраксина об одержанных победах, целительница воспряла духом.

– С Сорокиным так же расправишься? – ведьма теперь не церемонилась, обходилась без вы.

Апраксин самодовольно выпятил грудь и раздулся от важности, как индюк.

– Раз плюнуть!

– Молодец!

Сергей поглядел на ведьму с собачьей преданностью, и если б имел хвост, то непременно бы им завилял.

– Пока он жив, от порчи тебе не избавиться, – на всякий случай напомнила Римма.

– З-з-наю! – процедил сквозь зубы Апраксин. Воображение незамедлительно нарисовало соблазнительную картину: Алексей в луже крови с лицом-месивом и со сломанной шеей. – На куски разорву гада! – с ненавистью добавил Сергей.

– Умница! – мурлыкнула ведьма…

Однако вечером того же дня разговор с шефом значительно поумерил ее восторги.

– Я навел справки, – подражая булгаковскому Воланду, низким, тяжелым голосом произнес шеф. – Последние победы твоего протеже гроша ломаного не стоят. Оба его противника были слабы и никуда не годились. Сорокин же боец высшей квалификации, гораздо лучше Апраксина!

– Что же делать? – проскулила Римма. – Может, вы как-нибудь по-другому от него избавитесь? Нанять киллера не так уж дорого…

– Не-ет! – яростно прохрипел шеф. – И дело тут не в деньгах! Нам нужно продемонстрировать свое могущество. Сорокин умрет на ринге, а мы пустим слух: Апраксин стал непобедимым благодаря магии! В общем, напускай порчу постепенную: несколько дней пускай потихоньку чахнет, а потом загнется прямо во время боя, или ты не справишься?

Пронзительные черные глаза, казалось, буравили Римму насквозь. Она, зная возможные последствия немилости главаря секты, мгновенно покрылась холодной испариной.

– Справлюсь! – с трудом выдавила целительница.

– Ладно, иди!..

Глава 9

Хозяева тотализатора, которым не терпелось сорвать хороший куш, назначили смертельный суперпоединок Апраксин-Сорокин на пятое января, рассчитывая, что к этому дню завсегдатаи более-менее протрезвеют, а если не протрезвеют, то приползут и так уж больно необычное предстояло зрелище.

Утром третьего января рефери, в миру Виталий Александрович Рыбаков, позвонил Сорокину домой.

– Как здоровье, Леша? – вкрадчиво осведомился он.

– На троечку! – прокашлявшись, сказал Алексей.

За прошедшее время ему удалось сбить температуру до 37,2, однако грипп до конца не отступил. Насморк, кашель, общая слабость…

– Вот и чудесно! – преувеличенно обрадовался Рыбаков. – К пятому числу будешь как огурчик! Ставки огромные, все билеты проданы! Смотри не подкачай!

– Я приду, – лаконично ответил Сорокин и повесил трубку. Решил пойти заварить чаю, встал с кровати, но неожиданно пошатнулся и едва не упал. Глаза застлала мутная пелена, в сердце впилась холодная игла, и без того ослабевшее тело превратилось в студень. Алексею померещился далекий злорадный смешок. «Что за чертовщина?!» – удивленно подумал он. «Действительно чертовщина! – прозвучал внутри головы приятный мелодичный голос. – Езжай в Лавру, к старцу».

– К кому, к кому? – вслух спросил пораженный Алексей.

– Костров подскажет, – ответил голос и пропал.

Непослушной рукой Сорокин механически набрал номер телефона Малинина. Тот, по счастью, оказался дома.

– Витя, приезжай, – еле слышно попросил Алексей.

– Что случилось?!

– М-мне с-срочно н-нужно в Сергиев Посад, а я н-не могу с-сесть за руль. Я бы п-попросил Шевчука, но у н-него сломана ключица…

– Хорошо, жди, сейчас буду! – В трубке послышались короткие гудки.

– Сынок, в чем дело? – в комнату заглянула встревоженная мать.

– Д-дай святой воды…

После нескольких глотков стало легче. Прояснилась голова, тело сделалось более послушным. Сорокин кое-как оделся… Вскоре приехал Малинин. Не задавая лишних вопросов, он помог Алексею спуститься вниз по лестнице и бережно усадил в машину…

Дорогу до Сергиева Посада Сорокин помнил плохо. Ледяная игла периодически терзала сердце, горло сдавливали спазмы удушья, резко подскочила температура. Иногда он терял сознание, а когда машина въехала в город, окончательно отключился…

– К сожалению, старец болен и никого не принимает – (кажется, голос Кострова).

– А ты спроси! Видишь, парень кончается – (это Малинин, как всегда, настырный).

– Ладно, подождите…

Сорокин медленно выплывал из небытия. Руки и ноги покалывали приятные иголочки, будто его окунули в нарзанный источник. Тьма постепенно отступила. В глаза ударил яркий дневной свет.

– Тебе лучше? – над Алексеем склонилось участливое лицо Малинина.

– В-вроде да!

– Отлично, а вот и твой друг.

Широким шагом к ним приближался Костров.

– Старец тебя примет, – с ходу выпалил бывший тренер. – Более того, он знал, что ты сегодня приедешь, – в голосе Кострова звучало некоторое удивление. – Можешь идти?

– Н-не знаю…

– Ничего, мы поможем. Эй, парень, давай вместе.

– Раз, два, взяли!..

– Оставьте нас, – тихо сказал старец, и Малинин с Костровым поспешно вышли из кельи. Старец был высок ростом, худощав. Изможденное, как на древних иконах, лицо обрамляла длинная седая борода. В глазах светилась бесконечная доброта. Вместе с тем в нем ощущались огромная внутренняя сила и несгибаемая железная воля.

– На тебе порча. Не бойся. При помощи господней ты от нее избавишься, но сперва исповедуйся.

Сорокин начал говорить. Слова лились легко, свободно. Алексей рассказывал даже о том, о чем сам давно забыл.

Внимательно выслушав его, старец совершил обряд отпущения грехов, затем, встав на колени перед иконами, принялся читать молитвы…

Госпожа Римма, обработав очередного клиента, решила сделать небольшой перерыв и, развалившись в кресле, закурила тонкую коричневую сигарету.

Ведьма находилась в прекрасном расположении духа. Напуск порчи на Алексея Сорокина прошел без сучка без задоринки. Выходит, зря она боялась. Теперь мальчишке точно конец. Шеф останется доволен.

Римма торжествующе ухмыльнулась, и тут внезапно горло сдавила невидимая петля. Ведьма захрипела, судорожно замахала руками, попыталась позвать на помощь, но голос не слушался. На губах выступила пена. Комнату заволокло тусклой красноватой мглой. Прямо перед Риммой появился один из повелителей[53]. Черное, как сажа, козлоподобное лицо кривилось от ненависти.

– Безмозглая сука! – прорычал он. – Подставила, тварь! Ну я тебе покажу!

Из кельи старца Алексей Сорокин вышел совершенно здоровым.

– Ну как? – хором спросили ожидавшие снаружи Костров с Малининым.

– Отлично! – улыбнулся Сорокин.

– Что он сказал?

– Почаще ходить в церковь, исповедоваться, причащаться и никогда не снимать креста.

– Ты говорил ему об Апраксине? – поинтересовался Малинин.

– Да, – сразу помрачнел Алексей. – Сергей конченый человек. Невозможно спасти того, кто добровольно отдал душу врагу рода человеческого. Апраксин теперь полностью во власти нечистой силы и исключительно опасен для окружающих. Оказывается, он убил не только Савельева, но и какого-то парня на улице. Убил просто так, забавы ради…

– А насчет послезавтрашнего поединка ты посоветовался? – осторожно осведомился Костров.

– Да. Старец приказал вести бой честно и ни в коем случае не стремиться к убийству. Господь сам рассудит нас…

Пятого января тысяча девятьсот девяносто седьмого года тотализатор был переполнен до отказа. Хозяева рассчитали верно. Завсегдатаи, несмотря на степень протрезвления, явились все до единого да еще привели с собой друзей. Очередь к бару напоминала времена горбачевского сухого закона. «Три тысячи баксов на Апраксина…» – «Две штуки на Сорокина…» – «Апраксин из него котлету сделает. Натуральная машина смерти!..» – «Ха, держи карман шире!..» – перекрикивали друг друга хмельные голоса… Владельцы тотализатора, подсчитывая прибыль, радостно потирали руки: неважно, кто победит сегодня. Они так и так внакладе не останутся. Первым на ринге появился Апраксин, надменно оглядел беснующийся в пьяном восторге зал, слегка кивнул зрителям и уселся на табуретку в своем углу, с нетерпением поджидая противника. Сергей не сомневался в успехе. Правда, с госпожой Риммой встретиться не удалось. Секретарь сказал, что она уехала в командировку (на самом деле ведьма валялась в постели при смерти, бредила и ходила под себя). Но Апраксин об этом не знал, очень надеялся на помощь космических сил и время от времени любовно поглаживал полученный от Риммы нашейный амулет. Сорокина он встретил ненавидящим взглядом. «На куски разорву гада!» – мысленно повторил Сергей данное ведьме обещание. Наконец ударил второй гонг, возвещающий о начале схватки…

Выполняя указания старца, Алексей вел бой по-джентльменски и не наносил Апраксину смертельных ударов, хотя ему не раз представлялась такая возможность.

Жесткий апраксинский ёко-гери в грудь… мягкий уводящий блок… Прямой кулаком в подбородок… Алексей, развернув боком корпус, ушел в сторону и на мгновение очутился за спиной у провалившегося Сергея, но вместо того, чтобы врезать локтем в основание черепа (верная смерть), хлестнул раскрытой ладонью по затылку. Слегка оглушенный Апраксин злобно завыл.

Развернувшись, он высоко подпрыгнул, нанося сокрушительный ура-маваши в висок. Сорокин быстро присел и, выпрямившись, простым толчком в грудь отправил потерявшего баланс Сергея на пол. Вскочив на ноги, Апраксин заскрежетал зубами в бессильной ярости. Лицо его исказилось до неузнаваемости. «Убь-ю-у!» – прохрипел Сергей, собрался атаковать и вдруг замер как громом пораженный. От креста на груди Алексея исходили лучи ослепительного света. Ведьмин же амулет жег огнем грудь Апраксина. Он попытался вдохнуть побольше воздуха, но не смог. Горло сдавил раскаленный ошейник, кровь прилила к голове, и пришла смерть.

Сергей пошатнулся, взмахнул руками и грохнулся навзничь. Лицо налилось синевой, глаза выкатились из орбит.

Не понявшая, в чем дело, публика громкими криками приветствовала победителя.

В тот самый момент, когда умер Апраксин, черти явились за душой госпожи Риммы. Целительница испустила жуткий вопль, забилась в конвульсиях и скончалась. «Пошли в ад, лахудра, – прорычал демон съеженной перепуганной душе. – Твое время на земле кончилось!»

Не обращая внимания на зрителей, Алексей грустно смотрел на изуродованное инсультом лицо бывшего товарища. «Действительно суд божий!» – подумал Сорокин, оттолкнул в сторону рефери, пытавшегося поднять вверх его руку, и молча направился в раздевалку…

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их.

(Евангелие от Матфея, 7:1517).

Гладиатор

Пролог

Зрительный зал представлял собой небольшой амфитеатр наподобие древнеримских. Посреди – сильно утопленная в пол и огражденная на всякий случай прочной стальной решеткой арена. Трибуны заполняла нарядная, оживленная публика, с нетерпением предвкушающая экзотическое зрелище.

– Ленечка, Ленечка, – щебетала расфуфыренная дама неопределенного возраста, дергая за рукав своего спутника – пожилого мужчину с мягким, внушительных размеров брюхом, – когда же начнется?

– Не суетись, Вера, – раздраженно отвечал он, не сводя глаз с арены. – Уже скоро!

– А правда, что бой будет насмерть?!

– Естественно!

– Наверняка обманут, – надула дама накрашенные губы.

– Исключено, – отрезал толстяк. – Тебе представят неопровержимые доказательства.

Вера скептически хмыкнула.

– Ладно, – сказал Ленечка. – Увидишь собственными глазами и, если заметишь фальшь…

– Ты купишь мне две соболиные шубы и бриллиантовое колье, – поспешно договорила женщина с нескрываемым злорадством.

– Договорились, – безмятежно отозвался ее кавалер.

Вера опешила, удивленно вытаращилась…

* * *

В это самое время в комнате за дверью, ведущей на сцену, происходила следующая беседа.

– Драться до конца и без дураков, понял, Валет? – говорил подтянутый мужчина средних лет, обращаясь к молодому парню, единственной одеждой которого было туго обтягивающее черное трико.

– Знаем, не впервой, – хмуро отвечал Валет.

– Чудненько… – улыбнулся мужчина. – Победишь – получишь приз: отличный харч, пойло и, – тут он заговорщицки подмигнул, – возможно, бабу.

На лице парня отобразилось изумление:

– Чего?! Не брешите, Валентин Степанович!

– Отвечаю за слова!

– А вы не боитесь, что она потом проболтается?

– По поводу?!

– Ну хотя бы о том, что здесь творится!

Валентин Степанович, уловив недосказанную мысль собеседника, громко расхохотался.

– Мудила ты, – укоризненно сказал он. – Телке никогда не выйти из этих стен, такая же беспризорная шваль, как ты, хоть и симпатичная. Так что жалься ей сколько влезет и на меня, и на фирму, и на судьбу-злодейку, если жив останешься.

– Кто противник? – сменил тему разговора Валет.

– Новенький, прозвище Красный Бык.

– Силен?

– Сам увидишь, или порядок забыл? – угрожающе оскалился Валентин Степанович. – Так мы живо напомним!

– Не надо! – В глазах парня мелькнул страх.

– То-то же! А теперь хорош базарить, скоро гонг!

* * *

Между тем публика в зале начала проявлять признаки нетерпения.

– Тянут кота за хвост… Какого черта?!

– У меня время не казенное… Безобразие! – слышались возмущенные возгласы.