Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила

Несомненно, это важный принцип, тем не менее он не дает ответа на ряд вопросов. Почему доисторические жители Египта ответили на вызов, в то время как их южные соседи в Судане этого не сделали? Почему египтяне долгое время не использовали скрытые прибрежными зарослями плодородные земли и какие вновь возникшие причины побудили жителей долины Нила их освоить? Очевидно, что мы имеем дело с фактором, который поддается рассмотрению и описанию только после свершившегося факта, но совершенно непредсказуем до этого. Может показаться, что многие возможности, проистекающие из окружающей среды, до определенного времени не привлекают внимание, но потом некая каталитическая сила направляет энергию людей в нужное русло. Что может быть таким катализатором – значительные изменения в хозяйстве, иноземный стимул или постепенное духовное созревание? Вероятнее всего, это произошло под воздействием не одного, а нескольких факторов. Если это действительно так, то медленные изменения прошедших столетий привели к резкому скачку от позднедодинастического к династическому периоду.

Другая концепция, которую следует здесь рассмотреть, – это «урбанистическая революция» В.Г. Чайлда[6]. С его точки зрения, начало истории отмечено изменениями в структуре общества, заключающимися в том, что недифференцированные земледельческие общины стали объединяться вокруг деревень – сельскохозяйственных, политических и экономических центров. Каждый член предшествующего общества был самодостаточным хозяином, производившим собственную пищу и одежду, орудия труда, оружие и сосуды, строившим свою хижину и самостоятельно продававшим результаты своего труда. По мнению Чайлда, наступление урбанистической революции вызвало специализацию производства. На место прежнего земледельца, выполнявшего все виды домашних работ, пришли профессиональные оружейники, гончары, ткачи, строители, моряки, торговцы и т. д. Согласно этой теории улучшение сельского хозяйства привело к появлению излишков богатства и избытку населения. Первые обусловили возникновение правящего класса, у которого появились время для досуга и интерес к искусству, а избыток населения вызвал появление специалистов, основной профессией которых стало обслуживание потребностей, связанных с ремеслами и искусствами. Кроме того, эти большие сообщества объединяли взаимосвязанные, но безличные интересы, в то время как прежние общины, связанные семейными или личными узами, преследовали одну общую цель. Таким образом, появилась необходимость в новых способах осуществления контроля над этими безлично организованными сообществами, что привело к росту государственной организации, безличного законодательства и насаждению государственной религии. Так урбанистическая революция Чайлда породила государственную машину, включавшую гражданскую и жреческую бюрократию и полицию для обеспечения повиновения религиозным ритуалам и законам. Профессионализация управления и торговли привела к появлению последнего побочного продукта урбанистической революции – письменности, необходимой для ведения административных и торговых дел.

Для урбанистической революции характерно очевидное противоречие. С одной стороны, индивид становился специалистом в определенной профессии, и, как от специалиста, от него требовалось проявление личного таланта. С другой стороны, поскольку общество отошло от небольших родовых общин и превратилось в крупное государство с ужасающей безличностью законов и религиозной догмой, происходило обезличивание индивида, который стал, по сути, всего лишь статистической единицей государства. Этот конфликт между индивидом и обществом существовал уже в самом начале истории, причем в том же виде, как и сегодня.

Как можно оценить теорию урбанистической революции? Определенно, она точна и объективна. В то же время она слишком универсальна. В ней есть два основных элемента: значительный прирост населения, стремящегося к урбанистической экономике, и выделение профессий. Однако термин «урбанистический» – это слишком общее понятие; он подразумевает, что земледелие перестало быть основным занятием населения и его место заняла торговля. В действительности земледелие не потеряло своего большого значения и можно усомниться в том, что понятие «город» вообще применимо к какой-либо из раннединастических общин. Все они были земледельческими деревнями.

Город в современном понимании, вероятно, появился не раньше времени правления царей XVIII династии. Кроме того, выделение профессий, пусть и менее выраженное, присутствует еще на самых ранних стадиях развития экономики. В небольшой общине был крестьянин, который лучше остальных мог делать оружие, более других преуспел в рисовании, выполнял обязанности жреца или врача. Различия между ранним земледельческим и историческим периодами скорее количественные, чем качественные. Таким образом, можно принять концепцию «урбанистической революции» Чайлда, но следует иметь в виду, что перед нами не «урбанистическая» и не «революция». Произошли изменения, которые привели к увеличению концентрации населения в определенных центрах, более активному выделению профессий, росту благосостояния и появлению разветвленной государственной машины, необходимой для осуществления контроля за новыми элементами общества.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Геродот. История II. 5. (Примеч. пер.)

2

Newberry P.E. Egypt as a Field for Anthropological Research (Smithsonian Report for 1924) (Washington, 1925), 425ff.

3

Во времена Среднего царства один изгнанник, оказавшийся в чужой стране, так описывал свое замешательство: «Я не знаю, что разделило меня с моим домом. Это было как сон, как если бы житель Дельты оказался на Элефантине или житель [северных] болот в Нубии». Во времена Нового царства разницу между диалектами севера и юга Египта выразили такими словами: «Твои речи… непонятны на слух, и нет переводчика, который мог бы объяснить их. Они подобны словам жителя болот Дельты, сказанным человеку из Элефантины».

4

Quibell J.E., Hierakonpolis, I («Egyptian Research Account», vol. IV [London, 1900]), pl. XXVIc; Schäfer and Andrae, op. cit., p. 188.

5

Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 2002. Т. 1. [Toynbee A.J. A Study of History, I (Oxford, 1935)]. Стоит отметить, что некоторые из концепций или принципов Тойнби не совсем применимы к истории Древнего Египта. Например, сложно согласиться с последовательной сменой «времени трудностей» (Первый переходный период), «идеального государства» (Среднее царство), «межцарствия» (гиксосский период) и восстановления «идеального государства» (имперский период). По нашему мнению, серьезные проблемы, которые раскололи египетскую культуру, равно как и попытки сохранить ее целостность, появились в имперское время. Еще менее обоснованной выглядит концепция, представляющая культ бога Осириса как некую «вселенскую церковь, создаваемую внутренним пролетариатом». Первоначально культ Осириса был заупокойным и не мог являться следствием развития «нового общества». Он был изначально создан «доминирующим меньшинством» Тойнби, причем для них же. Этот критицизм мало влияет на общую оценку вклада Тойнби, чьи свежие идеи оказали огромное влияние на разрушение сложившихся стереотипов. Автор этой книги во многом обязан Тойнби образом своего мышления, несмотря на то что структура египетского общества в его изложении представляется неприемлемой.

6

Gordon C.V. Man Makes Himself (London, 1936), 157–201; Idem, What Happened in History (Penguin Books, 1946), 106–117.