Матильда. Тайна Дома Романовых

Постепенно понял, что отомстить вот так – убив обоих – глупо, нужно придумать что-то более страшное, вроде вот этого каменного мешка, могилы для живых. Стал мечтать, как бросит их обоих вот сюда, как они будут умолять выпустить, как он потом «смилуется» и поднимет Матильду, оставив цесаревича умирать.

В большой особняк генерала Богдановича, что на Исаакиевской на углу с Почтамтской, съезжались гости. Хлебосольный хозяин держал салон политического толка, ему активно помогала супруга – генеральша Александра Викторовна Богданович, страшная сплетница, язвительного языка которой побаивались многие.

Сам Евгений Васильевич был многолетним старостой Исаакиевского собора, его благообразную фигуру узнавали издали, но не по генеральскому мундиру, а по огромным усищам, сливавшимся с бородой – настоящий церковный староста.

Одно время чем-то провинившийся перед государем генерал был Александром III отставлен от службы, но сумел убедить императора в своей верности и преданности и вернулся во власть.

Салон Богдановича знаменит тем, что там принимали в полдень, их завтраки были весьма известны в Петербурге – это целые обеды с многочисленными изысканными закусками, жарким, разнообразной рыбой, изумительными десертами и непременным кофе в гостиной. Не завтрак, а обед. И особняк расположен идеально – в самом центре.

Особняк Богдановичам не принадлежал, они арендовали бывший когда-то доходным дом, но арендовали давно и основательно перестроили, расширив стеклянную галерею и устроив домашнюю церковь.

Евгений Васильевич и Александра Викторовна знали все и обо всем, к ним охотно съезжались, чтобы посплетничать. Удивительная смесь патриотических заявлений и постоянного осуждения императорской семьи позволяла генералу и его супруге выглядеть свободолюбивыми монархистами. Странное сочетание, но генерал действительно писал пустые, прославляющие монархию книжонки (издавая их за государственный счет и получая неплохие дивиденды), а в салоне активно сплетничал о монархе.

К Богдановичам ездили, чтобы услышать новые слухи и распространить их дальше, если те были выгодны. Александра Викторовна ежевечерне заносила эти сплетни в свой дневник.

Разве могла она пропустить известие об увлечении наследника престола балериной?

– Ах, нельзя же так скандализировать общество! Куда катится монархия?

За порцией отменной жареной рыбы с ней соглашались:

– Император Александр Александрович такого себе не позволил бы…

Когда гостям предложили восточные тянучки, привезенные хозяину из Бухары, кто-то вспомнил об отце императора Александра III Александре II и его второй семье. Это вызвало буквально негодование генеральши:

– Да, императоры и наследники увлекались молодыми особами, но это были фрейлины! Фрейлины, а не балерины.

– Ах, не скажите… А великий князь Николай Николаевич с его Числовой?

Весьма существенное замечание. «Дядя Низи», как в императорской семье звали предпоследнего сына Николая I, и впрямь шокировал общество своими семейными делами. Конечно, все признавали, что его супруга, великая княгиня Александра Петровна, особа крайне неприятная, к мужу холодна и семьей не дорожила, но и замена, которую он себе нашел в виде ничем не примечательной балерины Императорских театров Екатерины Числовой, никуда не годилась.

– И ведь что примечательно, – широко раскрывала глаза генеральша, – познакомился со своей Числовой Николай Николаевич в Красном Селе! Этот Летний театр поистине рассадник греха.

Такое мнение серьезные гости Богдановичей поддержали. Тем более и нынешний наследник Николай Александрович «подцепил» свою Кшесинскую там же. Кто-то вспомнил о происшествии во время выпускного спектакля, но тут же было решено, что все это Кшесинской и задумано, чтобы привлечь к себе внимание.

К кофе собравшиеся уже пришли к выводу, что и увлекаться-то нечем, Кшесинская-2 не так уж хороша, не лучше Числовой, что у нее кривые выступающие зубы, короткие ноги и никаких перспектив на сцене, если, конечно, не поможет протекция наследника.

– Я видел ее в Летнем театре в Красном Селе… – начал кто-то из гостей, но осекся и постарался перевести разговор на другую тему. Объяснять заинтересовавшейся таким заявлением супруге, что он сам делал в Красном Селе во время маневров, не хотелось, но, видимо, пришлось.

Наследник шокирует всех, императрице Марии Федоровне стоит посочувствовать – таков был всеобщий вердикт.

После этого обсудили предстоящее большое путешествие цесаревичей, дружно решили, что и время, и маршрут выбраны неудачно, а плыть в Японию и вовсе ни к чему, но, возможно, столь долгое отсутствие нужно, чтобы наследник забыл эту танцорку.

Обсудили слух о болезни второго сына императора Георгия:

– Я слышала, что у Джорджи чахотка! Это ужасно…

Пожалели чахоточного Георгия, поговорили о том, стоит ли ему отправляться в столь далекое путешествие. Осудили решение императора отправить и второго сына вместе со старшим, а также согласие императрицы на это…

В общем, осуждать нашлось что.

Прощаясь, хозяин предлагал непременно зайти завтра:

– Мне прислали горную козу! Завтра будет подана к столу.

Гости ахали и обещали «заглянуть на козу».

Генералу действительно частенько привозили откуда-то необычные продукты, каких не купишь в лучших магазинах, дичь, убитую в труднодоступных местах, деликатесы из загадочных стран… Это стоило бешеных денег, но за возможность получать сплетни из первых уст стоило платить.

В салоне на Исаакиевской далеко не всегда были правдивые слухи, чаще наоборот, но на сей раз сплетники не ошиблись – цесаревичи Николай и Георгий отправлялись в далекое путешествие до самой Японии морем, и второй сын императора Георгий действительно был болен туберкулезом.

Маршрут путешествия наследника и его брата обсуждался долго, императрица очень боялась морских путешествий, море непредсказуемо, но и ехать через всю Россию, где на каждом перегоне можно ждать аварии, подобной боркинской, или подложенной бомбы (не станешь же вдоль всего пути через необъятные сибирские просторы ставить солдат), не менее опасно.

В конце концов, император решил, что сыновья поплывут, и утвердил маршрут через Вену, Триест, оттуда в Грецию, Египет, по Суэцкому каналу в Красное море, Индийский океан с заходом в Бомбей и далее на восток в Китай и до Японии. Обратный маршрут пока держался в тайне, как и дата возвращения, но было понятно, что наследник будет отсутствовать год.

Матильда была расстроена донельзя:

– Юля, за год он меня просто забудет!

– Напомнишь, – успокаивала ее верная сестра.

– За год я стану старухой, – рыдала Маля.

– Если будешь каждый день плакать, обязательно станешь. Маля, ты должна за это время расцвести и стать первой балериной Императорских театров.

Между сестрами были удивительно теплые отношения. Достаточно большая разница не позволяла соперничать, но и обращаться с младшей сестрой, как с игрушкой, тоже не получалось. И наставлять себя маленькая Маля не давала.

Сестры учились в одном училище, служили в одном театре, вместе готовили партии, которые Маля танцевала, а Юля нет. Жили в одной квартире, выделенной из части огромной родительской.

Постепенно Юлия стала дуэньей младшей сестры, она защищала, наставляла, советовала и сопровождала. Они были вместе всюду. Родителей это устраивало – более прагматичная и спокойная Юлия уравновешивала импульсивную Малю.

Матильда, как и Юлия, числилась в кордебалете Мариинского, туда по окончании училища попадали все, как и оперные певцы и певицы в хор. Но Маля и дня в длинной шеренге лебедей или снежинок не танцевала, она исполняла отдельные номера, как делали даже не корифейки, а солистки, и готовила партии, что позволялось только балеринам. Собственно, балерин в Мариинке шестеро – это те, кто танцует главные и заглавные партии, из них прима одна – итальянка Пьерина Леньяни с великолепной техникой. Ей даже отдельное название придумали – прима-ассолюта.

– Ну и что, я тоже ассолютой стану! – пожимала плечами Матильда.

Честно говоря, ни родные, ни окружающие в театре в этом не сомневались. Особенно после внимания императорской семьи.

Но произошло нечто неприятное для артистической карьеры Матильды – наследник уехал, а сам Александр III не вспоминал о «надежде русского балета».

Завистники начали злословить за ее спиной, кое-кто открыто поговаривал, что карьера Кшесинской-второй закончилась, притом что первой и не начиналась.

Юлия и впрямь танцевала в кордебалете, не претендуя на большее, ее устраивало такое положение. Но только не Матильду!

Карьера закончилась, едва начавшись? Она еще им покажет! Итальянки, конечно, хороши, их технике стоит поучиться, но Матильда покажет всем, что лучшие балерины – русские!

Но Мариус Иванович Петипа ставил балеты в расчете на исполнение Пьериной Леньяни, и она у всех на виду сначала отдельным номером, а потом на бис прокрутила тридцать два фуэте без остановки! Это ее секрет, ходили слухи, что секрет знает Чекетти, который недавно танцевал главные партии в Мариинском, а теперь решил преподавать в училище. Матильда приставала к отцу и брату с просьбой выведать тайну, но Чекетти молчал, лишь усмехаясь в ответ на попытки заставить его проболтаться.

Маля решила, что добьется всего сама, и крутила эти фуэте в любую свободную минуту. Она вообще репетировала неимоверно много, отец качал головой:

– Ты сорвешь мышцу и перестанешь танцевать совсем.

Старшая сестра понимала, в чем дело: Маля хочет до возвращения Ники стать не хуже Леньяни. Это слишком трудно, Леньяни в балете давным-давно, а Маля всего год назад училище закончила. К тому же Леньяни воспитана в итальянской школе, где техника, техника и еще раз техника.

– Вот это и трудно, Юля, добиться их техники, но не потерять своей душевности, – соглашалась Матильда. – Но я добьюсь! И стану примой-ассолютой. Вот увидишь, стану. Смотри!

Шестнадцать фуэте она уже крутила, но больше не получалось, хоть плачь!

Что прошло много дней, Воронцов понял по растущей бороде и ногтям.

Выжил только благодаря крепчайшему здоровью и собственному упорству. А еще благодаря страстной мечте вырваться и увидеть Кшесинскую.

Однажды сверху вдруг крикнули:

– Держи, только не потеряй.

В небольшом мешке спустили свечку и спички.

Воронцов впервые увидел свет. Крохотный огонек показался невыносимо ярким, и он смог рассмотреть свое пристанище. К этому времени на ощупь уже знал каждый дюйм, но все равно было любопытно.

Сверху крикнули, чтобы берег свечку, новую дадут нескоро. И все равно он предпочел сидеть со светом, пока не остался небольшой огарок. Огарок скормил крысам в благодарность за соседство. Если бы не сжег свечу, ее все равно сожрали бы эти твари.

Видно, «примерное» поведение произвело впечатление на тюремщиков, Воронцову стали давать больше хлеба и воды, и свечи тоже опускали. Он не задавал вопросов, за что сидит, понимал, за что, но понимал и то, что нужен живым.

С самого начала, обнаружив, что жив, Воронцов сделал все, чтобы не стать калекой или беспомощным. Он отжимался от стенки или своего ложа, размахивал руками, насколько позволяли размеры каменного мешка, как только зажила нога, шагал на месте и производил почти строевые повороты… Конечно, этого здоровому сильному организму мало, но лучше, чем лежать.

Впрочем, и лежал тоже. Закидывал руки за голову и размышлял, прислушиваясь к отдаленным звукам. Зрение и слух обострились, теперь он различал не только крики и стоны, но и просто голоса, замечал пробегавших крыс, отчетливо видел отхожее место в углу…

Потом начал разговаривать с Матильдой и цесаревичем – сначала мысленно, а после и вслух. Потом запел, чтобы сохранить голос. От молчания можно и потерять… Пел полковые песни, другого просто не знал.

Сверху крикнули:

– Эй, ты чего?

Воронцов объяснил, что поет полковые марши.

– Ну, пой…

Матильду судьба незадачливого ухажера не интересовала. Ники сказал, что помиловал, и ладно. Куда Воронцов девался, не спрашивала, довольствуясь опять-таки обещанием Николая, что горе-поклонник больше надоедать не будет.

У Матильды была своя жизнь, невообразимо далекая от каменного мешка с брошенным в него Воронцовым. А тот все надеялся освободиться и увидеть свою прелестницу.

Глава V

Жизнь в России, Петербурге и театре шла своим чередом.

Ненавистный осенний дождь сменился слякотной зимой, нормальная погода установилась только в январе. Весь декабрь дворники мели не мостовые или тротуары, а сплошные лужи, на чем свет ругая погоду и раздатчиков листовок. Тоже взяли моду – совать в руки прохожим листочки с объявлениями, те прочитают и бросают под ноги, а дворнику убирай…

Было серо, мокро и муторно. И на улице, и в душе.

Николай уехал, можно бы и забыть пока о наследнике, имелось немало других поклонников.

Матильда готовила новые партии для сцены, успешно танцевала, флиртовала, не подпуская, однако, никого близко. С ужасом смотрела в зал, боясь появления Воронцова, но того не было. С надеждой и тоской в щелочку между полотнищами занавеса разглядывала царскую ложу – вдруг случится чудо и Ники вернется раньше времени.

Конечно, его не было, весь сезон наследник в царской ложе не появлялся.

Юлия ворчала:

– Маля, хватит! Подумай о себе. Пьерина права. С тебя великие князья глаз не сводят, а ты мечтаешь о несбыточном.

– О каком несбыточном? Я просто мечтаю, чтобы Ники поскорей вернулся и пришел в театр.

– Меня-то не пытайся обмануть. Ты мечтаешь, чтобы он в гримерку к тебе пришел, а не в театр.

– А гримерка где? – упрямо возражала младшая сестра.

Конечно, она мечтала, чтобы Николай пришел в гримерку, чтобы, блестя глазами, говорил комплименты…

Но он был далеко. Газеты каждый день сообщали подробности о визите наследника. Пересказывали удивительные истории городов и стран, дружно врали о чудесах…

– Смотри, Ники на пирамиде. Самой большой, – показывала газету Юлия.

– На слоне! Это Цейлон… Или Индия?

– Маля, а это не все равно?

Если влюбленность в разлуке проходит, значит, это только влюбленность и ничего больше. Но если крепнет, это уже любовь.

Дни тянулись бесконечно долго, упорно не желая складываться в недели и месяцы, не помогали ни бесконечные репетиции, ни новые роли, ни попытки окружить себя поклонниками – перед глазами стоял только Ники, а в ушах звучал его голос. Матильда вдруг поняла, что помнит каждое произнесенное Николаем слово, каждый брошенный им взгляд, даже те, что, казалось, выветрились из памяти мгновенно.

Влюбилась… И в кого? В самого недоступного для нее человека.

Можно было мечтать о встречах с другими великими князьями, но только не с наследником. Дело не в том, что он будущий император, ни для кого не секрет строгое воспитание Николая, за ним амурных приключений не замечено. Значит ли это, что веселым Красносельским сезоном все и ограничится?

Разум подсказывал, что да, что надеяться не стоит, лучше действительно подумать о подходящем покровителе, как постоянно советует Леньяни.

Но когда это сердце слушало доводы рассудка? Ему и впрямь не прикажешь, болит, ноет, кровью обливается от одной мысли, что Ники просто забудет мимолетное увлечение.

Впервые в жизни Матильда почти не радовалась Рождеству.

Обычно Феликс Иванович устраивал настоящий праздник, не отказался от него и сейчас.

Сочельник – это всегда только дома и только свои. Кшесинский делал все, чтобы в этот день не участвовать в спектакле, зная это, его и не ставили.

Кшесинские католики, а потому и праздновали по своим польским обычаям. Глава семьи сам готовил тринадцать рыбных блюд, из которых ему особенно удались уха по-польски и судак. Хлебосольный хозяин, в этот день он делал все только для своей семьи.

Оглядывая богато накрытый стол, Юлия шепнула Матильде:

– Сюда никого пригласить не стыдно. Знаешь, что я загадала?

Сестра постаралась спрятать улыбку, конечно, она прекрасно знала, но все же округлила глаза:

– Что?

– Не скажу…

Матильда только вздохнула, она уже договорилась об осуществлении Юлиного желания. Встретив барона Зедделера, пригласила их заглянуть в Сочельник или на следующий день. А вот как быть с собственным желанием? Его мог исполнить только один человек, но он был далеко-далеко, где-то посреди Индийского океана.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.