Полная версия
Книга без титула и комментарии к ней. Ориентирование во внутреннем мире
Книга без титула и комментарии к ней
Ориентирование во внутреннем мире
Виктор Гаврилович Кротов
© Виктор Гаврилович Кротов, 2016
ISBN 978-5-4483-4558-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На обложке рисунок Александра Гармаева.
Предисловие комментатора
«Книга без титула» написана давно. Двадцать с лишним лет жизни и мышления отделяют автора от комментатора. Столько же, сколько было автору, когда он начинал работу над этой книгой.
Когда-то я думал, что эта книга будет меняться вместе со мной. И те восемь лет, когда шла работа над ней, так и было. Но работа закончилась, книга была завершена «в первой редакции» – и осталась такой слишком надолго.
Автор менялся сам, писал новые книги, жил свою жизнь. Книга жила по-своему. Я не слишком много знаю о том, как это было.
Из выпущенных мною десяти самиздатовских экземпляров у меня остался только один. Мне рассказывали, что встречали эту книгу в Прибалтике, в Сибири и даже в Армении, причем уже в несколько видоизмененных видах. Не знаю, так ли это. Имени автора на ней не стояло, каждый чувствовал себя вправе обращаться с ней как угодно. Для «Книги без титула» это вполне естественно.
Теперь я могу поставить на ней своё имя. Могу сократить её. Могу комментировать. Но переписать не могу.
У «Книги без титула», действительно, не было титульного листа, хотя существеннее был второй смысл этого заглавия: отсутствие известности, давящего авторитета. Отсутствие титула-листа лишь подчёркивало это. Книга начиналась прямо с текста. Вернее, с трёх небольших вступительных текстов, из которых мне хочется сохранить лишь один.
Потом шли нумерованные фрагменты. Теперь к некоторым из них добавятся комментарии.
Внимательный читатель заметит пропуски в нумерации фрагментов – это следы моей теперешней работы по некоторому сокращению книги. Убирал я лишь необязательные, второстепенные тексты. Те фрагменты, которые уже не совпадали с моими теперешними взглядами, я, напротив, старался оставить, чтобы дать к ним комментарий.
Сохраняю и способ цитирования, принятый в КБТ (позволю себе использовать в комментариях это сокращённое название книги). Цитаты приводятся в кавычках, но без непосредственного указания авторов. Имя, соответствующее каждой цитате, можно найти в конце книги. Облегчить жизнь читателю, внеся имена в текст, не удалось: сразу изменился характер книги1.
Понятно, что имена вынесены в указатель, чтобы они не отвлекали читателя от сути сказанного. Сейчас я вряд ли стал бы пользоваться этим приёмом, но для КБТ он остаётся естественным. Пусть читатель отнесётся к этому с пониманием. Сам знаю, что не слишком удобно лазить за информацией в конец книги. Но можно и не лазить.
Итак, «КНИГА БЕЗ ТИТУЛА и комментарии к ней» – это как бы двойная книга, написанная в двух разных возрастах, отстоящих друг от друга на четверть века, в двух разных мировоззренческих состояниях. Я ставлю на ней своё имя, потому что соединить эти два текста может только личная искренность. К ней я стремился тогда, к ней стремлюсь и сейчас.
На этом заканчиваю вступительный комментарий – и перехожу к вступительному тексту. Спасибо тем, кто открыл эту книгу.
Вступление
Неизвестно, что было в начале и будет в конце. Неизвестно, было ли начало и будет ли конец. Одно лишь несомненно – собственное существование сейчас.
Много это или мало? Велик или мал был тот сказочный орех, в котором таился огромный город? Или тот, в котором датский принц мог бы чувствовать себя повелителем Вселенной?
Снова и снова раскалывать волшебный орех своего единственного знания – и быть вознаграждённым уже за сами эти усилия.
А главное усилие приложить к тому, чтобы быть искренним перед самим собой.
Не спешить произнести «да» или «нет», прислушаться прежде к себе, к голосу своего существования. Применить к себе каждое суждение, как примеряют, оставшись наедине, платье – не стыдясь наготы, не боясь показаться смешным.
Быть искренним перед самим собой, как бы ни было это трудно, а лёгкости – не радоваться и не доверять.
Ко многим чувствам нужно прислушаться и рассудить их по справедливости.
Многие мысли нужно освободить из плена фраз, чтобы сравнить их со своими.
От многого нужно отказаться, чтобы приобрести ещё большее.
Не бояться ни громких, ни тихих слов. Не бояться ни красноречия, ни косноязычия. Всё опадёт и исчезнет – останется лишь то, что останется в душе…
Начало
1
Что если приняться за философию по-детски наивно, с ничего? Вообразить, будто всё предстоит открыть самому, заново научиться думать о себе и о мире? Пройтись пешком, босиком по тропинкам человеческого существования, забыв про накатанные дороги систем и теорий?..
2
Это не рассуждения на заранее выбранные темы, не анализ явлений путём логического рассмотрения. Здесь собраны разные размышления. Что их объединяет? Может быть, только то, что автор у них один и тот же.
Когда личность начинает ощущать себя именно как личность, это немного опьяняет. Сейчас я вижу, что размышления эти объединены не только личностью автора. Они увязаны в нечто целое и возрастом, и определённым этапом развития личности, и желанием что-то противопоставить официальной идеологии, царившей в те времена. Это и меньше и больше, чем личность.3
«Я стану излагать здесь свои мысли без порядка, и эту смесь я делаю, может быть, не без намерения: это и есть надлежащий порядок, так как предмет моего изложения именно и отличается беспорядочностью».2
Пусть не вводит в заблуждение наличие глав и разделов, соседство собранных вместе суждений. Это лишь горсти, короба, не дающие мыслям рассыпаться врозь, пренебрежительно к сосредоточенности читателя.
4
Отрывочная форма этого произведения выбрана и по личному пристрастию, и в соответствии с принципиальными целями книги.
Мне необходима форма, позволяющая после завершения первоначальной работы вносить органичные дополнения и изменения. Ведь дело не в обработке изящного сюжета, а в сохранении того душевного и мыслительного богатства, которое приходит на протяжении всей жизни. Мне необходима форма, подчёркивающая право читателя принять одно и отказаться от другого. Мне необходима форма, не имеющая претензий на окончательность и систематичность.
Всё получилось иначе, чем я думал. Развивать книгу непрестанно, пользуясь её фрагментарной формой, оказалось неосуществимой задачей. Но свою роль эта форма сыграла – вплоть до той самой возможности войти в этот текст заново с помощью комментариев, которую я сейчас использую.5
«Методическое изложение обладает способностью убеждать и доказывать, но в значительно меньшей степени даёт указания практического порядка; ведь такое изложение использует как бы круговое доказательство, где отдельные части взаимно разъясняют друг друга, и поэтому интеллект скорее удовлетворяется им; но так как действия в обычной жизни не приведены в строгую систему, а беспорядочно перемешаны, то тем более убедительными для них оказываются и разрозненные доказательства».3
6
У меня нет цели создать стройную и строгую систему непротиворечивых философских умозаключений.
Если постепенно и возникнет нечто логически последовательное и связное, этому не стоит ни радоваться, ни печалиться. Логичное – ещё не значит истинное. Цельное – ещё не значит неделимое. Всегда можно согласиться с одним и отвергнуть другое, использовать что-то само по себе, обрывая нити, если они не нужны.
8
Не собираясь придавать своим заметкам нарочитое наукообразие, не хочу впадать в другую крайность и кичиться отсутствием всяких намерений быть основательным.
Во многом я стремлюсь к тому же, к чему стремится всякая наука: к логическому выяснению истинного положения вещей. Об этом я хотел бы говорить с соблюдением всех правил логической грамматики. Но логика – лишь одно из орудий человеческого познания, а логичность – лишь одно из свойств восприятия жизни человеком. Вот почему я надеюсь не ограничиться чисто рассудочным анализом действительности.
9
«Я не питаю никакого пристрастия ни к сомнениям, ни к беспорядку. Я только боюсь потерять истину, остановившись на уверенности, что обладаю ею вполне».4
10
Хотелось бы уберечься от эксплуатации свободно пришедших или, точнее, доставшихся в дар мыслей. Это не для меня работа: доводить идеи до универсальности, опровергать противоречащие им взгляды, выявлять родство с авторитетами и сопротивляться оппонентам, не позволяя им покушаться ни на оригинальность, ни на преемственность твоих воззрений…
Судьба помогла мне в этом желании. Мне довелось просто думать обо всём, что мне представлялось важным. Даже когда я мысли эти записывал, даже когда приводил их в читаемый вид, даже когда они находили читателей, всё это не имело особых последствий. О публикациях нечего было и думать до самого последнего времени. Судьба оберегла меня от соблазна козырять результатами своих размышлений, и я рад этому, потому что не уверен, что достойно выдержал бы испытание тиражированием, а уж тем более медными трубами.11
«Лучше всегда прямо высказать, как думаешь сам, не пытаясь много доказывать. Все приводимые нами доказательства являются ведь только вариациями наших мнений, и люди противоположного образа мыслей не слушают ни того, ни другого».5
12
Большей частью я позволял себе пренебрегать описаниями, переводящими отвлечённые идеи на язык непосредственных жизненных ситуаций. Причина этому не в любви к обобщениям, а в нежелании загонять восприятие читающего в узкое русло конкретности. Примеры, которые я мог бы придумать, изобретательный читатель придумает лучше меня. Случаи, которые я взял бы из своей жизни, читатель возьмёт из своей (а если не найдётся похожего, значит и мои случаи не имели бы отзвука). Короче говоря, я избегаю примеров так же, как избегаю доказательств: и те и другие – родственники излагаемых убеждений, их свидетельства пристрастны.
13
Здесь часто повторяются слова «нельзя» и «надо». Это не попытки самовлюблённого спесивца продиктовать свои законы морали или выработать универсальные правила общежития. Все эти долженствования обращены скорее к себе самому. Они проистекают из стремления выявить или угадать некоторые закономерности сознания и поведения. Такие, чтобы с представлениями о них человек мог жить и развиваться удачливее, чем кружась вслепую.
14
В наше время, расположенное к фактам и цифрам, исследовать такие риторические понятия как «счастье», «справедливость», «мудрость» и пр. – неблагодарное занятие. Не только перед другими, но и перед самим собой иногда испытываешь неловкость за перекапывание давно известных представлений. Но что делать, если эти избитые и надоевшие проблемы кажутся всё-таки наиважнейшими…
«Каждый, кто уверен в том, что ему есть что сказать относительно этического самосознания общества и индивидов, имеет право говорить теперь, хотя время выдвигает на первый план политические и экономические проблемы. Неактуальное на первый взгляд оказывается жгуче актуальным. Внести нечто весомое и прочное в решение проблем политической и экономической жизни мы сможем лишь в том случае, если возьмёмся за них как люди, стремящиеся прийти к этическому мышлению».6
15
Настойчивые перепевы некоторых идей, непропорциональные, может быть, их значению, не означают, что я особенно преуспел в понимании того или иного вопроса. Скорее напротив: это говорит про обострённую потребность в нём разобраться. Пусть инстинкт читателя поможет ему отрешиться от излишней авторской настойчивости там, где всё ясно с полуслова.
16
Любое честное выражение мировоззрения – даже логически стройное, даже строго следующее классическим философским традициям, использующее каноническую терминологию и общепринятый способ изложения – по сути всего лишь исповедь. Вольный стиль лишь усиливает этот личностный импульс, но в скрытом виде он присутствует всюду.
Абстрактные или безличные суждения помогают снимать напряжённость разграничения между пишущим и читающим. Но и с их помощью я не берусь выразить ничего, кроме собственных взглядов, сомнений и надежд.
17
В этом вступлении я забочусь не столько об изложении общих принципов, сколько о том, чтобы по-честному предупредить о своих намерениях. Пусть тот, кому книга не может принести никакой пользы, расстанется с ней скорее, чем начнёт сожалеть о напрасно потраченном внимании.
18
Вопрос об оригинальности излагаемых здесь идей можно решить полюбовно с самым злейшим из моих критиков. Я готов взять на себя все неудачи и нелепости этой книги, но буду твёрдо настаивать на отсутствии сколь-нибудь существенной новизны высказанного мною. В те или иные времена всё это уже говорилось. Я лишь переводчик (не всегда удачливый, но старательный) того, что мне кажется важным, на язык своего времени и своего народа.
19
Обилие цитат среди этих фрагментов нужно мне отнюдь не для вящего подтверждения своих воззрений. Это было бы странно – излагать перенятые у других или, во всяком случае, неминуемо у других встречаемые идеи, подтверждая их словами тех же самых авторов, с чьей помощью эти идеи усвоены.
«Если я порой говорю чужими словами, то лишь для того, чтобы лучше выразить самого себя».7
20
Некоторые из мыслей, вошедших в эту книгу в виде цитат, явились когда-то для меня моими собственными открытиями, хотя и не столь проникновенно выраженными. Когда выяснялось, что моя мысль намного древнее меня, что вот она передо мной, выраженная в словах, пришедших из другой эпохи, из другого языка, из другой культуры, я мог только порадоваться. Мои слова съёживались и исчезали, сыграв свою роль. Ведь они помогли мне встретиться с этой мыслью, проложили мостик к её восприятию и усвоению.
Однако чаще чужие слова находили в моём сознании лишь некоторое внутреннее соответствие, не оформившееся в собственную речь. И открытие совершалось именно с их помощью.
Все эти не свои слова – да и свои тоже – я привожу теперь на встречу с читателем в надежде нащупать какие-то соответствия в его душе. Иначе нам с читателем будет просто скучно друг от друга.
21
«Читай не затем, чтобы противоречить и опровергать, не затем, чтобы принимать на веру, и не затем, чтобы найти предмет для беседы; но чтобы мыслить и рассуждать».8
22
Философскому рассуждению, наверное, правильнее быть не только увлекательным и притягательным (иначе никто с ним и не ознакомится), но вместе с тем и отталкивающим – отталкивающим читателя от текста к собственному поведению и к самостоятельному осознанию жизни.
23
Для чего такая фрагментарность? Чтобы помочь поверхностному знакомству с книгой? Или обеспечить такое восприятие, при котором читателю важнее всего случайное воздействие на него отдельных идей?
Таких намерений у меня не было. Это не нарезание длинного текста на ломтики для лучшей усвояемости.
Напротив, постигающему читателю такой жанр должен причинять плодотворные затруднения: ему придётся самому устанавливать формально отсутствующие связи между отдельно приведёнными мыслями.
24
Каким я хотел бы видеть читателя этой книги? Умным, внимательным, доброжелательным, стремящимся к совершенствованию и к истине?..
Разумеется.
Но главное – расположенным к работе без предвзятости. Исполненным желания и мужества принять непривычное, убедившись в его достоверности, и отвергнуть очевидное, оказавшееся обманчивым.
25
Конечно, поиски нужных слов требуют существенных усилий, и наконец отысканные слова выглядят в глазах автора достаточно смазливо. И всё-таки мне не хотелось бы, чтобы мои слова запечатлевались в чьём-то сознании. И не только слова, пожалуй. Чтобы сама мысль не вспоминалась бы как нечто стороннее. Если она проложит путь собственному пониманию, собственной мысли, собственным словам, это будет лучшее, что она может.
Тем более нет у меня желания, чтобы сказанное мною стало для кого-то жизненным руководством. Размышления, исполненные сомнений, не годятся для этого. Достаточно, чтобы среди них нашлось чем подкрепиться – как ягодами с придорожного куста.
26
Нелегко решиться излагать мировоззрение, которым живёшь. Привязать его к конкретному состоянию, закрепить его цепкими словами, формулировать неформулируемое, не видя перед собой лица собеседника. Достаточно лёгкой иронии, простейшего логического выверта – и лучшие твои слова превратятся в смутных уродцев.
Но что значат подобные страхи перед простым и неизбежным ощущением внутренней необходимости. Надо сделать назначенную тебе работу. Вот и всё. Остальное – уж как получится.
О мышлении
Аксиомы мышления
27
Возможны два основных направления мышления о человеке: к нулю и к бесконечности. С одной стороны – постигать основы, истоки, начала человеческого сознания. С другой – стремиться к его высотам.
28
«Искание начала показывает незначительность начала: но при этом то, что ближе к нам, – что около нас и в нас – начинает, мало-помалу, показывать свои краски и красоты, свою загадочность и богатство значения».9
29
Потребность в аксиоматике – состояние довольно естественное для человека познающего. Вот и мне хочется попробовать сформулировать: что представляется несомненным человеку, или хотя бы мне самому. Строго говоря, это и не аксиоматика вовсе, не образование основы для последующего доказательства теорем, а лишь попытка разобраться, что же всё-таки наиболее достоверно из того, с чем человек имеет дело.
30
«Так как мы были детьми, раньше чем стать взрослыми, и составили относительно предметов, представлявшихся нашим чувствам, разные суждения, как правильные, так и неправильные, прежде чем достигли полного обладания нашим разумом, то некоторые опрометчивые суждения отвращают нас от истинного познания и владеют нами настолько, что освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе, как решившись хотя бы раз в жизни усомниться во всём том, по поводу чего обнаружим малейшие подозрения в недостоверности».10
31
«Первое, что нужно, – это проверить основы и исключить все причины иллюзий и заблуждений».11
При этом мы вовсе не лишаем себя свободы впоследствии придти на поклон к идеям, отнесённым по логическим соображениям в разряд иллюзий. Мы можем ещё умолять их владеть и княжить в нашем сознании – если такое правление будет сочтено наилучшим. Но предварительно – проветрим дворец.
32
«Истинное знание состоит в том, чтобы знать, что мы знаем то, что знаем, и не знаем того, чего не знаем».12
33
Аксиомы – утверждения, истинность которых не доказывается, – считаются специфической принадлежностью науки. На самом деле вся наша жизнь, даже самая бытовая, пронизана невероятным количеством аксиом и постулатов. Исходя подсознательно из их истинности, мы и действуем. На более осознанном уровне – рассуждаем.
Набор этих предпосылок различен и для разных обществ, и для разных людей и для разных периодов жизни одного человека. Степень осознанности и логическая связанность аксиом друг с другом также широко варьируются. Если среди них существуют такие, которые принимаются всегда и всеми, то судить об этом надо скорее по поведению людей, чем по их высказываниям и теориям.
Что же касается науки, она начинается не с того, что аксиомы придумывают, а с того, что их осознают и стараются свести к минимуму.
34
Как зависимость, так и независимость философа от истории духовной жизни человечества заключается в том, что он должен в себе пережить, самостоятельно пройти весь путь развития философской мысли. Общечеловеческая история – пунктир от незапамятного через людей и события к современности. Отдельный человек тоже движется от своего незапамятного, от случайных и смутных впечатлений детства – через свои открытия и увлечения – к своему сегодняшнему мировоззрению. Это движение столь органично для сознания, что воспроизводится любым философским анализом. В начале такого анализа мы погружаемся в пред-аксиоматическое неведение, как ребёнок, засыпая, сжимается в эмбрионоподобный комочек.
35. Аксиома восприятия
Я ощущаю. Или: я испытываю ощущения. Или: мне даны ощущения в моём сознании. Или: я сознаю наличие ощущений.
Ощущениями я называю всё сознаваемое, воспринимаемое, ощущаемое мною, то есть всё, с чем имеет дело моё сознание.
36
«Безусловная самодостоверность наличного сознания есть коренная истина философии, и с её утверждения начинается каждый обширный круг философского развития.
Нельзя ни в коем случае сомневаться в одном: в наличной действительности, в факте как таком, в том, что дано. Сознаётся присутствие таких-то ощущений, мыслей, чувств, желаний, – следовательно, они существуют как такие, как сознаваемые, или как состояние сознания».13
37
Впечатление ошибочности некоторых ощущений всегда связано не с их непосредственным восприятием, а с нашим осмыслением этих ощущений, то есть с другими ощущениями.
«Человек не заблуждается относительно представлений, которые он на самом деле воспринимает, но ошибается в выводах, которые он делает из своих наличных восприятий. Его ошибка заключается не в том, что он воспринимает непосредственно и в данный момент, а в неправильном суждении, составляемом им о представлениях, которые, по его предположению, связаны с непосредственно воспринимаемыми, или о представлениях, которые, как он воображает, исходя из того, что воспринимает в данный момент, будут восприняты при других обстоятельствах».14
38
«Мы знаем только существование наших ощущений, представлений и мыслей. Надо было бы говорить: „думается“, как говорят „гремит“; сказать „cogito“ уже слишком много, раз это переводится через „я мыслю“. Принимать существование Я, исходить из него есть практическая потребность».15
39. Аксиома внешнего и внутреннего
Воспринимаемые сознанием ощущения очевидным образом распадаются для меня на две группы: внешние относительно сознания (или: представляющиеся внешними), то есть те, которые называют физическими ощущениями, и внутренние – эмоции, чувства, желания, мысли, образы, суждения…
Суть этой аксиомы не в том, чтобы ввести одну из простейших возможных классификаций, а в попытке выразить органическое свойство сознания трактовать любое ощущение как приходящее извне или изнутри. Внешние ощущения – это ощущения от окружающего мира и от своего тела (боль, голод и другие телесные сигналы). Всё остальное – внутренние ощущения, какие только можно представить.
Глубинный жизненный опыт, особенно религиозный, может свести нас и с такими ощущениями, в которых внешнее и внутреннее полностью слито воедино. Таким же образом можно воспринимать некоторые состояния, в которых мы не можем отличить чисто внутреннее от телесного (например, некоторые болевые состояния). Но здесь уже можно говорить о моментах слияния или тесной взаимосвязи внутреннего и внешнего, которые в обычном состоянии всё-таки вполне различимы.40
Зная свою комнату относительно лучше, чем миллионы других комнат на свете, я и своё тело воспринимаю лишь как более известный мне компонент жизни, чем тела миллионов других людей. Моё самочувствие известно мне по физиологическим ощущениям, а о чужом приходится судить по словам или по внешним признакам. Вот и вся разница.
