Эсеры. Борис Савинков против Империи

Все главные нити слежения за империй с конца XIX столетия находились в охранных отделениях, должностные инструкции которых четко определяли, как бороться с инакомыслящими:

«Главным и единственным основанием политического розыска является внутренняя, совершенно секретная и постоянная агентура, и ее задача заключается в обследовании преступных революционных сообществ и уличения их членов для привлечения судебным порядком.

Все остальные силы и средства розыскного органа являются лишь вспомогательными, к которым относятся:

1. Жандармские унтер-офицеры и полицейские надзиратели в розыскных органах, которые, как официальные лица, производят выяснения и допросы, но секретно, под благовидным предлогом.

2. Агенты наружного наблюдения, или филеры, которые, ведя наружное наблюдение, развивают сведения внутренней агентуры и проверяют их.

3. Случайные заявители, фабриканты, инженеры, члены МВД, фабричная инспекция и прочие.

4. Анонимные доносы и народная молва.

5. Материалы, добытые при обысках, распространяемые прокламации, революционная пресса.

Следует всегда иметь в виду, что один, даже слабый секретный, находящийся в обследуемой среде, даст несоизмеримо больше материала, для обнаружения государственного преступления, чем общество, в котором могут официально вращаться заведующие розыском. То, что даст общество, всегда станет достоянием розыскного органа, через губернатора, прокуратуру, полицейских чинов, с которыми постоянно соприкасаются заведующие розыском. Поэтому, секретного сотрудника, находящего в революционной среде или другом обследуемом обществе, никто и ничто заменить не может».

В период правления Александра III в 1881–1894 годах всесильная имперская демократия в полном объеме смогла осуществить любимое ей государственное давление на подданных. Чиновники, сановники, вельможи, дворяне в своем большинстве любые изменения в управлении воспринимали как покушение на идею российской государственности, отдавая первенство государству, а не человеку. Попытки привести государственный строй империи хоть в какое-то соответствие с требованиями времени давно закончились, и в стране началась эпоха контрреформ, попытавшаяся исторической паузой остановить время. Победоносцев всеми силами отстаивал незыблемость самодержавия.

Теперь любого подданного арестовать, без суда сослать на пять лет и навсегда, судить военным судом. Даже губернаторы могли закрывать газеты, журналы, заводы, фабрики, лавки, университеты, институты, приостанавливать работу земств и городских дум. Александр III по команде Победоносцева изменил городское самоуправление, земства, суд, образование и печать.

В городах вдруг почти не стало выборов, и расширились правительственные полномочия, естественно, в ущерб городскому самоуправлению. Новое городовое положение 1892 года ввело высокий имущественный ценз, сокративший число избирателей в три раза. В документе не стало главного раздела, что городские думы и управы действовали самостоятельно. Городской голова, председатель городской думы, утверждался царем и генерал-губернаторами, а не населением. Низшие сословия были вытеснены из управления дворянством.

Земство, как система местного всесословного самоуправления в уездах, фактически перестало существовать. По «Положению о губернских и уездных земских учреждениях» 1890 года двух выборных земских гласных из трех могли избирать только дворяне. Имущественный ценз для избирателей был значительно повышен, крестьяне вообще потеряли право выбирать земцев. Крестьяне теперь выбирали уполномоченных выборщиков, из которых губернатор назначал гласных. В июле 1889 года было принято «Положение о земских участковых начальниках», по которому каждый уезд разделялся на земские участки без губернских и уездных городов, на которые министром внутренних дел назначались земские начальники только из потомственных дворян, владевших недвижимой собственностью и только по представлению губернатора: «Земскому начальнику принадлежит надзор за всеми установлениями крестьянского общественного управления, за состоянием мирских капиталов, за ссудо-сберегательными кассами и сельскими банками, утверждение приговоров сельских сходов, попечение о хозяйственном благоустройстве и нравственном преуспеянии крестьян, исполнение обязанности мировых судей, дела по спорам и искам, о восстановлении нарушенного владения, о потравах». В руках земского начальника сосредоточилась вся административная власть над органами крестьянского общественного управления. Упразднились уездные крестьянские присутствия и мировые суды. Земские начальники запросто не обращали никакого внимания на общинные обычаи и традиции.

По закону «Об изменениях постановлений о присяжных заседателях» 1884 года обширные полномочия получили полицейские чины, формально назначавшие состав присяжных, ограничивалось право отвода и замены присяжных, уменьшалось их количество в губерниях, удваивался их имущественный ценз. Губернаторы получили право исключить любого присяжного из списка без объяснений. Из ведения суда присяжных были изъяты не только политические дела, но и дела о насильственных действиях против должностных лиц. Публикации в газетах отчетов о политических процессах запрещались.

В образовании была ликвидирована университетская автономия, осуществлялось возрастающее чиновное давление на демократическое студенчество и прогрессивных профессоров, свернуто женское образование, произошел фактический возврат к сословной школе. Студенчество считалось главным источником вольнодумства, республиканских идей и смут. Университетский устав 1884 года запретил все студенческие объединения, столовые, кассы взаимопомощи. Все преподаватели утверждались министром просвещения, а всей университетской жизнью руководил государственный попечитель учебного округа. Были значительно уменьшены льготы по студенческим отсрочкам от шестилетней службы в армии. Был принят вызвавший колоссальный общественный резонанс циркуляр «о кухаркиных детях», по которому ограничивался прием в гимназии «детей кучеров, поваров, прачек, лакеев, мелких лавочников и тому подобных людей, детей которых, за исключением разве необыкновенно одаренных, вовсе не следует выводить из среды, к которой они принадлежат».

В университеты, институты, гимназии сокращался прием еврейских детей. Низшие имперские сословия старались всеми силами обходить «рекомендующий циркуляр» и учили своих детей как могли и где могли.

В 1882 году были приняты «Временные правила печати», колоссально усилили цензуру, требовали раскрывать псевдонимы авторов. Чиновники могли закрыть любые газеты и журналы и лишить редакторов и издателей права продолжать свою профессиональную деятельность. В 1884 году был закрыт ненавидимый самодержавием журнал «Отечественные записки» великих Николая Некрасова и Михаила Салтыкова-Щедрина, и главным официальным органом стала газеты «Московские ведомости» Михаила Каткова, бывшего либерала, при Александре III ставшего хранителем монархических устоев. С середины 1880-х годов имперская самодержавная пирамида ничего в стране не оставляла без своего несусветного контроля. Сильная государственная власть была объявлена единственным условием самосохранения империи и общества. Всесильный обер-прокурор Синода создал идею национальной государственности империи. Западные парламентские демократии порочны, потому что идут в ногу со временем, что не совпадает с интересами всего народа. Народ сам в себе несет закон, а государство за него этот закон формулирует и следит за его исполнением. Точка зрения государства, имперской самодержавной монархии, единственно правильна и оспариваться не может. Поэтому совершенная по определению имперская государственная власть, неизмеримо высшая европейских политических моделей, прекрасно блюдет благо народа и его права. Реформы должны только следовать за жизнью, а не менять ее. Современники называли эпоху контрреформ Победоносцева и Александра III глухими, кандальными годами, болезненно-выжидательного спокойствия и затишья. Столпам самодержавия в силу их умственных способностей не приходило в голову, что прогресс невозможно остановить и жизнь все равно возьмет свое, если нужно, то с кровью. Контрреформы дали империи совершенно противоположный ожидаемому результат. Земство было настроено против самодержавия, городские буржуа требовали у него все новые и новые права, в университетах усилился дух свободолюбия, количество либеральных газет ежегодно увеличивалось, как и число либералов. Империя мертво катилась к убийственным социальным потрясениям начала ХХ века. В этих конкретных имперских условиях росли и воспитывались люди, которые вскоре станут вершить судьбы самодержавия и самой монархии.

Теперь все общество четко знало и понимало, что устранение самодержца не приведет к отмене самодержавия. Победоносцев и Александр III вели оголтелую борьбу против революционеров, оппозиционеров, инакомыслящих и их пособников и подстрекателей либералов, попустительствовавших подрывным радикалам. Консервативно-косные узколобые мероприятия самодержавия создавали тотальный монархический контроль государственной и общественной жизни империи. Александр III уже в 1881 году словами Победоносцева заявил, что конституции Западной Европы – это орудие всякой неправды и интриг, «непригодная для России фальшь, ведущая к нашему несчастью и погибели». Он тогда же сказал, что Россия сильна только благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию между царем и его народом.

Были выпущены законы, консервирующие общину в деревнях, затрудняющие переселение крестьянства на новые земли, ограничивались автономия Финляндии, ужесточалась антипольская политика, ухудшалось отношение к мусульманскому имперскому югу. Стабилизация самодержавия достигалась свертыванием всех прав подданных, усилением дворянства и несусветной бюрократии, стагнации общества, неконституционностью, своеволием, произволом, дворянской, казачьей, крестьянской корпоративностью, азиатским типом государственности, в котором неправовая система управления замыкалась на монаршую волю.

Во времена Екатерины II количество чиновников едва превышало десять тысяч бюрократов. Александр III имел их почти полмиллиона. Полицейско-чиновное государство думало, что надежно законсервировало само себя, но это была неправда. В российскую историю вмешались идеи и экономика. Монархистов в конце XIX века атаковали социалисты и у любителей консервированного самодержавия больше не было никаких шансов не только победить, но и выжить.

Дело было не только в личностях царя и Победоносцева. Полууступки феодализма совсем не устраивали накатывавшийся на империю капитализм. Помещичьи имения выдыхались, крестьянские хозяйства активно расслаивались на богатых и бедных, финансы, промышленность, торговля не устраивала половинчатость самодержавия. Консервативная оппозиция заявляла: «Вот к чему привели эти реформы». На докладе М. Лорис-Меликова 1881 года Александр III написал: «Слава богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете Министров весьма незначительным меньшинством». На вершине бюрократической пирамиды укрепились чиновники, чуждые прогрессу, науке и культуре, вдруг вынужденные считаться с реальным положением дел в экономике, в которую уже ворвался капитализм.

Крестьянская свобода 1861 года стала главной причиной слабости мужицкого земледелия. В пятнадцати нечерноземных губерниях десятки миллионов ревизских душ потеряли пять процентов, а в двадцати черноземных губерниях двадцать пять процентов земель, принадлежащих им до отмены крепостного права. На западе империи в девяти губерниях по политическим соображениям крестьяне получили земли больше, чем имели. Десять процентов крестьян получили землю щедро, сорок – хорошо и достаточно, а половина – мало. Каждый третий крестьянин с семьей после 1860-х годов обрекался на полуголодное существование. Больше всего нуждающихся в земле было в перенаселенных Петербургской, Олонецкой, Костромской, Калужской, Пермской, Смоленской, Минской, Витебской, Ковенской, Курляндской, Киевской, Волынской, Черниговской губерниях. После отмены крепостного права у крестьян резко возросла рождаемость, что еще уменьшило количество наделов на душу населения, редко превышавшихся три десятины на человека. Ситуация начала меняться только после 1905 года, когда на рынок было выброшено большое количество дворянских земель, но земельный голод все равно постоянно давил на быстро растущее деревенское население. Власти открыли крестьянский Поземельный и дворянский Земельный банки, и миллионы десятин начали переходить из рук в руки. В 1900 году двадцать процентов крестьян имели половину пахотных земель империи и процесс расслоения крестьянства все убыстрялся и убыстрялся. Цены на землю, доступную только сильным крестьянским хозяйством, постоянно росли и с 1893 года по 1902 год увеличились вдвое, а к 1914 году почти втрое и составляли в среднем сто тридцать рублей за десятину. Черноземье стоило намного дороже – до четырехсот рублей за десятину под Полтавой. Долги крестьян банкам постоянно росли, как и недоимки казне.

Там, где была наибольшая избыточность населения, большое количество крестьянской земли сдавалось в аренду, поскольку бедные семейства почти не могли вести самостоятельное хозяйство. Стоимость аренды почти сравнялась с получаемым от нее доходом, и безземельные крестьяне массово уходили в города на фабрики и заводы, в отхожие промыслы, на восток империи. Казна активно сдавала в аренду пашни, сенокосы, выгоны, леса, но их все равно не хватало. Богатые багатели и уходили с земли в город, не имея ни лишних рук, ни рабочего скота. Сильные хозяйства поднимали их производительность и доходность. Развитию сельского хозяйства мешали почти полное отсутствие обрабатывающей и перерабатывающей промышленности на месте производства, отсутствие дорог и колоссальная чересполосица в совершенно причудливой форме.

Большой экспорт и рост внутреннего рынка зерна стал уничтожать натурально-хозяйственный деревенский уклад почти на всей территории империи. Богатые хозяйства увеличивали урожаи, удобряли землю, использовали усовершенствованные орудия обработки земли. Безлошадные и однолошадные крестьяне продавали или сдавали землю в аренду и уходили искать покупателя на свой труд. К началу нового ХХ века около двух тысяч винокуренных производств перерабатывали на спирт большое количество ржи, картофеля. Триста сахарных заводов производили из свеклы почти сто миллионов пудов сахара. Крестьянские хозяйства к этому времени уже четко разделились на безземельные, мелкие, средние и крупные. Кроме сахарных и винокуренных заводов появляются маслобойни и крахмальные производства, промышленное огородничество, садоводство, табаководство. Богатые уже не хотели покупать или арендовать землю у бедных, а просто отбирали ее обманом или силой, нарушая имущественные права владельца. С начала ХХ века в деревне начались крестьянские беспорядки, подавляемые силой. Внешне дело обстояло вполне благополучно, но копившееся и копившееся недовольство бедной деревни клокотало все больше и больше. Голод 1891 года еще не был забыт, как новый неурожай 1900–1901 годов создал на земле невозможные условия существования. Причину голода бедные крестьяне видели в недостатке у них земли и потребовали передать часть помещичьих земель, скота, хлеба: «или отдайте, или сами возьмем». Сначала голодные крестьяне просто приходили в помещичьи усадьбы и просили хлеба и земли, потом начали их громить и поджигать. Горели помещичьи дома и поля, силой выяснялось, кому принадлежит спорная земля.

Монархия не стала выяснять причины волнений, потом нападений. Тяжелые, голодные условия крестьянской жизни она стала объяснять «злонамеренными слухами и антиправительственной пропагандой». Когда количество волнений еще выросло, самодержавие сквозь зубы заговорило, что «хозяйственное положение крестьян, переживших за последние годы несколько недородов, было не вполне удовлетворительно». Одновременно на волновавшихся крестьян бросили войска и выдрали их розгами, вымоченными в соленой воде. Казачьи нагайки исполосовали тысячи мужиков, но не выжгли крестьянскую правду. На пристрастных судах все-таки выяснилось, что волнения происходили из-за малоземелья и неурожая. Участников «беспорядков» массово осудили, на неучастников наложили контрибуцию, аграрная политика, само собой, изменена не была. Настроение крестьянства стало крайне напряженным. Оно стало самоорганизовываться и выдвигать из своей среды умелых агитаторов, хорошо учившихся у народников. Крестьяне стали интересоваться нелегальной литературой. Департамент полиции доложил в Зимний, что все волнения носят социальный характер и что после судов крестьяне молчат, никому не перечат, о прошлом не говорят и никого не выдают: «Подавленные беспорядки могут повториться в иных местах. Ограничиваться одними репрессиями невозможно. Население прикрыло собой всю введенную в его среду преступную литературу, затаив в себе все внушенные ему мысли и идеи».

То, о чем мечтала «Народная воля», с помощью капитализма и самодержавия, стало быстро совершаться в крестьянстве, но на Зимний дворец полицейский доклад не произвел ни какого впечатления, и все осталось по-старому.

Монархия разослала по империи циркуляры, чтобы губернаторы на сходах предостерегали крестьян слушать агитаторов, и мужики даже в неволновавшихся губерниях узнали, что в империи были волнения и действовали агитаторы. В обществе отметили, что самодержавный циркуляр дал работу крестьянской мысли. Волнение 1903–1904 годов охватили уже большее количество губерний, чем год назад. Крестьяне уже не ходили в усадьбы и к земским начальникам. Они бойкотировали помещиков, отказывались от работы, требовали изменить их заработки. Начались убийства самых одиозных помещиков, взаимное раздражение и ненависть быстро росли, опять горели усадьбы, хозяйственные постройки, мельницы, крестьяне вывели свой скот на помещичьи поля и стали сечь помещиков розгами. Самодержавие назначило Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, но чиновники не стали слушать сельскохозяйственных экспертов, а просто лихо освоили бюджетные деньги, выделенные на создание губернских и уездных комитетов для выяснения сельских нужд. Общество само показало Зимнему дворцу то, что вызывает крестьянские волнения – малоземелье, бюрократический гнет, финансовая эксплуатация, высасывающая все мужицкие доходы. Монархии было все равно, и весной 1905 года деревню охватило массовое волнение, вместе с городскими восстаниями начавшее первую русскую революцию.

Локальные крестьянские волнения со своими конкретными нуждами и целями охватили большую территорию и превратились в грозное движение. Департамент полиции доложил Зимнему, что за несколько лет крестьяне умственно выросли, изменилась их психика, они стали глубже относится к жизни и острее чувствовать житейскую неправду. Монархия мобилизовала несколько сотен тысяч крестьян на русско-турецкую войну и обучила их обращаться с оружием. Одновременно малоимущие хозяйства были лишены так необходимых им рабочих рук, поскольку богатые крестьяне откупились от призыва. Крестьяне быстро делились на батраков, зажиточных и середняков. Батраки стали говорить, что источником их социального гнета является частное землевладение.

Начались массовые самовольные вырубки лесов и потравы помещичьих лугов, затем самовольные сенокосы и уборки хлебов, запашки помещичьей земли, потом погромы усадеб, поджоги господских домов. Дворян грабили бедняки, середняки и богатые, которые на своих лошадях увозили больше всех остальных. Крестьяне выкуривали помещиков и захватывали их земли. Быстро распространялись сельскохозяйственные забастовки. Часто волнения начинали богатые крестьяне, увлекая за собой бедняков и середняков, больше всех остальных захватывал чужое, помещичье имущество. Зажиточное крестьянство грабило помещиков и одновременно защищало свою частную земельную собственность.

Трехлетние волнения 1905–1907 годов, наконец, были подавлены очень жестокими карательными экспедициями. Психология ненависти крестьянства к самодержавию, в наглой форме подчеркивающему бесправное и полурабское положение десятков миллионов крестьян империи, было организовано именно к 1907 году. Через десять лет социалистическое «право на землю всех и каждого в отдельности» в империи было реализовано без учета мнения самодержавия. Раздражение крестьянства против монархии стало заменяться ненавистью именно в 1880-х годах, названных безвременными и глухими. Крестьянство быстро готовилось к участию в революции, которую должны были проводить рабочий класс и интеллигенция, в соответствии с планом Исполнительного Комитет 1880 года. Промышленный переворот 1890-х годов в России успешно создал этот рабочий класс, во всем мире названный пролетариатом.

В 1865 году подданные империи получили законодательное право на торговлю и промыслы. Аристократы, дворяне, купцы, мещане, рабочие, крестьяне получили свободу предпринимательства и право заниматься производственной и коммерческой деятельностью. В стране быстро создавалось сословие промышленников, открывались заводы, фабрики, банки, акционерные общества, торговые дома, газеты, издательства. Все больше и больше людей занимались предпринимательской деятельностью. Торгово-промышленная буржуазия к концу правления Александра III владела тысячами фабрик, заводов, мастерских, большинство которых возникло в 1880-1890-х годах. К тому времени число рабочих в империи достигло уже несколько сотен тысяч человек.

В 1882 году была создана Инспекция труда, которая ввела восьмичасовый рабочий день для подростков, запретила детский труд и работу ночью женщин и подростков. Одновременно с этим за участие рабочих в стачках и забастовках назначалась шестимесячная тюрьма. К этому времени забастовочное движение в империи стало принимать массовый характер.

В январе 1885 года тысяча ткачей фабрики Тимофея Морозова в Орехово-Зуеве, во главе с оставшимися на свободе членами созданного в 1879 году Степаном Халтуриным «Северного рабочего союза» Петром Моисеевым и Лукой Ивановым, остановили мануфактуру и выдвинули политические требования: «Полное изменение условий найма между хозяином и рабочими по изданному государственному закону». Рабочие разбили контору и квартиру хозяина, в Орехово-Зуево были введены войска, арестовавшие шестьсот ткачей.

Через месяц на ткацкой фабрике началась вторая Морозовская стачка, продержанная четырьмя тысячами прядильщиков и ткачей Твери. Опять войска в бастующих городах произвели массовые аресты и в мае 1886 года в Петербурге начался суд, на который монархия решила допустить журналистов, чтобы выставить бастовавших рабочих заговорщиками и бунтовщиками.

Лучшие имперские адвокаты во главе с Федором Плевако показали Морозовскую стачку как справедливое возмущение рабочих произволом и угнетением их фабричными хозяевами и поддерживающими заводчиков властями. На суде все узнали об отсутствии нормальных условий ткачей, об изношенном оборудовании, неотапливаемых цехах, ненормированном рабочем дне, о грубых постоянных нарушениях на фабрике техники безопасности, о массовых злоупотреблениях фабричного начальства. Адвокаты назвали ткачей белыми неграми, а виновниками стачки тех, «кто забыл, что и рабочие – тоже люди с правами на сколько-нибудь сносное человеческое состояние». Суд присяжных оправдал всех сто подсудимых ткачей, и это вызвало колоссальный общественный резонанс, показавший, что ткачам сочувствовали почти все работавшие подданные. Под влиянием стачек монархия в 1886 году издала первый в империи фабричный закон:

«Расплата с рабочими вместо денег купонами, условными знаками, хлебом, товаром и иными предметами воспрещается.

Воспрещается взимание с рабочих платы за врачебную помощь, за освещение мастерских, за пользование при работах для фабрики орудиями производства.

Подстрекавшие к стачке подвергаются заключению в тюрьме на время от четырех до восьми месяцев, а остальные участники – заключению в тюрьме на время от двух до четырех месяцев. Прекратившие стачку по первому требованию полиции рабочие от наказания освобождаются. Повредившие или уничтожившие заводское и фабричное имущество, а также имущество лиц, служащих на заводе и фабрике, подвергаются заключению на время от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев.

За самовольный отказ от работы до истечения срока найма виновный в том рабочий подвергается аресту не свыше одного месяца. За умышленное повреждение или истребление сложных и ценных орудий производства виновный в том рабочий подвергается аресту до одного дня.

Надзор за соблюдением на фабриках и заводах должного благоустройства и порядка возлагается на местное губернское начальство и осуществляется им при содействии губернских присутствий по фабричным делам, чинов фабричной инспекции и полиции.

Губернские присутствия по фабричным делам образуются под председательством губернатора или вице-губернатора, прокурора окружного суда или его заместителя, начальника губернского, жандармского управления, окружного фабричного инспектора или его помощника, председателя или члена губернской земской управы и городского головы губернского города или члена местной городской управы.