bannerbanner
Дочери Дагестана
Дочери Дагестана

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

На поклон путешественника красавица привстала и грациозно ответила милым поклоном, закрывая нижнюю часть лица кисейным рукавом платья.

Пол комнаты, где она приняла русского, устилали ковры, на одной стене висели два простых зеркала и маленький дагестанский кинжал с шашкой. Березину предложили сесть на стул. Может быть, впервые в своей жизни писатель пожалел, что не умел хорошо рисовать. Оставалось только до мелочей запомнить внешность женщины, чтобы потом в своей книге описать ее, хотя никакие самые яркие эпитеты не могли помочь точно передать потрясающую красоту Солтанет.

На ней был кисейный платок и шелковый халун. «Стан ее сделал бы честь любой красавице», – сообщал путешественник. Ей было лет тридцать, но, несмотря на то, что природа обошлась с ней благосклонно, она сурьмила выразительные глаза. За все время свидания она только раз улыбнулась, обнажив свои красивые зубы. Ее рассмешил костюм иноземца. Чтобы расположить к себе, приезжий заявил, что он из татар. Слова эти не тронули Солтанет. Гость сожалел, что сказал неправду. Пауза затягивалась. Чтобы красавица не ушла, приезжий спросил:

– Я думаю, вам здесь скучно?

– Да, – ответила Солтанет, – я здесь скучаю. Было время, когда она ездила к морю с женой коменданта Низового. Теперь нет.

Березин знал, что 33-летний Абумуслим Тарковский, муж Солтанет, бросил ее, женился на молоденькой девушке и переселился в Казанище.

Длительная аудиенция считалась неприличной, и путешественник, откровенно любуясь женщиной, напоследок спросил, почему она не хотела его принимать.

– Потому, – отвечала Солтанет, – что все норовят влезть мне в душу, спрашивают о любви к Аммалат-беку. Был здесь и ваш Полежаев. Я ему указала на дверь…

Путешественник далее сообщает, что знаменитая ханша общалась с простыми людьми и даже принимала русского врача, лечилась у него. Женщина великолепно сохранилась и имела «гибкий стан кипариса».

Березин, извинившись, покинул дом. Во дворе сияло солнце, в тени дерева играли дети Солтанет, девочка трех лет и мальчик семи, своим шумом заполняя все вокруг. Они были милые создания, но выпачканные в грязи.

И вдруг Березин заметил, как из комнаты, грациозно ступая по лестнице, спустилась Солтанет. Увидя гостя, своим нежным голосом позвала детей и вернулась обратно. Навсегда скрылась в сакле, закрыв голову и лицо платком так, что был виден один кончик маленького носа. Эту сценку и разговор с женщиной путешественник запомнил на всю жизнь.

Умерла Солтанет в Дербенте. На мусульманском кладбище над самым морем находится ее могила. Только сегодня вряд ли кто знает, где именно покоится дочь аварского хана.

О Солтанет, ее красоте и трагической истории ее любви долго в горах бытовали легенды. Долгое время сохранялось как реликвия и платье красавицы. Оно было великолепно отделано и украшено и передавалось из поколения в поколение как фамильная ценность.

…Декабрист А. А. Бестужев-Марлинский, будучи в Дагестане, написал повесть «Аммалат-бек» о жизни отпрыска шамхала Тарковского и его возлюбленной – несчастной Солтанет.

Шуанет

Во второй половине 1840 года генерал-лейтенант Галафеев отправился в рейд по Чечне: наказать непокорные аулы. Чтобы задержать карательную экспедицию, в глубокий тыл противника с 4-тысячной конницей рванулся знаменитый наиб Шамиля Ахверди-Магома.

Переходы были большими. Горцы, с детства приученные по многу часов находиться в седле, отлично выдержали экзамен. 28 сентября 1840 года четыре тысячи всадников туманным утром подошли к Тереку и заняли позицию. Со стен ударили пушки. Ахверди-Магома не сумел захватить крепость и вернулся в горы. Наиб должен был получить строгое порицание от имама.

И все-таки Ахверди-Магома торопился домой как никогда. Он вез Шамилю бесценный подарок. По дороге в Ставрополь горцы остановили экипаж. В нем жалисъ друг к другу десять человек – семья московского купца 1-й гильдии Ивана Улуханова. Внимание мюридов сразу же приковала к себе удивительной красоты девушка, дочь купца Анна. На вид ей было 17–18 лет.

Есть и еще одна версия того, как Анна Улуханова стада пленницей. Личный секретарь Шамиля Мухаммед-Тахир ал-Карахи пишет: «Мюриды застали ee молящейся в церкви, когда все жители в панике бежали из города по направлению к Ставрополю. Ее пленные спутники сообщили Ахверди-Магоме, что она была невестой старого русского генерала»[4].


Шуанет


«Я была взята в плен вместе со своими родными», – рассказывала впоследствии сама Шуанет.

Приехав к имаму, Ахверди-Магома поведал о неудачах под Моздоком и, чтобы смягчить Шамиля, приказал ввести Анну Улуханову. Красота армянки потрясла имама.

И каждый бы сделал наибшей,Любимой назвал бы женойЗатем, что и в битве погибшийЖены не заслужит такой[5].

Грузинские княгини, бывшие в плену у Шамиля, от самой Шуанет услышали о дальнейших событиях: «Долго мы томились в неволе, но, наконец, родные мои были все освобождены ценою выкупа… Шамиль не отпустил только меня, но я согласилась пожертвовать собою ради родных… В это время меня склоняли к принятию ислама, но, впрочем, не приневоливали. Я долго не соглашалась отказаться от своей веры, но, когда увидела и ближе узнала Шамиля, он мне понравился, и тогда из любви к нему я решилась на все… Теперь мне хорошо»[6].

Анна Ивановна, разумеется, должна была изменить имя. Говорят, Шамиль в это время прочитал в какой-то книге рассказ о благочестивой женщине Шуанет.

…Над строгой строкою КоранаДала она вечный обет,И стала красавица АннаЖеной Шамиля – Шуанет.

Имеется немало свидетельств, говорящих о необыкновенной красоте этой женщины. Грузинские княгини при первой же встрече нарисовали ее портрет следующими красками: «Это была женщина лет 30, белая, полная, очень свежая, хорошенькая… Имя ее Шуанет».


Зайдет – жена Шамиля


Вместе с княгинями Орбелиани и Чавчавадзе в плену находилась француженка госпожа Дрансе. По приезде домой она выпустила в Париже книгу, где уделила также место для жены имама Дагестана: «Шуанет среднего роста, – писала госпожа Дрансе, – трудно встретить женщину, у которой губы были бы красивее, нежели у нее, волосы нежнее, кожа белее»[7].

«Она действительно прекраснейшей наружности», – с восторгом сообщал Илико Орбелиани, видевший жену Шамиля в 1842 году. Князь упрекал Шуанет в том, что она забыла веру, родных и свое отечество. Шуанет же уверяла Орбелиани в своих глубоких чувствах к родине и родственникам, но с не меньшей гордостью говорила о своей любви к Шамилю.

«Она любит Шамиля, – констатировали сестры-грузинки, – любит глубоко и искренне». Княгини спросили у Шуанет: «У Шамиля кроме тебя есть еще другая жена – Зайдет. Как же ты терпишь?»

– У меня к вам вопрос, – отвечала Шуанет, – я точно знаю, что у Шамиля кроме меня есть еще Зайдет. А вот знаете ли вы, кто кроме вас есть у ваших мужей?». Вопрос этот крайне смутил княгинь, но через минуту они дружно засмеялись. К ним присоединилась и Шуанет.

Однажды во время разговора с Шуанет они услышали слова, скорее похожие на исповедь: «Я была прежде в России и хотя была очень молода, однако уже кое-что понимала. Я из большого семейства, видела многих и слышала многое… И что же? Уверяю вас, что Шамиль хоть и татарин, но, право, лучше иного христианина»[8].

Дрансе отмечала: «Но надо послушать Шуанет, когда она говорит: «Шамиль», надо следить в это время за изменениями ее физиономии… надо слышать, с каким наслаждением она произносит это любимое имя!»[9].

«Вот уже минуло 15 лет, как я сделалась женою его, – признавалась Шуанет Дрансе, – но я проливаю слезы только тогда, когда он бывает в походе и не присылает за мной. Если я в чем-нибудь провинюсь, он никогда не показывает недовольного вида, a обращается со мною ласково, как с ребенком…»

Шамиль иногда уступал ее желаниям. И тогда Шуанет, закутанная в чадру, садилась на лошадь и в сопровождении большого конвоя отправлялась к месту боевых действий. Жила она в палатке мужа, куда с минуты ее приезда вход посторонним был категорически воспрещен. Их любовь была взаимной. Шамиль чувствовал себя юношей, когда видел Шуанет.

Царицею сердца имама бесспорно являлась только она – это признавали все.

«Нередко, – рассказывал по возвращении на родину князь И. Орбелиани, – она (Шуанет. – Б. Г.) заставляла степенного имама прыгать с собою по комнате»[10].

Жена Шамиля была добра и проявляла заботу обо всех, кто в ней нуждался. По ее просьбе имам приказал улучшить питание пленных, разрешил грузинским княгиням выходить на веранду подышать свежим воздухом. Нередко она тайком приносила какие-либо сладости их детям. Жизнь пленниц скрашивалась ее рассказами, советами и добрыми известиями с их родины – Грузии. «Я имела счастье понравиться ей, – писала госпожа Дрансе, – и благодаря этому я ни на минуту не была разлучена с княгинями».

Шуанет никогда не интересовала причина войны, ее не занимала политика. Ей недоставало не только лукавства, но даже маленькой хитрости. Весь круг ее интересов сошелся, как бы в фокусе, на личности Шамиля. Вне его как будто не существовал мир.

«Шуанет не занимается ничем, – заметили пленные княгини, – кроме красоты своей, ничего не придумывает, кроме новых и всегда новых средств для развлечения или утешения мужа, которого она любит глубоко и искренне».

Когда Шамиль уходил в поход, Шуанет молилась, держала уразу и беспрерывно страдала. Женщина боялась войны, потому что она отнимала у нее любимого человека и могла его убить. Но Шуанет думала и о других.

«Не понимаю, чего ищут люди! – часто говорила она. – Зачем они воюют, когда могли бы жить мирно и счастливо со своими семействами?».

Супруга имама знала армянский, русский, кумыкский и аварский языки. На двух последних она изъяснялась со своим мужем, доставляя ему необыкновенное удовольствие. Родители ее были люди очень богатые. Они предлагали за свою Анну самый дорогой выкуп, но Шамиль об этом и слышать не хотел. Казалось, предложи ему и полмира, он не расстался бы с Шуанет.

Однажды, когда очередная попытка выкупить Шуанет ни к чему не привела, родственники попросили разрешения хотя бы увидеть ее. Такое разрешение было дано двоюродному брату Шуанет Минаю Атарову. В первых числах мая 1848 года Минай прибыл в крепость Воздвиженскую. В пяти километрах от крепости его переодели в черкеску и дали полное вооружение. Затем Миная встретили люди Шамиля под командованием наиба Дуба. С большими трудностями на седьмой день Атаров прибыл в Ведено.

На третий день после приезда его принял имам. С Шамилем были и другие гости, в основном наибы. Подали плов. Вдруг все сделались хмурыми. На скатерти появилась халва. Она была вкусно приготовлена, но Минай почти не дотронулся до еды. Он видел зловещие взгляды сидевших вокруг него людей и забеспокоился. Ему сказали, что халву специально для него приготовила Шуанет. Сделав над собой усилие, он взял еще один кусок. В это время появился молодой горец и что-то сказал по-аварски, все заулыбались и стали наперебой предлагать гостю то или иное блюдо. О причинах перемены настроения наибов гость узнал чуть позже. Оказалось, что все это время из соседней комнаты в буфетное окно за ним наблюдала Шуанет.

– Вы с ума сошли! – сказала она. – Что это за брат?

Присутствующие начали думать: не шпион ли под видом брата Шуанет прибыл в их стан?

Однако Шуанет также могла ошибиться, ведь она видела брата в последний раз восемь лет назад. Минаю стали задавать вопросы, попросив отвечать громче. Он удивленно разглядывал соседей и недоумевал, почему надо кричать, разве они страдают глухотою и не слышат его? Все сидели молча и сосредоточенно. Громкий голос Миная признала, наконец, Шуанет.

– Это узаур-гардашим, – сказала она. Вот тогда-то и вошел молодой горец, после слов которого «лед тронулся».

На следующий день Миная водили по аулу, показывали достопримечательности, в том числе завели к часовщику, который за несколько минут как нельзя лучше вставил стекло в его часы. Минаю позволили осмотреть и пороховой погреб. В тот же день состоялась встреча с сестрой. При встрече с ней было еще шесть женщин.

Уселись на тахте и стульях. Все приветствовали гостя. Минай заговорил по-армянски. Но Шуанет отвечала на кумыкском языке. По просьбе брата она открыла лицо. Он видел, что сестра еще более похорошела. Вспоминали родных и близких. Услышав шорох, Шуанет быстро закрыла свое лицо. Вошел Шамиль. Сопровождавший Миная Агий-Аджи приложился к руке имама, но гостю этого сделать не дали. Теперь разговор пошел о здоровье, о дороге. Тут Минай вручил сестре золотые дамские часы. Шамилю также часы с золотой цепочкой. Его поблагодарили. Через полчаса имам ушел. Шуанет снова открыла лицо. Увидя среди угощения виноград, брат удивился: «В мае – свежий виноград?!» – «Здесь умеют хранить», – объяснила сестра. Свидание продолжалось до вечера. Когда вышли на улицу, Агий-Аджи попросил никому о форме свиданий с Шамилем не говорить.

14 мая 1840 года брат Шуанет в сопровождении 13 мюридов и наиба Дуба пустился в обратный путь. Минай ехал на великолепном скакуне, подаренном ему Шамилем.

Шуанет была рядом с мужем и на Гуниб-горе. 25 августа 1859 года она снова попала в плен, но на этот раз уже к «своим».

Как уже известно, Темир-Хан-Шуру первыми покинули имам и сын его Кази-Магомед. По дороге и по приезде в Калугу Шамиль все время беспокоился, что родственники Шуанет могут приехать из Моздока в Темир-Хан-Шуру и забрать ее. О его переживаниях, разумеется, хорошо знал пристав, полковник Богуславский. Он как-то спросил Шамиля, что, если бы Шуанет снова сделалась христианкой, взял бы он ее к себе как жену?

– Возьму, – быстро отвечал Шамиль.

– А она пойдет ли к вам с охотой?

Шамиль смутился, но ненадолго.

– Пойдет! – сказал он твердым голосом.

В Моздоке один из братьев Улухановых на самом деле предложил Анне оставить Шамиля. Но его предложение она отвергла. Поняв, что ее решения не изменить, Улухановы тепло приняли семью Шамиля.

В январе 1860 года экипажи с родственниками имама подъезжали к Калуге. Чуть раньше прибыл Мухаммед-Шеффи. Имам спросил о здоровье путешественников, кто едет и кто не едет. И, как рассказывала жена губернатора М. Н. Чичагова, «каждый раз, что Шамиль произносил женское имя, глаза его опускались, но они метали искры, когда Шеффи рассказывал, что лошади всю дорогу благополучно везли Шуанет…»[11]

В трудные годы долгого плена Шуанет была Шамилю не только женою, но и самым верным другом. Если в свое время она училась у мужа понимать Дагестан, то теперь в России они поменялись ролями. О беспредельной преданности Шамилю и в то же время о детской наивности Шуанет говорит такой факт.

Предводителем дворянства в Калуге являлся некто Щукин, сын которого много лет назад служил в уланском полку вместе с Джамалудином – старшим сыном имама. Видимо, поэтому Шамиль с симпатией относился к предводителю дворян. Женщины семейства Щукиных в знак дружбы подарили женской половине семьи Шамиля свои фотографии. Русские дамы, в свою очередь, захотели получить фотографии горянок. Но как это сделать? Ведь горянки не должны показывать свое лицо постороннему мужчине! Выход все-таки нашелся: фотографировать жен имама взялась супруга мастера. И вдруг перед съемкой Шуанет залилась слезами. Это случилось, когда она увидела драгоценности, украшавшие Зайдет. Оказалось, что в день пленения Шамиля на Гунибе Зайдет позаботилась о себе и спрятала драгоценности, полученные от княгинь Чавчавадзе и Орбелиани. А Шуанет, объятая горем, была занята только своим мужем. Она страшно боялась, что больше его не увидит. И вот теперь женщина не хотела фотографироваться без бриллиантов.

Кто виделся с Шуанет в Калуге, также отмечал ее внешнее обаяние.

«Шуанет, – писала жена губернатора Калуги М. Н. Чичагова, – сохранила следы красоты, молодости и отличалась… скромностью. Цвет лица ее нежный, щеки румяны… черты лица правильные, глаза голубые, и вообще вся наружность ее была симпатичная… Неудивительно, – сообщала далее губернаторша, – что она была царицей сердца Шамиля и что он не отдал ее за миллион родным».

Сохранилось письмо, написанное на русском языке рукой Шуанет. Адресовано оно в Моздок родному брату – Якову Ивановичу Улуханову. Письмо дает возможность в какой-то мере заглянуть в мир ощущений жены Шамиля и как бы прикоснуться к ней самой.

«Любезный братец, – писала из Калуги в мае 1860 года Шуанет, – с большим удовольствием пользуюсь предстоящим случаем, чтобы засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение и родственную любовь. Имам, муж мой, также свидетельствует Вам свое почтение.

…Письмо это вам доставит Кази-Магомед. Прошу Вас, любезный братец, а также и всех наших родственников, оказать ему такое же гостеприимство как бы мне самой… Ваше внимание и гостеприимство, которые вы окажете Кази-Магомеду, мы будем считать большим для себя одолжением.

Жизнь наша в Калуге продолжается по-прежнему в совершенном довольствии и спокойствии.

…Наш прекрасный дом сделался еще лучше. Из него можно видеть на очень далекое пространство и… везде… видим мы зеленые горы, зеленые леса и много деревень, окруженных зеленью. Я не знаю, чего еще желать: мы счастливы.

…Вместе с тем прошу вас убедительно не отказаться написать к нам когда-нибудь хотя несколько строчек: ваши письма доставят нам большое удовольствие.

Остаюсь любящая вас сестра… Шуанет, жена Шамиля»[12].

Это письмо с русским текстом подписал и имам со следующими словами: «Нуждающийся в помощи божьей чужестранец Шамиль».

Шуанет осталась со своим мужем до конца. Вместе с ним она выехала из России, посетила Джидду, Мекку, а 4 февраля 1871 года похоронила его в Медине. В этом городе закончилась 30-летняя совместная жизнь ее с Шамилем.

После смерти Шамиля Шуанет была свободна и могла возвратиться к своим родственникам. Но она осталась верна памяти мужа.

Что же дальше? В июне 1871 года пришло письмо от А. И. Барятинского. Князь приглашал Шуанет с семьей в Россию. В том же месяце 14 числа в Мекке было написано ответное письмо, начинающееся словами: «От скорбящей Шуанет его сиятельству князю Барятинскому. Привет тебе и твоей супруге». Затем вдова Шамиля извещала: «Письмо твое облегчило сердце мое… Муж мой покойный и покойная дочь завещали мне не покидать так скоро их могилы. Во всяком случае, знаменитый фельдмаршал, не забывай меня и удели мне место в твоих благодеяниях. Поручаю тебе любезного сына моего Кази-Магомеда. Просьбу эту я обращаю к тебе из глубины моей скорби. Приветствую тебя еще раз. Скорбная изгнанница Шуанет».

После приезда Кази-Магомеда в Мекку она перебралась в Константинополь и жила там с детьми своего мужа. Говорят, что султан Турции определил ей пенсию до конца жизни. Умерла Шуанет через 6 лет после смерти Шамиля, в 1877 году, в возрасте 54 лет. Могила ее находится в Константинополе (ныне Стамбул).

Каримат

Все, кто видел Каримат, дочь наиба Даниель-бека Елисуйского, считали, что у нее лицо небесной красоты. Детство ее прошло в Закаталах, бывала она и в Тифлисе. Владела своим родным аварским, кроме того, русским и грузинским языками.

Пребывание в Грузии и встречи с образованными людьми в определенной мере повлияли на внутренний мир девушки. Она не верила легендам и сказкам из святых книг, о чем имела смелость открыто говорить, за что считалась безбожницей.


Даниель-бек султан Елисуйский


Одевалась девушка изысканно, чему отец ее Даниель-бек не препятствовал. Держалась независимо, и не всякий мог быть удостоен ее внимания. Перед именитыми кунаками она могла нарочно предстать «искусной соблазнительницей», но, к ее чести, надо заметить – определенную черту она никогда и никому не позволяла переходить.

Когда Даниель-бек в 1844 году изменил царскому правительству и перешел к Шамилю, встал вопрос и о соединении Каримат с сыном имама Кази-Магомедом. Брак для Даниель-бека имел чисто политическое значение, хотя будущие муж и жена относились к этому совершенно по-разному. Сын Шамиля был влюблен в дочь Даниель-бека. В его глазах она выделялась не только красотою лица и загадочностью сверх меры. В отличие от других горянок, одевалась Каримат совершенно по-иному, была опрятна и казалась недоступной, как снежная вершина. Каримат проявляла к Кази-Магомеду полное безразличие и не вышла бы за него замуж, если бы не настаивал отец, которому она скрепя сердце покорилась.


Каримат – дочь Даниель-бека, невестка имама Шамиля


У Шамиля невестка не вызывала особых симпатий. И только просьба сына заставила имама пойти на родство с семьей Даниель-бека. Имам видел, что Каримат не любит его сына и занята больше нарядами и собой. Прямо скажу, Каримат не была подарком для семьи мужа. Жила она в резиденции мужа в селении Карата. И лишь изредка, по какому-либо чрезвычайному случаю, могла быть приглашена в Ведено. Она, пожалуй, была единственным человеком, который мог ослушаться имама. Строгий наказ имама женщинам одеваться как можно проще и скромнее будто и не касался ее. Обычно на ней было белое тонкое платье, отделанное золотыми петлями и пуговицами, шелковый платок, атласный архалук, уши ее украшали серьги в виде полумесяца из золота с драгоценными камнями.

В марте 1855 года по случаю скорого приезда старшего сына имама Джамалудина Кази-Магомед с женой были вызваны в Ведено. Все семейство имама и любопытные высыпали на балконы. Во двор шамилевской резиденции Каримат въехала на лошади, сидя по-мужски. Одета она была в соболью шубу, крытую старинной золотой парчой.

Белый платок из тонкого материала спускался с головы на спину. Лицо закрывала густая вуаль, также вышитая золотом. Ехала она грациозно и сошла с лошади не менее достойно.

Вся женская половина приветствовала Каримат теплыми словами. Шамиль же удивился ее неповиновению и сказал недовольным тоном: «Любезная Каримат, мне очень приятно тебя видеть, но неприятно заметить, что жена моего сына не изменила своим привычкам и по-прежнему продолжает одеваться в дорогие наряды. Мне кажется, что золотое покрывало совершенно не нужно, особенно здесь, где простота соблюдается всеми». Никто не услышал, что отвечала Каримат, но что она не изменила своим вкусам и привычкам, все видели впоследствии.

Соединившись с ней, Кази-Магомед не сделался особенно счастливым. Он видел безразличие жены к себе, но побороть свою пылкую любовь к Каримат так до конца жизни и не сумел.


Кази-Магомед с женой Каримат


Когда Шамиль в 1859 году отступал из Ведено, через Карату шел в Гуниб, туда следовал также Кази-Магомед с женой. Отец Каримат Даниель-бек к этому времени уже перешел на сторону А. Барятинского и делал все, чтобы вернуть свою дочь. Попытка не увенчалась успехом. В дни осады Гуниба Каримат находилась среди людей Шамиля, хотя особой пользы от нее нельзя было ожидать. Напротив, есть сведения, что она через своего слугу передала русскому командованию сведения о положении осажденных.

Во время сдачи Гуниба Даниель-бек у всех на глазах отвел свою дочь в лагерь Барятинского. Но имам, в ту минуту занятый своими мыслями, не обратил особого внимания на бестактность перебежчика. Когда в Темир-Хан-Шуре Даниель-бек хотел удержать свою дочь при себе, имам пришел в ярость и хотел убить предателя. Каримат осталась с отцом.

Как известно, Кази-Магомед сопровождал Шамиля в Россию. Они поселились в Калуге. Через 4 месяца прибыла вся семья имама. Отсутствовала только Каримат. Кази-Магомед не находил себе места, и, невзирая на условности, которые тогда существовали между отцами и сыновьями, он откровенно признался Шамилю в своем большом чувстве к жене. Шамиль понимал сына, жалел его и, хотя знал, что Каримат не может принести счастья, разрешил Кази-Магомеду поехать за ней. Кстати, этому проекту не противилось и русское правительство.

5 мая 1860 года, получив благословение отца, Кази-Магомед выехал в Дагестан. Шамиль все время с тревогой думал, насколько успешно закончится поездка сына и вернет ли Даниель-бек дочь законному супругу. Шли дни за днями, волнение росло. Наконец, имам не выдержал, 31 мая вызвал к себе пристава А. Руновского и спросил, как долго может находиться в дороге Кази-Магомед. Тот отвечал, что все зависит от обстоятельств на месте, а дорога может занять от одного до трех месяцев. Шамиля волновало и другое: надо было подыскать квартиру для сына и его жены. Когда он сказал об этом вслух, Руновский крайне удивился. Пристав спросил, не с ним разве будет жить родной сын? Имам высказался в том смысле, что Каримат – враг его сыну и ему самому. «До сих пор я знал, – заявил Шамиль, – что Кази-Магомед очень любит свою жену, что она отравит или его, или меня, или сделает какую-нибудь гадость»[13].

На страницу:
2 из 3