Обручье

Выходит, этот тип в плаще…

– Ты думаешь, это он? – голос у Лиски дрогнул.

Храбрая Катька передёрнула плечами.

– Да запросто. Теперь такие фишки в моде, я на семинаре эзотериков видела новых язычников – обвешаются со всех сторон амулетами, костры жгут, шаманят! Психи, конечно, но вообще–то безобидные. Правда, те куриц не резали… а может, он просто хотел шашлычок сготовить?

– Шашлычок? Безобидные? – Лиску затошнило. – Ты как знаешь, а я ухожу. Если этот безобидный вернётся…

– Вот ещё, нас все–таки двое, – запротестовала Катька, но как–то не слишком уверенно. – Постой, надо бы все же знаки срисовать. Ребятам покажем. Ты пачку от сигарет бросила?

– Нет, вот она.

Катька живо распотрошила пачку и, действуя вместо пера травинкой, стала копировать надпись. За неимением чернил, травинку пришлось макать в остатки куриной крови на камне. Лиска нервничала. Катьке тоже было не по себе, но она только упрямей закусила губу. Через две минуты дело было сделано.

Подруги съехали с холма на пятой точке и немного посидели в траве, Лиска приходила в себя.

Тропинка, по которой ушёл неизвестный, со стороны поляны была совершенно незаметной, и девочки едва не пошли в другом направлении. Впрочем, Лиске было все равно, куда двигаться, лишь бы подальше от жуткого камня. Она летела по тропе, не обращая внимания на шишки и корни, а потом на мокрую грязь, внезапно захлюпавшую под ногами. Тропа резко нырнула в овраг, забитый дудником и крапивой, по дну его сочилась слабая струйка воды. Лиска на бегу перескочила ручей.

– Кать, не отставай!

– А? – рассеянно откликнулась подруга. Она зачем–то медлила у ручья, вглядываясь в чащу. – Погоди, я сейчас.

И она шагнула обратно, но тут Лиска дёрнула её за руку и перетащила на свой берег.

Катька очумело потрясла головой.

– Прикинь, мне послышалось, будто нас Васька окликает! Ну это же надо, а? Конкретные глюки!

Девчонки дружно посмотрели через ручей. Тропинка исчезла, колючие стебли стояли неподвижно плотной стеной, и непонятно было, в каком месте они только что вышли.

– Слышишь, как тихо… – прошептала Лиска. – Будто под водой. Так не бывает.

В самом деле – дневной лес всегда переполнен разными звуками, ветер шумит вершинами, кто–то пищит или шебуршит в зарослях, жужжат пчелы или, на худой конец, комары. Но здесь не было слышно ничего, даже ветер не шелестел листами накренившейся над ручьём осины. И эта неестественность пугала. Не сговариваясь, подруги поспешили прочь от воды, благо что–то похожее на тропинку вновь обозначилось под ногами.

Выбравшись из оврага, увидели, что чаща впереди делается сквозной, реденькой, уже не лес, а так, мелколесье. Тропинка вильнула вбок, но Катька, потянув носом, заявила:

– Сворачиваем. Эта тропа наверняка на дорогу выводит, знаю я этот просёлок. Не стоит лишний крюк делать. Нам по берегу лучше.

– А если опять заблудимся?

– Исключено. Слышишь – рекой пахнет? Это Волга, я знаю.

Катька говорила так уверенно, что Лиска не стала спорить. Тем более что никакой опасности в этом месте не ощущалось, угроза, если она и не померещилась, осталась на той стороне оврага.

Спустя десять минут девчонки продрались сквозь полосу колючего малинника и выпали на волжский песочек.

– Уф! – сказала Катька. – Ничего себе приключение! А ты ещё ехать не хотела, я то, я се. Я целую неделю по утрам купалась, и хоть бы куда меня унесло! Да у тебя талант влипать в ситуации конкретный, даже завидно!

– Иди ты! – рассердилась Лиска, пытаясь зализать глубокую царапину на запястье.

– Нет, правда. Могилу колдуна видели – кое–кто локти себе обкусает, что с нами не был!

– Ты про кого?

– Да про Ваську. И Лешка наверняка обзавидуется. Какие руны мы срисовали! Правда, коряво получилось, неудобно травинкой. В следующий раз надо с ручкой плавать!

– Ну да, и с блокнотом. Только пожалуйста, второй заплыв без меня.

– Уговорила. Если он у нас будет, второй заплыв, – пробормотала Катька, внезапно становясь озабоченной. – На завтрак мы стопудово опоздали. Придётся соврать, что у нас разгрузочный день. Лишь бы успеть к раскопу, иначе нас точно хватятся.

– Дёрнули! – крикнула Катька и понеслась по пляжу, Лиска рванула следом. На бегу она успела подумать, что, в крайнем случае, можно сослаться на регулярные занятия марафонским бегом.

***

Лагерь археологов затихал, как пустеющий муравейник. Дежурные собирали грязную посуду со стола, за которым спешно доедал третью порцию каши Лёша Толстый. В отличие от Лёши Ботаника, на археологию Толстому было, по большому счёту, плевать, он в основном увлекался процессом поглощения пищи и меньше двух порций за раз принципиально не съедал. Ещё лучше трёх – но это уж как получалось. При этом Толстый был худ, как вешалка, и не так чтобы слишком высок. Словом, непонятно, куда в него эти порции помещались. В лицее Лёша не занимался и в экспедицию попал случайно, его бабушка была знакома с кем–то из преподавателей и попросила пристроить лоботряса внука к позитивному делу. Сплетница Светка уверяла, что родители специально сплавили Лёшу на раскопки, потому что его бурно растущий организм начал всерьёз подрывать семейный бюджет.

Мэнээс Игорь, красивый и загорелый, похожий на древнегреческого бога (впечатление нарушали самодельные шорты из обрезанных джинсов), с буссолью и планшетом в руках уже направлялся в сторону раскопа. Следом парочками брели зевающие девчонки с надувными подушками. Только не надо думать, что они собирались вздремнуть в раскопе, – подушки нужны, чтобы сидеть на них, когда вручную перебираешь землю в поисках исторических артефактов. Парни тащили лопаты.

Взмыленные Катька и Лиска выскочили на поляну в последний момент, когда в лагере уже никого не осталось, только метрах в двадцати впереди виднелась спина Лёши Толстого. Он не отлынивал потрудиться – он просто никогда не спешил.

– Ладно, зато не опоздали, – кисло заметила Катька.

– Ага. Помнишь, ты увлекалась лечебным голоданием? Вместо завтрака зарядка, на обед медитация…

– Не было такого! – заявила Катька. – То была система раздельного питания. Питания, а не голодания, а медитация тут вообще ни при чем. То было в другой раз!

Вяло препираясь, подруги шлёпали по утоптанной тропе над откосом. Ноги двигались на автомате – кроме марафонской пробежки по берегу, им ещё пришлось вплавь форсировать впадающую в Волгу речушку. Лёшу Толстого они догнали уже у самого раскопа. Несмотря на голодный стон в желудке, Лиске было интересно – в день приезда Катька приводила её сюда на экскурсию, но лил дождь, и ничего примечательного она не разглядела. Сплошные канавы и кучи грязи на краю луга.

– Это не кучи, а отвалы, – просветила подругу Катька, – землю снимают слоями, мы её перебираем. Тут все уже проверено – золота нет!

– Разве здесь можно искать золото?

– Запросто! Не факт, что найдёшь, но искать не запрещается.

Лиска увидела, что поляна за отвалами расчерчена на ровные квадраты бечёвкой, натянутой на забитые по углам квадратов колышки. Дёрн на ближнем ряду квадратов был уже срезан, но почему–то не целиком. Между квадратами оставались нетронутые полоски травы сантиметров по двадцать шириной.

– Это называется бровка, – сказала Катька. – Пошли, наш квадрат с того края. Ой, Вась, привет.

Вася мрачно кивнул и пошёл рядом с девчонками.

– Вы что, на тот берег плавали?

– Тихо ты! – Катька тревожно оглянулась. – С чего ты взял? Мы просто проспали, да, Лис?

– Ага. Я полчаса назад заглянул – палатка расстёгнута, на одеяле Вакса дрыхнет. Вы, кстати, в курсе, что она косметику обожает?

– В каком смысле обожает? Красится, что ли? – Лиска засмеялась, представив косматую Ваксу с помадой в лапах.

– Она её жуёт, – спокойно пояснил Вася. – Мне показалось, что именно этим она у вас и занималась.

– Блин! – взвизгнула Катька. – Я же бросила свою косметичку сверху! Лиска, это ты палатку не застегнула!

– Но я ж не знала, что так долго…

– Значит, все–таки плавали, – Вася бросил лопаты на бровку, – я сразу подумал.

– И чего теперь? Настучишь, да? Хочешь, чтоб нас из лагеря вышибли? Да? – вскипела Катька. Она отшвырнула подушку и, задрав подбородок, гордо скрестила руки на груди. – Ну и вперёд, плакать не станем! Чего ж не идёшь, передумал?

– Да нет, – Вася пожал плечами, – я вам хлеба прихватил, вы, наверное, есть хотите. Без всего, правда. А через реку одни больше не плавайте, трудно разве меня разбудить?

Катька хмыкнула и откусила сразу половину горбушки.

– А вторая лопата для кого? – спросила с набитым ртом Лиска.

– Обычно мы с Пашкой копаем, но он дежурный сегодня. Кого поставят. Эй, Лёш, ты к нам?

В раскоп спрыгнул Ботаник в сопровождении весело крутившей хвостом Ваксы и подал Лиске несколько целлофановых пакетов.

– Это вам для керамики. Фу, Вакса, здесь не роют! Здесь мы копать будем, понимаешь? – Он схватил собачонку за шиворот и оттащил в сторону. – Мышь чует, наверное. Брысь, говорю, а то как привяжу под кустом!

Мэнээс Игорь, окинув орлиным взором раскоп, дунул в судейский свисток, болтавшийся на шее. Вот зачем он, оказывается, нужен.

Сидя на пыльной подушке, Лиска зачерпнула горсть брошенной с лопаты земли и растёрла между ладонями, захватила ещё горсть. Точно так делала Катька и другие девчонки, сидевшие парами на краях квадратов.

Лиска нервничала: кроме комков глины и неопознанных корешков, ей совершенно ничего не попадалось. А в это время другие девчонки то и дело что–то кидали в свои пакетики. Лиске сделалось жарко. Вдруг она просто не замечает эту самую керамику, бросает её в отвал… И тут пальцы нащупали что–то твёрдое. Лиска с торжеством подняла находку к глазам – это оказался глиняный черепок тусклого, серо–коричневого цвета. Он был шершавый и совершенно не походил на блестящие яркие осколки деревенских горшков, какие были в деревне у бабушки. По верхнему краю виднелось два ряда одинаковых неглубоких ямок, как будто натыканных мизинцем.

– Нормальная керамика, – заметила Катька. – Суй в пакет. Потом их рассортируют, сосчитают, на планчик зафиксируют.

– Он совсем некрасивый…

– А ты чего хотела? Это тебе не гробницу Тутанхамона копать! Золотых мумий тут не будет!

– Дай посмотреть. – Лёша Ботаник опустил лопату и присел рядом с девчонками на корточки. – Ого, ямочно–гребенчатая керамика. Неолит.

– Чего?

– Дьяковская культура, – пояснил Ботаник, – у нас здесь городище славянское, более позднее, и керамика в основном попадается обожжённая. А твой черепок древнее, примерно начало бронзового века. Здесь тогда жили племена дьяковцев.

– Первобытные люди?

– Ну не совсем. Медные топоры у них уже были, хотя и каменные тоже. Свиней они разводили, охотились.

– Значит, мой черепок редкий? – Лиска приободрилась.

Катька извлекла из комка глины ещё один черепок, не обнаружила на нем ямок, сердито бросила в пакет и заявила:

– Все это ерунда, черепки, ямки… вот если бы найти что–то по–настоящему интересное. Украшения или хоть оружие, на худой конец. Или письмена древние, на камне выбитые. Вот это было бы настоящее открытие.

– Письмена – это нереально, – пожал плечами Ботаник и взялся опять за лопату. – Славянская археология не знает подобных находок. А если кому интересно только золото находить, так надо клады искать. Древние надписи, золото, которое охраняет жуткая мумия… кино прямо!

Катька возмущённо подскочила. Она явно хотела выпалить что–то убийственное, но вовремя спохватилась и ограничилась туманным:

– Кино, значит? Ну ладно же, Лешенька…

Несколько минут прошли в молчании. Надутая Катька пыхтела, нарочно повернувшись к Ботанику задом. Потом ей попалось сразу несколько черепков подряд, явно составлявших прежде целое донце. Вася глянул и сказал, что это очень хорошо, осколки можно будет легко склеить и восстановить часть горшка, Катька сразу оживилась:

– Классно. Сейчас найдём ещё пару бочков и соберём его целенький. Археологические пазлы! Эй, а чего вы такие унылые? Давайте, что ли, песни петь! Археологические. Вась, ты ведь много знаешь, напой! Про лето, а?

– Что такое лето – это проза, – отозвался Вася, охотно опуская лопату. —

Звон лопат над Волгою–рекою.

Лето, проплывают по реке тюленевозы,

Нас зовут отправиться с собою…

– Чего–чего? – засмеялась Лиска. – Какие ещё тюленевозы?

Не прерываясь, Вася ткнул пальцем в сторону Волги. Самой реки за отвалом видно не было, зато над кромкой насыпи медленно двигалась рубка пассажирского теплохода, похожая на едущий своим ходом белый домик. Зрелище было совершенно дурацкое и вызывало в памяти то ли знаменитую Емелину печку, то ли детские стишки Чуковского, в которых по полям бегают столы и умывальники.

– Что такое лето – это пекло,

Тело обгоревшее и ноги,

Это вермишеле–макаронная диета

И палаток рваные чертоги, – продолжал Вася во весь голос.

С соседних квадратов ему уже подпевали.

Усердно копавший Ботаник наконец не выдержал. Задрал голову и срывающимся басом проблеял:

– Лето-о, снова стары–ы–ый раскоп,

Это-о лето-о в поле-е зовёт…

Как в водосточную трубу дунул.

Катьку скрючило пополам, она упала с подушки и молча стала кататься по квадрату. Лиска попыталась заткнуть обратно в рот рвущийся смех, но не смогла. Ботаник обиженно замигал, потом взглянул на Васю, на Катьку и махнул рукой:

– Ладно, смейтесь! Ну не дано мне музыкального слуха, чего уж там. Мамонт на ухо наступил. Зато я все тексты помню.

«А на фига ж вы бровку завалили, гады,

Там можно было сделать ровный срез,

Найти портретик князя Кия

И его зубной протез!»

Вот!

Глава 7. Кто там, зеркальце, скажи!

Иные настойчиво утверждают, что жизнь каждого записана в книге Бытия.

Из сочинений Козьмы Пруткова

«Катабазис» – нисхождение в мир мёртвых. Стоит напомнить, что нисхождению предшествует обычно сон героя, воспринимаемый мифологическим мышлением как «временная смерть».

Jean Foillard. La conception de Celtes

Лиска потеряла счёт дням. Ей казалось, что она живёт в лагере уже вечность, глядя, как солнце то встаёт над макушками сосен, то окунается в вечерний туман за рекой. Ей понравилось сидеть на обрыве, пока на небе выцветали последние отсветы заката и над водой высыпали колючки звёзд. Потом из–за леса поднималась ржавая луна, похожая на половинку подноса из школьной столовой, и заливала тревожным светом палатки.

– Половецкая какая–то здесь луна, – заметила Лиска, в первый раз увидев над кромкой бора громадную темно–красную горбушку. – Зачем она такого цвета?

Вася стал говорить, что луна просто восходит, но Лиску объяснение не устроило. Ей нравилось думать, что неспроста луна над раскопками древнего городища так похожа на изъеденный ржавчиной щит и лагерь экспедиции в её свете выглядит кочевым станом или, на худой конец, декорацией к опере «Князь Игорь».

Скоро выяснилось, что в своих фантазиях Лиска не одинока. Паша Малявин и увлекающийся всеми подряд идеями Пит Курочкин выпросили у Игоря топор и три вечера подряд что–то тюкали позади кухни. На четвёртый день стук прекратился, а Паша с Петей копали посреди поляны ямы. Вокруг немедленно собрались любопытные.

– Чего это будет, Паш? – не вытерпела Катька. – Столбы для фонарей? А электричество откуда возьмёте?

– Ручным способом добудут, – ввернула Наталья, и Катька сердито нахмурилась.

– Ваше чувство юмора меня умиляет, – процедил Паша, опуская лопату. – Пит, давай!

Они подняли первый столб стоймя, и на девчонок в упор глянули тусклые глаза деревянного идола. Он был вырублен грубо, но выразительно – низкие брови, нос, как стёсанный треугольник, длинные «запорожские» усы. По верху столба и ближе к подножию красовалось несколько полос странного орнамента из косых крестов.

– Сварог, – догадался всезнающий Ботаник. – Сварог – божество небесного огня. Видите, кресты – это солярные символы.

Паша солидно кивнул, и мастера принялись поднимать второго идола.

– Можно подумать, у этого товарища зубы болят, – прокомментировала Катька, – ишь как злобно смотрит.

– Не злобно, а бдительно! – возмутился Курочкин. – Вы ничего не понимаете! Это же Перун, бог войны и грозы! Он будет охранять наш лагерь!

– Ага, понятно. В компании с Ваксой, – съязвила Катька.

– Будто никого повеселей вырезать нельзя было? Тоже мне, украсили лагерь! Даже собака на этих типов рычит! – продолжала ворчать она по пути на раскоп. – Нет, в самом деле, у меня конкретное ощущение, что они мне в спину смотрят. Пристально!

– А ты обрати внимание, как у них глаза сделаны, – вмешался в разговор топавший позади Вася, – у них в середине зрачка маленькие дырочки проковыряны, и от этого взгляд и кажется живым. Известный приём скульпторов, между прочим!

Катька сердито обернулась:

– Все–то ты знаешь! А я вот считаю, что там, где люди живут, интерьер должен быть повеселей. Ты у меня дома нэцке видел? Тоже, между прочим, бог, только китайский, зато толстый и симпатичный. Вот что надо дома держать! Словом, мне эта парочка не нравится, у меня предчувствие!

Но, несмотря на Катькины предчувствия, жизнь в экспедиции текла безмятежно и мирно, даже обещанные метеопрогнозом на конец недели ливни пролились в стороне, на другом берегу Волги. Серые тучи, как ни клубились, не смогли переползти реку.

Каждое утро, позавтракав и как следует наплававшись, все шли на раскоп. По свистку Игоря начинался очередной трудовой день, с десяти до четырёх, с перерывами на купание и обед. Лиске самой смешно было вспоминать, как она волновалась из–за первой находки. Керамики, как здесь звали глиняные черепки, было даже чересчур много. Можно подумать, обитатели городища целыми днями только и делали, что били посуду. Сперва Лиске было интересно сортировать черепки, потом она соскучилась и захотела найти что–нибудь новенькое, кольцо или хотя бы бусину. Наташка со Светкой, перебиравшие на соседнем квадрате, подобрали целых две. Блекло–голубые, похожие на пузатые бочоночки, бусины выглядели до ужаса неприглядно, но профессор пришёл в полный восторг. Наташка и Светка сделались героинями дня и до вечера ходили с задранными носами.

– Это свидетельство древних торговых связей, – объяснял профессор, держа на ладони только что извлечённую из комка грязи бусину. – Они приплыли из далёкой Азии. По Волге и Каспию проходил торговый путь из варяг в арабы, такой же древний, как «из варяг в греки» по Днепру и Чёрному морю.

– Некрасивые совсем, – пробурчала терзаемая завистью Катька, – цвета никакого.

– Это иранская бирюза. По легенде, бирюза рождается из слез людей, потерявших возлюбленных. На самом деле бирюза – минерал органического происхождения и стареет от времени, выцветает и разрушается. Но некогда эти бусины были ярко–синего цвета и наверняка стоили очень дорого.

Профессор в последний раз полюбовался находкой и стряхнул бусины в бумажный пакетик, поданный Маргаритой.

– Их поместят в музей? – с надеждой спросила Наташка, пытаясь напоследок заглянуть в пакет.

Марго с треском заколола его скрепкой.

– Все находки будут зашифрованы и пополнят коллекции! А вы расходитесь, довольно толпиться, до перерыва ещё сорок минут! Игорь, где ты, в конце концов! Призови немедленно детей к порядку!

– У, вредоносица! «Призови детей к порядку, призови к порядку…» – ворчала, умащиваясь на подушке, Катька. – Нет, Наташка, конечно, жуткая задавака, но и Марго окончательно обнаглела. Где она тут детей видела? Интересно, чему это ты улыбаешься? Не вижу в ситуации ничего смешного, – накинулась она на Лиску.

– Да я вдруг вспомнила, она же на нашу воспитательницу из продлёнки похожа. Помнишь, Лариса Петровна, Лариска? Она нас на прогулке все строила?

– Не помню. Хотя… точно, что–то есть! Она ещё так лицо делала… – Катька приподняла брови и свела губы в нитку. – Она?

– Ага. И волосы, как у Марго, сколоты в эту, как её, в гульку, вот!

Они посмотрели друг на дружку и расхохотались.

– Арбайте, люди, солнце ещё высоко! – крикнул Вася, бросая подругам под ноги лопату земли. – Не прозевайте, вдруг ещё бусины в наш квадрат закатились!

До обеда они с удвоенным жаром перебирали отвалы, но кроме десятка осколков чёрного, тускло–сажевого оттенка ничего не обнаружили. Впрочем, это оказалась чернолощеная керамика позднего периода, которой до сих пор на городище не встречалось, профессор был явно доволен, и Лиска утешилась. Но Катьке этого было мало, её буйная натура жаждала чего–нибудь поинтереснее, такого, чтобы дух захватывало. Но случай никак не представлялся.

***

– Значит, здесь арабы бывали, – задумчиво сказала Лиска однажды, пересыпая в ладонях нагретый волжский песок.

Наплававшись после обеда до посинения, подруги валялись на пляже, подставляя солнышку поочерёдно спины и животы.

– Угу. Раз профессор сказал… – Катька зевнула. – Спать хочется, сил нету. Лис, глянь на часы – сколько ещё до раскопа? Может, я подремать успею?

– Вряд ли. Полчаса осталось, так что не стоит, голова потом разболится. Ты вот лучше скажи, арабы – они как выглядели? Как думаешь?

– Ну ты даёшь, подруга! Телевизор, что ли, ни разу не смотрела? Худые они, чёрные. В смысле брюнеты, носатые такие. Лица узкие.

– Да нет, – Лиска досадливо тряхнула волосами, – я про тех арабов, древних. Знаю, что брюнеты, а как они одевались?

– Ну… в эти… бурнусы какие–нибудь. Или халаты. Или погоди, что же там ещё было… – Катька напряжённо свела брови. – Ага, вспомнила! Чувяки!

– Чего–чего? Чуваки?

– Чувяки, – повторила Катька менее уверенно. – Зря хихикаешь, ничего смешного. Обувь так называлась.

– А на что эти чувяки похожи? На сапоги?

– Да кто их знает? Наверное. А тебе зачем, собственно? Какая разница, чего они там носили, хоть лапти, нам–то что? Пусть об этом у МВ с Марго головы болят.

– Дело в том, что я их, кажется, видела. Сегодня во сне.

– Чего видела, чувяки?

– Да арабов же, балда! – Лиска с досадой хлопнула по насыпавшейся горке песка, резко села, и ей на миг померещилось, что сон продолжается. Так же пылает над Волгой летнее небо, будто громадная опрокинутая чаша из бирюзы. Дальний берег с кудрявой полосой леса пуст, и лишь где–то справа, за мыском, слышны громкие голоса. Там кипит шумный торг, там заморские гости причалили свои ладьи! Вон даже верх мачты торчит! Лиска зажмурилась.

– Подруга, эй! Что с тобой?

Катькин голос вернул к реальности. Лиска открыла глаза и перевела дух – из–за поворота медленно выползала неповоротливая баржа класса «река – море», «Волго—Дон» или «Волго—Балт», издали не различишь. На носу у неё и впрямь торчит нечто похожее на короткую мачту, так что все объяснимо. А ведь и впрямь показалось было…

– Понимаешь, Кать, со мной какая–то ерунда происходит. Вроде я на историю никогда не западала, а тут вдруг до того прониклась! Веришь, нет, каждую ночь чего–нибудь с историческим уклоном вижу. Причём я ведь и сама не врубаюсь, что к чему. Вот МВ сказал про арабов, и меня как стукнуло – точно, их видела! Высокие такие, смуглые, одеты богато.

– А чего они делали?

– На кораблях приплыли, такие вроде ладьи, и паруса полосатые. Высадились на берег и торговать начали.

– С кем?

– Похоже, с местными. Ну, то есть с теми, чьё поселение мы сейчас роем. А я – как будто одна из них, местных, и мне так все интересно! Один передо мной платок разворачивает, нет, не платок – шаль, наверное, типа газовой, и золотом вышита. Красиво… знаешь, я бы и сейчас такую купила. Бусы, кстати, тоже были, и вид у них – не сравнить с теми, что сегодня нашли.

Лиска замолчала и покосилась на подругу – Катька сидела тихо, как мышь.

«Может, зря я ей рассказала? Сейчас как ляпнет, что у меня глюки на фоне переходного возраста… А вдруг и правда – глюки? Что тогда делать? Если Катька начнёт смеяться – я её придушу!» – решила про себя Лиска.

– Ну, подруга, ты даёшь! Это же в тебе генетическая память проснулась! Я про такие штуки читала: человеку вдруг начинают сниться эпизоды из жизни его предков. Обычно это бывает из–за потрясений. Вспомни, тебя в последнее время что–нибудь потрясало?

Лиска только потрясла головой. Удивительно, но в Катькином голосе звучала откровенная зависть – похоже, подруга сама не отказалась бы от таких галлюцинаций.

Катька деловито встала и стряхнула песок с живота и коленок.

– Идём. Я знаю, что мы сделаем. Ты точно помнишь, как эти твои… персонажи во сне выглядели?

– Более–менее.

– Мы потрясём Ботаника, он эрудит и наверняка знает, как люди в древности одевались. Конечно, про арабов лучше бы у профессора, он от них фанатеет, ты сама видела. Но про сон ему лучше не рассказывать. А Ботанику – можно, он парень свой в доску и не болтливый. Если окажется, что описание соответствует, значит, все точно – тебе снится то, что тут когда–то было.