Место встречи изменить легко

Заметив, что она повернулась, незнакомец криво усмехнулся и враскачку отошел от окна.

– Будем что-нибудь заказывать? – прервала Катины наблюдения официантка.

– Будем. – Катерина решительно потянулась к меню. – Пирожные у вас какие есть?

– Вам с кремом или диетические? – поинтересовалась официантка.

– А диетические – это как?

– Диетические – это диетические. На фруктозе и без крема.

Катя тяжко вздохнула. Диетические пирожные – это то же самое, что безалкогольная водка. Она решила, что подруги ничего не узнают, и заказала «наполеон».

Катерина не стремилась похудеть. Она искренне считала, что хорошего человека должно быть много, и не сомневалась, что большинство мужчин предпочитает полных женщин. Но вредные подруги постоянно пилили ее и призывали к здоровому образу жизни. Но как же тогда снимать стресс? Этого Катя решительно не понимала.

Через полчаса, когда она допила маленькую чашку кофе и прикончила третье пирожное, нет, кажется, четвертое, на душе у нее стало гораздо легче. Все сегодняшние неприятности отступили. Жизнь снова была прекрасна и удивительна. Катерина расплатилась, поднялась и уверенной походкой направилась к дверям.

– Женщина! – окликнула ее официантка. – Вы свой чемоданчик забыли!

Катя помрачнела: она действительно напрочь забыла об этом чертовом чемоданчике.

С тяжелым вздохом она вернулась за кейсом и наконец покинула гостеприимное кафе.

На улице она первым делом увидела того потертого мужчину, который заглядывал в окно.

Он стоял перед соседней витриной обувного магазина, засунув руки в карманы потертого до невозможности плаща, и делал вид, что изучает женские босоножки со стразами.

«Наверняка маньяк, – с опаской подумала Катя. – Вылитый Чикатило. И явно поджидает меня».

Тут ее взгляд упал на уличные часы, и она вскрикнула: за кофе с пирожными она совсем забыла о Жанне и выставке.

Маньяк немедленно вылетел у нее из головы. Рассерженная Жанна страшнее любого Чикатило, а в том, что сейчас она накалена до предела, можно не сомневаться.

В это время на Каменноостровском показалась маршрутка. Катя радостно взвизгнула, замахала руками и бросилась ей наперерез. Боковым зрением она заметила какое-то движение справа по курсу, но не обратила на него внимания. Только подбегая к дверям, она увидела, что потертый тип бросил свое увлекательное занятие и устремился в том же направлении – то ли пытался остановить Катерину, то ли рассчитывал сесть в ту же маршрутку. Траектории Кати и незнакомца пересеклись.

Катерина попыталась притормозить, но увы – она набрала слишком большую скорость, да и избыточный вес сыграл свою роль. Закончилось все тем, что она налетела на мужчину и отбросила его с дороги, как скорый поезд отбрасывает пушинку. Незнакомец отлетел в сторону и забормотал что-то нечленораздельное. Катя не стала прислушиваться. Она нырнула в маршрутку и захлопнула за собой дверь.

– Поезжайте скорее, – заторопила она водителя, – этот тип меня преследует!

– Конэчно, дорогая! – Водитель сорвал машину с места. – Только я его очэнь понимаю: такой красивый жэнщин – и один!

«Точно, худеть надо, – с грустью подумала Катя. – Скоро мне водители маршруток и ларечники проходу давать не будут».

Маршрутка переехала мост, миновала Летний сад, Инженерный замок и свернула направо.

– Остановитесь, пожалуйста, на следующем светофоре, – попросила Катя.

– Конэчно, дорогая! – Водитель притормозил. – Тэлефончик дашь?

– Разбежался! – беззлобно отозвалась Катя и устремилась к цели своей поездки.

Арт-кафе «У бездомной кошки» занимало большой сводчатый подвал в самом что ни на есть историческом центре – в двух шагах от Большого зала филармонии, рядом с Русским музеем и тремя театрами. По причине такого удачного расположения выставки и вечера в этом подвальчике пользовались большой популярностью у художественной интеллигенции.

Обычно перед входом здесь толпились творческие личности, легко опознаваемые по кудлатым бородам и легкому беспорядку в одежде. Но сейчас у дверей и на ступеньках было совершенно пусто, если не считать той самой бездомной кошки, которая и дала имя этому популярному заведению. Да и кошка была какой-то странной – она стояла совершенно неподвижно, выгнув спину верблюдом и задрав облезлый хвост.

Присмотревшись, Катерина поняла, что кошка эта не живая, а отлита из бронзы.

Дверь «Бездомной кошки» была заперта. Открыли ее только после робкого Катиного стука.

– У нас сегодня спецмероприятие, – сказал широкоплечий молодой человек с оловянными глазами, неприязненно окинув Катерину взглядом с головы до ног.

– А я как раз туда! – обрадовалась она. – У меня и приглашение есть!

Металла в глазах молодого человека не убавилось. Вдобавок ко всему он теперь еще особенно недоверчиво косился на ее куртку. Катя поставила чемоданчик на землю и стала рыться в карманах. Вот ведь, подруги ее ругают за то, что вечно все таскает в карманах, но если бы приглашение сегодня было в сумке, его бы украли. И ключи. И мобильный телефон. А так все нужные вещи на месте.

Но для того, чтобы все помещалось в карманах, нужно иметь большие карманы. Они, конечно, отвисают, и вид у куртки такой неприглядный… Это говорила Ирина, а Жанна, которая всегда называет вещи своими именами, прямо заявляла, что у Катерины вид в этой куртке цвета болотной жижи, как у бомжихи. И что еще немного, и ей начнут подавать на бедность. В этой куртке, язвила Жанка, запросто можно встать в людном месте и тянуть: «Поможите, люди добрые, мы сами не ме-естные, хата сгорела-а!»

Катя хотела сегодня на встречу с Жанной надеть пальто и красивый шарф. Но отвлеклась, разбирая свои лоскутки, а когда спохватилась, времени на сборы уже не осталось. Пришлось натянуть что было под рукой.

Приглашение нашлось быстро. Молодому человеку пришлось посторониться, пропуская Катю. Лицом он, правда, так и не потеплел.

– Со мной еще подруга, она не приходила? – тараторила Катя, на ходу стягивая куртку. – Такая женщина яркая, экстравагантная…

– Как вы? – Молодой человек не удержался от сарказма.

– Что вы! – По простоте душевной Катя не расслышала никакого сарказма. – Гораздо интереснее!

– Ну-ну, – фыркнул парень и отвернулся. Прямо в этот момент Катя сбросила куртку ему на руки.

То есть ей показалось, что сбросила. Куртка свалилась на пол с оглушительным звоном – как уже говорилось, в карманах там были ключи и еще много нужных вещей. Катя с негодованием обернулась. Молодой человек стоял, опустив руки по швам, и смотрел на плакат, который извещал посетителей, что сегодня, двадцать третьего апреля, состоится открытие художественной выставки «Истинно материальное искусство».

– Хотя бы гардероб у вас есть? – упавшим голосом спросила она.

– Налево по коридору, – невозмутимо ответил молодой человек. Глаза его по-прежнему напоминали оловянные пуговицы.

Катя подхватила вещи и пошла по темному узкому коридору, который заканчивался тремя вешалками.

«Наверное, Жанка не дождалась меня и ушла, – печально думала она. – Теперь обиделась, наверняка будет ругаться. Внутрь ее не пустил этот с оловянными глазами, приглашение-то у меня. Ох, как нехорошо получилось…»

Приглашение на открытие выставки Катерине буквально силой всучил Гриша Четверкин, ее старый, еще по Академии художеств приятель. Гриша позвонил накануне и долго упрашивал ее пойти вместо него.

– А сам-то? – слабо сопротивлялась Катерина.

– Да понимаешь, у меня халтура срочная, никак нельзя отказаться. А ты сходи, ознакомься. Там все прикладное, тебе как раз по теме. Опять же проветришься, а то небось все дома сидишь, нигде не бываешь.

– Это да, – согласилась Катя. – И муж как раз в командировке…

– Вот видишь, значит, время свободное есть! – заметно повеселел Гришка и поскорее отключился. Он пообещал, что попросит сына сегодня же вечером завезти Катерине приглашение и бросить в почтовый ящик.

Возле вешалок никого видно не было, и Катя отважилась вполголоса спросить:

– Есть здесь кто-нибудь? Ау-у!

Поскольку никто не появился, пришлось повторить громче. Только после третьего вопля явилась наконец тетка в синем сатиновом халате и взяла Катину куртку.

– Мероприятие скоро кончится, – бубнила она, обтирая губы и стряхивая крошки с халата, – а они все идут. Время же указано, а они будто читать не умеют…

– Еще чемоданчик, пожалуйста, возьмите, – униженно попросила Катя, – будьте так добры…

– Да вы что? – Тетка возмущенно засопела. – Где же это видано? Еще сопрет кто, а мне отвечай!

– Так одежду ведь тоже спереть могут! – возразила Катя.

– Эту? – Тетка так выразительно посмотрела на злосчастную куртку, что Катя решила, что выбросит ее сразу же по приходе домой – на радость Жанке. – Ладно, – неожиданно подобрела тетка и убрала кейс под вешалку. – Но в случае чего – с меня никакого спроса!

Катя сердечно поблагодарила и даже осмелилась помечтать, что кейс кто-нибудь украдет. Это было бы лучше всего – ей не надо будет думать, как от него избавиться!

Она прошла по длинному полутемному коридору, то здесь, то там натыкаясь на кошек. Кошки представляли собой часть постоянного оформления кафе, оправдывая его название. Были они самые разные – отлитые из бронзы и выкованные из железа, керамические, составленные из деталей детского конструктора и сшитые из лоскутков. Лоскутная кошка вызвала у Кати самый живой интерес: собственные высокохудожественные панно она творила из такого же материала.

Из темного угла сверкнули ярко-зеленые глаза. В первый момент Катя подумала, что это настоящая живая кошка, но, подойдя ближе, убедилась, что перед ней очередное изделие скульптора, который вместо глаз вставил две зеленые лампочки от старого радиоприемника.

Коридор закончился. Катя оказалась в первом из просторных подвалов, отданных под сегодняшнюю экспозицию.

Мероприятие было в самом разгаре. Это было видно по тому, что все присутствующие уже успели разбиться на группки по три-четыре человека и говорили теперь чрезвычайно громко, стараясь перекричать других. Большинство посетителей явно были чересчур оживлены: глаза у них блестели, как у той кошки в темном углу, жесты были слишком размашистыми, а мимика – по-цирковому утрированной.

Причину этого оживления Катя поняла, увидев чуть в стороне стол, на котором красовались несколько початых бутылок водки, одноразовые стаканчики и почти нетронутая тарелка с бутербродами.

Она вспомнила, как пару раз оказывалась на фуршетах за рубежом. Тамошняя публика в два счета расправлялась с закусками, а выпивка, как правило, оставалась. Наши же вернисажные завсегдатаи быстро разделываются с выпивкой, а закуску могут оставить почти нетронутой. По этому поводу есть даже две популярные присказки: «Мы сюда не есть пришли» и «Когда заканчивается водка, закуска становится просто едой».

Вот и сегодня отношение к закуске было откровенно прохладным. Или это просто бутерброды оказались несвежими?

Помимо стола с бутылками и тарелками, в помещении имелись еще столы, столики и подставки, на которых, как в первый момент показалось Кате, тоже была разложена закуска. Правда, эта закуска была какой-то странной. И потом, ее было чересчур много.

Только внимательно приглядевшись, Катя сообразила, что то, что она приняла за закуску, на самом деле и было экспонатами. Экспонаты эти составляли три группы, выполненные в разной художественной манере.

Часть произведений была из овощей. Фигуры людей и животных рука мастера составила из вареных картофелин, крупных морковок и свежих огурцов. Попадались также отдельные помидоры и баклажаны.

Вторая группа экспонатов представляла собой изделия из хлеба. Несколько вполне реалистических скульптур из хлебного мякиша, замечательная композиция из круассанов и булочек для гамбургеров, абстрактная конструкция из бубликов и баранок. Особого Катиного внимания удостоился симпатичный крокодил из длинного батона с разинутой пастью и маленькими изюмными глазками.

Третья часть выставки являла миру произведения из сосисок, сарделек и копченой колбасы. Некоторые скульптуры показались Кате просто неприличными.

Она огляделась в поисках кого-нибудь из знакомых, с кем можно было бы обсудить увиденное, но ни одного знакомого лица не попалось. Присутствующие делились на две категории: это были или художники с богемным видом, кудлатыми бородами, в драных свитерах и поношенных джинсах, или галерейщики в дорогих костюмах, с великосветскими манерами и стрижками от модных парикмахеров.

Наконец Катя заметила в дальнем углу знакомое лицо и двинулась к нему через толпу. Но не тут-то было. Дорогу ей перегородил бородатый тип с горящими глазами и крупной бородавкой на носу.

– Привет, подруга боевая! – воскликнул он нараспев и схватил Катю за локоть. – Как тебе наш славный труд?

– Вы участник, да? – догадалась Катерина, пытаясь высвободиться.

– Догадлива же ты, подруга! – пропел художник и еще крепче вцепился в круглый Катькин локоть. – Леонтий Хвощ зовут меня!

Катя успела еще утром пробежать глазами программу выставки и сейчас вспомнила, что там действительно фигурировал некто Леонтий Хвощ. Его раздел был озаглавлен «Хлеб – всему голова».

– Это вы из хлебобулочных изделий свои произведения создаете? – спросила она и сделала движение локтем.

– Да, это так. Творю из хлеба искусство скорбное свое, – подтвердил Леонтий. – Хлеб – наше все! Лишь им мы живы! На нем культура вся стоит!

– А что это вы все стихами выражаетесь? – поинтересовалась Катя. – Это что, тоже составляющая вашего творческого метода?

– Стихами я не выражаюсь, – обиделся Хвощ. – Я по-простому говорю! Культура вышла из народа, она понятной быть должна! – Но тут же его лицо посветлело, обида исчезла, и он жизнерадостно предложил: – Давай с тобою выпьем водки, она ж из хлеба создана!

– Водки? – Катя поморщилась. – Я вообще-то водку не очень… Может быть, лучше шампанского?

– Предмет культуры буржуазной сие шампанское вино! – строго провозгласил Леонтий. При этом он выразительно поднял палец и выпустил Катину руку. Катерина не замедлила этим воспользоваться и вырвалась на свободу.

Юркнув в толпу, она тут же наткнулась на знакомого художника Севу Вострикова.

– Севка, привет! – обрадовалась она. – Ты сейчас в активной стадии?

Все знакомые Вострикова знали, что он попеременно находится то в запое, то в завязке. Запои сам Сева называл «периодами пассивного творчества» и утверждал, что эти периоды ему необходимы, чтобы накопить творческую энергию. Когда же запой прекращался, он создавал свои энергичные и выразительные холсты, что сразу указывало на переход к «стадии активного творчества».

– В активной, в активной, – подтвердил Востриков. – В самой что ни на есть активной! – Он странно облизнулся и добавил: – Вовремя ты, Катерина, пришла. Сейчас как раз это, ППИ начнется.

– Что начнется? – не расслышала Катя.

– Тундра ты, Катерина, – усмехнулся Востриков, – таких элементарных вещей не знаешь. Все западные теоретики твердят, что мы живем в эпоху ППИ – показного потребления искусства. Вот сейчас оно и начнется, причем в полный рост!

– Показное – что? – Катя захлопала длинными белесыми ресницами.

– Потребление искусства! – повторил Сева. – Этот, как его, преферанс. В смысле, перформанс. Я сегодня как раз пообедать не успел. – И он снова облизнулся.

– Перформанс? – заинтересовалась Катя. Это умное слово она знала. – А в чем он будет заключаться?

– Ты чего, мать, не знаешь? – уставился на нее Востриков. – Это ведь их главная творческая идея: искусство, значит, должно быть полностью употреблено. Чтобы, значит, его до конца понять, надобно его употребить. Или полностью усвоить. Поэтому они и творят из съедобных материалов. А то как же ты употребишь, допустим, гипсовую статую? Или холст? О бронзе и мраморе я уже не говорю. Тем более о металлических конструкциях, из которых некоторые создают свои, с позволения сказать, шедевры.

До Кати наконец начал доходить смысл Севкиных слов.

– Все эти произведения сейчас съедят, это ты хочешь сказать?

– А то! – Севка сделал шаг в сторону ближайшей колбасной композиции. – Мировая закусь! Я же говорю: пообедать сегодня толком не успел, так что я у них буду этот… Идеальный потребитель подлинного искусства!

– То-то никто из присутствующих бутербродами не интересуется!

– Ясное дело, все аппетит для перформанса берегут.

– А ты уверен, что это искусство свежее? – Катерина принюхалась. – Ладно овощи, хлеб тоже – самое большее зачерствеет. А колбаса и сосиски? Неизвестно, когда они эти шедевры создавали.

– Не дрейфь, Катерина, – отмахнулся Востриков. – Сегодня с утра и создавали, из самого свежего материала! У них с колбасной фабрикой постоянный договор!

– А как же быть с утверждением, что жизнь коротка, а искусство вечно?

– Устаревший подход! – поморщился Сева. – Подлинное искусство должно быть мимолетно и эфемерно. Долгим может быть только ощущение от его восприятия. Так сказать, послевкусие!

– Так от несвежих сосисок ощущение будет гораздо дольше, – не удержалась Катерина.

– А ведь ты права! – Идея Севке явно понравилась. – Надо мужикам эту мысль подкинуть. Свежая, так сказать, художественная мысль – творить из несвежих продуктов!

Один из участников выставки выступил вперед, прокашлялся и хорошо поставленным голосом объявил:

– А сейчас, господа, все мы станем участниками перформанса под названием «Коллективное потребление искусства». Прошу к столу, то есть к стенду!

Публика оживилась и бросилась к выставочным стендам. Вечно голодные художники умудрились оттеснить галеристов и первыми накинулись на съедобные произведения.

Сева, забыв о Кате, тоже прорвался к столу с колбасно-сосисочной композицией и вонзил в нее желтоватые от никотина зубы.

Катю такое потребительское отношение к искусству изрядно шокировало, поэтому она предпочла остаться в стороне от перформанса. Да, она всегда отличалась отменным аппетитом, но зрелище того, как оголодавшие художники с чавканьем и хрустом поедают произведения коллег, вызвало не самые приятные ощущения.

Она огляделась, заметила дверь с понятной каждому табличкой и скрылась за ней.

Туалет в «Бездомной кошке» соответствовал высокому художественному уровню заведения. Фаянсовый унитаз был установлен на постаменте, как трон, и расписан кошками, прячущимися среди густой травы и весенних цветов. Раковина была медной, со следами патины, говорящими о ее солидном возрасте. Над ней возвышался кран, тоже медный, старинный и очень неудобный, зато чрезвычайно стильный. Самым же замечательным предметом в этом помещении, безусловно, был глиняный ночной горшок, размерами напоминающий котел полковой кухни. Этим горшком мог воспользоваться по прямому назначению слон средней величины, однако строгая надпись по окружности предупреждала, что привилегия пользоваться горшком есть только у персонала.

Разумеется, было здесь и несколько кошек: пара скромных фарфоровых, одна побольше, вылепленная из грубой необожженной глины, и еще одна – из обрезков разноцветного ситца.

Катя так увлеклась изучением туалетного убранства, что не заметила, как пролетело чуть не полчаса. Только сейчас она спохватилась, что это заведение общественное и кто-нибудь наверняка дожидается снаружи, когда она наконец его освободит.

Она подошла к двери, дернула ручку.

Дверь не поддалась.

– Ой! – негромко сказала Катя, обращаясь, по-видимому, к самой себе. – Как же это?

Замок непонятным образом защелкнулся, и злополучная дверь не открывалась.

Катя еще раз попробовала повернуть ручку, подергала защелку – все бесполезно. Туалет был закрыт намертво.

– Эй! – Катя прижалась к двери и негромко окликнула того, кто мог находиться по другую сторону. – Эй, есть здесь кто-нибудь? У меня дверь не открывается! Попробуйте снаружи!

Понятно, что, если дверь не открывается изнутри, снаружи она тем более не откроется. Но Катя еще надеялась, что человек по ту сторону сможет позвать кого-нибудь из обслуживающего персонала – того, кто справится со злополучным замком.

Но на призыв никто не откликнулся.

Из этого следовало, что или Катя звала на помощь недостаточно громко, или за дверью никого не было.

Катерина решила выбрать первый, более оптимистичный вариант и крикнула чуть громче:

– Эй, кто-нибудь!

Никто по-прежнему не отзывался.

Катерина закричала уже в полный голос, хотя и испытывала некоторую неловкость. Со стороны ее поведение, наверное, выглядело ужасно глупо.

Но и после этого из-за двери не донеслось ни звука.

«Права Жанка, – подумала Катя в порыве самокритики, – я действительно вечно попадаю в какие-то глупые истории!»

Тут она некстати вспомнила о странном чемоданчике. Настроения эта мысль не улучшила.

Катерина обошла место своего заключения. Теперь это помещение уже не казалось ей стильным и оригинальным: оно было тесным, полутемным и неудобным, а все медные и глиняные штуковины не делали его уютнее.

Неужели все уже ушли, и ей придется провести здесь всю ночь? Эта мысль привела Катю в ужас.

Она уселась на краешек громадного глиняного горшка, подперла подбородок кулаком, как роденовский мыслитель, и горестно вздохнула.

Перспектива спать на холодном полу, выложенном креативной плиткой, ей совершенно не улыбалась. После такой ночи воспаление легких гарантировано. А самое главное – она вдруг безумно захотела есть.

Последнее, что было у нее во рту, – несколько пирожных, съеденных в кафе на Петроградской стороне. Пирожные, конечно, были очень вкусными, Катя даже облизнулась, вспомнив о них, но они были слишком маленькими, и самое главное – она съела их так давно! А впереди целая голодная ночь!..

Она с грустью вспомнила, как совсем недавно отказалась участвовать в «потреблении искусства». Как же она была легкомысленна! Надо было съесть хоть парочку произведений истинного искусства, что-нибудь такое колбасное или хотя бы булочного крокодила. Да и от овощной композиции, скажем прямо, она бы сейчас не отказалась.

Рот наполнился обильной слюной. Кажется, она готова съесть не только булочного крокодила, но и самого настоящего, живого и зубастого.

Она встала: вынужденное бездействие угнетало и удваивало муки голода.

Только сейчас Катя заметила, что под потолком, в самом углу туалета, имеется крошечное окошечко, проделанное на уровне тротуара. Она с трудом подтащила к этому отверстию огромный глиняный горшок, вскарабкалась на него и попыталась выглянуть. Как раз в это время мимо неторопливо шли двое – Кате удалось разглядеть мужские ботинки и изящные женские лодочки. Ботинки были нечищенные, что, конечно, говорило не в пользу их владельца, однако Катя не стала привередничать. Она постучала в стекло костяшками пальцев и крикнула сколько было сил:

– Эй! Помогите!

Парочка, увы, никак не отреагировала. Не прибавляя шагу, мужчина и женщина удалились в сторону канала Грибоедова.

Через несколько минут у окна появилась еще одна пара обуви – мужские полуботинки на удивительно толстой подошве. Скорее это была даже не подошва, а самая настоящая платформа. Хотя мужская обувь на платформе вышла из моды давным-давно, еще во времена Катиного розового детства.

«Наверное, этот мужчина совсем маленького роста, – подумала она. – И носит обувь на платформе, чтобы казаться выше».

Этот незнакомец был не только мал ростом, он еще и заметно прихрамывал. Однако Катю все эти недостатки нисколько не смущали – лишь бы пришел на помощь.

– Помогите! – завопила она что было сил. – Вытащите меня отсюда! Моя благодарность будет безграничной!

Однако ее благодарность снова никого не заинтересовала. Низкорослый незнакомец, безбожно прихрамывая, удалился.

– Да, хорошо строили дома до революции, – вздохнула Катя. – Звукоизоляция просто потрясающая!

Она еще какое-то время проторчала у окна, но больше никто в поле ее зрения не появился.

Стоять на глиняном горшке было неудобно и утомительно. Катерина тяжело вздохнула, слезла на пол и еще раз обошла свою одиночную камеру.

«Хоть санузел есть, – подумала она с горечью. – Впрочем, только санузел здесь и есть».

Она представила объявление в газете:

«Сдается однокомнатная квартира, состоящая из туалета. Других помещений не имеется».

Решив, что чувство юмора ей пока еще не изменило, а значит, все не так уж плохо, Катерина снова подошла к двери, собираясь еще раз, без большой надежды на успех, позвать на помощь.

Однако на этот раз, стоило ей взяться за дверную ручку, как дверь туалета с негромким скрипом отворилась.

Давно уже ни один звук не доставлял Кате такого удовольствия, как этот скрип несмазанной двери.

Раздумывать о столь непонятном поведении дверного замка она не стала.

Катя выскочила из заточения радостно, как птица из клетки, и устремилась в то помещение, где недавно проходил гастрономический перформанс.