Четвертая обезьяна

– Вот и все. Для начала совсем немного.

Портер осмотрел находки.

Квитанция из химчистки.

Карманные часы.

Семьдесят пять центов разными монетами.

Квитанция оказалась самой обыкновенной, вырванной из квитанционной книжки. Если не считать номера 54873, на ней не было никаких сведений, помогающих установить личность владельца. Ни названия, ни даже адреса химчистки они не увидели.

– Проверьте все на отпечатки, – распорядился Портер.

– Чего ради? – нахмурился Нэш. – У нас есть труп, но его отпечатков нигде нет.

– А может, я надеюсь на удачу. Может, мы все-таки найдем соответствие, и оно приведет к кому-то, кто сумеет его опознать. Что можешь сказать насчет часов?

Нэш поднес часы к свету:

– Не знаю, кто в наше время носит карманные часы. Может, этот тип все-таки старше, чем ты предположил?

– Судя по мягкой фетровой шляпе, все возможно.

– Или он просто любитель винтажной одежды, – вмешался Уотсон. – Многие мои знакомые любят винтаж.

Нэш нажал рычажок, и крышка часов откинулась со щелчком.

– Хм!

– Что?

– Они остановились в 15.14, то есть гораздо раньше, чем он попал под автобус.

– Может, стрелки сдвинулись от удара? – сказал Портер.

– На циферблате ни царапины; вообще нет следов повреждений.

– Вероятно, что-нибудь внутри сломалось. Дай-ка взглянуть.

Нэш протянул Портеру карманные часы.

– Поразительное искусство. По-моему, они ручной работы. Наверняка коллекционные.

– У меня есть дядя… – снова вмешался Уотсон.

– С чем я тебя и поздравляю, сынок, – усмехнулся Портер.

– У него магазин антиквариата в центре. Наверное, он сумеет больше рассказать об этих часах.

– Ты сегодня явно напрашиваешься на медаль! Ладно, значит, тебе поручаю отработать версию с часами. Как только передадим все вещдоки на хранение, вези часы к дяде, и посмотрим, что тебе удастся выяснить!

Уотсон расплылся в улыбке и кивнул.

– Кто-нибудь увидел странность в его одежде?

Нэш еще раз осмотрел тело и покачал головой.

– Туфли красивые, – заметил Эйсли.

– Еще бы не красивые! – улыбнулся Портер. – Фирмы «Джон Лоббс». Такие идут тысячи по полторы за пару. А костюмчик на нем дешевый, скорее всего, купленный в торговом центре или большом магазине готового платья. В лучшем случае он стоит не дороже нескольких сотен.

– Ты это к чему? – спросил Нэш. – Он работает в обувном магазине?

– Сам не знаю. Не хочу торопиться с выводами… Просто странно, что человек готов столько просаживать на обувь, а вот на костюме явно сэкономил.

– А может, он действительно работает в обувном магазине и может покупать хорошие туфли со скидкой? А что, вполне правдоподобно, – сказал Уотсон.

– Рад, что ты с ним соглашаешься. И все же придется отобрать у тебя медаль – за глупость.

– Простите.

– Не волнуйся, док, я шучу. Я бы подколол Нэша, но он уже привык к моим фортелям на начальном этапе следствия. А вот тут ничего смешного нет. – Внимание Портера снова привлекла тетрадка. – Дай, пожалуйста, сюда.

Уотсон передал ему тетрадку, открыв ее на первой странице. Портер начал читать и прищурился:

«Здравствуй, друг мой!

Я вор, убийца, похититель. Я убиваю забавы ради, я убиваю из необходимости, я убиваю из ненависти, я убиваю просто для того, чтобы насытить потребность, которая с течением времени все больше разрастается во мне. Такая потребность очень похожа на голод; ее можно утихомирить только потоком крови или криками, которые издают под пыткой.

Я пишу так вовсе не для того, чтобы напугать тебя или произвести на тебя впечатление. Просто я собираюсь перечислить факты, выложить карты на стол.

Коэффициент моего умственного развития равен 156, по всем параметрам уровень гения.

Один мудрец когда-то сказал: «Измерять уровень своего интеллекта, пытаться наклеить ярлык на свой разум – явный признак невежества». Я не просил проверять мои умственные способности; тест мне навязали – делай из этого любые выводы.

Ничто из вышеперечисленного не дает понять, кто я такой, только какой я. Вот почему я решил перенести свои воспоминания на бумагу, поделиться всем, чем считаю нужным. Невозможно расти и развиваться, не делясь знаниями. Ты (как и общество) не выучишься на собственных многочисленных ошибках. А учиться тебе предстоит еще многому, многое предстоит узнать.

Кто я такой?

Если я назову свое имя, пропадет все удовольствие. Ты со мной не согласен?

Скорее всего, ты называешь меня Обезьяньим убийцей, ты догадался, что речь идет о четырех обезьянах. Давай этим и ограничимся, хорошо? Может быть, тем из вас, кто любит все сокращать, понравится аббревиатура У4О? Современно, модно, стильно и просто – проще некуда. Не придется никого исключать.

Предвкушаю, как нам с тобой будет весело!»

– Чтоб тебя… – буркнул Портер.

5

Дневник

Позвольте внести ясность с самого начала.

В случившемся нет вины моих родителей.

Я вырос в любящей семье, которую охотно запечатлел бы на своих полотнах Норман Роквелл.

После моего рождения мама, благослови Господь ее душу, ушла с работы в издательстве, несмотря на хорошие перспективы. Судя по всему, по работе она не тосковала. Каждое утро она готовила завтрак для нас с отцом; ровно в шесть мы садились ужинать. Мы любили проводить время вместе, всей семьей, и часто нам бывало очень весело.

Мама рассказывала, чем занималась целый день, а мы с отцом внимательно ее слушали. Звуки ее голоса напоминали ангельское пение; я по сей день мечтаю снова его услышать.

Отец работал в сфере финансов. Не сомневаюсь, что коллеги высоко его ценили, хотя дома он о работе не говорил. Он придерживался того мнения, что повседневные служебные дела нужно оставлять на работе, их не следует приносить домой, в святая святых, и выливать домашним, как помои свиньям. Работу он оставлял на работе, там, где ей и место.

Отец носил с собой блестящий черный портфель, но я ни разу не видел, чтобы он открывал свой портфель дома. Каждый вечер он ставил его у входной двери, где он и оставался до следующего утра, когда отец уезжал на службу. Он брал портфель, когда выходил из дому, нежно поцеловав маму и потрепав меня по голове.

– Сынок, береги маму! – говорил он обычно. – До тех пор, пока я не вернусь, ты – главный мужчина в доме. Если приедет сборщик оплаты счетов, отправь его к соседям. Не обращай на него внимания. Он не имеет никакого значения. Лучше узнай это сейчас, чем беспокоиться о чем-то подобном, когда у тебя будет своя семья.

Надев на голову мягкую фетровую шляпу и взяв портфель, он выходил за дверь, улыбнувшись и помахав нам рукой. Я подходил к большому панорамному окну и смотрел, как он идет по дорожке (зимой приходилось смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на льду) и садится в маленький черный автомобиль с откидным верхом. У отца был «порше» 1969 года выпуска – замечательная машина, настоящее произведение искусства! После того как отец поворачивал ключ в замке зажигания, мотор оживал и начинал глухо ворчать; ворчание усиливалось, когда машина выезжала на дорогу и отец увеличивал скорость. «Порше» радовался возможности быстро глотать мили.

Ах, как отец любил свою машину!

Каждое воскресенье мы выносили из гаража большое синее ведро и кучу тряпок и мыли ее сверху донизу. Отец, бывало, часами чистил мягкий черный верх и натирал металлические изгибы воском – не один, а два раза. Мне поручали очищать от грязи спицы колес, и я очень ответственно относился к своей задаче. Когда мы заканчивали, машина блестела, как будто ее только что выкатили с витрины в автосалоне. Потом отец опускал верх и вез нас с мамой на воскресную прогулку. Хотя в «порше» было всего два места, я был мелким для своего возраста и умещался сзади, за сиденьями. Мы, бывало, останавливались в местной молочной, покупали мороженое и газировку, а потом отправлялись в парк, где гуляли среди больших дубов и травянистых лужаек.

Я играл с другими детьми, а мама и отец наблюдали за мной. Они сидели в тени старого дерева, держась за руки. Глаза у них светились любовью. Они шутили и смеялись, и я слышал их голоса, гоняясь за мячом или «летающей тарелкой».

– Посмотрите на меня! Посмотрите на меня! – кричал я.

И они смотрели. Они смотрели на меня так, как и должны смотреть на любимого сына родители. Они следили за мной с гордостью. Их сын, их радость. Вспоминаю себя в нежном возрасте – мне было восемь. Я смотрел на них, как они сидят под деревом и улыбаются. Я смотрел и представлял, как их шеи разрезаны от уха до уха: из ран хлещет кровь и стекает на траву под ними. И я смеялся – смеялся до дрожи, до боли в сердце.

Конечно, это было много лет назад, но именно тогда все началось.

6

Портер – день первый, 7.31

Портер остановил «додж-чарджер» перед домом 1547 по Дирборн-Паркуэй и посмотрел на большой каменный особняк. Нэш, сидевший рядом, поднял телефон:

– Начальник звонил. Вызывает нас к себе. Требует, чтобы мы сейчас же к нему заехали.

– Заедем… попозже.

– Он настаивал.

– Обезьяний убийца собирался отправить коробку сюда. Часы тикают. У нас нет времени на то, чтобы сейчас возвращаться в управление, – возразил Портер. – Мы ненадолго. Тут главное – не отставать.

– Обезьяний убийца? Ты в самом деле собираешься называть его, как он предложил? Хотя, конечно, подходит…

– Обезьяний убийца, «Четыре обезьяны», У4О… Мне все равно, как называть психа.

Нэш смотрел в окошко:

– Неплохой домик. Неужели здесь живет всего одна семья?

Портер кивнул:

– Артур Толбот, его жена, дочь-подросток от первого брака, наверное, есть еще одна или две маленькие тявкающие собачонки и служанка… или пять служанок.

– Я справлялся в дежурной части; Толбот нам не звонил, не говорил, что кто-то из его близких пропал без вести, – сказал Нэш.

Они вышли из машины и начали подниматься по каменным ступенькам.

– Как будем разговаривать?

– Быстро, – ответил Портер, нажимая кнопку звонка.

Нэш понизил голос:

– Жена или дочь?

– Что?

– Ухо. Как по-твоему, чье оно – жены или дочери?

Портер собирался ответить, когда дверь приоткрыли – чуть-чуть, не сняв цепочки. Невысокая латиноамериканка смотрела на них холодными карими глазами.

– Чем вам помочь?

– Мистер или миссис Толбот дома?

– Моменто… – Она перевела взгляд с Портера на Нэша и захлопнула дверь.

– Лично я за дочь, – сказал Нэш.

Портер посмотрел в свой телефон:

– Ее зовут Карнеги.

– Карнеги?! Ты что, издеваешься?

– Никогда мне не понять богачей, – ответил Портер.

Дверь снова открылась, на пороге стояла блондинка лет сорока с небольшим. На ней был бежевый свитер и черные мягкие брюки в обтяжку. Волосы собраны в конский хвост. «Симпатичная», – подумал Портер.

– Миссис Толбот?

Блондинка вежливо улыбнулась:

– Да. Чем обязана?

Латиноамериканка вернулась в прихожую и издали наблюдала за происходящим.

– Я детектив Портер, а это детектив Нэш. Мы из Чикагского полицейского управления. Где мы могли бы поговорить?

Улыбка исчезла.

– Что она натворила?

– Простите, кто «она»?

– Маленькая засранка, дочь моего мужа. Хочется хоть одни выходные прожить спокойно, чтобы ее не ловили на воровстве из магазинов, угоне машин или распитии спиртных напитков в парке с такими же, как она, малолетними шлюшками. Пора мне бесплатно поить кофе всех стражей порядка, которые заезжают ко мне по утрам в воскресенье, ведь половина вашего управления уже побывала у нас дома… – Она распахнула дверь, и они увидели просторный холл. – Заходите!

Портер быстро кивнул Нэшу. Они вошли.

В центре высокого сводчатого потолка сверкала хрустальная люстра. Портер поймал себя на мысли, что ему хочется разуться, чтобы не пачкать белый полированный мрамор.

Миссис Толбот повернулась к горничной:

– Миранда, будьте умницей и принесите нам чаю с бубликами – или, может быть, вы хотите пончиков? – При последних словах уголки ее губ дернулись в намеке на улыбку.

«Ах, этот юмор богачей!» – подумал Портер.

– Спасибо, мэм, ничего не надо.

Богатые белые женщины терпеть не могут, когда к ним так обращаются…

– Пожалуйста, называйте меня Патриша.

Следом за хозяйкой они повернули налево и очутились в большой библиотеке. Начищенные деревянные полы блестели в утреннем свете, на полу плясали солнечные зайчики, отражающиеся от хрустальной люстры над большим каменным камином. Хозяйка жестом указала на диван посреди комнаты. Портер и Нэш сели. Сама она устроилась в удобном с виду мягком кресле напротив, ноги закинула на оттоманку и потянулась к чайной чашке, стоящей на столике. Рядом с чашкой лежал нераскрытый выпуск «Чикаго трибюн».

– Только на прошлой неделе у нее была передозировка какой-то дряни, и пришлось среди ночи забирать ее из неотложки в центре города. Заботливые подружки выкинули ее там после того, как она отключилась в каком-то клубе. Оставили на лавке перед больницей. Представляете? Арти уезжал по делам, а мне пришлось с ней возиться. Надо было успеть привезти ее домой, пока муж не вернулся, чтобы не расстраивать его. Вот и приходится душке-мачехе прибирать грязь и делать вид, будто ничего не произошло.

Горничная внесла большой серебряный поднос и поставила его на стол рядом с гостями. Разлила чай по чашкам; одну протянула Нэшу, а вторую – Портеру. Кроме того, на подносе стояли две тарелки. На одной лежал поджаренный простой бублик, на другой – пончик с шоколадной начинкой.

– Я сторонник стереотипов, – заметил Нэш и потянулся к пончику.

– В этом нет необходимости, – сказал ей Портер.

– Ерунда; приятного аппетита, – ответила Патриша.

– Миссис Толбот, где сейчас ваш муж?

– Уехал рано утром в Уитон играть в гольф.

Нэш наклонился вперед:

– Уитон примерно в часе езды отсюда.

Портер отпил глоток чая и поставил чашку на поднос.

– А ваша дочь?

– Падчерица.

– Падчерица, – повторил Портер.

Миссис Толбот нахмурилась:

– Может, сами расскажете, во что она вляпалась на этот раз? А уж я тогда решу, можно ли вам допрашивать ее или лучше позвонить кому-нибудь из ее адвокатов.

– Так она дома?

Миссис Толбот округлила глаза. Бросила в чашку два кубика сахара, помешала, отпила. Обхватила пальцами горячую чашку.

– Она крепко спит в своей комнате. Была там всю ночь. Несколько часов назад я сама заходила к ней и проверяла, на месте ли она.

Портер и Нэш переглянулись.

– Можно нам ее увидеть?

– Что она натворила?

– Миссис Толбот, мы расследуем тяжкое преступление. Если ваша… падчерица дома, беспокоиться не о чем. Мы сразу уйдем. Если ее нет… – Портер не хотел без необходимости пугать ее, – если ее нет, возможно, у нас появится повод для беспокойства.

– Прикрывать ее не нужно, – подхватил Нэш. – Нам необходимо убедиться, что она жива и здорова.

Патриша повертела чашку в руках.

– Миранда, пожалуйста, приведите Карнеги.

Горничная открыла рот, собираясь что-то сказать, но потом, видимо, передумала. Портер смотрел ей вслед. Миранда вышла из библиотеки и поднялась по винтовой лестнице на второй этаж.

Нэш толкнул его локтем, и он обернулся. Портер проследил за его взглядом и увидел на каминной полочке фотографию в рамке. Девочка-блондинка, одетая в костюм для верховой езды, позировала рядом с гнедой лошадью. Портер встал и подошел к фотографии.

– Это и есть ваша падчерица?

Миссис Толбот кивнула:

– Четыре года назад. За месяц до того, как ее снимали, ей исполнилось двенадцать лет. Она тогда заняла первое место.

Портер не отрываясь смотрел на волосы девочки. До сих пор Обезьяний убийца похитил только одну блондинку; все остальные его жертвы были брюнетками.

– Патриша, в чем дело?

Они обернулись.

На пороге стояла девочка-подросток в футболке с изображением «Мотли Кру», в белом халате и тапочках. Светлые волосы были растрепанны.

– Пожалуйста, не называй меня Патришей, – отрезала миссис Толбот.

– Извини… мама!

– Карнеги, эти джентльмены из Чикагского полицейского управления.

Девочка побледнела.

– Патриша, зачем здесь полицейские?

Портер и Нэш смотрели на нее во все глаза. Оба уха у Карнеги были на месте. Там, где им и положено быть.

7

Портер – день первый, 7.48

Заморосил дождь. Каменные ступеньки были мокрыми и скользкими; Портер и Нэш выбежали из особняка Толботов и поспешили к стоящей у обочины машине. Оба запрыгнули внутрь и захлопнули дверцы, глядя на надвигающуюся грозу.

– Только грозы нам сегодня и не хватало, – вздохнул Портер. – Если дождь усилится, Толбот отменит партию в гольф, и мы его потеряем.

– У нас проблема посерьезнее. – Нэш что-то набирал на своем айфоне.

– Опять капитан Долтон?

– Нет, хуже. Кто-то уже твитнул.

– Что сделал?!

– Твитнул.

– Что такое за «твитнул»?

Нэш протянул ему телефон.

Портер прочел надпись мелким шрифтом:

«@У4О – Обезьяний убийца?»

Под коротким текстом шел снимок утреннего покойника, лежащего ничком на асфальте. В углу снимка виднелся капот автобуса.

– Кто разрешил публиковать снимок? – нахмурился Портер.

– Сэм, ты безнадежно отстал от времени. Никто ничего не разрешал. Никто ничего не просил. Кто-то снял произошедшее на камеру телефона и выложил на всеобщее обозрение, – вздохнул Нэш. – Так устроен «Твиттер».

– На всеобщее обозрение?! То есть… сколько народу это увидело?

Нэш уже снова что-то набирал.

– Снимок запостили двадцать минут назад, и его лайкнули три тысячи двести двенадцать раз. Ретвитнули больше пятисот раз.

– Лайкнули? Ретвитнули? Нэш, что за белиберда? Говори по-английски!

– Портер, это значит, что фото разошлось по Сети, как вирус. Весь мир в курсе, что он погиб.

Зазвонил телефон Нэша.

– А вот и капитан. Что ему сказать?

Портер завел мотор, включил передачу и покатил по Дирборн-Паркуэй в сторону шоссе.

– Передай, что мы отрабатываем версию.

– Какую версию?

– Толботов.

Нэш бросил на него озадаченный взгляд:

– Но Толботы ни при чем, они все дома.

– Речь не о тех Толботах. Мы должны побеседовать с Артуром. Готов поспорить, что жена и дочь – не единственные женщины в его жизни, – объяснил Портер.

Нэш кивнул и ответил на вызов. Из крошечного динамика доносились крики капитана. Через минуту, несколько раз повторив: «Да, сэр», Нэш прикрыл трубку рукой:

– Он хочет с тобой поговорить.

– Передай, что я за рулем. Разговаривать по телефону во время езды небезопасно. – Портер резко выкрутил руль влево, объезжая минивэн, который еле полз по сравнению с их ста сорока километрами в час.

– Да, капитан, – сказал Нэш. – Включаю громкую связь. Погодите…

После того как Нэш подключил айфон к аудиосистеме машины, голос капитана из металлического и еле слышного стал громким и звучным:

– …в управление через десять минут, чтобы мы собрали опергруппу и были на шаг впереди. Репортеры буквально раздирают меня на части!

– Капитан, говорит Портер. Вы знаете, как все было, с точностью до минуты – как и я. Утром он собирался послать ухо по почте. Значит, он похитил очередную жертву день или два назад. Хорошо то, что он никогда не убивает их сразу, так что она, скорее всего, еще жива… и он ее где-то прячет. Мы не знаем, сколько времени у нее осталось. Если он вышел ненадолго, только для того, чтобы отправить посылку, скорее всего, он не оставил ей ни еды, ни воды; он ведь рассчитывал быстро вернуться. Средний человек может продержаться без воды три дня, а без еды – три недели. Капитан, времени у нее мало. В лучшем случае у нас три дня на то, чтобы найти ее, а может, и меньше.

– Поэтому я и приказываю вам приехать, – отрезал капитан.

– Сначала нам нужно проверить свои предположения. Пока не выясним, кого он похитил, мы работаем вхолостую. Если вам что-то понадобится… дайте мне час, и, может быть, я назову журналистам имя. Вы покажете им фото пропавшей девушки, и они успокоятся, – сказал Портер.

Капитан ненадолго замолчал, а потом вздохнул:

– Час. Не больше!

– Больше нам и не нужно.

– Обращайтесь с Толботом осторожно; он близкий приятель мэра, – предупредил капитан.

– Понял вас, будем очень осторожны.

– И перезвоните после того, как поговорите с ним. – Капитан нажал отбой.

Они въехали на автомагистраль. Нэш набрал на навигаторе Уитон.

– Еще сорок пять километров.

Портер вдавил педаль газа в пол; они понеслись еще быстрее.

Нэш включил радио.

– «…хотя Чикагское полицейское управление еще не объявило ни о чем официально, ходят слухи, что пешеход, сбитый сегодня рано утром городским автобусом в районе Гайд-парка, не кто иной, как Обезьяний убийца, или Убийца четырех обезьян. Коробка, сфотографированная на месте происшествия, идентична тем, которые убийца рассылал в прошлом. «Обезьяньим» убийцу прозвал Сэмьюел Портер, детектив Чикагского полицейского управления, один из первых, кто заметил в его действиях шаблон, кто, так сказать, разобрал почерк убийцы…»

– Это неправда; такое прозвище придумал не я.

– Ш-ш-ш! – зашипел Нэш.

– «Прозвище обязано своим происхождением резному панно над дверьми знаменитого синтоистского святилища Тосёгу в японском городе Никко. На панно изображены три мудрые обезьяны. Первая закрывает уши, вторая – глаза, третья – рот. Они олицетворяют принципы «не видеть зла, не слушать зла, не говорить зла». Иногда в композицию добавляется четвертая обезьяна, которая олицетворяет принцип «не совершать дурного». Шаблон убийцы остается неизменным с самого начала. Первая жертва, Калли Тремел, была похищена почти пять лет назад. Через два дня после похищения он переслал по почте ее родственникам ухо. Через два дня после уха они получили глаза. Еще через два дня – язык. Ее труп нашли в Бедфорд-парке еще через два дня после даты на почтовом штемпеле последней посылки; в ее руке была зажата записка со словами: «Не совершать зла». Позже обнаружилось, что Майкл Тремел, отец жертвы, занимался подпольным игорным бизнесом и переводил миллионы долларов на офшорные счета…»

Нэш выключил радио.

– Он всегда похищает дочерей, чтобы наказать отцов за какое-то преступление. Что изменилось сейчас? Почему он не тронул Карнеги?

– Не знаю.

– Надо будет поручить кому-нибудь заняться финансами Толбота, – предложил Нэш.

– Неплохая мысль. Кто у нас есть?

– Может, позвать Мэтта Хозмана из отдела особо тяжких преступлений?

Портер кивнул.

– Звони! – Он достал из нагрудного кармана дневник, бросил его на колени Нэша. – А потом читай вслух.

8

Дневник

Мама и отец подружились с нашими соседями, Саймоном и Лайзой Картер. Мне было всего одиннадцать, когда они поселились в нашем чудесном квартале, поэтому, на основании своего ограниченного опыта, я считал их всех старыми. Хотя сейчас, с высоты своего положения, я понимаю, что маме и отцу было тогда лет тридцать пять – тридцать семь, а Картеры были немного моложе, на год или два… в крайнем случае на три или даже на четыре, но вряд ли больше чем на пять лет. Они поселились по соседству; в конце переулка, где мы жили, было всего два дома.

Я уже упоминал о том, как невероятно красива была моя мама?

Как грубо с моей стороны упускать такую подробность! Болтать о мелочах и пренебречь картиной, прекрасно иллюстрирующей рассказ, который вы столь любезно согласились прочесть вместе со мной.

Если бы вы могли проникнуть в мою тетрадку и шлепнуть меня за глупость, я бы только обрадовался. Иногда я слишком много болтаю, и необходим толчок, чтобы вернуть небольшой поезд моего повествования обратно на рельсы.

Так на чем я остановился?

Ах да, мама.

Мама была настоящей красавицей.

Волосы у нее были как шелк. Светлые, густые, переливающиеся здоровым блеском. Они доходили ей до талии, спадая роскошными волнами. А глаза… О, какие у нее были глаза! Ярчайшего зеленого цвета, они казались изумрудами на фоне идеальной фарфоровой кожи.

Мне не стыдно признаться, что и фигура у нее была идеальной – многие оборачивались ей вслед. Она ежедневно бегала, и осмелюсь предположить, что у нее не было ни грамма лишнего жира. Весила она килограммов пятьдесят, а то и меньше, а ростом доходила отцу до плеча – метр шестьдесят четыре или около того.

Она питала слабость к сарафанам, к открытым платьям без рукавов.

Мама носила такие платья не только в жару, но и в середине зимы. Она не обращала внимания на холод. Помню, однажды зимой, когда снег доходил почти до подоконника, я увидел, что она радостно мурлычет себе под нос на кухне и на ней короткий белый сарафан в цветочек. За кухонным столом сидела радостная миссис Картер с дымящейся чашкой в руках, а мама рассказывала ей, что носит такие платья, потому что они подчеркивают ее ноги. Она считала ноги лучшим, чем она обладает. Потом она призналась, что отец очень любит ее ноги. Стала рассказывать, как он ласкает их. Как любит, когда ее ноги лежат у него на плечах или обхватывают…