Возмездие теленгера

– А то, бают, что они голову находят и на место прикладывают, а в остальном обычные люди… – вспоминал дед Арсений и крестился, суеверно оглядываясь на маковки церкви.

И все тоже крестились и кланялись в сторону церкви, будто только она могла защитить и отвести страшные напасти.

– Что же ты раньше молчал? – с укором спросил Рябой, словно осознав свою тактическую ошибку: надо было вначале народ расспросить и выведать у него, кто такие эти самые мертвяки, а только потом закатывать поминки.

– Так начальству ж виднее… – сконфузился дед Арсений. – Кто ж знал, что это кайманы? Я уже стал забывать, какие они, супостаты. Эти… как их?.. Мутанты, одним словом. Нам капитан Давыдов так и говорил: «Мутанты это, ребята. Жалости к ним не испытывайте, иначе хуже будет».

Все, кто его слушал, тихонько ахнули. Бабы принялись было голосить, но на них цыкнули.

– Вот поэтому и проиграли, эхе-хе… – сокрушенно произнес Рябой. – Воюй теперь с ними. Сколько народа положили.

– То-то и оно, – согласился дед Арсений. – Куда ж деваться? Теперь нам только партизанить и осталось.

Должно быть, в тот момент горе-войско и пожалело, что ввязалось в авантюру. Как бы хуже не стало, должно быть, прикидывали они и ехали молча, словно на казнь тащились. Теперь каждый из них думал: «Лучше бы я промолчал, отсиделся бы в деревне, а на День Святой Троицы, глядишь, деревня уже забыла бы наши прегрешения и мы бы, как прежде, с девками ходили в клуб на танцы». И неприязненно поглядывали на самоуверенную спину Приемыша, который сидел в седле, как влитой, и покачивался себе, знать не зная об их тревожных сомнениях. Железный он, думали они со злостью, такого соплей не перешибешь! Недаром его Рябой выбрал.

Было часа два ночи. Солнце висело над горизонтом, и его пологие оранжевые лучи давали достаточно света, чтобы разглядеть следы беглецов.

– Один тащит другого, – сообразил Костя, спрыгивая с лошади. – Видишь борозды?

– Я тоже хотел об этом сказать, – согласился Чебот, объезжая жимолость, чтобы лучше разглядеть следы.

Дрюндель, который давно уже забыл о своей привычке ржать по поводу и без повода, добавил, испуганно выпучив глаза:

– Что теперь будет?..

Остальные, вытянув шеи, трусливо таращились на кровавый след. Страх сковал их волю, парализовал разум. Всего-то крохотное пятнышко, подумал Костя, а уже в штаны наложили. А что будет, когда настоящих мертвяков увидим? И вдруг догадался: оживают они, точно оживают – все быстрее и быстрее. Вот откуда кровь-то и появилась. Неаккуратно, неаккуратно. Сейчас мы вас и прищучим. Не может быть такого, чтобы не догнали на лошадях-то!

– Вперед! – скомандовал он, прыгая в седло.

Боялся он только одного: что все получится не так, как они планировали. Впрочем, чего зря дрожать, успокаивал он себя, кайманы не вооружены, а у нас два «плазматрона», «тулка» и мой пистолет. Да с таким арсеналом настоящий бой можно принять. Однако через пару километров, когда заметил на тропинке уже цепочку кровавых капель, окончательно усомнился в своих выводах: вдруг кайманы еще чем-то обладают, чего мы не знаем? А потом сообразил, что дело дрянь, что кайманы не только оживают, но и бегут быстрее, чем мы движемся. Регенерируются, вспомнил он. Так это называется. Читал в энциклопедии. Ему хватило ума не сообщить об этом открытии даже Чеботу, потому что Аники-воины разбегутся кто куда, хотя, может, это и к лучшему: баба с возу – кобыле легче. Сомнения только укрепляли его дух, оказывается, надо думать и делать правильные выводы, и тогда ты обретешь ясность мышления.

Еще километров через пять лесная дорога вывела их из чащи. Справа тянулось бесконечное гнилое болото, поросшее ивняком и ольхой. Поперек болота в лесную даль убегала старая высоковольтная линия. За долгие годы высоченные опоры покосились, а некоторые вообще упали в топь, и мужики ходили сюда за дармовым металлом.

– За реку пошли, – сказал Чебот, и они, не сговариваясь, остановились.

Дрюндель, у которого даже пропал обычный его румянец на щеках, с тревогой заметил:

– Чупа-то – не наша деревня, плохая деревня…

Костя на всякий случай сказал:

– Не учи дедушку кашлять…

Чебот предпочел не обсуждать эту проблему, и так было ясно, что без лишнего повода в Чупу соваться глупо и опасно. Враждовали деревни давно, с незапамятных времен. А по какому поводу – никто уже и не помнил. Тем не менее поводов и после этого хватало: то чуповские лодку украдут, то сети срежут, то с теленгерами из-за орешника подерутся, а то и девку из Теленгеша уведут. Правда, последнее было всего лишь раз, и очень давно, а увели не кого иного, как Агафью Спиридонову. Хорошо хоть, вернули через год родителям, говорят, те стыда не обобрались. Но самого факта воровства девушки никто в деревне Теленгеш не забыл. Вот и провели невидимую границу по реке Парашке. Их берег правый, а у теленгеров – левый. И не дай бог тебе ошибиться этим самым берегом. Останешься ты и без лодки, и без снасти, а то и без штанов с рубахой, а уж ребра точно пересчитают. Так и жили, враждуя, по разным берегам реки и не общались десятилетиями. Поэтому боязно было ехать в ту деревню Чупу и искать там беглых кайманов. Теперь их из принципа спрячут и никому не покажут, даже если самим чуповцам это будет во вред.

Подъехали все остальные, и Чебот сказал, мрачно глядя на них:

– Дело дрянь… подались за реку… – Он вопросительно посмотрел на Костю, словно советуясь с ним. О чем он сам думал, трудно было понять.

Костя вдруг почувствовал, что ему понравилось уважение к его персоне. Только с чего бы это? Раньше Чебот так себя не вел. Раньше они дрались по любому поводу, значит, что-то изменилось. Может, мы взрослыми стали? – подумал он.

– Ушли, точно ушли, – подтвердил Костя. – Скорее всего, в деревню Чупу.

Теперь его все тревожило: ветер, налетающий порывами и раскачивающий сосны, дробные звуки дятла в пустом лесу, а главное – беглецы, которых они уже давно должны были нагнать, но так и не нагнали. Он вспомнил, как бежал последний кайман, которого свалил Дрюндель, – прыжками и быстро, как волк. За таким даже на лошадях не успеть. Таких надо хитростью брать или силой.

– Ну, что будем делать?

– А может, они и не пошли туда, может, дорогу перейдут и свернут к Девяти холмам красных дьяволов? – предположил Скел, и в глазах у него промелькнул неподдельный страх.

Ему уверенно вторил Мелкий Бес:

– Точно, они туда погребли!

Костя вопросительно посмотрел на грузного, как медведь, Телепня, но тот сконфузился и промолчал. Вид у него был словно у человека, потерявшего чужую сеть. Негоже такому здоровяку трусить. Заметно было, что Телепень ничего не может с собой поделать, что страх сильнее его. Костя все понял: боятся, хотят неудачу свалить на Девять холмов красных дьяволов, к бабке ходить не надо. Наверняка сговорились вернуться и сказать, что беглецы ушли за Девять холмов красных дьяволов. А что? Взятки гладки. Сделали все, что могли. Рябой запрещал даже приближаться к этим проклятым холмам. Стало быть, они все правильно рассчитали. На мгновение он сам едва не поддался искушению вернуться в деревню, уж слишком соблазнительным было увидеть Верку и взять ее за руку. Но в следующее мгновение он отбросил все сомнения:

– Мужики, во-первых, это ж какой крюк? Если бы они направлялись за Девять холмов красных дьяволов, то свернули бы прямиком на полустанок, а во-вторых, если мы их не найдем, деревне наверняка кирдык. Так что у нас выбора нет. В следующий раз прилетит «вертолет», и всем же хуже будет. Понимаете?

– Да понимаем… – согласился худой, как глист, Скел. – А в Чупе нам бока не намнут? – спросил он, болезненно морщась, словно ему их уже намяли.

Если бы он знал, что Костя уже ходил туда, тайком, как лазутчик, и не единожды – просто чтобы пощекотать себе нервы, он бы такие глупости не говорил.

– Даже если и намнут, – веско сказал Костя. – А это нам зачем? – Он показал на «плазматрон», лежащий у него, как у бывалого охотника, поперек седла.

– Получается, убивать своих? – неуверенно спросил Мелкий Бес, моргнув белесыми ресницами. – Рябой не одобрит. Людей и так мало осталось. – И добавил, заметив иронический взгляд Кости: – Ну, говорят, что мало осталось, в смысле нас – русских.

– Никто никого убивать не будет, – твердо сказал Чебот, вытаскивая из волос сосновую иголку. – Приедем, поговорим с мужиками на предмет, чтобы нам отдали беглецов, и разъедемся, если, конечно, они их укрыли. Да и с какой стати их прятать, что это их родственники что ли? – И сплюнул, как только он один умел плеваться – красиво, через губу.

– Я вот только одного не пойму, – сказал молчавший до этого Телепень, – какого беса им переться в эту деревню? Они же не люди…

В кустах что-то прошуршало. Скел вздрогнул, словно его огрели кнутом, и схватился за «тулку». Но это была всего лишь жаба, которая направлялась к реке.

– А может, они в сговоре? – жестко предположил Чебот и так пристально посмотрел на Телепня, что тот вообще выпал в осадок, остальные же перетрусили еще больше, а у Мелкого Беса сами собой начали стучать зубы.

Костя посмотрел на них, и ему стало противно. Неопределенность действовала на трусов, как нож на кабанчика. Должно быть, им хотелось без оглядки бежать в избу, зарыться с головой на сеновале и только потом думать своими куриными мозгами.

– Я… я… – потупился Скел, – домой хочу… Ну их к черту, этих кайманов!

– Кто еще домой хочет? – цепенея от злости, спросил Костя и почувствовал, как губы у него стали деревянными.

– Я хочу… – горестно вздохнул Мелкий Бес.

– И я… – понурившись, сообщил Телепень. – Вот, ребята, как руку на душу положа, страшно мне. Я еще так никогда не боялся, даже когда с батей на медведя ходил.

Но Костя его уже не слушал:

– «Тулку» отдайте и можете возвращаться. Скажете Рябому, что мы в Чупу подались.

– Как же мы без оружия?.. – начал было возражать Скел, но Чебот преспокойно взял у него ружье и протянул руку, чтобы Скел отдал пояс с патронами: – Топайте, топайте к мамочке под юбку.

– Сидор забери у них еще, – напомнил Костя.

В сидоре лежали еда, котелок, кружки и старый бинокль Рябого. Троица налегке повернула назад, чем дальше они отъезжали, тем быстрее двигались и наконец трусливо перешли на галоп и скрылись за опушкой леса. Только Телепень оглянулся, но никто уже не смотрел им вслед.

Чебот молча кинул «тулку» Дрюнделю:

– Держи, твое будет. Сам-то не боишься?

– Я как все… – трагически и безысходно вздохнул Дрюндель, бледнея больше, чем обычно.

– Только не умри раньше времени от страха, – нехорошо хохотнул Чебот. – Еще успеешь.

Умел он так делать – показать свое превосходство и задеть за больное место. Кому это понравится, подумал Костя, но промолчал. Дрюндель – он хоть и сын зажиточных родителей, но чего-то ему не досталось, его как будто не доделали, не вложили такого, что избытке было дадено другим, решительности, должно быть.

Некоторое время они ехали молча, переживая случившееся, пока Костя не произнес:

– Давай прибавим, быстрее нагоним, быстрее вернемся.

И хотя в лесу разогнаться особенно было нельзя, километров пятнадцать до железнодорожных путей они прошли на рысях, но, разумеется, никого не нагнали. Перед насыпью Костя подал сигнал остановиться, спрыгнул с лошади и обследовал склон. Было хорошо заметно, что беглецы поднялись именно здесь, не особенно заботясь о том, что оставят следы, оборвали вьюнки и зеленые шапки мха, да и щебенку разбросали во все стороны.

Он не полез следом, а нашел место, где дожди промыли ложбинку, и осторожно вскарабкался наверх, обратившись в слух и внимание. Ржавые рельсы убегали туда, где через речку Парашку был переброшен железнодорожный мост. Светало. Туман с реки, как живой, переваливал через насыпь и стекал налево, в темный, призрачный Лес предков, который теперь казался враждебным и чужим.

Костя спустился в него, прошелся вдоль насыпи почти до моста, ища следы мертвяков. Где-то совсем рядом плеснула рыба, да в чаще, учуяв Костю, прошуршал неведомый зверь. Костя остановился, дальше идти было глупо: или на медведя напорешься, или угодишь в болото.

– Нет никого, – сказал он, вернувшись к своим. – Пусто. Точно за реку ушли.

– Значит, ничего не остается, как и нам туда топать, – вздохнул Чебот и повел своим маленьким, приплюснутым, как у боксера, носом. – Хотя ох как не хочется, святые угодники…

Костя ему не поверил: азартен был Чебот, чего-чего, а этого ему было не занимать. Он давно подозревал, что Чебот тоже тайно ходит в Чупу. Уж слишком таинственно он порой выглядел. Может, сети воровал, а может, к девке какой бегал?

Дрюндель благоразумно промолчал, потому что чувствовал, что к нему относятся с недоверием. Он всей душой пытался искупить свою вину, но она только множилась и множилась, и Дрюндель при всем своем желании ничего с этим поделать не мог. Таковы были реалии их юношеского сообщества, где максимализм приветствовался в любой форме.

Вдруг они услышали, что к ним кто-то приближается, вернее, несется во весь опор. Лошади, стоящие под деревьями, принялись беспокойно шевелить ушами.

Чебот метнулся вправо, Дрюндель, несмотря на свою толщину, колобком укатился в кусты и щелкнул там курками. Костя, оставшийся у насыпи, присел и взял «плазматрон» на изготовку.

«Если это кайманы, то я ничего не понял, – подумал он. – Не могут они здесь быть, и точка! Да и с какой стати им на нас нападать? Им надо нас бояться и ноги уносить как можно дальше и как можно быстрее».

– Не стреляйте, ребята! – В конце тропинки, убегающей к болоту, появился, подпрыгивая в седле, словно мешок с отрубями, Телепень. – Не стреляйте! Я вернулся!

На этот раз, несмотря на свою извечную медлительность, он был на удивление ловок, и даже улыбка на его зверской физиономии выглядела бы приятно, если бы не массивные надбровные дуги, делающие их обладателя похожим на пещерного человека.

Костя выругался:

– Черт! – И опустил «плазматрон». – Подстрелил бы тебя, дурака, знал бы потом, где раки зимуют!

– Я передумал! – снова крикнул Телепень. – Я с вами!

– Чего ты орешь?! – сказал Чебот, поднимаясь и демонстративно закидывая на плечо «плазматрон». – С нами так с нами. Поехали.

Все трое даже чуть обрадовались, все-таки правда была на их стороне, что ни говори, а интересы деревни превыше всего. Деревня – это святое. Деревня – это то, без чего они не представляли себе жизни. Так они были воспитаны. Так им твердил атаман Рябой. Дрюндель разулыбался, обрадовался и одобрительно похлопал Телепня по спине, мол, наш товарищ. На щеках его вспыхнул румянец.

– Они… они такое удумали сказать!.. – заискивающе твердил Телепень, заглядывая в глаза то Косте, то Чеботу. – Такое! Лучше с вами, чем позор на всю жизнь!

– Вот это правильно, – равнодушно согласился Чебот, вставляя ногу в стремя, видно было, что ему глубоко наплевать на переживания Телепня и что Телепень обратился не по адресу.

– Чего они удумали сказать? – спросил Костя, чтобы разрядить неловкость.

– Ну, мол, вы все сгинули, а они одни утекли!

– Идиоты! – предсказуемо среагировал Чебот. – Вернусь, обоим рыла начищу, – пообещал он. – Святые угодники!

– Справедливо! – радостно подпрыгнул в седле Телепень. – А ружье дадите?!

– Обойдешься…

Круглое лицо Телепня вытянулось. Зато Дрюндель ехал героем, поняв наконец, что сделал правильный выбор в жизни и что правда всегда на стороне храбрых.

* * *

На мост въехали в полной тишине. Солнце, так и не присевшее за горизонт в течение всей ночи, ватным шариком проглядывало сквозь туман, и сосны, которые на правом берегу казались выше и таинственнее, свечками вставали одна за одной. Деревья, выросшие на железнодорожном полотне, и фермы моста проплывали мимо, словно привидения. Под опорами журчала вода. Лошади прядали ушами, нервно ступая по шпалам.

– Не балуй, не балуй… – сказал Костя, почувствовав, что лошадь под ним начала нервничать, нагнулся и похлопал ее по шее: – Спокойнее, спокойнее! – Но сам на всякий случай нажал на кнопку на «магнетроне», и индикатор загорелся ровным зеленым светом. Еще, не дай бог, кто-нибудь подстрелит, подумал он, в тумане-то пара пустяков засаду устроить.

– Кажется, я что-то слышу… – произнес Чебот и насторожился, как зверь на лежке. – Святые угодники…

Он ехал чуть сзади, и Костя, оглядываясь налево, иногда вздрагивал от его лохматого силуэта.

– Я тоже, – лязгая от страха зубами, сообщил медлительный Телепень.

– А я ничего не слышу… – покрутил головой Дрюндель и снова побледнел.

Потом и Костя тоже услышал, что далеко-далеко, за железной дорогой, словно в пустыне, звонит колокол.

– На молитву созывают, – предположил он, снимая «менингитку» и прислушиваясь. – Значит, все нормально.

– Не похоже… – сказал Чебот. – Тихо! – И поднял руку. – Лицо его выражало тревогу.

Они сгрудились, мешая друг другу. И действительно, звон был нервным, призывным, а потом и вовсе оборвался на жалобной ноте, которая долго дрожала и плыла в воздухе.

– Пожар?.. – предположил мнительный Дрюндель. – А может, нас заметили? – добавил он испуганно, хотя в таком тумане можно было заметить разве что стадо слонов, да и то с большим трудом.

Они подождали еще немножко и поехали дальше, тревожно вглядываясь в туман, но все вокруг снова сделалось тихим и сонным.

На другой стороне моста рельсы оказались загнутыми. Взрыв непомерной силы вздыбил их вверх, и торчали они, как бычьи рога. Бетонные шпалы под ними были превращены в щебенку. Арматура, как гребенка, топорщилась в разные стороны. Вот почему к нам поезда не ходят, сообразил Костя, подорвали путь, давно подорвали.

Проехали еще немного, взяв ружья наперевес, мимо синего домика обходчика, от которого остались одни стены, мимо лестницы, убегающей по склону в никуда, свернули на асфальтовую дорогу, которой давно никто не пользовался. Вокруг ржавое железо и хлам: дырявые, как сито, бочки, искореженные остовы машин, а на путях – о ужас! – застыл настоящий паровоз, от которого пахло маслом и еще чем-то непонятным, словно паровоз был живым организмом, но только железным и почему-то забытым здесь вдали от цивилизации. А может, так и должно быть, суеверно подумал Костя, может, он отдыхает, а потом помчится за нами?

– Мать моя женщина… – сипло прошептал Телепень и никак не мог оторвать взгляд от паровоза.

Косте казалось, что все это он уже видел то ли во сне, то ли наяву. Неясные воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил, что это явление называется дежавю – услышанное и пережитое из того, из прошлого, из другой жизни, которую у него отняли. Так он себя ощущал и так воспринимал мир. Когда он ходил в деревню Чупу, то переплывал реку ниже по течению, где его меньше всего могли ждать, а потом уже крался огородами. Но до моста, конечно же, не добирался, а просто наблюдал, как живут люди в другой деревне. Иногда прихватывал с огорода пару горстей гороха, но так, чтобы никто ничего не заметил. Поэтому у него тоже была своя тайна, такая же, как и у скрытного Чебота.

– Трактор и то меньше… – прошептал в волнении Чебот. – Святые угодники…

Даже Костю, который начитался в своих книжках и правды, и вымысла, по коже продрал мороз. Паровоз был даже крупнее «вертолета» и производил впечатление невероятной мощи и силы. Из тумана выступала его передняя часть с огромными колесами. На кабине было написано «ФД-20». От этого паровоз казался более чем нереальным, словно из другого мира.

– Вот это да-а-а… вот это да-а-а… – только и повторял Дрюндель, который вообще боялся техники как огня, хотя по роду занятий отца должен был хоть чуть-чуть разбираться в механических агрегатах.

То, что паровоз – это огромный, сложный агрегат, Костя ни на минуту не усомнился. Вот бы разобрать его, посмотреть, как он сделан, помечтал он, должно быть, посложнее нашего трактора в деревне.

Так, разинув рты, они и въехали в деревню, едва не свернув себе шеи от любопытства. Колокол снова зазвонил, но уже ритмичней, в такт церковным гимнам, а потом враз смолк на высокой ноте, словно звонил пьяный, и наступила тревожная тишина, даже собаки не брехали. Деревня Чупа была больше Теленгеша из-за того, что совсем близко в ней подступала железная дорога. Вот и разрослась она аж до двух сотен домов. Из-за этого чуповцы задирали нос и считали теленгеров дикарями, у которых нет даже магазина. У них самих было когда-то аж целых три магазина, от которых, конечно же, остались одни воспоминания. Если в деревне Теленгеш церковь была единственной, то в Чупе – целых три. А главная, Успенская церковь, с большим куполом, была видна издалека, к ней со всех сторон сбегались улицы. Из-за этого всем, кто приходил из тайги, место это казалось цивилизованным.

Костя давно забыл, что такое асфальтовое покрытие, и ему было любопытно, как это получается – такой плоский камень, все тянется и тянется, без конца и края. В сопках таких длинных и плоских камней отродясь не бывало. Однако ж, разглядев неровные, щербатые края дороги, сообразил, что это не камень, а нечто другое, но спросить у Чебота или у кого-либо не решился. Еще на смех поднимут. А когда оглянулся, то понял, что не один он озадачен: у Телепня и Дрюнделя были такие же изумленные лица, словно они двигались на лошадях по замерзшей реке, ежеминутно опасаясь провалиться. Один Чебот хранил каменную невозмутимость, чему оставалось только позавидовать. Вот каким должен быть настоящий атаман, а не такой, как я, вздохнул Костя и огорчился до невозможности.

Против обыкновения, на них никто не нападал и даже никто не окликнул. Туман в деревне был реже и не такой клокастый. А еще в деревне пахло дымом и свежеиспеченным хлебом. Все вспомнили, что давно не ели, Костя даже полез за пирожками, но так и застыл с рукой в кармане, потому что раздался топот и из ближайшего проулка показалось огромное, длинное животное, которое метнулось через улицы и пропало в другом проулке, который вел к речному затону. Еще больше изумил его подросток, появившийся следом и оглушительно щелкнувший пастушьим кнутом.

Косте показалось, что он увидел огромную и толстую змею, похожую на анаконду, о которой он как-то читал в энциклопедии. Чеботу привиделась не змея, а огромная гусеница, у нее было много-много ног. Дрюндель разобрал лишь то, что у непонятной животины торчало не меньше десяти горбов. Телепень же вообще ничего не успел понять, потому что ехал последним и разглядел лишь хвост, смахивающий на длинную-длинную мочалку. Вот когда он по-настоящему пожалел, что не вернулся в деревню вместе с Мелким Бесом и Скелом, – оказывается, мир за мостом совсем не такой, как у них, а страшный и жуткий.

Лошади под седоками заволновались, взбрыкнули и едва не понесли.

– Спокойно! Спокойно! – прикрикнул Костя больше на лошадей, чем на сотоварищей. – Кто что видел?

– По-моему, это многоножка, – высказался Чебот, натягивая повод. – Святые угодники…

– Мне кажется, – просипел Дрюндель, – что это ужасное горбатое существо, но без ног.

– А я ничего не видел, – признался Телепень, побледнев, – кроме хвоста.

– Так, – сказал Костя, – будем считать, что мы ничего не видели. Доедем до церкви, а там спросим, что это было.

– Я-то видел, – проворчал чем-то недовольный Дрюндель, – а вот ты – не знаю.

– Ну рассуди сам, – сказал Костя, – за животным бежал пастух. Значит, что?..

– Что?.. – Пухлое лицо Дрюнделя ничего не выражало, кроме праздного любопытства.

– Что это или домашнее животное, или… – Костя не знал, с чем сравнить.

– Или что? – спросил Телепень, который не мог ни о чем судить, потому что видел лишь хвост.

– Или дикое, но трусливое.

– Лучше – домашнее, – решил Чебот. – Так спокойнее думать, потому что тогда оно должно водиться и в реке.

– Точно! – поразился Костя. – Как я раньше не догадался.

– А я говорю, что это было длинное стадо! – заявил Дрюндель, яростно вращая головой и сверля Костю глубоко сидящими глазами.

Должно быть, ему очень хотелось оказаться единственным правым из всей компании.

– Может быть, змея, – добродушно согласился Костя. – Слишком быстро оно перемещается.

– Не-а… – упрямо возразил Дрюндель.

Так, споря и рассуждая, они незаметно для самих себя подъехали к Успенской церкви. Церковь показалась им высокой и огромной, не то что их – маленькая, приземистая, хотя и о трех главках. Эта церковь была некрашеной и от этого казалась черной и мрачной. Возле церкви из земли торчал старинный чугунный крест. Неожиданно на высокое крыльцо вышел пьяный батюшка, и они поняли, почему так странно звонил колокол: батюшка лыка не вязал.

– Антихристы! – Батюшка посмотрел на них бессмысленным взором, попытался их перекрестить, споткнулся и с грохотом упал за порог внутрь церкви.

Дрюндель хихикнул:

– Все как у нас. Как твой батя.

Чебот не обиделся. Ему было все равно, что его отец с утра по неделям пьян. Он только посмотрел на торчащие из-за порога сапоги и отвернулся.