Возмездие теленгера

Он не без сожаления покинул здание полустанка, на стенах которого была запечатлена исчезнувшая жизнь, где, казалось, сам воздух напоминал о ней, и, ловко, в одно касание прыгнув в седло, скомандовал:

– Вперед!

Надо будет сюда как-нибудь наведаться. Может, на чердаке есть что-нибудь интересное? – продолжал думать он. Хотя наверняка здесь все давным-давно перерыто еще до моего появления в деревне.

Отряд снова растянулся по лесу, снова позади слышался беспричинный смех Дрюнделя, снова травили анекдоты про легендарного Василия Ивановича и Петьку с Анкой.

Свою историю Костя знал только со слов приемной матери – Ксении Даниловны и приемного отца, сапожника Семена Тимофеевича. Рассказывали, что нашли его, умирающего, на этом самом полустанке, а как он там оказался, они толком объяснить не могли.

– Должно быть, ты с поезда сошел, – рассказывал Семен Тимофеевич, вынимая изо рта здоровенную иглу, которую имел привычку совать в рот, пока натирал дратву воском. – В те времена поезда еще ходили.

– А дальше?.. – затаив дыхание, спрашивал Костя.

Уж очень ему хотелось хоть что-нибудь узнать о своей настоящей семье. О таинственных поездах он слышал много раз и видел их, конечно же, на картинках, но воочию – никогда.

– Так… э-э-э… а чего дальше?.. – обычно задумчиво отвечал Семен Тимофеевич, ковыряясь в подметке и поглядывая на него поверх очков добрыми-добрыми глазами, – дальше известно что: годов тебе было семь или восемь. Правда, мать?

– А может, все девять, – соглашалась Ксения Даниловна, высокая, сухая, как мертвая ель.

– Нет, – в этом месте встревал Костя, – я еще в школу не ходил.

И снова обращался в слух – может быть, скажут что-то такое, что связывало его с прошлым, до которого он был очень и очень охоч.

– Значит, все пять, шесть или шесть с половиной, – соглашалась она, вытирая руки о передник и колдуя, как обычно, с драниками. – Большенький был, шустрый и беленький-беленький, как… как… пушица на болоте.

– Точно, – добродушно подтверждал Семен Тимофеевич, – больно шустреньким был, постреленок, едва нас увидел, с криком задал такого стрекача, едва тебя изловили в болоте-то.

– В каком болоте-то?.. – обычно со смехом и с замиранием сердца спрашивал Костя и слушал, слушал с жадностью, ловя каждое слово.

– В каком, в каком? Что за каменной речкой!

Поперек Леса предков действительно лежала каменная морена, черная, как таежная река, не зарастающая ни деревом, ни кустами. Разве что одним лишайником, да и то по краям. За этой каменной пустошью и находилось болото под нехитрым названием Топь. И каждый раз Костя дивился, как он сумел так далеко забраться, потому что для этого требовалось пол-леса пересечь. И вновь испытывал чувство благодарности к своим приемным родителям, которые не бросили его умирать, а проявили терпение и настойчивость в том, чтобы изловить постреленка.

– А что я кричал? – спрашивал Костя и превращался в слух, может, приемные родители что-то такое скажут, что даст ему возможность вспомнить своих настоящих отца и мать.

Тосковал он по ним так сильно, что порой просыпался посреди ночи в слезах и долго вспоминал, как звал их во сне, но никто не отвечал ему и не приходил погладить по белобрысой голове.

На этом разговоры, собственно, и прекращались. То ли Семен Тимофеевич и Ксения Даниловна чего-то недоговаривали, то ли действительно не знали, что сказать, только на душе у Кости оставалось ощущение большего горя. Так он с этим горем и жил. Никто не знал об этом. Никому он ничего не рассказывал. Да и кому это нужно в деревне-то, где по нынешним временам таких историй по дюжине в каждой семье: кого-то убили люди-кайманы, кто-то пропал без вести, а кто-то ушел в поисках другой жизни, и о нем думали, как о вечно живом, и не считали умершим, но тужили от всей души, как умеет тужить русский человек. В памяти осталось только слово – Москва. А что это такое, Костя не знал. Деревенские ничего толком объяснить не могли. «Москва – это город… большой-большой, столица… – говорили с придыханием, – где-то там… далеко…» – неопределенно отвечали и махали рукой в ту сторону, куда убегала железная дорога. Но за этими словами крылась неизбывная тоска, хотя, конечно, никто в открытую своих чувств не выражал. Вот и выискивал он в книгах это странное название. Серьезных книг в деревне было всего три: толстая засаленная Библия, «Справочник молодого моряка», бог весть какими путями попавший в руки Семену Тимофеевичу, и «Кулинария», которая если кого-то и интересовала, то исключительно с точки зрения экзотических названий яств, потому что в основном питались тремя видами продуктов: страшно дефицитным ржаным хлебом, рыбой и картошкой. Из несерьезных книг почти в каждом доме были сказки о хоббитах и властелине колец. По этим книгам Костя и учился читать, да еще по обрывкам любых печатных изданий, которые находил в деревне. Только с каждым годом их становилось все меньше и меньше. Костя выменивал их правдами и неправдами у односельчан и складывал в большой железный ящик, который прятал под кроватью. Была у него там даже энциклопедия без корочек, начиная с буквы «в». А возил он с собой исключительно «Справочник молодого моряка», который выучил наизусть, потому и знал, что такое мореходная астрономия, лоция и еще много чего, и мечтал о далеком теплом море. Вот и сейчас он достал справочник из-за пазухи и с любовью погладил обложку, на которой были изображены штурвал и компас.

Мелкий Бес с усмешкой посмотрел на него и сказал, вытирая жирные руки о лосевые штаны:

– Все читаешь?..

В этом вопросе крылась вся нехитрая мудрость деревни, ее философия и образ жизни: все, что не имело практического значения, считалось глупым и вредным.

– Читаю… – кивнул Костя, срывая на ходу кисть ранней черемухи. Ягоды были терпко-сладкими и хорошо утоляли голод – старое, проверенное средство.

– А мозги не сушит?

– Не сушит.

– А мне бабка говорила, что сушит, что человек от чтения слепнет и умирает.

– Не учи дедушку кашлять, и вообще, меньше свою бабку слушай, – возразил Костя, выплевывая косточки. – Ты в школу когда-нибудь ходил?

– Не-а… а что это такое? – насмешливо спросил Мелкий Бес.

– Я тоже не ходил, – вздохнул Костя, – а школа – это такое место, где учат разным полезным вещам.

О школе он, конечно, слышал от столетнего деда Генки, который жил по соседству и был когда-то учителем истории. Но Костя так до конца и не понял, что такое школа. Помещение, где собираются дети, а учитель им рассказывает всякие премудрости. Это все ясно. А кто же учителя обучил, если умнее его никого нет? Врет, наверное, – недоверчиво думал Костя о деде Генке. – Хотя не похоже, не должен, старый больно, в чем душа держится.

– Тю-ю-ю… – не поверил Мелкий Бес. – Мой отец как хворостину возьмет, как замахнется, сразу научит в два счета.

– А кем он у тебя был в той, прежней жизни?

– А я что, знаю? – удивился Мелкий Бес и захлопал белесыми ресницами. – Может, он ее и не видел, эту прежнюю жизнь, за водкой-то?

– Ну что он умеет?

– Самогонку умеет варить, картошку сажать, – неуверенно принялся перечислять Мелкий Бес. – На охоту может сходить, дров наколоть… а вот еще – вертолет мне в детстве делал с этим, как его…

– С пропеллером, – уточнил Костя.

– Точно.

– Ну вот видишь, – многозначительно произнес Костя, – а говоришь, ничего не умеет. Ты хоть знаешь, как и чем ружье стреляет?

– У нас уже не стреляет, – хмуро пожаловался Мелкий Бес. – Пороха нет.

– А что такое порох?

– А бес его знает?!

Собственно, из-за этой присказки его и назвали Бесом, только мелким, чтобы не путать с папашей, которого называли Большим Бесом из-за размеров и крутого нрава.

– Порох, – нравоучительно сказал Костя, – это такое вещество, которое китайцы изобрели.

– Кто-кто?.. – брезгливо переспросил Мелкий Бес и снова захлопал белесым ресницами.

– Китайцы.

– А где они живут? – Мелкий Бес, дурашливо огляделся, словно ища этих самых китайцев.

– Сам не знаю, – неохотно признался Костя. – Должно быть, очень далеко – в Китае.

– Так как же их порох к нам попал? – с презрением спросил Мелкий Бес, словно подловил Костю на вранье.

На такую дремучесть Костя ничего возразить не мог. Действительно, как так получается, что порох изобрели за тридевять земель, а он очутился в самом глухом месте на земле? Было отчего призадуматься.

– Так его ж, наверное, привезли тем самым поездом… – нашелся Костя. – Только по дороге и могли, – догадался он.

Не пароходом же, действительно, потому что ни Парашка, ни Зыбь несудоходны, и не самолетом, и не вертолетом, потому что в деревню сроду ничто не летало.

– Кто? – безмерно удивился Мелкий Бес. – Китайцы?

– Откуда мне знать? Может, и китайцы, я их в глаза не видел.

– Зря тебя атаманом назначили, – вдруг обиделся Мелкий Бес. – Хоть и временно. Врешь ты все и насчет китайцев, и насчет пороха. Вред от тебя один. Не атаман ты, а-а-а…

– Но-но… – предупредил Костя и невольно тронул поводья, чтобы, если что, хватить Мелкого Беса за рукав и привести в чувство.

Но Мелкий Бес не был бы бесом, если бы не среагировал. В мгновение ока его лошадь скакнула на два метра вправо, благо дорожка была широкой, и оттуда он уже поведал:

– А-а-а… порох, да будет тебе известно, из земли выходит, как железо или медь. Места только знать надо. Вот мой батя ходит и находит.

На том их разговор и закончился, считай, ничем. Если впереди все было тихо, то позади то и дело слышался громкий хохот Дрюнделя. Зря я считал Беса слабаком, думал Костя. Надо бы его при случае прищучить, а то возомнил о себе. На душе же у него сделалось так противно, что он дал себе слово больше друзей не заводить и держать язык за зубами, тем более показывать свою ученость, которая всех раздражала.

К этому времени они уже почти миновали Лес предков, деревья вокруг стали мельче, поредели, а лошади то и дело ступали на камни, которые появились на дороге. Да и сама дорога превратилась из широкой и удобной – в две колеи, выбитые, видать, подводами в каменистой почве. Между колеями то и дело попадались лужи, в которых отражалось голубое небо и жили лягушки и головастики. Справа возник луг, поросший ромашками, а по лугу этому были проложены глубокие борозды, ведущие к невидимой отсюда реке Парашке. Костя часто ломал себе голову: зачем эти борозды и какая от них польза? Ведь не просто же так их люди рыли? И вдруг его только сейчас, когда он увидел все поле, как карту, с этими каналами и грядами камней по периметру, осенило. Так это же осушительная система! Как я раньше не допер? Ему стал ясен гениальный замысел людей, которые жили до него: осушить луг и засеять его. Нет, не зря я книги читаю, не зря. В книгах вся мудрость. Эх, найти бы мне такую, где все тайны мира изложены, я бы за эту книгу полжизни отдал!

Они въехали на поляну, где когда-то располагался хутор. То ли Ярви, то ли Ялкуба, не запомнишь. От хутора того осталось длинное каменное здание без крыши и потолка, но с монументальными вратами, через которые, должно быть, лошадей водили. В трещинах массивных стен росли огромные березы, а во дворе находился неказистый холмик – баня. Костя еще помнил времена, когда в той бане стоял железный котел. Котел тот местные умельцы давно пустили на поделки, как то: ножи, зубила и прочую мелочь для нужд деревни.

Не разнуздывая лошадей, сделали короткий привал. Поели, что бог послал. Толстый Дрюндель, сын мельника, тайком слопал два вареных яйца и заел ржаным хлебом, потом сунулся к общему котлу и урвал черемши с картошкой. Костя не стал одергивать его за жлобство, но решил при случае отыграться. Многие так подумали, кроме Мелкого Беса, который был другом Дрюнделя и которому перепадало от его щедрот: то хлебная корка, то кусок вареной землянухи. Запили ключевой водой и тронулись дальше.

Дорога втянулась в короткую Оленью падь – узкую, как горлышко бутылки, на неприступных стенах которой гнездились орлы, выскочила из нее и стала подниматься в гору. Под ногами струился ручей. Деревья враз поредели, стали мельче и рассыпались кучками по склону. Судя по всему, вертолет должен был появиться часа через три-четыре. Он всегда прилетал в полдень, поэтому-то они и постарались выйти пораньше. Многие пытались узнать: куда же он держит путь, этот вертолет? Да никто не вернулся. Ясно, что за Девять холмов красных дьяволов. А дальше куда? Рябой еще до того, как Костя стал что-либо понимать в устройстве деревенского мира, строго-настрого запретил спускаться за перевал. А вертолет знай себе летал туда, словно по расписанию. Вот и решили его подловить себе на голову.

Подъем занял много времени. Узкая тропинка, которой мало кто пользовался, серпантином петляла до самого неба. Костя уже нервничал. Если вертолет застигнет их на склоне, то лучше и удобнее мишеней не найти – спрятаться негде, а убежать не получится. Некуда убежать. Поэтому он все чаще понукал спутников:

– Давай!.. Давай быстрее!.. – и то и дело озирался по сторонам. «Может, кто-нибудь останется жив, если вовремя замечу?» – думал он.

Толстый Дрюндель уже не веселился. Куда смех улетучился! Лицо у него стало напряженным и все больше и больше вытягивалось, по мере того как лошадь под ним приседала на задних ногах и скользила на мокрой тропе. Да и другие лошади, особенно те, на которых был приторочен груз, боязливо косились в сторону обрыва, прижимали уши и скалились. Не были они привычны к горам, да и откуда здесь большие горы? Разве что перевал Семи братьев. По деревне ходила байка, что еще в достопамятные времена на горе один за одним погибли семь братьев, якобы из-за девушки, которую они всемером любили.

Телепень не выдержал, соскочил на землю и, пыхтя, побежал, держась за заднюю луку седла. И сразу стал тормозить группу и даже удостоился злого окрика Чебота:

– Куда прешь, остолоп?!

Они едва не сцепились. Костя крикнул, привстав в стременах:

– Все, хватит! На перевале разберетесь! Спешиться!

Он соскочил с лошади и, похлопывая ее по шее и уговаривая, взял под уздцы. Все как-то вдруг успокоились, и лошади, и люди, и через полчаса ходьбы на своих двоих без происшествий взобрались на перевал. Справа и слева высились скалы, поросшие кочковатой травой и шиповником, а далеко впереди простирался черный пологий склон, несмотря на полдень затянутый плотным туманом. А в тумане таились Девять холмов красных дьяволов. Тропинка дальше не вилась, и бог весть, что на самом деле там было. Может, действительно какие-нибудь дьяволы? А может, ничего и не было. Сказки одни и детские страхи.

Не успели они собрать ДШК и спрятать лошадей в скалах, как услышали звук вертолета.

* * *

Костя передернул затвор, загнал в него патрон и приготовился. Косой, придерживая ленту, ехидно посоветовал:

– Лупи ему в бочару!

– Не учи дедушку кашлять! – огрызнулся Костя. – Встань за скалу!

Вертолет вынырнул из-за перевала, как тюлень из проруби. А может, и не вертолет, а что именно, Костя не понял, не было у него времени разбираться: от страшного ветра и рева хотелось бежать без оглядки и, как щенку, зарыться в трухлявый пень. Костя покрепче уперся пятками в землю, поймал «вертолет» в сеточку прицела и стал ждать, когда тот подставит бок, чтобы самому не попасть под пушку. Таков был план. Хотя, собственно, ждать было недолго. «Вертолет» мгновенно увеличился до таких размеров, что на его борту стали заметны заклепки, и только тогда Костя нажал на гашетку. ДШК затрясся в руках, выплюнул очередь, и пули послушно впились в бок «вертолета», как в пустую бочку: «Бум-бум-бум…» Каждый четвертый патрон был трассирующим, но даже и без трассирующего огня было видно, что пули дырявят металл, но ничего не происходит, то есть «вертолет» не взрывается, не падает и даже не дымит. И только в последний момент, когда казалось, он благополучно минует перевал и скроется на другой его стороне, когда казалось, что момент упущен и все пропало, Костя, заорав как оглашенный, умудрился-таки опустить ствол ДШК, который задирало вбок и вверх, довернуть его вслед «вертолету» и последние три пули всадил в двигатель. Раздался сильный хлопок, словно на реке лопнул километровый затор. «Вертолет» повело в сторону, он принял неестественное положение винтом вниз и в следующее мгновение, прочертив над головой Кости стремительную дугу, исчез из поля зрения. Несколько секунд Костя ничего не соображал. Он вообще решил, что у него оторвало голову, и, даже схватившись за нее, очумело смотрел перед собой пустыми глазами. Сзади вихрем налетел обрадованный Чебот:

– Здорово ты его! Молодец! – И от избытка чувств так ткнул Костю в плечо, что он едва устоял на ногах, зато пришел в себя и обнаружил, что голова его все еще на плечах – только «менингитка» слетела и лежит в камнях.

Все вымелись, чтобы посмотреть, что произошло с «вертолетом». Слышно было, как он, громыхая, как огромное ведро, катится в тумане по склону, налетая на скалы и деревья.

Чебот закричал с перепугу:

– Святые угодники!

– Готовьте веревки! – приказал Костя, глядя в туман и ежесекундно ожидая взрыва.

«Менингитку», чтобы больше не терять, он засунул в карман куртки.

– Рябой запретил туда ходить! – заявил Чебот, хотя ему было явно интересно, что же произошло с «вертолетом».

Все вопросительно уставились на Костю.

– Это правильно, – согласился он. – Но атаман не предполагал, что эта штука скатится вниз.

Сам же подумал: «А куда он должен был скатиться, если на то пошло?»

– К тому же это не вертолет! – веско заметил Чебот, с еще большим любопытством вглядываясь в туман, потому что там все-таки что-то сверкнуло, пару раз грохнуло и даже пришла слабая ударная волна, неся перед собой мелкие камни и пыль.

– Правильно, не вертолет, – согласился Костя, тоже посмотрев вниз, когда там особенно громко пыхнуло, – но мы же не пойдем за Девять холмов красных дьяволов, правильно? Мы спустимся и посмотрим, вдруг найдем что-то стоящее? А потом вернемся по веревке назад. Что я, не прав что ли?

– Прав… – вздохнул кто-то, но не очень уверенно, с оглядкой на предостережения Рябого.

– Что может быть лучше вертолетной пушки?! – восторженно вопросил Мелкий Бес и близоруко сощурил белесые ресницы.

– Не знаю, – пожал широкими плечами Костя. – Она ж как косит? Она ж все вырубает подчистую! Если мы не посмотрим, мы не реализуем упущенную возможность. – Он воззрился на них так же, как обычно дед Генка – с прищуром, в ожидании того, чего он хотел услышать от собеседника.

– А что такое «реализовать упущенную возможность»? – Мелкий Бес так удивился, что глаза у него сделались, как у совы, круглыми, застывшими и немигающими.

В деревне никто так не говорил, в деревне объяснялись проще и яснее – тремя-пятью самыми ходовыми словами, и все всё понимали. Так что надобность в лишних словах сама собой отпадала.

Дрюндель и Косой тоже уставились на Костю, как будто увидели его впервые. Чебот отвернулся, словно ему было все ясно: «начитался» парень книг. Телепень, как всегда, не понял, о чем разговор, и поэтому никак не отреагировал. Худой и тощий как глиста Скел смотрел с интересом, потирая шею под воротником рубахи, словно ему туда попала еловая иголка.

– Ну… если мы оставим там все, как есть… – Костя ткнул рукой в туман, – что-нибудь, что может оказаться полезным для деревни, то будет еще хуже. Опять же атаман не одобрит и скажет, что мы облажались. А если не скажет, то подумает. После этого нам ничего дельного не доверят.

– Хм… – хмыкнул Телепень и, соображая, почесал затылок. – А ведь он прав… Деревня – это святое!

Чебот помолчал, а потом сказал не очень уверенно:

– Я как все.

На том вроде бы и порешили. Быстренько связали веревки, и Костя произнес, обвязываясь ею:

– Как только дерну три раза, пойдут Чебот и Скел. Только по веревке, и ни шагу в сторону. Остальные ждут. Если что, будете тянуть.

Как это у него выходило командовать, он и сам не знал, однако все слушались, и это было хорошо, потому что самым важным было дело, а не пререкания и споры.

– Кого тянуть?.. – заикаясь, спросил Косой.

– Ну, нас, конечно, – пошутил Костя.

Зря он так пошутил. Косой шутки не понял, только поежился в своей худой дошке.

– Ага… – тупо согласился он и по привычке посмотрел левым глазом куда-то в небо.

Заметно было, что он не на шутку встревожен. Не ожидал Косой такого поворота событий.

– Я тоже хочу! – вдруг заявил Телепень. – Я самый здоровый! – И в подтверждение этого расправил свою и без того широченную грудь и повел бабскими жирными плечами.

– Вот, самый здоровый, – сказал Костя, – поэтому будешь нас оттуда тянуть, если что… Понял?

– Понял… – нехотя подчинился Телепень.

– Ну и отлично, – сказал Костя и, не задумываясь, шагнул в туман, плотный, вязкий, как кисель, и пропал в нем.

Оставшимся тут же стало не по себе. Косой окончательно потерял мужество, он сделал два шага прочь и едва не заголосил, как бабы в деревне.

– Куда?! – спросили хором Чебот и Телепень, придерживая веревку и отпуская ее по мере того, как она натягивалась. – Помогай лучше!

* * *

Туман был таким густым, что было видно не дальше чем на три метра, и очень странным на вкус. Через некоторое время Костя сообразил, что так, должно быть, пахнет горючее, или что там залито в баки «вертолета». Горючее, конечно, больше нечему пахнуть, решил он.

Почва под ногами была мягкой, податливой – мелкие плоские камешки черного цвета, кое-где пучки обычной травы. А ведь наверху скалы желтые, думал Костя, странно как-то, и камни тоже должны быть желтыми. Пару раз он явно отклонялся от курса, пока снова не находил следы падения «вертолета»: то кусок алюминия, то оторванную лопасть, то битый плексиглас. И наконец увидел его. «Вертолет» лежал аккурат в самом конце склона, там, где он переходил в следующий склон Девяти холмов красных дьяволов. Длины веревки только-только и хватило.

Костя снял с себя веревку, привязал ее к оторванному колесу и дернул три раза. Потом взял в руки древнюю «тулку» двенадцатого калибра, которая была единственным их оружием, кроме, конечно, ДШК, и с опаской приблизился к «вертолету».

«Вертолет» лежал на боку, беспомощно подставив к свету голубое брюхо. Таких «вертолетов» Костя прежде не видел. Он привык, что они больше похожи на крокодилов – длинные, горбатые, с пушкой под кабиной пилота. А этот был пузатым, как вздувшаяся рыба, хотя и с вожделенной пушкой, от одного взгляда на которую было ясно, что она приведена в негодное состояние, потому что ствол был закручен, как штопор. Салон же был смят тяжелым двигателем. Двери тоже не было, вместо нее зияла дыра. Со свету трудно было разобраться в хаосе, царившем внутри. Костя только разглядел искореженный металл, какие-то зеленые ящики, придавленные крышей, и, не найдя ничего интересного, полез в кабину. И ступил во что-то подозрительно мягкое, а когда отдернул ногу, то понял, что это человек, точнее, то, что от него осталось, – кусок мяса и перемолотых костей в обрывках военной формы: десантник. Их было четверо, пристегнутых в креслах и изрешеченных очередью так, словно они побывали в мясорубке. У одного вообще была оторвана голова. Костя невольно поискал глазами и обнаружил ее, зажатую между шпангоутами. Шлем был сорван, и на светлых коротких волосах запеклись сгустки крови. Второй, с тяжелым подбородком и проваленной грудью, показался до жути знакомым. Он каждую ночь являлся Косте в кошмаре со своим безобразным шрамом через левую часть лица и вывернутым, как у дьявола, веком. Только на этот раз веко и глаз были по-настоящему мертвы.

Костю слегка замутило, он подался назад, наружу, но вместо этого очутился в кабине летчиков. Картина здесь была еще хуже. Летчик, который был справа, оказался раздавленным в лепешку, а тот, который висел на ремнях, – командир, тоже был не в лучшем виде: левая рука сломана, и из комбинезона торчала голубовато-розовая кость. Но не это оказалось самым страшным, а то, что летчик, голова которого свесилась набок, вдруг открыл глаза и произнес ровным, спокойным голосом:

– Освободи меня, видишь, меня зажало!

Это уже было чересчур. Костю едва не вырвало. Как в тумане, цепляясь «тулкой» за металл, он сделал два шага прочь и неуклюже прыгнул вниз головой на землю, споткнувшись перед прыжком. Да и прыжка, собственно, никакого не получилось. Просто он вывалился, как куль с тряпьем, и даже не почувствовал, как ударился о землю.

– Вот это да!.. – услышал он голоса. – Вот это да! – восхищался Чебот, ощупывая бока «вертолета», как перевернутую лодку на берегу. – Вот это да! Вот это да! Святые угодники!

Похоже, от избытка чувств его основательно заклинило. За ним как тень, следовал высокий и сутулый Скел. Они возникли из тумана, словно привидения, и Костя поспешил подняться, вытирая окровавленные руки о скудную траву и черную землю.

– А вот и атаман! – обрадовался Скел. – Нашел что-нибудь?!