Сны мегаполиса (сборник)

Ася – или Лена? – даже не заметила, когда мачеха успела подойти, обнять сзади, погладить по голове.

– И потом, мам, – продолжала она говорить куда-то в складки халата, – она мне очень нравится, Ася. Такая серьезная, взрослая. Работает. Я бы тоже хотела быть такой, когда вырасту… Давай будем с ней дружить, да?

– Конечно, девочка, ты права. По крайней мере, мы постараемся.

– Правда? Спасибо, мам. И давай – подождем ее с обедом?

Мачеха кивнула, соглашаясь. Лена – или Ася – вскочила со стула, выбежала из кухни. В темной прихожей Ася, сама не зная почему, вдруг сделала в своем укрытии резкое движение, будто бы падая назад – и оказалась тут же, в прихожей, среди сапог и пальто.

– Аська! – зазвенел ей настречу радостный сестрицын голос. – Ты чего свет не включаешь? А мы тебя ждем, обедать не садимся. Пойдем скорее, раздевайся же…

Так Ася начала свои эксперименты. Старалась, чтобы в поле действия была вода, сначала весенняя лужа, потом – хоть струя из крана. В ванной проникать в мыслеобраз было особенно удобно – и вода присутствует, и интимность соблюдается. К сожалению, объектов для эксперимента немного – ну кого позовешь в ванную? Мачеха, отец, сестрица – вот вам и все. Зато отношения в семье наладились накрепко.

Потом она вдруг открыла, что действие хорошо получается в лифте, идущем вверх. Воспаряющее движение как-то так удачно отзывалось во всем теле, надо было только поддаться ему, чуть-чуть потянуться – даже лучше, чем с водой. И потом – это заметно расширило сферу деятельности. Лифты встречаются везде и там легко можно оказаться вдвоем с кем угодно.

А потом она поняла, что ей уже не нужны никакие вспомогательные средства. Просто – приглядеться к человеку, подметить в его глазах некую специальную особенность, встать рядом, принять такую же позу, повторить движение, сделать легкое усилие – и раз! все получалось, как по маслу.

Естественно, мастерство пришло к ней не сразу. Так, чтоб моментально и безо всякого лифта, стало получаться у Аси только к концу лета. Конечно, бывали и промахи. Однажды, например, во время летнего дождя она неизвестно зачем влезла в мысли случайного прохожего – и совершенно не знала, что с ними делать. Ну что ему такое внушить? Она туда и влезла-то лишь потому, что забыла зонтик. Ну, и попрактиковаться, конечно. А потом вокруг образовалась толпа народу, и выйти обратно не было никакой возможности. Ася даже слегка испугалась, и прошло не так мало времени, пока она догадалась заставить объект зайти в ближайший подъезд… И еще какие-то неувязки случались, но разве это было важным… В целом-то все получалось так, как надо!

В общем, как-то однажды по осени Ася, оказавшись в курилке наедине со своим кумиром, плейбоем и асом отечественной журналистики Сергеем Таковецким, решила – чем черт не шутит! Подошла поближе, взглянула в глаза, подстроилась – …

Мысли Таковецкого, по сравнению со всеми остальными, показались ей необычными даже наощупь. Они как будто были плотнее, гораздо менее охотно собирались в шар и слегка покалывали пальцы. Впрочем, может быть, это оттого, что Ася просто нервничала. Погладив шар таковецких мыслей особенно ласково, Ася отложила его и распустила ковер мыслей собственных…

– Она забавная девочка, эта Ася-компьютерщица, – думал Таковецкий, задумчиво гася окурок в банке из-под чешского пива, служившей пепельницей. – Что-то в ней есть такое… Надо бы приглядеться повнимательнее. Но, пожалуй, слишком серьезна. В том смысле, что легкой интрижкой тут не отделаться… Ну и что за беда? Это тоже может быть интересным… В конце концов, не все же ерундой заниматься, можно когда-то и о будущем задуматься. Нет, определенно, при случае пригляжусь к ней повнимательнее, есть, есть в ней нечто…

Надо ли говорить, что случай не замедлил представиться… Ася давно заметила, что после вторжения в мыслеобраз объект – любой объект – продолжал некоторое время жить, используя внушенные асины мысли, но если следующего вторжения не происходило, влияние потихоньку угасало и сходило на нет. Поэтому для создания устойчивого эффекта вторжение нужно было производить хотя бы раз в два дня. Она удвоила старания застать Сергея наедине в курилке или попасть с ним в лифт – и уже через неделю ее настойчивость была вознаграждена. Теперь Таковецкий приходил к ней сам – звал выпить кофе, покурить или пройтись подышать свежим воздухом. В редакции его новый интерес, естественно, незамеченным не остался, хотя большого любопытства тоже не вызвал – эка невидаль, в самом деле. Подумаешь, Таковецкий программисточку клеит.

Как-то они стояли с Таковецким в курилке – вернее, Таковецкий стоял, Ася-то как раз проводила очередное вторжение, и поэтому ее зримый образ в собственно курилке отсутствовал, – и в кармане журналиста зазвонил мобильник. Тот ответил на вызов, и Ася услышала в трубке противный голос Ниночки, секретарши главного редактора:

– Сереженька, ты там все бегаешь где-то, а тебя Игорь Петрович обыскался. Давай, ноги в руки – и к главному!

– Есть! – по военному гаркнул Таковецкий и – Ася не успела шевельнуться – выскочил на лестницу и слился с толпой народа, вечно снующей по ступенькам вверх и вниз.

Ася оказалась арестованной. Ее это не напугало – не привыкать, скорее, заинтересовало. Шутка ли – попасть к начальству, да еще и послушать, как оно общается со своим ведущим пером. Слегка напрягало, что ее могли за это время хватиться на рабочем месте, но – подумаешь, совру, что живот заболел, побежала в аптеку, – сказала она себе и успокоилась.

Таковецкий бодрым маршем вошел в редакторский кабинет, чмокнул противную секретаршу по-приятельски в щечку. «Только ли по-приятельски?» – мелькнуло у Аси в голове, и шар таковецких мыслей мягко шевельнулся у нее за спиной. – «Плевать мне,» – тут же оборвала Ася сама себя, чтобы не отвлекаться, погладила шар на всякий случай еще раз и сосредоточилась на происходящем.

– Садись, Серега, – указал на кресло главный редактор, гладкий седеющий джентльмен в безупречном костюме от Хьюго Босс. – Дело у меня к тебе есть.

– Я – всегда пожалуйста, – ухмыльнулся Таковецкий в ответ.

Дело состояло в том, что газете, которой до зарезу не хватало собственного корреспондента в Европе, удалось наконец отыскать где-то фонды на это дело. Где именно – редактор предпочел умолчать. Так и сказал: «Предпочитаю умолчать», – и Таковецкий понимающе кивнул. Но суть была не в загадочном происхождении вновьобретенных фондов, а в предложении редактора Таковецкому стать этим самым европейским корреспондентом. Со всеми вытекающими фондовыми последствиями.

– Надолго ли, Серега, не скажу, – пожимал плечами редактор. – Но на полгода – точно. Столько нам средства и сейчас позволяют, а уж что дальше будет – поглядим, поглядим…

– Спасибо, конечно, за ценное предложение, – был ответ Таковецкого. – Но я бы, пожалуй, остался бы пока тут. Если, конечно, начальство не возражает, – и хитро подмигнул.

Редактор даже опешил.

– Серег, да ты что? Нет, я, конечно, собкором в Брюссель всегда найду, кого послать, но я-то думал… Ты ж у нас, блин, звезда! Тебе и карты в руки. Тем более, я помню, у нас и разговор такой был…

– Все верно, я и не спорю. В другое бы время я – с дорогой душой, но сейчас…

– А что у нас сейчас…

– Выборы будут, – ответ был, прямо скажем, не очень-то, но Асе впопыхах ничего лучшего просто в голову не пришло.

– Выборы! Ты сказал! до них еще целый год, ты и вернуться успеешь двадцать раз…

– Не скажите, Игорь Петрович. Год годом, а сани готовь с лета. Сейчас самая страда, если всмотреться по-честному. Так что – рад бы в Брюссель, да не могу! Родина в опасности. – и Таковецкий снова подмигнул.

– Ну, как скажешь. Не ожидал я, что ты такой патриот. – главный не скрывал удивления. – Ассистанс какой бует нужен, на отечественной-то ниве?

– Ну, если только аккредитацию в Думу подновить, а так, думаю – справлюсь. Разрешите идти? – Таковецкий поднялся и дурашливо отдал редактору честь.

– Ступай, – и Игорь Петрович, продолжая недоумевать, откинулся в кресле…

Ася и сама бы недоумевала, услышь она такое в качестве сплетни… Чтоб Таковецкий, да отказался за кордон поехать, да на полгода… Но не отпускать же его было вот так, когда дела столь явно пошли на лад, так далеко, так надолго… И потом еще неизвестно, вернулся ли бы он оттуда вообще. Но она все равно чувствовала себя виноватой, загубив журналисту такую блестящую перспективу. Надо было как-то исправлять положение, и она решила во что бы то ни стало найти какой-нибудь способ загладить вину.

Чем можно компенсировать такое? – думала она, сидя вечером у себя в комнате перед компьютером. Сделать его звездой журналистики? Он и так… Заработать кучу денег? И на это он вроде не жалуется. Создать репутацию… Смешно. Хотя… Смотря какую… Ведь, если репутация достаточна впечатляюща, из журналистов рукой подать куда и повыше… Что ж, может быть, это идея. И Ася нырнула в Интернет – где еще прикажете программисту искать нужную информацию, не за газетой же в киоск бежать?

На следующей неделе Ася провернула на работе сложную многоходовую операцию. Сначала под каким-то дурацким предлогом, вроде потерянной верстки, навестила в неурочное время секретаршу главреда Ниночку. В результате этого визита ей была назначена встреча с главным редактором – событие, если вдуматься, из разряда почти невозможных. Главный редактор себя уважал и абы с кем просто так не встречался. Но с Асей – встретился.

Встреча прошла, что называется, тет-а-тет, за закрытыми дверями. Ее немедленным результатом стало для Аси повышение в должности – с младшего программиста до старшего, соответствующая прибавка к зарплате, а главное – получение новых служебных обязанностей. Ася теперь поступала в единоличное распоряжение политобозревателя Таковецкого – для необходимой компьютерной поддержки. И им для этих целей выделялся отдельный кабинет – оснащенный по последнему слову информационных технологий, никак иначе. Подобных прецедентов редакционный мир еще не знал. По всей газете тут же прокатилась волна слухов – Таковецкий-де задумал новый проект, не меньше, чем свержение действующего кабинета министров, он-де и за границу потому не уехал, а что он бабу свою заодно продвигает – в этом-то как раз ничего удивительного нет, не впервые, видали и не такое. Редакционные женщины, впрочем, были недовольны.

Но Асю это мало волновало. Она и раньше-то с дамами на работе не много общалась, а теперь ей и вовсе было не до того. Отдельный кабинет был просто спасением – в новом режиме работы с мыслеобразом Таковецкого надо было контактировать постоянно – и обстановка политическая слишком часто менялась, и свои мысли то и дело ценные возникали… Курилкой раз в день тут точно было бы не обойтись…

Результат, надо заметить, стоил всех интриг. Уже через две недели не только редакционные дамы, но даже и конкурирующие издания отметили, что стиль политобозревателя весьма заметно изменился к лучшему. Статьи его стали не то, чтобы резче – этого добиться было бы трудно – но как-то глубже. Расследования проводились тщательнее, а прогнозы сбывались с большей точностью. В общем, из-под шкуры активной газетной моськи все больше проглядывали черты реального политического слона.

Успех надо было развивать, и Ася взяла себе за практику не только «прочищать сережины мозги», как она это теперь называла, непосредствено перед выходом «на дело», но и самой ходить вместе с ним. Или вместо него, или не ходить, а ездить – она давно перестала мучиться с определениями своих действий. Важно было, чтобы в решающий момент она находилась там, где надо – и с готовыми мыслями. Слегка раздражало одно – что с собой в мыслеобраз нельзя захватить подключенный к интернету лэптоп. Иногда это было бы настолько кстати, особенно когда по ходу дела требовалась какая-нибудь статистика, но дареному коню в зубы не смотрят – и Ася заучивала наизусть те статистические данные, которые, по ее мнению, могли пригодиться в текущем интервью.

Тогда же она сделала еще одно открытие. Оказалось, что уже будучи там, внутри, в сережиной голове, она с легкостью могла переместиться в мыслеобраз его собеседника. Причем для этого даже не требовалось уединения – переход из одних мыслей в другие происходил совершенно незаметно для посторонних глаз. Впервые она обнаружила этот эффект во время интервью с министром… В общем, с очень важным министром, силовым министром – не надо излишних подробностей. Как всегда, сережины вопросы были блестящи и остры, и картина формировалась абсолютно однозначная, но министр по причине, так скажем, невысокой культуры языка блеял было нечто невнятное и портил впечатление от собеседника. Ася слушала, слушала, давя изо всех сил в себе раздражение, потом вдруг не выдержала, резко дернулась – и вдруг вместо уже привычного шара сережиных мыслей обнаружила вокруг себя плавающие незнакомые обрывки. И только автоматически собирая их в аккуратный клубок осознала, чьи именно это мысли это были.

Это интервью получилось совершенно блестящим. О нем долго говорилось и в публике, и в кулуарах, а Таковецкого пригласили выступить в прямом эфире одной политической передачи. Он выступил с присущим блеском – и получил предложение попробовать себя в качестве ведущего…

Подумав, он ответил согласием, хотя Асе было тяжеловато разговаривать сразу за нескольких человек, да еще перед камерой. Хотя на что не пойдешь ради чувства…

С чувствами тоже все было очень хорошо. Постоянная совместная работа, она, знаете, как-то настолько сближает… Тут вам и родство душ, и общность мышления… В общем, когда Таковецкий под Новый год предложил Асе переехать жить к нему, она согласилась, не раздумывая. Да и что тут было раздумывать – это предложение абсолютно совпадало с ее собственными соображениями на этот счет. Она даже отца с мачехой предупредила заранее, что скоро, мол, съедет. Так что когда это наконец состоялось, те не удивлялись и уж конечно не возражали.

В конце января Ася уволилась из газеты. Совместного домашнего общения ей хватало выше головы, да и, кроме того, она все равно ничего не теряла. Разве что перешептывания редакционных дам – так этого как раз ничуточки не жалко. А зарплата… В конце концов, то, что она делала сейчас для Сережи, было важнее и оплачивалось в конечном итоге гораздо выше.

Ася была очень довольна своей жизнью. Она жила для любимого человека, да что там, жила просто им, была – им. Его успех был ее успехом, и наоборот. Наоборот, собственно, было даже точнее. Жалко только, что никому не объяснишь. Ася вообще-то излишним тщеславием не страдала, когда при случае на каких-нибудь цеховых сборищах – а на светские мероприятия они ходили вдвоем, это Ася могла себе позволить – там думать не надо, так вот, когда на подобных сборищах кто-нибудь начинал курить фимиам сережиным талантам, она воспринимала это как должное, радовалась и гордилась, причем искренне – за него. Свой вклад могла оценить только она сама, и этого было вполне достаточно для счастья. При условии, конечно, что Сережа тоже понимал ее и ценил, но тут по-другому ведь и быть не могло…

Как-то раз на тусовке по поводу, кажется, грядущего наступления восьмого марта (или дня Святого Валентина, подобных праздников в наше время развелось столько, что их уже никто не различает, главное, повод для радости есть) Ася отошла из общего зала в туалет. И там, находясь за тонкой дверью кабинки, вдруг услышала дамский разговор.

Беседовали две журналисточки из несерьезных изданий – светские сплетницы, желтые комментаторши. Но предметом их разговора был не кто иной, как Таковецкий, и Ася невольно прислушалась.

– А ты не знаешь, он все еще с этой своей? – Спрашивала одна.

– Ну да. Уже полгода, как пришитый. – Отвечала другая.

– Только подумать. И что он в ней нашел, мышь белая…

– Не говори. И это Сережа, такой мужик классный… Не понимаю, не понимаю… У него всегда были такие девушки интересные. А эта… Ни рожи, ни кожи. Молчит вечно – дура дурой.

«Интересно, о ком это они?» – подумала Ася. И вдруг с ужасом поняла, что о ней.

– И одета всегда, как я не знаю что.

– Да это-то ладно… И с лица, знаешь, тоже, как говорят, не воду пить. Но хоть бы она на самом деле умной была, а то же ведь нет… Не работает, сидит у него на шее… Образования, хорошо если классов десять…

– Где он только ее подобрал…

– Да знаешь, говорят, чуть ли не из жалости. Там такая вроде была история романтичная, идем, я тебе по дороге расскажу…

И куколки удалились. Ася вышла из кабинки. У нее тряслись руки и дрожали колени. Она подошла к раковине, открыла холодную воду, плеснула себе в лицо. В зеркале напротив отразились ее глаза – несчастные, в самом деле какие-то неяркие, в белесых ресницах.

– Мышь белая, – с отвращением сказала Ася сама себе и заплакала.

Она ехала домой на такси, одна. В голове судорожно вертелись, путаясь, обрывки давешнего подслушанного разговора и свои собственные некультяпые мысли. Конечно, все это глупости. Она – это Сережа, и все, что есть сейчас – это тоже она. Да, но об этом никто не знает. А что все знают? А вот это самое – что она никто, живет у него на шее из жалости. Ни профессии, ни работы, даже одеться толком не может. Но она-то знает, что она – все! А что толку. Но ведь и он это знает. Стоп. А что, собственно, он знает? Только то, что ему внушит она, Ася. Да перестань она входить в мыслеобраз, он забудет ее через три дня, если не раньше. Выходит, и это знает не он, а она… Да, но как же любовь? Родство душ… Опомнись, дуреха, какое родство – ты сделала все это своими собственными руками от начала и до конца. Но ведь все вышло, как ты хотела? Да, но почему-то – хотелось не этого. Не этого… А чего? Того, чтобы он сам, чтобы не я… Что же выходит? Стоит желаниям сбыться, как оказывается, что они были нам не нужны? Или нужны – но только не в таком виде? И если мы что-то делаем сами вместо того, чтобы дождаться подарка от вышних сил, это что-то получается вовсе даже не тем, чего нам хотелось…

– Навязался мне тогда со своим Даром, – злобно вспомнила Ася старичка. – Вся жизнь из-за него поломалась.

И тут же устыдилась. Вспомнила, как говорил, предупреждал старичок: «Не используй во зло. Думай, прежде чем сделать.» А она? Сама во всем виновата, нечего теперь злиться. Но ведь она не хотела зла – хотела как лучше. В первую очередь себе самой, конечно, но все равно… Что-то, значит, она недоглядела, недодумала…

– Ну ничего, – горько усмехнулась Ася сквозь слезы. – Возможностей для медитации у меня теперь будет выше головы.

В квартире Таковецкого она быстро покидала в сумку свои вещи, поразившись попутно, насколько их оказалось мало – а ведь она прожила здесь несколько месяцев… Аккуратно собрала и упаковала компьютер. Никаких записок писать не стала. Положила на зеркало в прихожей ключи и мобильный телефон, захлопнула за собой дверь, вышла на улицу в сырую темноту – и только тут поняла, что идти ей, собственно, некуда.

Пробродивши по холодным улицам с полчаса – а может быть, и дольше, на часы она не глядела, промерзшая насквозь Ася поймала такси и поехала к родителям.

Мачеха, несмотря на поздний час и появление без предупреждения встретила ее неожиданно радушно. Ни о чем не расспрашивая, помогла поставить вещи, загнала под горячий душ и заварила кофе. Когда Ася потом зашла в свою бывшую комнату, там ее ожидала расстеленная постель.

На следующее утро, оставшись с мачехой наедине, Ася – снова неожиданно, теперь уже для самой себя, не стала проникать в ее мысли, а просто по-человечески рассказала ей свою историю. Не всю, конечно, а в сильно упрощенном виде, но тем не менее. Так откровенничать с мачехой ей до сих пор не приходилось. Та слушала, согласно кивала, а под конец сказала:

– Асенька, детка, я понимаю, это тяжело и неприятно, но мне кажется, зря ты так-то уж убиваешься…

– Да как же, – вскинулась Ася. – Что у меня осталось? Жить негде, работы нет, денег тоже, любовь… – Тут она заплакала.

Мачеха помолчала, подождала, пока Ася затихнет.

– Ну, жить ты всегда можешь здесь. И деньги у тебя есть…

– Откуда? – подняла глаза Ася. – Я ваши не возьму.

– Не наши, дурочка. Свои. За твою квартиру. Она же как сдавалась, так и сдается, а ты с нами сколько уж не живешь. Я все складывала. Можешь взять. Там не так много, но на первое время тебе хватит, а там ты на работу опять устроишься, специальность у тебя никто не отнимал.

Ася задумалась.

– Скажите, а квартира… Я бы могла сама в ней жить?

– Конечно. Надо только жильцам за две недели сказать, чтоб съехали, и пожалуйста. Уж две-то недели ты с нами проживешь?

Две недели растянулись на месяц, но и он в конце концов прошел, и Ася впервые в жизни зажила совершенно самостоятельно. Это оказалось гораздо сложнее, чем она себе представляла – надо было думать о множестве совершенно неожиданных вещей. И вещи эти, даже будучи совершенно незначительными, требовали заботы и внимания. Казалось бы, такая мелочь – перегоревшая лампочка в прихожей. Ася никогда в жизни нее обращала на нее внимания, а тут оказалось, что если не купить ее вовремя и не вкрутить при свете дня, вечером будет трудно раздеться, войдя в квартиру. Все это, безусловно, отвлекало от грустных мыслей. Да и вообще, жизнь брала потихоньку свое. Пришел момент, когда Ася созрела для поисков новой работы.

Ася начала с покупки газет с объявлениями. Вообще-то можно было поискать в интернете, но Асе почему-то было противно. Газеты, в общем, тоже были противны, но как-то меньше. А вот компьютер и все с ним связанное вызывало сильное раздражение.

Может быть, именно поэтому она не стала читать в газете объявления про работу для программистов, а уткнулась в первое попавшееся место. Приглашали поваров, парикмахеров, психологов. Ася поморщилась, перевернула газетный лист. Нуждались в услугах шофера с машиной, няни, психотерапевта. Опять перевернула – психотерапевт, психолог, менеджер по персоналу. Господи, да что все, с ума посходили, сколько же нужно этих психологов? И тут ее осенило.

А она сама-то? Со своим Даром? Ну, чем не психолог. В крайнем случае – психотерапевт. Своя жизнь не вышла, надо чужие попробовать починить.

Ася, как человек обстоятельный, подошла к делу серьезно, купила и прочла штук пять книжек по нужной теме. Неожиданно легко преодолев отвращение, залезла-таки в интернет и почитала всякого там. Решившись, дала объявление в ту же газету. И стала ждать.

Первым ее клиентом стала молоденькая девица холеного вида, жалующаяся на постоянные ссоры с мужем. Девица не работала, отчаянно скучала, мужа видела редко, от скуки устраивала ему скандалы, при том страшно боясь, что он не выдержит и уйдет от нее, от страха скандалила еще сильнее…

Ася выслушала все это, вздохнула, привычно взглянула клиентке в глаза, настроилась, расслабила мысли… Через полчаса заметно успокоенная девица направлялась к выходу, оставив Асе стодолларовый гонорар и строгое указание явиться через три дня на повторный сеанс.

Через три дня клиентка вернулась, как на крыльях. Это были три первые спокойные дня в их семейной жизни. Она отрекомендовала Асю своим подругам – просто удивительно, сколько в мире оказалось скучающих дамочек с дурной головой… Клиентки пошли косяком.

Через месяц за дамочками потянулись уставшие от жизни солидные бизнесмены – асина репутация росла и крепла. За бизнесменами встали в очередь звезды эстрады – Ася попала в модные врачи. За визит она брала теперь не меньше пяти сотен, и более двух клиентов в день не принимала. Естественным образом, расписание у нее теперь было составлено на месяцы вперед.

Раздался очередной звонок. Ася подняла телефон – надо бы, наверное, секретаря взять, звонков одних – никаких сил нет. В трубке мужской усталый голос сквозь неясное потрескивание – с мобильника звонил, не иначе – спросил, когда можно записаться к ней на прием.

– Что вы, – вежливо ответила Ася. – У меня на три месяца все занято.

– Мне очень нужно, – сказал мужчина. – Мне вас рекомендовал Такой-то, говорил – вы чудеса творите.

– Спасибо, конечно, но правда – совсем нет времени.

– Вы были моей последней надеждой, – вздохнул мужчина.

Асе стало его жалко.

– А что с Вами? Может быть, вам ко мне и не надо? Или я кого-то еще посоветую, – предложила она.

– У меня ушла… мм-м… ну, в общем… жена, – был ответ. – Больше, чем полгода назад. И я до сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, – голос заторопился, видно было, что тема крайне болезненна для собеседника. – Мы жили с ней душа в душу, просто, как один человек. Не ссорились никогда, ничего. Она для меня была – все. И вот, в один прекрасный день, я прихожу домой – а ее нет. Ни записки, ни слова. Только телефон и ключи.

– Какой телефон? – Не поняла Ася.

– Ну, знаете, мобильный. Она нарочно его оставила, чтобы я не звонил. И пропала. Ни слова, ничего. Мне очень плохо. Я ходил уже и к врачам, пил таблетки дурацкие, и к этим… Экстрасенсам, черт их дери. Мне про вас говорили – чудо. Помогите мне, я не могу больше так.