Сказки женского леса

– Про детей я тебе сказал, – начал загибать пальцы гномик. – Про влюбленных тоже… Еще бывают иллюзии прекрасной внешности – это когда дама, допустим, уверена, что красавица, или считает, что может похудеть, поедая при этом шоколад килограммами. Такие как раз у нас часто бывают. Этим от нас прямая выгода. Так они на пластические операции идут, деньги платят, а так – и нам хорошо, и сами в плюсе.

– Пожалуй, – согласилась Юля. – А еще?

– Еще есть иллюзии участия, иллюзии тяжелой работы, иллюзии заботы о ближнем. Так себе штучки, если честно сказать, по второй категории идут. Зато, если уж такие люди к нам попадают, те, о ком они «заботились», сильно выигрывают.

– Почему?

– Да как же? О них и на самом деле начинают заботиться!

– Это не всегда большой плюс, – хмыкнула Юля. Она вспомнила свою свекровь, которая никогда не забывала упомянуть в разговоре, сколько всего хорошего она, не жалея себя, делает для Юли, Миши и Ксюшеньки. Впрочем, стоило только кому-нибудь из них заикнуться о самой несложной вещи, например, попросить милую даму посидеть с внучкой пару часов, как у той немедленно находились другие неотложные дела. И это, если честно, не сильно огорчало Юлю. Потому что, если свекровь все же иногда и удавалось уговорить, это все равно потом выходило себе дороже. Посидит с ребенком два часа, а разговоров потом хватает на год, и их надо слушать, поддакивать и улыбаться, иначе обзовут неблагодарной и будут вспоминать еще год. Так что лучше не надо такой заботы, пусть остается на уровне иллюзий.

– Ну, тут уж вам виднее, – хмыкнул в усы старичок. – Наше дело маленькое.

– Кстати, – сообразила вдруг Юля, – а для чего вы мне все это так подробно рассказываете? Я вроде не влюбленная и не ребенок, и худеть пока не хочу.

– А мне все равно кажется, что вам есть что нам предложить, – улыбнулся в ответ старичок. – Тут, знаете, уже глаз наметан становится. Отчего же не побеседовать с потенциальным клиентом, да-с. И потом, с вами исключительно приятно беседовать, одно удовольствие, вы так четко все понимаете… Будете поблизости, сделайте милость, заходите еще!

Юля спохватилась только на улице. Мать честная, а Ксюха-то! Она тут заболталась, вся по уши в дурацких чужих иллюзиях, а собственного ребеночка забирать? Пушкин будет? Но, удивительное дело, хотя Юля и просидела в странном магазинчике по ее собственным ощущениям никак не меньше получаса, стрелки наручных часов, казалось, не сдвинулись с места ни на минуту. Юля недоверчиво глянула на часы, потрясла их, поднесла даже к уху… Глупость, конечно, часы были кварцевыми и все равно не тикали. Немного успокоившись, она бодренькой все же рысью поскакала на школьный двор и, конечно же, пришла здорово раньше времени.

Больше она не заходила в загадочный магазинчик. Наступило восьмое марта, и вернувшийся муж сделал ей замечательный подарок – на грядущих весенних каникулах они поедут вместе в Египет на десять дней загорать. Ксюшка вместе с Юлиной мамой отправятся отдыхать в подмосковный санаторий – Миша обо всем позаботился, уже и путевки заказал. Собаку же сенбернара предполагалось пристроить на время к свекрови. Юля не очень верила в успех этого начинания, но молчала – пусть сам разбирается со своими родственниками.

Планы оборвались, как это часто бывает, совсем не в том месте, которое казалось самым тонким. Кончался март, на улице стояла ранняя робкая весна, детские каникулы начинались послезавтра, дочка уезжала завтра утром, веселая Юля складывала ей чемодан. Свекровь еще не успела отказаться сидеть с собакой, но тут сам Миша пришел с работы мрачный и заявил:

– Юлька, ты меня извини, тут такое дело…

Оказалось, ему срочно, ну кровь из носу, нужно улетать куда-то совсем в другое место, прямо завтра, на все те же заветные десять дней. Кто-то там заболел, кого-то нужно заменять, словом, обычная история, а крайняя, естественно, получается она, Юля. Никакие слезы, причитания и ссылки на готовые билеты на Мишу не действовали. Это работа, он начальник, сдать билеты не проблема, впрочем она, если хочет, может ехать одна, без него. Юля сгоряча отказалась. Потом-то она уже об этом пожалела, могла бы, конечно, и одна прекрасно съездить, все лучше, чем ничего, но было поздно. Билеты для своих в агентстве сдавались, как из пушки, и вообще, как оказалось, все проворачивалось быстрее, чем надо бы.

В общем, еще через сутки Юля оказалась впервые за долгое-долгое время совершенно одна на целых десять дней. Если, конечно, не считать собаки – свекровь, естественно, позвонила в самый последний момент перед их предполагаемым отъездом и голосом, не терпящим возражений, заявила, что с собакой сидеть не будет. Узнав, что это ее заявление в связи со сменой обстоятельств надлежащего эффекта не имеет, она сменила гнев на милость и предложила собачку все-таки взять, но тут Миша уже сам отказался.

– Вот видишь, – говорил он Юле, застегивая дорожную сумку, – нет худа без добра, по крайней мере Пусик будет присмотрен. Да и ты отдохнешь тут без нас, – гораздо менее уверенным голосом закончил он фразу, глядя, как Юлины глаза в который раз начинают наполняться слезами.

Таким образом, собака осталась с Юлей, и это обстоятельство тут же внесло свою скорбную ноту в ее одинокую жизнь. В принципе, если не считать обиды, остаться одной было не так уж и плохо – можно спать, сколько хочешь, ходить, куда хочешь, не готовить обеда и не убираться, если бы не Пусик. Он в первый же день разбудил Юлю в положенные семь часов, притащив ей в постель поводок, – требовал прогулки. Потом выяснилось, что он хочет жрать (тоже мне новость!), потом – что у него кончилась овсянка, но началась весенняя линька и так далее. Так что Юля не раз помянула свекровь с ее обещаниями незлым тихим словом и после обеда удрала из дому – гулять. Одна, без собаки.

Ноги сами принесли ее к привычному месту – на Патриаршие пруды. Светило мягкое солнышко, под ногами шлепали весенние лужи, небо было чистым и светлым – хорошо. Юля вздохнула, присела на лавочку почище, закрыла глаза… И по привычке вспомнила про Рабиновича. «Вот сейчас приду домой, узнаю у Ирки телефончик, позвоню, – медленно думалось ей. – И уеду с ним в какой-нибудь Египет. Или хоть в ресторанчик схожу».

Где-то по краешку мелькнула неприятная мысль, что Валерка может быть занят или женат, или просто не захочет никуда ехать, но Юля прогнала ее с возмущением.

– Как это он может быть занят, если я ему позвоню, – сказала она себе. – Счастлив будет до невозможности. И никакой жены – у него уже была одна.

И тут ее осенило. Она даже чуть не подпрыгнула на своей скамье. Ведь это же у нее иллюзия! Самая настоящая, как еще этот старичок говорил, – чистейшей воды. Она быстренько постаралась вспомнить, что еще объяснял ей тогда загадочный гномик. Все совпадало – убежденность в чем-то, что не имеет никаких оснований. По большому счету, ну какие у нее основания думать, что позвони она – Валерка тут же все бросит и прибежит? Фантазия, но привязанная к земле, – и это сходится, потому что Валерка же есть и был, и спрашивал про нее…

Юля завертелась на своей скамейке, вытягивая шею и пытаясь разглядеть сквозь прозрачные ветки деревьев маленький магазинчик. А был ли он вообще? Может, она тогда задремала и ей почудилось? Да, а откуда тогда у нее в голове весь этот бред про иллюзии? Нет, ничего не почудилось, а надо идти туда и загнать иллюзию подороже!

Она и пошла, но в голове тут же закопошились другие, осторожные, мысли. Проданная иллюзия сбывается. Вот и эта – сбудется, приедет за ней Рабинович, и что с ним потом дальше делать? Но Юля и эти мысли прогнала. В конце концов, Мишка обидел ее, так гадко с ней поступил, у нее есть целая свободная неделя, она молодая, в конце концов, женщина, а Рабинович только появится – что в этом будет плохого? Будет цветочки дарить, вздыхать… Юля зажмурилась. Сто лет ей никто цветочков не дарил – от мужа на восьмое марта не считается!

Так, шаг за шагом, она подошла к знакомой незаметной двери, потянула ручку на себя. Старичок в этот раз оказался на месте, сидел за прилавком, будто ждал. Юлю он явно узнал и очень обрадовался.

– Ах, это вы, моя милая! Проходите скорей, проходите. Приятно видеть вас, да-с.

Юля присела в кресло. Она хотела сказать ему, зачем пришла, но как-то не знала, с чего начать. Старичок, впрочем, догадался и сам.

– Кажется мне, голубушка, вы не просто так меня навестить забежали? Не с пустыми руками пришли. Принесли что-нибудь старичку?

Юля кивнула.

– Вот и ладненько. Вот и чудненько. Давайте посмотрим. Я, моя милочка, если хотите знать, еще в прошлый раз понимал, ох, не просто так дама интересуется. Вот и не ошибся, нет-с. Ну-ка, что там у вас?

– Как же я вам покажу? – Юля растерялась. – Это же… Сами знаете…

– И не волнуйтесь, милая, – замахал рукой старичок. – Ясно дело, у нас все отработано. Ничего не надо показывать. Вы вот сядьте-ка поудобнее да постарайтесь подумать о своем, а я вам только в глазки посмотрю.

Юля честно постаралась расслабиться и вспомнить свои мечты. Это не очень-то получалось в таких условиях, и она просто мысленно перечислила все, о чем думала раньше – как позвонит, и как Валерка приедет на шикарной машине, и про цветы… В это время ей показалось, будто по мыслям ее, прямо внутри, в голове, скользнула чья-то чужая холодная лапка. Юля невольно поморщилась, и лапка тут же исчезла.

– Чудно, голубушка, – старичок прямо весь сиял, – замечательно. Иллюзия, и какая красивая, просто чистой воды. Все при ней! Будете продавать?

– Не знаю, – замялась Юля. – Вообще-то, наверное… Это ведь не опасно?

Старичок засмеялся, но как-то не очень весело.

– Не опасно, конечно. Я же рассказывал вам: проданные иллюзии сбываются. Совсем сбываются, прямо как мечталось. Тут только одно, – он защелкал пальцами, подбирая слова. – Они сбываются, как мечталось, но мечта, иллюзия то есть – она же как птичка… Раз, порх, и все. Ни основательности тебе, ни распорядка. А тут реальность. Она жесткая, да я уж вам говорил. И люди – они люди и есть, их же не переделаешь… Мечталось одно, а на поверку – совсем другое получится… Не угадать, да и не в этом дело…

– А обратно? – спросила Юля, не совсем поняв эти туманные ответы. – Обратно, если что, можно? То есть купить?

– Купить-то, конечно, можно. Отчего нельзя? Раз продается, тогда и купить можно, цена известная, – забормотал старичок, отвернувшись куда-то в угол.

– Ну и ладно, – Юля махнула рукой. – Раз можно, тогда я ничем не рискую. Если что, приду и куплю. Давайте! Берите, то есть, – поправилась она, глядя на старичковую спину.

– Вот и славненько, раз решили, вот и хорошо, – продолжал он бормотать, склонившись и залезая под свой прилавок. – Счас аппаратурку наладим, в один моментик все сделаем…

– Какую аппаратуру? – насторожилась Юля. – Зачем? Я ни в какие аппараты не полезу.

– Никуда лезть не надо, – успокоил ее продавец, доставая на стойку странный прибор, похожий на два наушника на ножках, в полуметре один от другого торчащих из какой-то металлической рейки. К одному из наушников снизу на проводке подключалась черненькая коробочка. – Вот сюда ухо приложите на секунду, всего и делов.

Юля послушалась, встала, нагнулась над стойкой и плотно прижалась ухом к одному из наушников. Старичок одобряюще кивнул, сунул руку куда-то под стойку, перещелкнул там выключатель или тумблер, или что у них там было, в ухе тут же тоненько загудело, словно остренький лучик пробежал через Юлину голову в другое ухо, тотчас же что-то снова щелкнуло, и все замерло, замолчало. Юля, подняв глаза на старичка и получив от него кивок головы, мол, все кончилось, осторожно вынула ухо.

– Все, барышня, закончили, – подтвердил словами старичок, радостно улыбаясь. – Спасибо вам большое. Все у вас тут же исполнится, будьте покойны. Счастливого вам настроения. Если что новенькое появится, не раздумывайте, приходите еще.

Юля вежливо покивала, подхватилась и вышла за дверь.

В глаза ей тут же ударило яркое весеннее солнышко. Веселое, шаловливое, после внутреннего электрического света оно буквально ослепило. Юля зажмурилась, покачнулась, оступилась на скользком подтаявшем льду, взмахнула руками и чуть не съехала на мостовую с узкого тротуара. Тут же, прямо над ухом, раздался резкий визг тормозов.

Юля открыла враз проясневшие от страха глаза. В полуметре от нее лаково светился черный нос мерседеса со знаменитым торчащим кольцом. Из открытой водительской двери подымался, ругаясь, плечистый мужчина в черном пальто.

– Вам что, девушка, жить надоело? Что же вы под колеса-то кидаетесь, черт вас возьми? А если б я… – Тут он осекся, как то смешно взмахнул обеими руками и кинулся к ней. – Юлька?! Смирнова! Так это ты! Надо же, черт возьми, вот так встреча!

Оторвавшись от мерседесьего носа, Юля взглянула мужчине в лицо. Перед ней стоял Рабинович собственной персоной, гладкий и важный, в черном расстегнутом кашемировом пальто и алом шарфе. Из-под шарфа сияла кипенно-белая рубашка. Юля хотела было обрадоваться и удивиться неожиданной встрече, произошедшей именно так, как она не раз себе представляла, но тут же вспомнила, что именно это ей и было обещано, и взяла себя в руки.

– Здравствуй, Валерочка, – произнесла она, переводя дыхание. – Так это ты тут гоняешь, как ненормальный. А у меня, между прочим, ребенок по этой улице в школу ходит!

– Я не гонял, – начал оправдываться шикарный Рабинович. – Я как все ехал, а ты ни с того, ни с сего как сиганешь под колеса… Да ладно, – перебил он сам себя. – Не будем о грустном. Я страшно рад тебя видеть! Ты расскажи лучше, как живешь, как что… Да пошли сядем, что мы стоим тут, как дураки, – он подхватил Юлю под локоть и усадил в машину.

Изнутри мерседес был еще роскошнее, чем снаружи. Светлая кожа сидений, блестящие ручки… Юля порадовалась, что вышла сегодня из дому в относительно новом верблюжьем пальто, а ведь могла бы и старую куртку напялить. Впрочем, в новой шубе было бы еще лучше, но кто же знал… Хотя Валерке явным образом было не до ее верхней одежды, он весь светился радостью и что-то трещал без умолку, в школе за ним такого не водилось.

– Я и на вечере встречи про тебя спрашивал, Ирка сказала – вроде не знает ничего, а ты, оказывается, вот где. Ну говори, рассказывай, как она – жизнь-то? Выглядишь замечательно, считай, и не изменилась совсем, я тебя сразу узнал. Погоди, это сколько же лет прошло, как мы не виделись? Четырнадцать? Пятнадцать?

Чтобы сбить его с этой скользкой возрастной темы, Юля перехватила инициативу и начала задавать вопросы сама.

– А я бы тебя ни за что не узнала. Ты сам-то вон какой крутой стал. – Валерка только смущенно махнул рукой. – Не прибедняйся, Рабинович, все же видно. И кто ты есть такой навороченный? Банкир, или похлеще будешь?

– Ой, Юлечка, ну зачем тебе эти унылые подробности? Ну, работаю потихоньку, делаю денежки, то-се, скучно. Такой красивой даме это неинтересно совсем. Кстати, – тут он, небрежным жестом подняв рукав, бросил взгляд на роскошного вида часы, – я дико извиняюсь, в самом деле ужасно рад тебя видеть, но у меня сейчас деловая встреча тут рядом, я и так уже опоздал. Ты только не подумай, – заторопился он, заглядывая Юле в глаза, – что я от тебя избавиться хочу, я бы тебя с собой пригласил, но это тощища ужасная, тебе не понравится. Давай я сейчас поеду, а вечером, часиков в семь, мы с тобой встретимся. Посидим где-нибудь, поболтаем? Ты же не обидишься на меня, правда?

Юля вообще-то хотела, пожалуй, это сделать, но передумала. В конце концов, он тоже не виноват.

– Что ж с тобой сделаешь, – вздохнула она притворно. – Катись на свои дела, олигарх.

– Ты мне только телефончик оставь, – просиял Рабинович и вытащил малюсенький мобильник. – Я тебе, как закончу, отзвонюсь, и сразу поедем. И мой запиши, даже лучше – я сам тебе запишу. – Он вытащил еще откуда-то белый прямоугольник визитной карточки и блестящую ручку, накарябал чего-то на обороте. – Это мой мобильник, вот этот, по нему и звони, если что. До вечера, целую ручку.

Мерседес уже несколько минут, как исчез в переулке, а Юля все еще стояла на тротуаре, слепо глядя перед собой. Ее переполняли какие-то двойственные чувства. С одной стороны, ничего необычного в произошедшем эпизоде не было – подумаешь, на улице одноклассника встретила. Он тут работает, она живет, большое дело. Конечно, случись такое само по себе, она бы страшно обрадовалась, тем более теперь, когда при ней ни Мишки, ни Ксюши, она свободна, как птица, и может даже вечером из дома уйти, как человек. А с другой – чего радоваться особо, ведь именно это она и купила за свои иллюзии. Так что радость была какая-то подмоченная. Хотя все равно здорово, какая разница, купила – не купила, оно же все равно есть, теперь вечером развлекусь на все сто, – решила, тряхнув головой, Юля. Развернулась и побежала, стараясь не подпрыгивать, в сторону дома.

Остаток дня прошел быстрее, чем она думала. Юля только-только успела накормить и выгулять пса, вымыть и высушить голову и выбрать примерный наряд на вечер (пришлось долго думать, что же именно ей надеть – тряпок было много, поводов выйти в них – мало, а поносить хотелось все). Наконец она выбрала скромные, но изящные черные брюки и темный же свитер к ним – простенько, но со вкусом. Стала примерять все у зеркала, и тут раздался звонок.

Это звонил Валерка. В полседьмого, как и обещал. Юля внутренне поставила ему пятерку за точность, объяснила, как найти дом, и обещала выйти к подъезду через двадцать минут.

Вечер получился замечательным. Они посидели в небольшом, уютном, но, судя по всему, страшно дорогом ресторанчике (счет Юля, естественно, даже не увидела), вспомнили школьные годы, старых знакомых, обсудили свою теперешнюю жизнь. Валерка рассказал ей печальную историю про бывшую жену и похищение ребенка. Из его слов выходило, что он вовсе и не хотел такого экстрима, но жена оказалась крайне неуравновешенной и даже опасной особой, оставлять которой ребенка было просто нельзя, вот и пришлось… Так что Юля, которая изначально все это не одобряла, потому что была убеждена, что детям всегда лучше с матерью, в конце концов оказалась всецело на Валеркиной стороне, очень жалела малыша и не могла не восторгаться отцовской заботой.

Вечером Рабинович отвез ее домой и даже подождал, пока она погуляет с собакой. Зайти выпить на прощание чаю или кофе отказался, ссылаясь на родительские обязанности, и этим вызвал у Юли смешанное чувство облегчения и легкой досады. Она, конечно, не могла не понимать двусмысленности этих поздних чаепитий, и ей самой, может быть, не больно-то и хотелось, все так, но Рабинович-то по сценарию должен был домогаться… Впрочем, подумав, Юля списала все на романтичность и возвышенность рабиновичьих чувств по отношению к ней (как и было задумано) и, довольная, отправилась спать.

Утром она, как ни странно, проснулась не от собачьего визга, а от звонка в дверь. Глянув в суматохе на часы – полдевятого – она схватила халат и понеслась открывать, чуть не упав по дороге, потому что споткнулась в темноте о спящего поперек коридора Пусика.

– Охранник чертов, – выругалась в спешке Юля. – Там в дверь ломятся, а ты тут дрыхнешь, Московская-еле-живая!

Что, впрочем, не произвело на сенбернара ни малейшего впечатления. Судя по всему, он даже не проснулся.

За дверью стоял букет цветов. Сам. На человечьих ногах. То есть потом-то выяснилось, что за белыми розами скрывался рассыльный из магазина, но первое впечатление было именно таким. Расписавшись в получении, Юля потащила цветы в квартиру. Пока она суетилась вокруг букета, мучительно думая, куда же его поставить (в доме даже не было вазы такого размера), противный пес проснулся, лениво вразвалку подошел к лежащим на краешке дивана розам, сунул в них толстый нос, чихнул, а потом уселся к букету задом и стал чесать лапой за ухом так, что затрясся весь пол. Очевидно, от тряски из букета выпал маленький белый конвертик. Юля тут же его открыла.

«С благодарностью за чудный вечер. В. Р.» Красиво… Юля вздохнула. Вот она, наступила романтика. Цветы, записки – мечта! Куда бы только запихнуть все эти розы, пока не завяли… Да и с собакой надо гулять идти…

Вечером они с Валеркой снова пошли в ресторан. На этот раз Юля гораздо меньше волновалась из-за одежды – что-то подсказывало ей, что у нее будет возможность выгулять все свои платья. Ресторан был другим, на сей раз в китайском стиле, и Юля вдруг поняла, что утка по-пекински, которую с большой помпой вынесли к ним на специальном столике и стали нарезать прямо тут же, в зале, на вкус совсем не такая, как в Пекине, куда они ездили с Мишей два года назад. Она, конечно, будучи вежливой, не стала озвучивать эту нехитрую мысль, но укол разочарования был заметен. Валерка опять отвез ее домой, и опять отказался от чая, но поцеловал на прощание в щечку, и Юля подумала, что, пожалуй, недолго ей осталось пить этот чай в одиночестве. Да и розы с утра были чайными.

Чай состоялся назавтра, как и было предсказано. Все было очень мило и ненавязчиво, нет, в самом деле. Но как-то очень… предсказуемо, что ли… В общем, никаких эмоций, ни взрывов восторга, ни угрызений стыда, Юля не испытала. Уже потом, когда Валерка уехал (он говорил, извиняясь, что обязательно должен ночевать дома, что сын без него не ложится), Юля заварила себе наконец-то чайку, устроилась поудобней на кухне и постаралась как следует все обдумать.

Вот она изменила мужу. Впервые за кучу лет, между прочим. И что? Да пожалуй, что ничего… Ничего, во всяком случае, особенного. Да, Валерка оказался неплохим любовником, и ощущения, пожалуй, были острее, чем с мужем, так это же и естественно – на новенького-то. Да, ему с ней явно было очень хорошо. Значит, она и сама до сих пор хороша. Это приятно. И цветочки с утра – приятно. Интересно, он завтра красные розы пришлет? Или розовые? Но цветами забита уже вся квартира, розы плавают в ванной, пахнут и вянут, и что с ними делать? А новые куда девать? Да, а постель… Девчонки, бывает, рассказывают про своих любовников какие-то африканские страсти, а она что-то ничего такого не заметила. Ну, одна поза, ну, другая, результат-то все равно один и тот же… Даже непонятно, стоит ли все это продолжать… Ну сейчас ладно, еще ничего, а вот вернется Миша… И Ксюха… Конструктивного размышления не выходило, Юля сунула грязную чашку в раковину и отправилась спать. А розы утром на самом деле оказались красными.

Весь следующий день Юля не выходила из дому, только с собакой, валялась на диване, пила пустой чай вместо еды и вяло старалась размышлять. Как-то нелепо все выходило… Не этого ей, пожалуй, хотелось в самом начале. С другой стороны, взять все сейчас и бросить было немножко обидно. А вдруг все самое замечательное еще где-то там, впереди? Что именно замечательное, она и сама толком не представляла. Впрочем, она и этого, того, что уже было, тоже никогда толком не представляла. Юля вдруг вспомнила, что собственно проданная иллюзия кончалась примерно на том месте, где они с Валеркой встречаются и он падает к ее ногам. Ну, может, еще цветочки там были, ну и все. И ничего больше. А произошедшее – это что-то уже отдельное, какая-то другая и не иллюзия даже. Она вспомнила, как старичок-продавец предупреждал ее, что иллюзии на поверку оказываются совсем не такими, как представлялись, и пожалела, что слушала его невнимательно. С другой стороны, ничего плохого ведь тоже не произошло…

Вечером оказалось, что была пятница, и они пошли в театр. Модная пьеса, музыкальная, очень шумная и громкая. Юля давно в театр не выбиралась и поняла, что совершенно отвыкла от этого звона и блеска, неестественных криков со сцены и бравурных прыжков. У нее к концу заболела голова, и больше всего хотелось домой, но домой они не поехали, а поехали в ресторан, и не одни, а с компанией Валеркиных приятелей, а из ресторана все потянулись в ночной клуб…

В общем, домой она попала часа в три, а может быть, еще позже. Устала страшно, голова разламывалась, а тут еще пес встретил ее горячим негодованием и живыми упреками. Его тоже можно было понять – он был голоден, в холодильнике так пусто, что и украсть ничего не удалось, вода в миске закончилась и он весь вечер не гулял. С Валеркой, который благородно предложил свои услуги по выгулу домашних животных, пес идти гордо отказался, а с Юлей пошел, но всю дорогу демонстративно поворачивался к ней задом, всем своим видом выражая высшую степень презрения. Не то чтобы Юле сильно было до собачьих страстей, как впрочем, до всех других страстей тоже – она мечтала добраться, наконец, до подушки, и как только это ей удалось, рухнула и почти отключилась. Валерка, кажется, что-то такое еще над ней творил, но ей было уже все равно…

Утром она проснулась, вопреки всем ожиданиям, довольно рано, и, чувствуя себя страшно помятой, как будто по ней каток проехал, нечесаная, как была, накинула халатик и поплелась на кухню. Вошла и остолбенела – в ее родной кухне, за ее столом, сидел во всей красе посторонний мужик в отглаженном с иголочки костюме, белоснежной рубашке и галстуке! Юля с большим трудом и далеко не сразу сообразила, кто это был.