Свободна от обязательств

– Ага! Бегу! Мечу! – отозвалась Настя радостно. – Только метать особо нечего, конечно. Слушай, а может, ты в магазин сходишь? Тут недалеко, в соседнем доме.

– Я? В магазин? – удивленно уставился на нее Олег и тут же произнес: – Да легко. Конечно, схожу. Говори, что купить.

Он и не помнил даже, когда в последний раз покупал продукты в магазине. Марина не посылала его в магазин. Она говорила, он обязательно купит что-нибудь не то. Хотя чего тут особенного – продукты купить? Колбаса, она и в Африке колбаса. А сыр, он и в Голландии сыр. Так, что еще?… Ага, вина надо купить! Гости в доме все-таки. Ого. А цены, цены-то какие!.. Странно, он до сих пор был уверен, что батон белого хлеба сущие копейки стоит. Что ж, хорошая получилась экскурсия, полезная. Спасибо Настюхе.

Дверь квартиры ему открыла Катя. Успела уже, приехала. Шустрая девчонка. Рыжая, быстроглазая. Не нравилась она ему именно этой шустростью, все время крутилась под ногами на правах лучшей Настиной подруги. И чего крутиться, спрашивается? Лучше б дома сидела, воспитанием дочки Лизы занималась. Хотя дома у нее своего тоже нет – снимает где-то квартиру, как и они с Настей.

– Ты что, на метле прилетела, что ли? Как Баба-яга? – буркнул Олег не совсем вежливо. – Времени всего ничего прошло.

– Нет. На машине ехала. Повезло, пробок не было. Да в этой тьмутаракани вообще пробок не бывает! А я быстро езжу.

– Вот именно, что быстро! – подала голос из кухни Настя. – Не ездишь, а гоняешь, как сумасшедший Шумахер! Ты поругай ее, Олег, поругай!

– Ой, да ладно! Не ворчи, подруга. Сама же знаешь – волка ноги кормят. А одинокую женщину – колеса! Надо же как-то на жизнь зарабатывать. Вот и кручусь-верчусь. Давай пакет, – весело повернулась она к Олегу, – сейчас за стол сядем. Отметим ваше счастливое соединение.

– Мам… А можно, я этим поиграю? – притопала в прихожую из комнаты Катина дочка, держа в руках небольшую шкатулку. Тоже рыжая и быстроглазая, в мать.

– Не знаю, Лиз… А ты у тети Насти спроси. Где ты вообще это взяла?

– Там, в ящике… Я за ручку потянула, он и открылся…

– А ящики в чужом доме открывать нехорошо, – назидательно погрозил пальцем девчушке Олег.

– А почему?

– А потому, что ты здесь в гостях. А в гостях надо вести себя прилично.

– Так я же ее не открыла еще, я разрешения пришла спрашивать.

Лиза надула губки, вопросительно уставилась на мать, прижимая к груди шкатулку. Катя пожала плечами, потом махнула рукой – ничего, играй, мол. Забрав из рук Олега пакет с продуктами, тут же умчалась на кухню, защебетала там о чем-то с Настей. Олег чуть поморщился, помялся неприкаянно в маленьком коридорчике, потом заглянул в комнату. Лиза сидела на вытертом ковре, рассыпав вокруг себя содержимое шкатулки, перебирала в руках то ли пуговицы, то ли брелоки, то ли монетки какие-то. Хозяйские. Вот и все вам воспитание. Несерьезная все-таки эта Катька! Его Машка, помнится, ничего подобного себе в гостях не позволяла. Марина дочерью занималась, всегда ей внушала, как можно себя вести, а как нельзя.

Лиза, словно почувствовав недовольство Олега, подняла глаза, засопела сердито носиком. Олег улыбнулся ей довольно равнодушно – ему-то какое дело? Не хочешь воспитываться, и не надо. Живи невоспитанной. Чужой ребенок – чужие заботы.

– Олег! Лизочка! Идите ужинать, все готово! – весело прокричала из кухни Настя.

– Я не хочу. Я в садике ела.

– Ну да, с каких это пор детей в садике кормят ужином? – удивленно спросила Настя, заходя из кухни в комнату. – Давай-давай, пошли…

– Я правда не хочу. Я в полдник две булки съела, свою и Сонькину! Она булки не ест, ей мама не велит. Говорит, что она и так толстая.

– Ну что это за еда – булки?… – не унималась Настя. – Да и когда он был, твой полдник!

– Да ну, Насть, отстань от нее… Не хочет, не надо. Проголодается, сама попросит! – урезонила подругу Катя. – Давайте сядем уже, а то нам с Лизкой еще домой ехать.

В общем, первый их совместный семейный ужин прошел в теплой дружеской обстановке. Катька произнесла довольно сносный тост, пожелав им любви и счастья, заставила поцеловаться, выпила полбокала вина, съела всю колбасу и срочно засобиралась домой. Зачем приезжала, спрашивается? Они и без нее могли счастья себе пожелать, и тем более поцеловаться. Ладно, бог с ней, с Катькой. Все равно у него сегодня состояние души такое… всепрощающее. И даже если бы Катька вместе со своей невоспитанной дочкой ночевать у них осталась, он бы и это вытерпел. Хотя, не дай бог, конечно.

Когда за ними закрылась дверь, он решил совершить еще один подвиг. Обняв Настю, шепнул ей на ушко:

– А хочешь, я посуду помою?

– Ага. Помой, – довольно просто согласилась она, будто и не заметила его подвига. А может, и впрямь не заметила?

– Я очень, очень люблю тебя, малыш… Я так счастлив! И все у нас с тобой будет замечательно. Ты мне веришь?

– Верю. И я тебя тоже люблю. Только спать хочу безумно. Ты помоги мне с диваном разобраться, а потом посуду помоешь. Ага?

Когда он кое-как покончил с посудой и распихал ее по шкафам, Настя уже крепко спала, разметав по подушке светлые волосы. Глядя на нее, он чуть не прослезился от умиления. Ангел, чистый ангел. Его ангел. Нет, все-таки есть в нем что-то порочное от проклятого судьбой бедного Гумберта Гумберта, точно есть. Хоть сотая доля, но есть. Набоков вообще был гений, взял и воспел природный мужской порок.

Раздевшись, Олег лег рядом с Настей, обнял хрупкое юное тело, и любимая причмокнула во сне совсем по-детски, перевернувшись на другой бок. Он не стал ее будить. Заснул тут же. Трудный был сегодня день…

* * *

Новый коллектив принял Марину настороженно. Наверное, потому, что не со стороны пришла, а по волевому решению начальника, Петра Алексеевича Незнамова. Кто его знает, откуда он ее привел? Может, она ему родственницей приходится? Или вообще любовницей? Приглядится и начнет устанавливать свои порядки. Слишком уж подозрительно начальник перед ней козликом прыгает. Даже к себе в кабинет не вызывает – сам с бумагами к ней бежит. И заместитель его туда же – распустил перед ней крылья, галстуки меняет каждый день.

Заместитель Петра Алексеевича по имени Валерий Ильич показался Марине достаточно противным. Заслуженного пенсионного возраста дядька, но молодящийся. Про таких говорят «павиан». Пиджаки носил модные, рубашки яркие, штиблеты начищенные. Но лысину и масляные похотливые голубенькие глазки, окруженные старческой сеткой морщин, никакой модной одежкой не прикроешь. И манерным обхождением тоже. А еще говорят, что стареющие, но молодящиеся женщины смешны… Да ничего подобного! Женщины – они как-то сами по себе молодятся, без лишних телодвижений. С комплиментами дурацкими не пристают, ручек не целуют, в дверях подчеркнуто галантно не расшаркиваются. Поначалу Марина старалась просто не замечать павианского поведения Валерия Ильича, но потом все же начала раздражаться. Противно же! Зайдет к ней в кабинет с утра, улыбнется медово-сахарно и тут же за руку – хвать! – позвольте, мол, приложиться с почтеньицем. И, главное, долго так прикладывается, мнет руку в мягких и чуть влажных ладонях. Фу… А ей в это время что остается делать? Лысинку его розовую сверху обозревать?

Работы для нее на фирме оказалось непочатый край. И это было хорошо, потому что когда работы много, ни о чем другом уже не думаешь. То есть не думаешь о том, что в твоей жизни произошло. Приходишь домой уставшая, голодная, на весь белый свет злая. Да еще эти звонки… Почему-то такого рода новости разносятся среди знакомых с бешеной скоростью, и каждый норовит свое дружеское участие выказать. И обозвать Олега обидными словами – и сволочь он, и гад неблагодарный, и тряпка, и маменькин сынок, и бог знает кто. А еще звонящие почему-то начинают свои версии его ухода выдвигать и упражняться в психологических пассах, будто ей от этого легче станет. Будто она и сама не знает о том, что все двадцать лет брака его опекала, как ребенка малого. Любила, потому и опекала! Бить его надо было, что ли? Ну да, он маменькин сынок. Но какой уж достался, простите. А потом она решила трубку вообще не брать. Зачем? Чтобы проплакать потом полночи в подушку?

– Марина Никитична, вы на подарок шефу деньги сдавать будете? – Вопрос вывел ее из грустной задумчивости. – У него в пятницу юбилей…

Марина подняла глаза. В дверь заглядывала секретарша Таня.

– Да вы что? У Петра Алексеевича юбилей? А я не знала, – встрепенулась Марина.

– Ну так будете? Мы все по пятьсот рублей собираем.

– Да-да, конечно, – закрутилась Марина, пытаясь выудить из висящей на спинке стула сумки кошелек. – Вот, Танечка, пожалуйста.

Танечка цапнула у нее из рук купюру и направилась было к двери, но не стерпела, вернулась обратно, решив немного посплетничать:

– Представляете, мы все вроде как в ресторан намылились, а сегодня шеф нас обломал. Здесь, говорит, праздновать будем, в офисе. Представляете? А я, как дура, платье новое купила, и туфли.

– Что ж, сочувствую, – отозвалась Марина.

– Ага. Все пропадет теперь. Зря потратилась.

– А почему, собственно, зря, Танечка? Платье ведь можно и сюда надеть?

– Сюда? – скривилась Таня. – Еще чего не хватало! Для кого тут одеваться-то? Тут же все свои. Тем более старые все.

– Ну почему же? По-моему, в отделе маркетинга есть симпатичные ребята, и в техническом тоже.

– Так они женатые все. Или занятые. В общем, что ни говорите, а все равно облом. Полный. Куда я теперь это платье надену, ума не приложу!

Про юбилей своего нового шефа Марина вспомнила только в пятницу, когда пришла утром на работу. Офисный народ был весь при параде – не в вечерних платьях, конечно, но при костюмчиках, легкомысленных юбках и модных блузках, кто во что горазд. И с прическами. И с макияжем. Как же она сумела забыть? Притащилась на работу в своем обычном деловом костюме и черной водолазке, будет теперь за столом сидеть как грустная мышка в серой шкурке. А в принципе все равно. Забыла и забыла. Посидит немного, юбиляра поздравит и уйдет. Заодно и новый коллектив рассмотрит как следует. В расслабленном виде. Говорят, если хочешь узнать человека, надо напоить его допьяна. Так и коллектив – на общих мероприятиях с выпивкой сразу все подводные камни наружу выходят. Что ж, посмотрим.

Уйдя с головой в дела, она и сама не заметила, как наступило послеобеденное время. Выйдя из кабинета в туалет, Марина обнаружила, что народ уже суетится вовсю – из кабинета Петра Алексеевича слышался звон посуды, озабоченная офис-менеджер с красивым именем Виола налетела на нее в дверях туалета, держа перед собой огромную вазу с фруктами. Марина шарахнулась в сторону, прижалась к стеночке. Зайдя в туалет, обнаружила там перед зеркалом настоящее женское собрание – кто-то кому-то поправлял прическу, кто-то просто прихорашивался. Крупная молодая бухгалтерша по имени Альбина, близко придвинувшись к зеркалу и состроив страшную рожицу с выпученными глазами, возила по ресницам изогнутой щеточкой. Увидев позади себя в зеркале Марину, она прервала свое занятие и глянула на нее не очень дружелюбно, будто Марина помешала ей ресницы мазюкать. А может, Альбине ее вид затрапезный не понравился. А может, у нее просто характер такой, сильно воинственный. Одета была Альбина в сильно обтягивающие полный квадратный зад черные блестящие брючки и красную декольтированную разлетайку до пояса, ничего хуже для ее комплекции и придумать нельзя. Вот если б ее, Марину, заставили так одеться, она бы и под китайскими пытками не согласилась. Хотя фигурой ее природа не обидела, не то что эту слоноподобную Альбину.

– Так, девочки, садимся, Петр Алексеевич приглашает уже! – заглянула в дверь Виола и обвела собрание своим полубезумным взглядом. Протолкавшись к зеркалу, она быстро приблизила к нему румяное влажное лицо и защелкала пальцами: – Ой, дайте мне кто-нибудь светлую пудру! А то рожа красная, как из парилки. Забегалась совсем. Все, девочки, идем, идем!

Зайдя к себе в кабинет, Марина тоже решила немного привести лицо в порядок. Вытащила из сумки пудреницу, контурный карандаш, помаду, но применить в деле все это хозяйство не успела, в дверь вкрадчиво постучали, и тут же появилась бледная физиономия Валерия Ильича:

– Я не помешал, Мариночка? Можно?

– Да. Заходите, Валерий Ильич, – вежливо проговорила Марина, одним движением сбрасывая косметику в ящик стола. – Слушаю вас. – А про себя подумала: «Каким ветром тебя занесло так не вовремя, старая ты липучка».

Валерий Ильич уселся перед ее столом, заморгал умильно мутными глазками. Марина учуяла запах коньяка, видно, руководство уже с утра с юбилеем поздравилось.

– Ну что, Мариночка, первая мазурка за мной? – игриво хохотнул Валерий Ильич и дернул головой вверх-вниз по-гусарски.

Ишь ты. Мазурку, значит, тебе подавай? Поручиком Ржевским себя мнишь? Для начала бы в зеркало погляделся, павиан чертов. А самое противное – ведь и впрямь от нее не отстанет! Надо будет улучить момент да вовремя смыться, чтоб в танцевальные объятия к этому павиану не попасть.

– У меня все танцы на сегодня расписаны, Валерий Ильич, – улыбнулась она ему холодно.

– А у вас, я смотрю, язычок остренький, Мариночка. К вам так просто и не подберешься. Надо же, а с виду такая скромница!..

– Я и есть скромница. И подбираться ко мне не надо, Валерий Ильич.

– Ну и зря, Мариночка! Вы же еще молодая женщина, надо как-то уметь раскрепощаться. Зачем себя раньше времени со счетов списывать?

«Это он мне говорит, что я – молодая? То есть еще молодая! – с возмущением подумала Марина. – Как будто старуху успокаивает. До чего ж самоуверенный старикан!» А вслух ответила:

– Я подумаю об этом на досуге, Валерий Ильич. Спасибо. У вас ко мне все? Вопросов больше нет?

– Это вы на что намекаете? Чтобы я убирался восвояси? Так я, собственно, за вами сюда и шел. Там уже все собрались, я даже место для вас занял.

– Да. Я сейчас приду. Через минуту.

– Жду. Жду. С огромным нетерпением, Мариночка.

Он встал, резко наклонил голову, даже попытался ловко и галантно прищелкнуть каблуками. Правда, никакого щелчка и в помине не получилось, просто дрыганье вышло невнятное – то ли легкий прыжок, то ли судорогой ногу свело. Внутри у Марины закипела странная смесь раздражения и смешливости, ей даже пришлось резко отвернуться и закусить губу.

Дождавшись, когда Валерий Ильич выйдет из кабинета, Марина торопливо схватила помаду, провела ею по губам. Вообще она редко пользовалась помадой – не шло ей. Казалось, рот от нее становился слишком чувственным. Но не сидеть же совсем уж серой мышью среди сплошного женского макияжа! Если бы этот хрыч не зашел, то и глаза бы успела подкрасить. Они у нее, между прочим, тоже большие. А если ресницы тушью чуть тронуть – на пол-лица распахиваются. Олег тогда, двадцать лет назад, так ей и говорил: «Утонул в твоих глазах». Если вдуматься – пошлость какая, господи. Избитая графоманская фраза для дурных влюбленных. А тогда как приятно было! Полетела замуж, аки белая горлица. Стояла перед строгой теткой в загсе, едва дыша от любви и официальной торжественности момента. Думала – на всю жизнь. И в горе, и в радости. Да чего там – еще неделю назад так думала.

Когда она вошла в большой кабинет шефа-юбиляра, народ уже расселся по своим местам. Именно так, как и полагается по неписаным офисным правилам. Начальство тусовалось одной кучкой, подчиненные – другой. С соблюдением должностной иерархии. Краем глаза Марина увидела, как подскочил со своего стула Валерий Ильич, помахал ей призывно ручкой оттуда, из начальственной кучки. Сделав вид, что не заметила его страстных призывов, Марина быстро присела на свободный стульчик с самого края стола, уперла взгляд в пустую тарелку. Потом положила на нее бутерброд с икрой, застолбила за собой место, значит. Некультурно, конечно, но так надежнее. Сидящая справа белобрысая девчонка посмотрела на нее настороженно и удивленно, потом, наклонившись к уху, прошептала быстро:

– Ой, а вас туда зовут… Там Валерий Ильич…

– Да ничего страшного! – по-свойски махнула ей рукой Марина и улыбнулась. – Мне здесь больше нравится! Вы не будете возражать, если я с вами рядом посижу?

– Нет, что вы?… Нет конечно!.. – радостно улыбнулась в ответ девчонка. – Тогда давайте я вам вина налью. Сейчас первый тост уже скажут.

Поздравительную речь произнес Валерий Ильич. Витиевато и с чувством. И про славный трудовой путь юбиляра помянул, и про добрый, но строгий характер, и про широкие демократические взгляды, и даже про замечательное его членство в партии «Единая Россия». Как же достойному руководителю без партии обойтись? Вообще никак. Без нее и юбилей никогда не наступит. В конце речи народ с шумом повскакивал со своих мест, потянулся бокалами к обладателю всех этих достоинств. Кто смог, тот дотянулся, а кто не смог, так выпил. Марина тоже с удовольствием осушила свой бокал. Очень пить хотелось. Да и вообще расслабиться.

Откусив от бутерброда и почувствовав, как в голове приятно зашумело, она снова обратилась к своей соседке:

– Слушай, а тебя как зовут? Ничего, что я на «ты»?

– Нет. Ничего. Нормально. Меня Лилей зовут. А вас Мариной Никитичной, да?

– Точно. А ты давно здесь работаешь?

– Нет. Я тоже новенькая. Две недели назад устроилась. Толком не знаю никого.

– О! Сестра по несчастью, значит! Ну, тогда наливай, Лиля, там уже новую речь собрались говорить.

После четвертого тоста Марина почувствовала себя совсем хорошо. Пробежалась взглядом по лицам – нормальные вполне люди! Едят, смеются, женщины глазками стреляют, мужчины остроумничают вовсю, кто как может. Обыкновенная корпоративная вечеринка. Классическая. Скоро наверняка музыку включат, плясать пойдут.

Не успела Марина подумать о музыке, как она тут же и грянула разухабистым шлягером Дженнифер Лопес, под который так и хочется пуститься в пляс, невольно повторяя движения сексапильной латиноамериканки. Народ тут же задвигал стульями, освобождая себя из плена. А дальше – тоже все как обычно, все по сценарию. Женщины стали танцевать, а мужчины гуськом потянулись к выходу – курить. Лиля тоже вскочила со своего стула, потянула Марину в круг танцующих. Что ж, можно и приобщиться. Отчего ж нет? Раз пошло такое веселье. Не оставаться же за столом в одиночестве? Тем и хороши эти корпоративные вечеринки, что создают иллюзию единения людей, собранных в одном месте волей обстоятельств. Когда идешь на новое место работы, ведать не ведаешь, с кем тебя судьба столкнет. Хочешь не хочешь, а дружи! Люби их всех, преодолевай комплекс вынужденного общения, улыбайся в ответ мило и пьяненько. Ничего, нормально. Под Дженнифер Лопес отплясали, теперь и под нашу звезду-фабрикантку можно, и даже под Сердючку можно, чего уж там. Хотя Марина эту Сердючку терпеть не могла и в трезвом нормальном виде ни за что бы не стала выделывать ногами смешные коленца в соответствии с предлагаемой ею кудрявой и бесшабашной мелодийкой. А что делать? Ешь что дают. Все выделывали, и она выделывала. Только почему-то оборвалась Сердючкина песенка на полуслове, освобождая место Филиппу Киркорову с его надрывным «…немного жаль моей любви…» Что это? Шутка невидимого диджея?

Сразу в стайке отплясывающих женщин появилась неловкость – кто, стоя на месте, размахивал ладошками перед лицом, одновременно пытаясь остудить раскрасневшиеся щеки и заодно пошнырять глазками в надежде, не идет ли кто из мужчин приглашать на медленный танец, а кто скромной ланью рванул на свое насиженное место, делая вид, что вот нисколечки никому и не нужен этот медленный танец, ну вот нисколечки! Просто, понимаете ли, пить ужасно захотелось, да и тортик на столе стоит. Марина, тоже остановившись, с ужасом увидела, как резво пробирается к ней сквозь толпу Валерий Ильич. Отступать было поздно. Да и некуда. Может, тоже резвой ланью на свое место рвануть? Бесполезно, он ее и там достанет. Надо будет отнекиваться как-то, ставить мужчину в неловкое положение. Лучше всего – вообще сбежать. Домой. Отступив машинально назад, Марина совсем было развернулась, чтобы осуществить свой коварный план, и тут же ткнулась плечом в широкую мужскую грудь в синей рубашке с голубым галстуком в серую полосочку. И пролепетала в эту грудь неожиданно для самой себя:

– Разрешите вас пригласить.

Остальное действо провернулось перед ней как в круговой панораме. В ритме медленного танца. Сначала проплыло рядом удивленное и обиженное лицо Валерия Ильича, а потом – о ужас! – выскочило откуда-то в кадр лицо той самой слоноподобной девушки Альбины, что давеча презрела ее в туалете ни за что ни про что. Глаза ее метали вполне осязаемую женскую досаду и злобу, и все это было направлено именно на нее, на Марину. Странно. За что? Что она такого плохого сделала?

– Спасибо, Марина Никитична, что пригласили меня на танец. Я очень, очень вам за это благодарен, – со странной душевностью в голосе проговорил, наклонившись к ее уху, случайно выхваченный из толпы кавалер.

Марина подняла голову, глянула удивленно:

– Да не стоит такой уж благодарности… Пригласила и пригласила, подумаешь.

– Ну да… Конечно… Извините.

– А извиняетесь за что? Странный вы какой, однако.

Впрочем, странность эта вскоре сама себя и объяснила. Пробиравшаяся через толпу танцующих Альбина вдруг сунула Марине локоть под бок, случайно, конечно же, но получилось довольно больно. Она ойкнула, вздрогнула, глянула Альбине вслед удивленно. И тут же встретила глаза девушки – гневные, обиженные, будто молнией полоснувшие. «Ого! Да тут настоящие ревнивые страсти бушуют!» – хулигански подумала она и весьма заинтересованно подняла голову, чтобы разглядеть своего случайного партнера. А что – хороший, между прочим, парень. Молодой. Ужас какой симпатичный. И пахнет от него хорошо. Молодостью пахнет, приличным воспитанием, высшим образованием. Альбину можно понять, губа у девушки не дура.

– Она что, на меня обиделась, да? Поверьте, я нечаянно. Я вовсе не стремилась вас приглашать, просто так получилось! – принялась весело и снисходительно извиняться Марина. Но кавалер перебил ее так же весело:

– Я очень, очень рад, что у вас так получилось. Спасибо вам.

– А… она что, преследует вас, да? – заговорщицки и довольно нахально мотнула головой в сторону уходящей Альбины Марина. – Сильно и настырно претендует на внимание?

– Ну… В общем, неважно. Моя беда в том, что я женщинам хамить не умею.

– Почему же беда? Это совсем не беда. И впрямь, никогда не стоит хамить женщинам. Раз понравились – терпите, будьте мужчиной, – произнесла она вслух тоном сварливой тетки. По возрасту она ж и в самом деле ему в тетки годится! Имеет право на воспитание молодежи! И неважно, что сама только что практически насильно в танец навязалась.

– А я и терплю… – покладисто и в то же время несколько игриво произнес молодой человек и с сожалением, а может, ей показалось, что с сожалением, разомкнул на последнем музыкальном аккорде свои танцевальные объятия.

Тут же возникло в опасной близости красное пьяненькое лицо Валерия Ильича. Сердитое. Он даже за локоть ее приготовился цапнуть, пытаясь привлечь в танец, и Марине пришлось неловко взмахнуть руками, чтобы увернуться от его поползновений. А поскольку взмахнула – куда деваться-то? Не изображать же из себя пьяную птицу в полете? Один выход и остался – снова возложить ладони на крепкие молодые плечи и увлечь их призывно в ритм тягучего танго. Впрочем, молодые крепкие плечи ничего против танго не имели. И молодые крепкие руки тоже. Одна рука основательно устроилась у Марины на спине, другая по-хозяйски сжала ладонь… Хороший танец – танго. Сплошной экспромт. Если поймешь его суть, получишь огромное удовольствие. А еще тут главное, чтобы партнер не подвел – чтобы понял, что страстно хулиганить надо вместе. Этот, кажется, понял. Надо же! Вроде молодежь сейчас танго не особо жалует?

Как-то незаметно образовалось вокруг них пустое пространство, ограниченное кру́гом наблюдающих. А может, любующихся их танцем. И даже аплодисменты они сорвали, когда замерли на последних аккордах в томительной позе. И дурашливо раскланялись, держась за руки. А когда грянула музыка, на сей раз веселая, скромно отступили в сторонку.

– Я так понял, Марина Никитична, у нас общие интересы образовались, да? – громко проговорил он ей на ухо, пытаясь перекричать музыку, и повел подбородком в сторону лихо отплясывающего Валерия Ильича. – Это вы от него в мои объятия так пугливо рванули?

– А вы думали, я и впрямь вас от Альбины спасаю, что ли? Добрая такая тетенька? Может, жалеете теперь, что я вами так вероломно воспользовалась?

– Нет, ничуть. Наоборот, предлагаю держаться вместе. Объявляю себя вашим кавалером и защитником! Не возражаете?

– Нет. Ничуть.

– Тогда, может, шампанского?

– Лучше вина.

– Ага! Сейчас я все организую…

Усевшись на свое место и следя за суетой своего кавалера, Марина лихорадочно пыталась вспомнить его имя. Ей же представляли всех, когда она сюда в первый день заявилась! Нет, не вспомнить, ни за что не вспомнить. Это потом к новым именам привыкаешь, а в первый день они идут одной строкой, в голове не задерживаясь. И должность она этого парня не помнила. Да если честно, и лица тоже. У нее вообще была плохая память на лица. Что ж, придется спрашивать.