Феномен русской культуры Серебряного века. Учебное пособие

Ирина Анатольевна Биккулова

Феномен русской культуры Серебряного века

Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя,

И с ненавистью, и с любовью.

Александр Блок

Мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая нами возникнет, но и нас же отметет.

Сергей Дягилев

Введение

Термин «Серебряный век» сегодня активно вошел в социокультурное пространство современной жизни. Филологическое сообщество – пусть не сразу, но определилось и с единой формой: ныне Серебряный век пишут именно так – с большой буквы и без кавычек.

Что же касается содержания эпохи, то никто уже, пожалуй, не спорит, что Серебряный век – значительный и результативный отрезок времени в истории русской культуры. Эпоха коротка: неполные 30 лет, но по своей насыщенности это яркий, самостоятельный и самодостаточный период. За последние двадцать лет опубликовано немало историко-литературоведческих, аналитических трудов и документальных материалов, которые исследуют и проясняют содержательную составляющую Серебряного века. Стоит назвать работы М. Гаспарова и Л. Смирновой, Л. Алексеевой и А. Лаврова, З. Минц и В. Сарычева, Р. Тименчика и Л. Колобаевой, А. Соколова и И. Минералова, Л. Рапацкой и Г. Стернина и многих других.

Культура Серебряного века исследуется в широком методологическом аспекте. Скажем, В. Келдыш выдвинул актуальную задачу: осмыслить русскую литературу Серебряного века как сложную целостность философско-эстетических принципов различных течений (1); в других работах ведется более детальное исследование, например, Л.И. Тихвинская скрупулезно изучала историю кабаре и театров миниатюр в России данного периода (2).

Говоря о статусе Серебряного века, современные филологи, историки и культурологи используют определение этого отрезка времени, данное Н. Бердяевым: «русский духовно-культурный Ренессанс» (3, с. 135), при этом сами исследователи активно оперируют характерными оценочными выражениями типа: «необычайный всплеск гениальности», «феномен мысли», «небывалый взлет духа».

Цитировать подобное можно много. Например, И. Гарин, размышляя о творцах начала XX века, отмечает: «Серебряный век – это лучшее из всего, что дала культуре „Россия, которую мы потеряли“» (4, с. 7). Л.П. Кременцов в книге «Русская литература в XX веке: Обретение и утраты» в определенном смысле подводит итог: «Блестящий Серебряный век русской литературы, хотя и оказался коротким, оставил глубокий след в истории отечественной и мировой словесности» (5, с. 4).

Эпоха Серебряного века ныне не только серьезно изучается, но и художественно описывается. Авторов можно понять: сегодня опубликованы не только прогремевшие в свое время мемуары Ю. Анненкова, Г. Иванова, И. Одоевцевой, Б. Лившица, А. Мариенгофа, многие другие, но и менее известные, но вполне увлекающие читателя. Из мемуарных книг берутся факты, перетасовываются частные истории, перемешиваются цитаты (иногда и без ссылок на источник). Работы получаются разноуровневые.

Например, книга А.А. Корина «Красавицы Серебряного века» из серии «Любовь замечательных людей» (есть, оказывается, и такая!). Впечатляет аннотация: «Эта книга рассказывает об одном из самых удивительных явлений в истории России, в мировой культуре – о знаменитых женщинах-легендах Серебряного века. Все они пьяняще-обольстительны: аромат необыкновенной чувственности – неотъемлемый атрибут „серебряных“ чаровниц. Хрупкие, нежные, беззащитные с виду, гордые недотроги и одновременно манящие, зовущие, алчущие любви». Конечно, те, о ком идет речь в произведении: С.Н. Андроникова-Гальперн, П.О. Богданова-Вельская, О.А. Глебова-Судейкина, О.Н. Арбенина-Гильдебрандт, женщины незаурядные. Но форма подачи материала о Серебряном веке и его представительницах достаточно необычна. Фразы из книги А.А. Корина производят сильное впечатление: «Цветаева разрывалась между мужем Сергеем Эфроном и Софьей Парнок, ей было не до новых знакомств, она не знала, как со старыми развязаться» (6, с. 79); «Вот был у Паллады такой дружок, тоже поэт, здоровенный такой рыжий мужик, Василиск Гнедое. На самом деле, конечно, Василий Иванович, но не Чапаев, а вот Гнедое» (6, с. 187); про знаменитый портрет А. Блока: «Ольга еще тогда подумала: кто это нашему любимому вечно грустному Аполлону так хорошо погладил белый воротничок? Наверное, мама…» (6, с. 270); про то, как Анна Ахматова умела управлять «любовным процессом»: «И если уж решала для себя, что, допустим, этот человек должен быть с ней, тогда, увлекаемая, как она сама говорила, темной „бешеной кровью“, дальше двигалась к своей цели, как знаменитый советский танк Т-34!» (6, с. 367); или: «…артистов Московского очень тогда Художественного театра» (6, с. 389); или: Гумилев «был не из тех мужчин, что долго только смотрят на красивых женщин» (6, с. 461). Оказывается, и так можно повествовать о великолепной эпохе (хотя последняя цитата, отчего-то думается, самому Гумилеву пришлась бы по вкусу…).

Конечно, людям всегда хотелось почитать и похохотать над чем-нибудь таким пикантно-скабрезным или пощекотать нервишки какой-то скандальной подробностью. Наблюдая за подобным валом книг о Серебряном веке, все же вспоминаешь лермонтовское: «так храм оставленный – все храм». В современном литературоведении и публицистике есть место и мудрости, и нравственной чистоте. И это не зависит от того, что бушует за стенами мира книг. Архивные хранилища, пласты старых подшивок таят еще в себе громадное количество потрясающих свидетельств, раскрывающих историю эпохи Серебряного века как особый социум, как уникальный пример человеческого общежития под новыми углами зрения.

Говоря о блестящих ветвях русской культуры – литературе, музыке, живописи, театре, хотелось бы сосредоточиться именно на определении «феноменальная эпоха». Как кажется, именно оно наиболее точно оценивает и характеризует невероятный яркий вклад Серебряного века в наследие отечественной культуры. И, кроме того, феноменальна была сама среда рубежа XIX–XX веков, богатая необыкновенными по творческой силе и разнообразию талантами.

Автор данного пособия стремился к изображению широкой, мозаично составленной панораме многомерной и универсальной культуры нашей страны перелома двух веков. В пособии сделана попытка создания цельной картины развития «пестрой» культуры Серебряного века, выявлены некоторые общие, закономерные и специфические черты некоторых видов искусств данного периода. Такой подход позволил очертить вопрос взаимодействия, взаимовлияния отраслей культуры Серебряного века в России. Некоторые материалы в главах повторяются (о С. Дягилеве, Ф. Шаляпине, С. Морозове и других). Такие повторы обусловлены спецификой задач пособия. Автор стремился к утверждению мысли о тесной связи, переплетении и взаимопроникновении пластов русской культуры. И это тоже обусловило феномен творчества Серебряного века.

Революционные новации и творческие искания авторов на рубеже двух веков непросто воспринимались в России и неоднозначно трактовались критикой и публикой. Логика построения материала в данном пособии заключается в том, чтобы многообразные и часто противоречивые творческие явления в своей совокупности представили главное – феноменальный взлет русской культуры Серебряного века.

Примечания

1. Келдыш В.А. Русская литература серебряного века как сложная целостность // Русская литература рубежа веков (1890-х – начала 1920-х годов). М., 2000.

2. Тихвинская Л.И. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века: Кабаре и театры миниатюр в России. 1908–1917. М., 2005.

3. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 2.

4. Гарин И. Серебряный век: В 3 т. Т. 1. М., 1999.

5. Еременцов Л.П. Русская литература в XX веке: Обретения и утраты. М., 2008.

6. Корин А.Л. Красавицы Серебряного века. М., 2007.

Глава 1

СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК КАК ПЕРЕЛОМНОЕ ВРЕМЯ

Нет такого расписания движения, которое бы не менялось!., и я на все средства души моей удовлетворю мое желание вмешаться в самую гущу жизни… месить ее и так и эдак… тому – помешать, этому помочь… вот в чем радость жизни!

Из монологов Нила в пьесеМ. Горького «Мещане»

На переломе, рубеже XIX–XX веков все слои русского общества признали: идет «другая жизнь», начинается новая история России.

Одна из иллюстраций времени – картина И.Е. Репина (1844–1930) «Какой простор!» (1903). В ней дыхание эпохи: молодой человек и девушка, взявшись за руки, весело идут навстречу сильному приливу, не боясь быть сбитыми и опрокинутыми. Так выдающийся русский художник символично приветствовал мощный, неостановимый поток новой живой жизни.

Практически рядом с ними молодые герои из пьесы А.П. Чехова (1860–1904) «Вишневый сад» (1904). Аня с пафосом говорит о будущем «новом саде», «роскошнее» старого; «вечный студент» Петя Трофимов в пьесе уверен: «Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах…» (1, с. 350); и еще: «Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его… Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги…» (1, с. 335). Получится ли? Какое оно, будущее счастье, как мечтается? Многие мечты начала века (по разным причинам) не всегда осуществлялись. Но желание «насадить новый сад, роскошнее прежнего» (1, с. 347) разливалось в воздухе времени. «Нет такого расписания движения, которое бы не менялось!» (2, с. 71) – провозглашает Нил в горьковской пьесе «Мещане» (1902).

Молодежь, особенно прогрессивная, с легкой руки властителя дум рубежа веков А.П. Чехова считала уходящую жизнь пошлой, неинтересной, ненастоящей и собиралась начать новую – действенную и разумную.

Вообще, заметим, что комедия А.П. Чехова «Вишневый сад» – барометр воздуха, ценнейший показатель духа времени. Эту пьесу В.И. Немирович-Данченко (1858–1943) называл «козырным тузом». И действительно, «Вишневый сад» – сильная карта в репертуаре, но не столько театра, сколько в цельном осмыслении переломного времени.

После отмены крепостного права в 1861 году, Россию к 1890-м годам уже нельзя было называть только аграрной страной. Наступили бурные времена, страна вступила в новую эпоху. И если XIX век А. Блок (1880–1921) определил как «железный» и «воистину жестокий век» (3, с. 276), то XX столетие для поэта – «еще страшней» (3, с. 277).

Искусство, художественное слово – самый чуткий сейсмограф, который «реагирует на подземные толчки в недрах человеческого общества» (4, с. 35). И в пьесе «Вишневый сад» – а, как знаем, по Чехову «вся Россия наш сад» (1, с. 334), – писатель точно зафиксировал колебания времени и настроений. В прошлое уходила Россия дворянских гнезд. Время дворянской – тонкой и культурной жизни – истончается и практически заканчивается. Персонажи чеховской пьесы дворяне Раневская и Гаев – натура уходящая. Они, как маленькие дети, избегают сложных разговоров о спасении собственной усадьбы и самого вишневого сада. Суетливо они предполагают, что если бы Аня да вышла замуж за богатого… если бы «ярославская бабушка» да прислала бы деньги…

За что винить их, дворян?! Они веками жили так. Деньги все еще не важны – они всегда были, и из поэтического сада-гнезда Раневская не станет делать дачные участки на продажу.

Современники вспоминают слова, сказанные А.П. Чеховым по поводу Раневской: «…ока за все хватается, но все валится у нее из рук, а в голове – пусто» (5, с. 31). То, что «валится из рук», уже есть (или всегда есть) кому «подхватить». Приходящего «нового человека» Чехов разглядел очень внимательно. И это, кстати, вовсе не молодые герои пьесы.

Перед нами купец Лопахин, как Чехов настаивал, «порядочный человек». Он умеет ценить красоту, быть верным, благородным и – благодарным. Лопахин – настоящий труженик и декларирует это: «Я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера…» (1, с. 331). Схожие ощущения носились в воздухе и фиксировались в произведениях. Дворянка Богаевская в пьесе М. Горького (1868–1936) «Варвары» (1906) бросает: «Мне, батюшка, везде нечего делать… И всю жизнь я ничего не делала…» (2, с. 293). Купец Лопахин же не вор, он все делает по-деловому, законным путем, зря Петя Трофимов называет его «хищным зверем» (1, с. 330).

Лопахин – не хищник, а делец, не праздношатающийся, а деловой человек. Не придерешься. По меткому и ехидному определению режиссера Марка Розовского: «…не сад. А он – весь в белом» (6, с. 21).

Время привычного уклада дворянской жизни, незыблемого веками, прошло. Чехов четко ловит звук нового времени – в вишневом саду слышится «стук топора» под звуки «лопнувшей струны». «Уж очень много мы грешили!» кается Раневская (1, с. 328). Горький в пьесе «Дачники» (1904) тоже подводит итог дворянской «удоволенной» жизни: «…придут какие-то другие, сильные, смелые люди и сметут нас с земли, как сор…» (2, с. 197). Хотя не купец Лопахин окончательно изведет дворянскую усадьбу. Ее уничтожит в 1917 году русский мужик…

Думается, что Чехов, размышляя о «расплате», не случайно дал «Вишневому саду» жанровое определение – комедия. Известный современный режиссер Марк Розовский, готовясь к постановке чеховской пьесы на переломе уже XX и XXI веков, тоже задавался культовым вопросом: «Почему комедия? Что тут смешного?» и пытался сформулировать: «Комедийное у Чехова как раз в том, что люди теряют дом, семью, жизнь, не считая их ценностями, отказываясь – сознательно – признавать их ценностями… Было бы ошибкой считать, что пьеса про „делового“ Лопахина и „неделовых“ Раневскую и Гаева. Да, не желают крутиться, работать… Но не из лени. А из принципа: у нас другой способ жить. Другая философия жизни… Некомфортно – тащить воз, бороться, харкать кровью… Лучше быть жертвой… нежели хозяевами… Да, что-то екает при воспоминаниях, но прошлое – дым, окутывающий сегодняшнюю суету. Фирс забыт не случайно-Лучше отказаться от всего, чем этому всему служить и ответствовать за это все… Комедия, точнее трагикомедия в том, что люди делают комичный с точки зрения здравого смысла выбор. Не хотят жить, как лучше, а хотят, как всегда» (6, с. 9–10).

Но «как всегда», как было уже не будет. Вспомним хрестоматийные последние строки «Вишневого сада»: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву» (1, с. 357).

Многие отмечали, как не прост был процесс восприятия пьес А.П. Чехова в начале века, но критики сходились в одном: зрители «испытывали сложное чувство, в котором смешивалась душевная боль и горькая радость узнавания чего-то безмерно близкого, дорогого, но в то же время навсегда уходящего…» (4, с. 50).

По-своему прощался с былой дворянской усадьбой И.А. Бунин (1870–1953). В рассказе 1900 года «Антоновские яблоки» он светло грустит об «угасающем духе помещиков» (7, с. 334), о том, как когда-то гость «уютно чувствовал» себя «в этом гнезде под бирюзовым осенним небом» (7, с. 333). А теперь можно только вспоминать «весь золотой, подсохший и поредевший сад… кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и – запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести» (7, с. 328).

В стихотворении 1903 года с характерным названием «Запустение» Бунин расширяет тему:

Томит меня немая тишина.Томит гнезда родного запустенье.Я вырос здесь. Но смотрит из окнаЗаглохший сад. Над домом реет тленье,И скупо в нем мерцает огонек.Уж свечи нагорели и темнеют,И комнаты в молчанье цепенеют,А ночь долга, и новый день далек.Часы стучат, и старый дом беззвучноМне говорит: «Да, без хозяев скучно!Мне на покой давно, давно пора…Поля, леса – все глохнет без заботы…Я жду веселых звуков топора,Жду разрешенья дерзостной работы,Могучих рук и смелых голосов!Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,Вновь расцвела из праха на могиле,Я изнемог, и мертвый стук часовВ молчании осенней долгой ночиМне самому внимать нет больше мочи!»

(7, с. 69).

К 1911 году И.А. Бунин в повести «Суходол» уже создает настоящую эпитафию былому величию дворянской жизни в усадьбе. Горький назвал повесть панихидой по дворянскому классу.

В центре бунинского «Суходола» история вырождения клана Хрущевых: «…за полвека почти исчезло с лица земли целое сословие… сколько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то… А теперь уже и совсем пуста суходольская усадьба. Умерли все помянутые в этой летописи, все соседи, все сверстники их. И порою думаешь: да полно, жили ли и на свете-то они? Только на погостах чувствуешь, что было так; чувствуешь даже жуткую близость к ним. Но и для этого надо сделать усилие, посидеть, подумать над родной могилой, – если только найдешь ее» (8, с. 266–267).

Понятие «грань веков» имеет для русской истории почти мистическое значение. Конечно, так распоряжался исторический календарь, но именно границы столетий совпадали с глобальными изменениями в области науки, культуры и искусства. Нельзя не отметить рубеж XVII и XVIII веков – Петровскую эпоху, на рубеже XVIII и XIX столетия родился А.С. Пушкин, который впоследствии мощно повлияет в целом на развитие русской культуры. И сегодня исследователи часто трактуют рубеж веков как психологически особое время и особое умонастроение. Все сдвинулось, сошло с опор, распались связи и сцепления материальной жизни, реальность истончается, прежний устойчивый мир ломается. Эти настроения предгрозовой атмосферы пронизывали все российское общество на переломе XIX и XX веков сверху донизу. Современные авторы, размышляя об изменении мироощущения человека в эпоху Серебряного века, подчеркивают некую особенность этого исторического периода (звучат определения «смутное время», «проклятое десятилетие», «эпоха, которая вынашивала революции»).

Серебряный век – время пронзительных прогнозов и пророческих предчувствий. Современный филолог М. Эпштейн углубляет теорию fin de siecle – «конца века». Он размышлял об ощущениях какой-то завершенности, о двойственном чувстве конца света, «времени конец» и одновременно о новой эпохе (9, с. 180). Это двойственное сознание крепло на рубеже веков: с одной стороны, чувство Апокалипсиса, мысль о глубочайшей исчерпанности предыдущих идеалов и истин культурной эпохи; с другой стороны, ощущение Возрождения, начала нового. Подобную двойственность времени, которое в себе объединяло чувство конца и начала, особенно обостренно ощущали творческие личности. Они всегда умели расшифровывать код настроения отечественного эпохального времени.

На переломе другой эпохи, XX и XXI веков, творчество А.П. Чехова по-прежнему актуально. Написанная Чеховым на исходе XIX века (1892) «Палата № 6» сегодня прочитывается как вполне современное произведение. В 2009 году режиссер К. Шахназаров перевел это произведение на язык кинематографа, фильм на 31-м Московском международном кинофестивале получил приз «Серебряный Георгий». «Перечитав сегодня этот рассказ, я почувствовал, что общество в те годы уже подходило к пределу, за которым – взрыв, – размышляет К. Шахназаров. – Слишком много накопилось внутренних противоречий. Трагедия безверия, в сущности, и есть главная тема „Палаты № 6“ …Оглянувшись на всю свою жизнь, доктор Рагин понял, что прожил ее неправильно. Но найти ответа на вопрос: „А как правильно?“ он уже не может – у него нет идеи. Накладывая чеховский текст на современность, понимаешь, какой глобальный кризис идей мы сегодня переживаем. Художники подсознательно чувствуют, что в нашей сегодняшней жизни никакого смысла нет. А что такое сумасшествие? Это отсутствие смысла» (10, с. 3).

Ключевые слова времени – «упадок» и «кризис», общее настроение авторов и любимые темы в искусстве – усталость, неврастения, безнадежность, зачарованность болезнью и смертью. Процитируем юношескую записку неосуществленного самоубийства М. Горького: «В смерти моей прошу обвинить Генриха Гейне, выдумавшего зубную боль в сердце… Останки мои прошу взрезать и осмотреть, какой черт во мне сидел последнее время» (11, с. 17).

Советский блоковед Вл. Орлов в известной книге «Гамаюн» повествует о «заре отношений» А. Блока и Л. Менделеевой. В 1902 году в их романной истории назрел кризис, молодой Блок совершает ряд странных поступков. В дневник заносятся «указания завещательного характера. Тема самоубийства проникает в стихи».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.