Камень власти

Ольга Елисеева

Камень власти

© Елисеева О. И., 2009

© ООО «Издательство «Вече», 2009

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

* * *

Глава 1. Человек без имени

Сентябрь 1759 года. Франция

Белые стены Шамбора, увенчанные синими остроконечными крышами, отражались в свинцовых водах. Колеса прогрохотали по арочному мосту.

– Как тихо, – гость маркиза Мариньи впервые за время поездки прервал молчание. – Странно: здесь ничего не изменилось. Даже кусты. Обычно природа меняется быстрее зданий.

Мариньи тревожно оглянулся на своего спутника и ничего не ответил. Главный смотритель изящных искусств чувствовал себя не в своей тарелке в обществе этого любезного пятидесятилетнего дворянина со смуглым лангедокским лицом, изысканными манерами и неизменной улыбкой, дрожавшей на тонких губах.

– Вы напрасно боитесь меня, – мягко сказал гость. – Поверьте, все слухи обо мне сильно преувеличены.

– Я? Боюсь? – Мариньи болезненно поморщился. Он действительно был сильно напряжен, но как человек властный не любил, когда его уличали в слабости.

– Не важно, – гость снова улыбнулся. – Вас к этому подталкивает моя репутация. – Но поверьте, я лишь скромный консультант Его Величества и исполняю маленькие поручения за границей. Я ведь много путешествую.

– Так вы путешественник? – Ответная улыбка Мариньи вышла натянутой.

– Можно сказать и так, – кивнул гость. – Хотя вернее было бы выразиться иначе. Я занимаюсь науками, но – не ученый. Музыкой, но не музыкант. Живописью, но не художник. Дипломатией, но не посол…

– Вам не кажется, – не выдержал маркиз, – что этими загадками вы только подогреваете к себе нездоровый интерес и еще больше губите свою репутацию?

– Я просто человек, у которого нет имени, – усмехнулся гость. – А какая репутация может быть у того, кого нельзя назвать?

– Моя кузина называет вас графом де Сен-Жермен.

– Дени де Сен-Жермен, – кивнул гость. – Но с таким же успехом маркиза могла называть меня любым другим именем. Я бы не обиделся. Это псевдоним. Правда, я использую его чаще, чем другие. Он мне дорог, потому что детство я провел в аббатстве Сен-Жермен недалеко от Парижа. И уже тогда Его Величество осчастливил меня своей защитой.

– Защитой? От кого?

– У всех в этом мире есть враги, – лицо графа стало непроницаемым. – Теперь я могу оказывать Его христианнейшему Величеству маленькие услуги. А благодарность в числе моих пороков.

– И для своих «маленьких услуг» вы выбрали Шамбор, замок, овеянный самой дурной славой?

– Прелестная постройка, – возразил граф. – Только людское предубеждение делает ее таинственной и даже мрачной. Впрочем, это место для моей химической лаборатории выбрал не я, а ваша дражайшая кузина, маркиза де Помпадур. Ей показалось забавным, что человек, которого считают магом, обладателем философского камня и эликсира бессмертия, поселится там, где более двухсот лет назад великий Нострадамус встречался с Екатериной Медичи…

Пухлый томик Вийона перелетел через комнату и ударил механическую птичку в голову. Соловей чирикнул на самой высокой ноте и, захлебнувшись, упал на ковер.

– Какая фальшь! – Маркиза де Помпадур, сама похожая на райскую птицу, откинулась в кресло у стола. – В следующий раз скажите королю, пусть не посылает мне заводных игрушек, вместо того чтоб прийти самому.

Ее компаньонка мадемуазель дю Оссет бросилась подбирать с полу останки соловья. Она прекрасно знала, что госпожа не столько капризничает, сколько играет в каприз. С таким стальным характером, как у Туанон Помпадур, жалобы, слезы, обмороки и истеричная нежность просто исключались. Но «бедняжке Мари» таки придется рассказать Его Величеству, как гневалась «прекрасная коротышка», и в доказательство предъявить целый фартук позолоченных пружинок и винтиков – все, что осталось от заводного соловья.

Дю Оссет протянула руку за книгой, и в этот момент из ее распахнутых страниц на ковер выпорхнул сложенный вчетверо листок желтой бумаги с золотым обрезом.

– Что это, Мари? – Маркиза наклонилась вперед. – Могу поклясться, минуту назад письма не было.

«Клянись чем хочешь, кошка! – подумала компаньонка. – У тебя в каждом томике стихов по любовной библиотеке». Она беспрекословно протянула госпоже бумажку и выжидающе уставилась на маркизу.

Капризная маска быстро стекла с лица Помпадур.

– Он уже здесь, Мари! – воскликнула она. – Это чудо! Я не ожидала его так скоро.

– Кто, мадам? О ком вы говорите? – Компаньонка редко видела, чтоб маленькие живые глазки Туанон светились таким восторгом.

– О графе Сен-Жермене, глупая! – Холеные пальцы маркизы нервно постукивали по листам книги. – Он вернулся. Он всегда возвращается. Мари! – в голосе Помпадур слышалась неколебимая уверенность. – У нас большая радость и масса дел! Граф де Сен-Жермен…

Глаза мадемуазель дю Оссет напоминали блюдца от чайного сервиза.

– Вы говорите о том господине, который, по слухам, как многие утверждают… Хотя, конечно, это полная чепуха… Маг, волшебник и чародей, живущий вечно?

– Мари, – маркиза встала и взяла компаньонку за руку, – это очень важный и очень уважаемый человек. И никакие толки о нем вроде: «полная чушь» или «живущий вечно» – неуместны. – В тоне Туанон было столько откровенного приказа, что мадемуазель дю Оссет не могла не подчиниться. – Когда я была еще маленькой девочкой, – уже мягче продолжала Помпадур, – не обращавшей на себя ничьего внимания, он встретил меня в гостях у моей тетки и предсказал любовь короля, власть, сказочное богатство… Словом, – маркиза обвела рукой свои покои, – все это.

Дю Оссет смотрела на госпожу с легким удивлением. Кто бы мог подумать, что у женщины, столько лет вертящей самым капризным и апатичным монархом Европы, такое пылкое воображение!

– Конечно, я ему не поверила, – продолжала маркиза. – Как ты не веришь мне сейчас. Но потом, через много лет мы снова встретились уже здесь, в Версале, и я принесла ему свои извинения. Поверь, он умный и преданный друг французского королевского дома и… наш с тобой. – Помпадур лукаво улыбнулась. – Принеси мне бумаги и чернил. Я собираюсь потребовать от брата отчет о том, как он довез гостя. Нас ожидает море чудес!

Через три дня граф, еще толком не устроившись на новом месте, развлекал маленькое, но изысканное общество, сопровождавшее Людовика XV. Комизм ситуации заключался в том, что Сен-Жермен – чужак на берегах Луары – рассказывал хозяевам об их замке и окрестностях такое, что они могли узнать только от него.

– Говорят, здесь бывала Кровавая Медичи? – произнес маркиз де Мариньи, потягивая ликер из крошечного стаканчика.

– Говоря-ят, – граф загадочно улыбнулся, поддразнивая слушателей.

– Расскажите! Расскажите! – захлопала в ладоши мадемуазель дю Оссет.

– Если это доставит вам удовольствие, – Сен-Жермен склонился перед ней в шутливом поклоне. – Вон в той комнате со звездным потолком Нострадамус поставил на стол свинцовое зеркало, призвал духа по имени Аноэль и предложил королеве-матери задать ему вопрос.

– О чем же спросила моя прапрапрапрабабушка? – осведомился Людовик, который, судя по скептическому выражению лица, не верил ни единому слову гостя.

– О том, что ее беспокоило больше всего, – живо откликнулся граф. – Она недолго колебалась, потом твердо взялась руками за край стола и потребовала у духа ответа на вопрос о судьбе своих сыновей. Сколько проживет каждый из них? Затем в зеркале появились фигуры принцев, танцевавших колдовской танец. Тот, что обычно исполняют в обществах Данс Макабра, кружась под музыку. Аноэль сказал, что столько раз, сколько повернется каждый из принцев, столько лет и отделяют его от смерти. Сначала возник Франциск II, и он повернулся всего три раза. Потом Карл, позднее названный IX, его время составляло девять кругов. Генрих III описал шестнадцать, а Франсуа Анжуйский – четырнадцать. Трудно передать горе женщины – очень сильной, но все же женщины, – которой сообщили, что она переживет своих детей. Никто и не думал, что Екатерина Медичи способна на такую бурю чувств! Если вы посмотрите столешницу, то там справа на дубовой крышке есть характерные щербины, оставленные ее кинжалом. Тогда дамы носили кинжалы на длинной цепочке, шедшей от пояса.

Последнюю реплику мало кто услышал. Все ринулись в соседнюю комнату осматривать стол.

– Вот! Вот эти зарубки! – воскликнула мадемуазель дю Оссет.

– В самом деле. – Маркиза Помпадур высоко подняла шандал, и старинное убранство комнаты озарилось колеблющимся светом.

– Вот здесь она сидела, – сказал граф, входя следом за остальными. – Тогда в моде были громоздкие венецианские кресла с очень высокой и прямой спинкой из резного дерева. Обычно черного. Кровавая Медичи вскочила так поспешно и отбросила стул с такой силой, что его спинка раскололась.

– Откуда вы все это знаете? – с улыбкой осведомился Людовик. Он стоял позади придворных в дверях и почему-то не пересекал порога таинственной комнаты. Любезная гримаса на его лице призвана была скрыть скептическое выражение.

– У меня хорошая память, – серьезно ответил Сен-Жермен. – Я много читал и всегда запоминал детали.

– Только и всего! – рассмеялась Помпадур. – Как невинно!

– А вы, маркиза, желали бы, чтоб я сознался в бессмертии? Как Вечный жид? – Сен-Жермен подал Помпадур руку, чтоб проводить ее обратно в гостиную. – За это до сих пор можно попасть на костер. В крайнем случае получить пожизненное заключение где-нибудь в папской тюрьме в замке Святого Ангела, например…

Мадемуазель дю Оссет позвонила в серебряный колокольчик.

– Подавайте кофе.

Церемонный дворецкий поклонился и исчез за дверью. Вскоре стол был сервирован новыми приборами, появились засахаренные фрукты, сладкие орешки в шоколаде, конфеты с серой амброй – слабым афродизиаком, позволявшим гостям расслабиться и вести непринужденную беседу.

Король порылся в кармане и выложил на стол крупный голубой бриллиант с заметным белесым пятном на боку.

– Взгляните, граф. – Людовик жестом пригласил гостя взять камень в руки. – Я слышал, вы можете вывести эту муть.

Сен-Жермен прищурился и начал поворачивать бриллиант, поднеся к свече.

– Прекрасный цейлонский алмаз, – наконец сказал он. – Редкого отлива. И гранение хорошее. Я всегда считал, что высокая индийская роза – лучшая обработка для камней яйцевидной формы.

– Он вам знаком? – осведомилась маркиза де Помпадур, склоняя набок свою крошечную птичью головку. – Говорят, камни такой величины – большая редкость и каждый имеет сою историю.

– Да. Но я бы не стал принимать все на веру. Об этом говорят, например, что вместе с парным бриллиантом он служил глазом статуе древней богини Тары и был похищен в XV веке алчным жрецом, который стал его первой жертвой.

Гости затаили дыхание, хотя самому графу история казалась тривиальной.

– По другой версии, Голубой алмаз попал в Европу гораздо раньше, вместе со странствующими рыцарями-крестоносцами и осел у катаров в Лангедоке, – продолжал Сен-Жермен. – Когда ересь была разгромлена, таинственных сокровищ так и не нашли. Говорят, что последние альбигойцы в 1328 году скрылись с ними в пещере Ломбрив, где были заживо замурованы королевскими войсками. Ровно через двести пятьдесят лет сам Генрих Наваррский пришел отдать им дань скорбной памяти, и ему как потомку графов де Фуа вышедшие из подземного озера старцы вручили свое сокровище – Голубой алмаз. С тех пор удача не покидала Францию. Впрочем, это тоже лишь легенда. – Сен-Жермен улыбнулся, всем видом показывая, сколь мало значения следует придавать людским пересудам. – Что Ваше Величество намеревается делать с камнем?

– Я хотел бы увеличить его цену. – Людовик вздохнул. – Идет война, и обстоятельства могут сложиться так, что я решу с ним расстаться. Ответьте, можно ли уничтожить это пятно?

– Теоретически все возможно. – Сен-Жермен повертел камень в руках. – Однако я не стал бы избавляться от этой дымки. Пятно – душа камня. – Граф улыбнулся. – Это значит, что когда-то на него дохнула сама Мать Всего Сущего. Белиссена, как говорят в Южной Франции. От ее дыхания в глубине затеплилось маленькое облачко, подарившее алмазу жизнь. Сейчас там живет крошечный дух, Принц Камня. Я могу попробовать уговорить его уйти. Тогда бриллиант станет совершенен. Но абсолютно мертв. Как мертв его близнец. Хотите я покажу вам парный алмаз?

Гости, явно не ожидавшие такого поворота дела, издали вздох удивления. Сен-Жермен поднялся, вышел в смежную комнату, служившую кабинетом, порылся в резной индийской шкатулке черного дерева и извлек из нее бархатный мешочек.

– Вот, – граф вытряхнул на стол другой камень, размерами и огранкой точь-в-точь соответствовавший Голубому, но имевший теплый зеленовато-золотой отлив.

– Но они разные! – воскликнул король. – По цвету, я имею в виду.

– У богини Тары было два глаза, – невозмутимо пояснил граф. – Один голубой, другой зеленый. Правым она смотрела на запад, левым – на восток. А зрачок только один. Тот глаз, в котором он находился, был глазом мудрости и милосердия. Тот же, что оставался пуст, – гнева и разрушения. Чтоб сохранить равновесие мира, пятно перемещалось из одного камня в другой.

– Готова поспорить, что у этого алмаза тоже есть свои истории. – Мадемуазель дю Оссет приготовилась слушать.

– Сколько угодно, дитя мое, – кивнул граф. – Он зовется «Великий Могол». Его первый владелец Надир Шах. Я был с ним коротко знаком. Кровавый убийца, но чрезвычайно талантливый человек. Он назвал бриллиант «Дерианур», что значит «Море Света».

– Все это прекрасные легенды, – сказал король. – Их приятно слушать, глядя на драгоценности, праздно лежащие на столе. Но, если я решу продать свой камень, все изменится. – Людовик бросил взгляд на плотного лысоватого мужчину в скромном бархатном камзоле без вышивки. До сих пор он смиренно сидел в стороне, не проронив ни слова, словно беседа «больших господ» не имела к нему никакого отношения. – Сейчас метр Гонто, мой безжалостный банкир, дает за камень шесть тысяч ливров, – продолжал король.

Метр Гонто поклонился.

– Без пятна камень будет стоить десять. Беретесь ли вы обогатить меня на четыре тысячи?

– Для чего Вашему Величеству пустяковая сумма, когда, обладая этим бриллиантом, вы обладаете всеми сокровищами мира? – улыбнулся Сен-Жермен. – Но коль скоро вы жаждете от них избавиться, я готов помочь. Королевская воля – закон. – В голосе графа прозвучало столько иронии, что Людовик поморщился. – Химическая реакция по выведению пятна займет около недели. Вы готовы оставить камень здесь?

Король кивнул.

Было далеко за полночь, когда гости начали разъезжаться.

– Он тебе не понравился? – с грустью спросила короля маркиза де Помпадур, оказавшись с ним наедине в карете.

– Он странный человек, – нехотя отозвался Людовик. – Ты не находишь, что Медичи, Генрих IV, Надир Шах, катары… для одного вечера многовато? И для одной жизни тоже.

– Нет, – покачала головой женщина. – Если эта жизнь длится вечно.

Король с шумом выдохнул воздух.

– Я не люблю шарлатанов, рассказывающих о себе невесть что!

– Он не шарлатан! – запротестовала дама. – Ты сам говорил, что твой дед принимал его услуги. А «король-Солнце» знал, что делал.

– Теперь я король, – оборвал ее Людовик. – И сам решаю, чьи услуги принимать.

Оба знали, что это неправда. В обычной жизни Луи был зависимым человеком и очень не любил спорить. Иногда Помпадур приходилось побуждать его к самым простым действиям – написать письмо или согласиться на аудиенцию. Почему в его покладистой безвольной душе обнаружилась такая неприязнь к милейшему любезнейшему графу, король и сам не знал.

– Но ты все же не противился встрече и даже оставил ему камень, – возлюбленная мягко подтолкнула Людовика в бок.

– Только ради твоего удовольствия, mon ami. Только ради твоего удовольствия. – Губы Луи сложились в усталую улыбку. – Я же знаю, как ты любишь возиться с самыми странными и опасными чудаками. Взять хотя бы твоего Вольтера. Он пишет гнусности против французской короны и Церкви. Его никто не устраивает: ни папа, ни я, ни законы. Разве не я приговорил его книги к публичному сожжению? Разве не от меня он бежал в Швейцарию?

«Боже, какого ты о себе высокого мнения!» – в душе рассмеялась Помпадур.

– И что же? Что я вижу? – продолжал король. – В моем собственном доме моя обожаемая дама сердца переписывается с этим еретиком, посылает ему деньги… Я все прощаю тебе, mon ami. – Гнев, было сверкнувший в королевских глазах, погас. – Потому что ты неподражаема, восхитительна, прекрасна.

Помпадур знала, что в этот момент ей стоит пересесть к нему на колени и запрокинуть голову. Луи обвил рукой ее по-девичьи хрупкий стан и так сжал, что косточки корсета жалобно скрипнули.

– Потому что мне просто лень сердиться на тебя, мое сердце.

Начальный этап работы с бриллиантом занял у Сен-Жермена пару дней. Графу казалось, что он сумел разбудить духа Голубого алмаза и объяснить ему, что тот должен перейти в новый дом. Дух повиновался с радостью, но путь его был труден.

Поместив бриллиант в один из световых колодцев химической лаборатории, Сен-Жермен решил отдохнуть. Стряхивая с пальцев следы от зеленого льва, граф вдруг услышал во дворе стук колес. К главному крыльцу подкатила элегантная карета с щегольскими рессорами красного дерева, и из нее вышел плотный человек в паричке набекрень. Сен-Жермен тотчас узнал в нем банкира Гонто.

– Приветствую вас, друг мой, – граф любезно улыбнулся гостю. – Что заставило вас покинуть столицу?

– Маркиза прислала меня к вам, – отдуваясь ответил толстяк. – По важному делу. В городе завелся некто Гов. Бывший откупщик и мелкий плут, не раз обанкротившийся должник, который теперь выдает себя за вас и собирает вокруг себя целые толпы сброда.

Сен-Жермен на мгновение остолбенел, не веря своим ушам.

– За меня? Забавно.

– Ничего забавного. – Метр Гонто снял парик и отер вспотевшую лысину платком. Он пророчествует невесть что! Грабежи, смуты, падение королевской династии, гибель Франции, двадцать пять лет террора, войн и братоубийства. Голод в Париже, иностранные войска на улицах… И выдает все это за ваши предсказания.

Граф окаменел.

– Маркиза, зная вашу скромность и сдержанность в прогнозах, специально послала меня к вам, чтоб сообщить об этом.

– Благодарю, друг мой. Благодарю, – протянул граф. – К несчастью, я знаю этого Гова. Пять лет назад я нанял его в Неаполе камердинером. Италия для меня – чужая страна. Мне было приятно иметь возле себя француза, слышать не заученные реплики, а живой язык… Вскоре он бежал, прихватив с собой кое-что из моих бумаг.

На полном лице метра Гонто отразился нескрываемый ужас.

– Так, значит… – Он не договорил, умоляюще глядя на графа и прося его опровергнуть страшные пророчества.

– О нет, не бойтесь. – Сен-Жермен знаком попросил банкира успокоиться. – Этот несчастный, как и все профаны, путает то, что может быть, и то, что действительно будет. Не предавайте значения тому коктейлю из знаний, которым он пичкает трактирную публику.

– Что же вы собираетесь делать? – спросил совершенно сбитый с толку метр Гонто.

– Я приму свои меры, – ободряюще улыбнулся Сен-Жермен. – Для начала попрошу вас отвезти меня в Париж и показать этого смутьяна.

– Я к вашим услугам, – банкир поклонился.

Через десять минут граф был готов в путь. Он сменил кожаный фартук, запачканный реактивами, на скромный, но дорогой камзол серого бархата, расшитый серебряной канителью. На голове, скрывая черные, как вороново крыло, волосы, сидел аккуратно напудренный парик. В руках толстая эбеновая трость с резной камеей в рукоятке. На губах неизменная улыбка.

– Едемте.

Путь до Парижа занял два часа. Граф хранил молчание. Оно не было напряженным. Скорее выдавало задумчивость и грустные мысли. Метру Гонто было от этого не по себе. Он предпочел бы развлечься беседой, порассказать о семье, о детях, о падении нынешнего оборота банков в связи с прусской войной. Спросить у чудного гостя, раз он такой завзятый пророк, скоро ли конец этой разорительной бойне с Фридрихом и куда выгоднее вкладывать деньги – в перевозки зерна из Нового Света или в индийский чай – тоже ведь мода пошла!

Но банкир не осмеливался прервать безмолвие, поскольку спутник казался очень огорчен и погружен в себя.

Париж встретил их мелким дождем. Начиналась осень. Над Сеной стоял туман, от которого колоссальные ковры плюща и дикого винограда, свисавшие с каменной облицовки набережных, отливали влажной изумрудной зеленью.

На улицах было немноголюдно. В предместье Марэ карета остановилась у кабачка «Шпора».

– Я помню, как город разрастался, – тихо сказал граф. – Как на этом месте была пустошь, хорошо видная с Монфокона. После страшной Варфоломеевской ночи она издали вся казалась усеяна обрывками бумаги. Это белели рубашки убитых – ведь на людей нападали ночью, они едва успевали выскочить из постелей. Теперь мало кто вспоминает, что резню начали гугеноты, и не в Париже, а в Кагоре и Васи. Несчастных скидывали прямо в воду, и с обеих сторон призывали Бога.

– Я думаю, Бога не знали ни те ни другие, – мрачно заявил Гонто.

– Ошибаетесь, – с грустью отозвался спутник. – И те и другие узнавали Его, когда страдали во имя своей веры.

– Говорят, монахов подковывали, как лошадей, и расстреливали, привязав к деревьям, – сказал банкир. – Хорошо, что сейчас такое уже невозможно.

– Вы полагаете? – Сен-Жермен поднял бровь.

– Просвещение смягчает нравы, – отозвался Гонто.

– Но человеческую душу изменить нельзя, – покачал головой граф. – В ней, как и прежде, сильно наследил дьявол.

– Дьявол! – Дверь кабачка распахнулась, и из нее выскочил толстый францисканец в коричневой рясе. Лицо его было красным от выпитого вина, глаза горели. – Дьявол сидит там! Будь проклято это место! Поворачивайте назад. – Монах было вцепился в уздечку одной из лошадей, но кучер ловко отпихнул его кнутом, и борец с нечистой силой со всего размаху ткнулся задом в стену трактира.

– Эй, папаша, дом снесешь! – крикнул ему кучер, разворачивая карету так, чтоб господа, выходя, не угодили в лужу.

– Спешите на свидание с Сатаной? – ехидно осведомился монах. – Глядите, я вас предупреждал. Зло проникает в любую щелку.

– Возможно, я самая широкая дверь для зла, – усмехнулся граф и решительно спрыгнул на землю.

Банкир последовал за ним.

Кучер отворил дверь трактира, и спутники попали в битком набитый зал, где гомонили с полсотни посетителей. Толстые неопрятные девки разносили кружки вина, блюда красных вареных раков и зелень.

Сизый дым от трубок поднимался к закопченным балкам, и Сен-Жермен не сразу рассмотрел человека, стоявшего на одном из столов и вещавшего, обращаясь к толпе:

– Дома ваши опустеют, и поселятся в них пеликан и еж.

– Где-то я это уже слышал, – робко произнес банкир.

– Книга Исайи. Глава 34. Стих 11, – процедил сквозь зубы его спутник.

– Реки Франции станут кровавыми, – завывал новоявленный пророк. – И в них не будет рыбы, но лишь мертвые тела составят улов ваш. Я это видел!

Сен-Жермен прищурился. Перед ним на столе возвышался действительно Рене Гов. Камердинер, вор и самозванец. Он был в растрепанном черном сюртуке, в руках сжимал мятую шляпу с дырявой тульей и чем-то напоминал протестантского проповедника. Только очень голодного. Его глаза в темных кругах на худом изможденном лице горели лихорадочным огнем.

Графу сделалось его жаль, ибо участь Гова была плачевна. Он выкрикивал в зал слова ворованной правды, которая обесценивалась, едва слетая с его языка. А вокруг люди пили, ели, дрались и щипали за зады разносчиц, не обращая на пророка ровным счетом никакого внимания. Лишь несколько зевак внимали оратору почти без всякого любопытства. «Не мечите бисер перед свиньями», – усмехнулся Сен-Жермен.

– Бог не простит вам вашей слепоты!

– Да ладно тебе, слезай, – один из посетителей, видно коротко знакомый с Говом, потянул его за рукав. – Хозяин прислал нам блюдо пескарей. Он говорит, если ты к завтрашнему дню не придумаешь чего-нибудь новенького, он перестанет нас кормить. Посетители уже не клюют. А ты задолжал мне.

– Метр Гонто, – тихо сказал Сен-Жермен, – отзовите этого навязчивого парня из трактира, как будто бы собираетесь ему что-то предложить. Скажите, что заинтересовались речью его друга, просите выступить у себя дома в собрании масонского кружка… Словом, задержите его на улице.

Банкир кивнул, недовольно запыхтел и начал пробираться к столу, за которым сидел Гов и его друг. Когда последний удалился вслед за Гонто, граф без колебаний подошел к бывшему камердинеру.

– Здравствуйте, Рене.

Бедняга оторвал глаза от тарелки и чуть не поперхнулся рыбьей костью.