Дар богов

– А что это за картина – «Солнце в реке»? И почему Альберт ее не захотел продавать?

– Картина как картина, – пожала плечами Дьячкова. – Река, солнце… да обычная картина! А почему не захотел продавать – не знаю. Может, нравилась она ему, а может, за нее уже кто-то залог внес.

Разговор с Дьячковой давал пищу для размышлений. Стоило разобраться, во-первых, с визитером, заходившим к Малунису в субботу, а во-вторых, с картиной «Солнце в реке»: в квартире Дьячковой оперативная группа ничего подобного не обнаружила.

* * *

Антон Юрасов явился к Тихомирову как раз после ухода Дьячковой, он буквально столкнулся с ней в коридоре, возле кабинета следователя. Клариса Владимировна ужалила Антона взглядом и поспешила прочь. Оперативник хмыкнул, оценив ее сердитое лицо вкупе с образом, который принято называть «синий чулок».

– Здорово, Сергеич, – поприветствовал он Тихомирова. – Чего плохого?

Это был обычный вопрос капитана. Они со следователем знали друг друга давно, были почти ровесниками, что позволяло им общаться на короткой ноге.

– Как обычно. Вопросов больше, чем ответов. А у тебя что?

– Дьячкова эта – типичная ученая грымза. Не привлекалась, в связях не замечена. И вообще, скучная, как перловка. О ней даже сплетни не ходят! С мужем-алкоголиком давным-давно развелась. Детьми не обзавелась, так до сих пор и кукует одна. Ни любовника, ни кота, одни микробы в пробирках да кактусы на подоконнике. С Малунисом – хуже. Он – подданный другого государства, поэтому ни до его родни не достучаться сквозь километры и стены границ, ни в прошлом покопаться, – развел руками Антон.

– Этого и следовало ожидать. По иностранцам работать – хуже некуда. Слава богу, что покойник был простым художником, а не дипломатом, иначе мы хлопот не обобрались бы.

Тихомиров бросил печальный взгляд на монитор компьютера с заставкой в виде Адриатического побережья. Чутье ему подсказывало, что в отпуск он пойдет не скоро.

– Дьячкова мне вот что рассказала, – следователь открыл протокол и вкратце пересказал сегодняшнюю беседу с Кларисой Владимировной.

– А это уже кое-что, – оживился Юрасов. – Когда я к Дьячковой приезжал, искал, куда машину поставить. На ее улице – Большой Зеленина – с парковками беда. Так вот, прямо перед аркой, что во двор дома Дьячковой ведет, расположен банк. Я под арку въехал, хотел там приткнуться, но шиш – банкиры для своих автомобилей место оттяпали и шлагбаум установили, так что там не только машину не оставить, но и не пройти теперь. Жильцы напрямки через стоянку чешут, обходить ее не желают. На наше счастье, парковка находится под видеонаблюдением. Так что есть вероятность обнаружить физиономию нашего блондина в видеоархиве службы безопасности банка.

– Только к дому Дьячковой можно подойти еще и с Корпусной улицы, – заметил Тихомиров.

– Можно, но так путь длиннее, – возразил Антон. Перед его глазами предстала галерея дворов-колодцев, тянущаяся от Большой Зеленина к Корпусной. Старые дома бордового цвета с непривычными взгляду лифтами на фасаде, которым не хватило места внутри дома, огромные коммунальные квартиры с коридорными окнами, из которых можно увидеть часть лестничной площадки. Что и говорить, Петроградская сторона – старейший район города.

– Вот и чудненько! Берите с Костровым в оборот службу безопасности банка и работайте, – улыбнулся следователь. В его душу снова заглянуло ласковое солнце Адриатики. Авось с делом ему удастся быстро расправиться, и тогда они с Татьяной поедут в отпуск, как и планировали.

* * *

Юрасов оказался прав. Система видеонаблюдения банка фиксировала всех, кто ходил через парковку.

– Выделили же им дорожку, плиткой фигурной выложили, – не дорожка, а конфетка, сам бы всю жизнь по ней ходил, а они всё через парковку шлындают. Лишних два шага не сделать! – ругался на жителей близлежащих домов начальник охраны. – И еще имущество портят! Третий шлагбаум за полгода сменили, а они и этот, – он пнул ногой гнутую перекладину, оставив на ней след от кроссовки, – уже погнули, собаки!

За интересовавшие сыщиков последние три дня в архиве охраны скопилось достаточное количество информации. Народ ходил исключительно через парковку, и видеорегистратор, запрограммированный на движение, фиксировал всех ходоков, поэтому полицейским пришлось хорошо потрудиться, чтобы отыскать среди множества лиц подходивших под описание, данное Дьячковой, мужчин. Таковых оказалось трое: все – невысокие, спортивные и светловолосые.

– Вот этот, – уверенно показала на одного из них Клариса Владимировна, когда ей предъявили для опознания несколько снимков, сделанных с помощью видеокамер банка.

К счастью, банк не поскупился на качественную технику. Кадр максимально увеличили, и стали хорошо различимы черты его лица. Выразительные, глубоко посаженные глаза под широкими крыльями светлых бровей, острый нос, крупные губы с чуть приподнятыми вверх уголками – внешность приятная, располагающая к себе. Одежда обычная – джинсы, свитер и куртка, ничего приметного. Судя по записям, он зашел во двор на улице Большой Зеленина в субботу, в шестнадцать ноль семь, вышел в шестнадцать тридцать четыре, а Дьячкова, которая тоже попала в объектив камеры, вернулась домой в шестнадцать двадцать восемь, что подтверждало ее слова. Парковка банка была их сыщицкой удачей. Кроме записей, сделанных в субботу, они, конечно же, просмотрели и все остальные, особенно тщательно – записи за понедельник, когда был убит Альберт. Этот интересный блондин побывал здесь и в день убийства художника.

14 мая. Санкт-Петербург

Если незнакомец, приходивший к Альберту, получил его адрес на выставке, то и искать его следы следовало там же. Это нехитрое умозаключение привело Михаила Кострова в манеж, где вовсю шла подготовка к выставке произведений современного изобразительного искусства.

Миша Костров к изобразительному искусству относился спокойно, а точнее, равнодушно. Рисовать он не умел, верхом его мастерства в этой области был нарисованный в третьем классе медведь, которого почему-то все приняли за мышь. Несмотря на то что Михаил вырос в культурной столице, ни музеи, ни вернисажи, ни любые другие «духовные» места он не посещал. Разве что любил сходить посмотреть хороший кинофильм или цирковое представление. Когда ему досталось задание – отправиться на выставку картин, – Костров погрустнел. Лучше бы послали его в подпольное казино, на рынок, на чердак или еще в какую-нибудь дыру! Там он чувствовал себя как рыба в воде, а вот среди предметов искусства – круглым дураком себя ощущал. С обитателями притонов и ночлежек – все просто и ясно. Хоть они грубы и примитивны, но понятны, а богема, особенно люди, связанные с искусством, словно с другой планеты: произносят незнакомые слова, так что не знаешь, то ли переспросить, то ли сделать вид, что ты понимаешь, о чем идет речь. И мыслят, и ведут они себя непривычно. Например, по полчаса могут стоять около одной картины и сверлить ее взглядом. Да он за эти полчаса всю выставку вдоль и поперек пройдет! Или за какой-нибудь холст, на котором изображен вполне себе заурядный натюрморт, они готовы отдать бешеные деньги.

До открытия вернисажа оставалось меньше суток. Большая часть картин уже висела на стендах, но кое-где еще оставались пустые места. На входе Мише объяснили, что администратора надо искать в дальнем павильоне, только он сейчас очень занят. «Разберемся», – буркнул Миша и энергичным маршевым шагом направился через длинный выставочный зал. По обеим его сторонам кипела работа: сотрудники что-то передвигали с места на место, развешивали картины, сновали туда-сюда. Миша, несмотря на свое прохладное отношение к искусству, на картины все же смотрел. В основном, конечно, из любопытства. Портреты, пейзажи, абстрактные рисунки… Одни кричали буйством красок и демонстрировали неуемную фантазию их творца, другие успокаивали взор своей гармонией. А вот эта – ничего, отметил про себя Миша, сбавив ход около картины с изображением корзины с клубникой. Да и эта тоже, похвалил он следующий шедевр – тарелку с пельменями. У него даже потекли слюнки и заурчало в животе. Рядом висел рисунок, символизирующий чаепитие: блестящий самовар, чашки, связка бубликов и варенье. Пожрать бы, подумал оперативник, и тут обнаружил дверь с надписью «Кафе». В следующую минуту его постигло разочарование: едва он почувствовал себя ценителем высокого искусства, как понял, что приглянувшиеся ему картины к ИЗО вовсе не относились – они всего лишь «декорировали» вход в пищеблок.

Сначала следовало покончить с делами, поэтому Костров, борясь с искушением слопать тарелку аппетитных пельменей, продолжил поиски администратора. Павильон, считавшийся дальним, вполне оправдывал свое название. Чтобы в него попасть, ему пришлось выйти на улицу и немного прошвырнуться по территории. Миша шагнул в маленькое строение, больше похожее на офис, чем на выставочный зал. По сути, дальний павильон им и являлся. Вход вел к стойке рецепции, которую украшала своей персоной нарядная барышня-секретарша.

– Где я могу найти администратора? – поинтересовался капитан, глядя в ясные очи юной девы.

– Петр Алексеевич сейчас занят, – отчеканила она привычную фразу, надеясь, что посетитель исчезнет.

Удостоверение оперативного работника заставило девушку сменить тактику:

– Петр Алексеевич отъехал. У него деловая беседа в ресторане. Может, чайку?

– Не откажусь.

Миша прикинул, что от секретарши по интересующему его вопросу можно получить информации не меньше, чем от администратора.

Миша с удовольствием плюхнулся на мягкий офисный диван с приставленным к нему журнальным столиком, который скорая на руку барышня сервировала чайной парой, печеньем «Земелах» и конфетами «Коровка».

– Мои любимые конфеты! Мое любимое печенье! И как вы угадали? – начал Костров с лести. Он и в самом деле любил тягучие молочные конфеты и посыпанное сахаром печенье, как, впрочем, и любые другие сладости.

– Ой, да это все что осталось, – засмущалась она.

– Вы этого человека видели? – предъявил он ей фото блондина, сделанное с видеозаписи.

Улыбка на лице девушки слегка исказилась – ее губы нервно дернулись, в глазах отразилось смятение.

– Вроде бы, – пробормотала она.

– Когда он здесь был?

– В субботу, часов в одиннадцать. Мы только открылись, он сразу и подошел.

– Он как-нибудь представился? И чего он хотел?

– Назвался как-то по-простому. То ли Иваном, то ли Василием. Сказал, что ищет художника, который «Солнце в реке» написал.

– Так и сказал – художника, не картину?

– Да, художника. Он даже имени его не знал. Я ответила, что выставка откроется в среду и на ней он сможет увидеть всех художников, в том числе и Малуниса. Но Иван или Василий… а может, Семен? Нет, точно – не Семен. Не могу вспомнить его имя. Так вот, этот гражданин пожелал срочно увидеть Малуниса. Мол, у него к нему дело.

– И вы дали ему адрес, где остановился художник?

– Я не хотела этого делать. Я не понимаю, как так получилось! И вообще, как он попал на территорию выставки? Ведь для посетителей она еще закрыта! Он такой обаятельный, что сопротивляться было невозможно. Так убедительно говорил, я даже не поняла, что именно, но с ним… хотелось соглашаться. А что такое, он что-нибудь натворил?

– Выясняем, – лаконично ответил Михаил.

– С виду приличный человек, и не подумаешь, что преступник. Он еще мне шоколад подарил. Фирменный, с какой-то презентации, я еще подумала – деловой человек, раз на презентациях бывает.

– Фирменный, говорите? Позвольте взглянуть.

– Так я его… съела уже.

– А обертка? Что там было написано? Вспоминайте!

– Вроде «Арт» какой-то… Ой, сейчас.

Девушка шмыгнула за свою стойку и исчезла под столом. Послышалось шуршание бумаги.

– Вот! – вытащила она из мусорного ведра смятый сине-белый фантик с надписью «Арт Гостилицын».

* * *

Закрытый клуб «Арт Гостилицын» был широко известен в узком кругу. Он принадлежал Якову Гостилицыну, весьма эпатажному молодому человеку. Детство Яша провел в поселке рядом с аэродромом Гостилицы и изначально носил самую заурядную фамилию – Петров. Но нежная, возвышенная душа Якова не могла с этим смириться. Дождавшись совершеннолетия, юноша поменял паспорт и стал Гостилицыным, после чего принялся всех убеждать, что он имеет дворянские корни. Новоиспеченный Гостилицын так искренне это говорил, что вскоре и сам себе поверил, а когда он внезапно получил наследство от бросившего его в младенчестве отца, у Якова от осознания собственного величия и легких денег чуть не помутился рассудок. Хотя некоторое душевное расстройство все же случилось. Деньги жгли его карман и требовали немедленной траты. Потратить же их хотелось с размахом и как-нибудь экстравагантно, что Яков и сделал. Он выкупил подвал в одном из старых домов и переоборудовал его в «демонический» клуб. Демонический – потому что и сам он увлекался чертовщиной, но считал свое увлечение не дуракавалянием, как говорили окружающие, а высоким, далеко не всем понятным искусством. Посему в названии клуба появилась претенциозная приставка «Арт». По замыслу Якова, в стенах клуба должны были собираться любители магии. Каждую неделю там проводились спиритические сеансы, на которые допускались не все, а лишь личности с фиолетовой аурой. Цвет ауры определялся хозяином клуба на глазок. Также у Гостилицына проходили шабаши и гадания. Яков любил широко гульнуть и пустить людям пыль в глаза. Одно время в городе висели растяжки с его физиономией и рекламой клуба. Но растяжки оказались дорогим удовольствием, и Якову, чтобы не вылететь в трубу, пришлось от них отказаться. Но совсем уж обойтись без презентаций себя, любимого, он не мог. В связи с чем время от времени на свет появлялись листовки, буклеты и прочая печатная продукция с его именем. Гостилицын проявлял изобретательность. Например, однажды он заказал в типографии обертки для шоколада с названием клуба, в которые потом собственноручно обернул шоколад «Аленка» и небрежно разложил его на столах на одной из недавних вечеринок. Гости пришли в восторг от столь изящной рекламы и оценили нежный вкус шоколада, который, по их словам, напоминал швейцарский.

Миша Костров явился в «Арт Гостилицын» в неподобающем виде, то есть в обычной куртке и джинсах, отчего чуть был не отсеян на «фейс-контроле» охранником дядей Колей, выписанным Яковом из родного поселка – за пиво и койко-место в закутке клуба. Спасло оперативника служебное удостоверение. Он проник в полумрак подвала, прошел по узкому коридору, пропахшему какими-то терпкими травами, вызывавшими воспоминания об отдыхе в Египте, и оказался в зале с размещенными на полу, на подушках вместо стульев, эпатажно одетыми людьми. Девицы с необычными прическами и ярким макияжем, одетые как на показе высокой моды – в туалеты нелепых фасонов, и мужчины, наводящие на смутные мысли о чертогах графа Дракулы. Под монотонную ритуальную музыку они что-то курили и церемонно пили вино. На появление постороннего публика отреагировала вяло, словно Миша был привидением, коих в сем клубе обычно шастает тьма-тьмущая. Привидение, однако, включило свет и тем самым нарушило общий интим. На возмущенное «Ууууу!» Костров взмахнул удостоверением и, поскольку не обнаружил ни одного стула, уселся на пол, на свободную подушку.

– Меня интересует вот этот субъект, – предъявил он собравшимся в клубе гостям фото блондина. – Кто-нибудь его знает?

– Ничего так, – оценила блондина девица в шляпке с вуалью и с пластиковым пауком на тулье.

– Так себе, – не согласилась с ней другая – точная копия панночки из «Вия».

– Неа, он не из наших, – отозвался мужской голос.

– А если подумать? – настаивал Михаил.

– А что тут думать? Не из наших – значит не из наших.

– У него при себе оказался фирменный шоколад вашего клуба. Как я понимаю, в гастрономе такой не продается!

– А! Ну, это когда было! – вспомнил один из присутствующих – парень с болезненно-красными глазами, делавшими его похожим на вампира. – Такого шоколада давно уже нет. Если этот тип здесь и был, то давно.

– Надо у Яшки спросить, – подсказали Михаилу.

Яшка, Яков Гостилицын, по словам присутствующих, вот-вот должен был подойти с каким-то сюрпризом. Хозяин клуба оказался легок на помине и уже через пять минут появился с бутылками вина в обеих руках. Яков торжественно поставил их на пол, служивший одновременно и посадочным местом, и столом. На бутылках красовались нарядные этикетки с надписью «Арт Гостилицын» и портретом Яшки. На компьютере нарисовано, безошибочно определил Костров, скользнув взглядом по «сюрпризу».

– Франция, 1965 год, – пояснил Гостилицын гостям, протянувшим руки к бутылкам. Тут он обратил внимание на Михаила и сразу погрустнел. Хоть он и не был чародеем, каковым себя считал, но чутьем обладал отменным. В данном случае оно ему подсказало, что визитер явился по его душу и с серьезным разговором. «Налоговая?» – стрельнула в кудрявой голове Яшки мысль, попавшая если не в яблочко, то где-то рядом.

Миша предъявил владельцу клуба снимок.

– Видел ли я его? – почесал затылок Гостилицын, вглядываясь в фото блондина. – Да, заходил он сюда однажды, примерно месяц тому назад. Иваном его звать, кажется. Только я его не знаю! – открестился он – на всякий случай. – Его Майя привела.

– Кто такая? Адрес, телефон, – потребовал оперативник.

– Ну… я ей не звоню. У кого-нибудь есть телефон Майи? – обратился Яшка к своим гостям.

– Поэтессы, что ли? Ее легче найти через салон.

– У нее салон красоты на Жуковского.

– «Роял хайр», – подсказали Мише.

Уточнив по телефону в управе адрес, Миша отправился в салон красоты «Роял хайр», притаившийся в подвальчике одного из домов Центрального района. Яркая вывеска смотрелась нелепо на строгом фасаде с лепниной и колонами. Узкая лестница, ведущая вниз, запертая дверь. Костров напрасно давил на кнопку домофона – ему никто не спешил открывать, и вообще, создавалось впечатление, что там никого нет. Он посмотрел сквозь узкую стеклянную вставку в двери в надежде разглядеть в помещении людей или полоску света. «Ни души», – пришел к выводу капитан.

Приехав в управу, Михаил навел справки более основательно. Салон «Роял хайр» принадлежал Валенковой Майе Семеновне, уроженке Псковской области, тридцати двух лет, зарегистрированной в Петербурге в Восковом переулке. Ныне покойной.

15 мая. Санкт-Петербург

Майя погибла месяц тому назад, как именно – в куцей оперативной справке не уточнялось. В «Арт Гостилицын» Майя с Иваном заходили тоже месяц назад, криво усмехнулся Михаил. Капитан чуял, что за этим загадочным блондином числится не одна смерть. Чтобы выяснить обстоятельства гибели Валенковой, пришлось ему идти к следователю, ведущему ее дело.

– Дело это странное, как и сама погибшая, – неторопливо рассказывал Кострову Владилен Валерьянович Пылаев, немолодой степенный мужчина. За век своей службы Владилен Валерьянович раскрыл немало преступлений и знал, о чем говорил. Если он считал дело странным, значит, так оно и было.

Соседи Валенковой, глубокой ночью почуявшие запах дыма из ее квартиры, забили тревогу. Они долго звонили в дверь, надеясь разбудить хозяйку, в случае если та уснула. Не дождавшись, чтобы им открыли, и не желая пострадать от возможного пожара, соседи позвонили в МЧС. Прибывшая бригада пожарных взломала дверь квартиры и потушила очаг возгорания – тлевшую ковровую дорожку. Хозяйка квартиры лежала на полу. Одетая в длинное белое платье, босая, с распущенными волосами и бледной кожей, она походила на невесту Люцифера. На подоконнике стоял опустошенный бокал вина, там же имелись томик стихов и множество свечей. Некоторые свечи уже догорели, другие, которые изначально были длиннее, еще нет. От одной из свечей и загорелась ковровая дорожка в холле.

Обстановка в квартире – картины, изображавшие дьявола и ангела, висевшие на противоположных стенах, точно друг напротив друга, готические маски, книги магического содержания – говорила о пристрастии хозяйки к оккультизму.

Как показала экспертиза, Майя Валенкова погибла вовсе не от проникновения в ее легкие угарного газа: в ее крови вместе с алкоголем присутствовал яд. Яд был обнаружен и в бокале из-под вина. Следствие прорабатывало две версии: суицид и преднамеренное убийство. В пользу первой говорили увлечения потерпевшей черной магией и особенно записи в ее альбоме – на каждой странице имелось упоминание о смерти: переход на новый духовный уровень, общение с душами умерших и тому подобное. Майя как будто готовилась к смерти заранее. В пользу второй – отключение электричества во всем доме, так что свечи вовсе не обязательно были зажжены лишь с ритуальными умыслами.

Дверь в квартиру была заперта заводским ключом, а не каким-либо посторонним предметом. Замки там стояли хорошие, подобрать ключ было бы очень сложно. Проникновение через лоджию и окна исключалось – ввиду высокой этажности. Может, конечно, она сама впустила убийцу и потом закрыла за ним дверь. Яд подействовал не сразу, а примерно через пять минут. Оттого и бокал с ядом был оставлен на подоконнике, а тело умершей распласталось посреди комнаты.

– Я думаю, что Майю все-таки убили, – поделился с Мишей своими соображениями Пылаев. – Вечером, незадолго до смерти Майи соседи слышали за стенкой ее голос. А голоса ее собеседника слышно не было. Как будто она с кем-то долго разговаривала по телефону. Но в то время с ее номера никаких соединений не было. Получается, либо ее собеседник говорил очень тихо, либо она разговаривала сама с собой, в чем я сильно сомневаюсь. Обычно электричество в доме отключается автоматически, когда превышается суммарная нагрузка. Такое происходит довольно часто, поскольку дом новый и подключен к сети электроснабжения по временной схеме. Но затемнения обычно случаются зимой, при массовом включении обогревателей. А тогда уже стоял апрель. Отключить электричество вручную можно в подвале. Туда как раз ведет отдельный вход с другой стороны дома. Зачем это понадобилось преступнику, вполне понятно – чтобы вышла из строя система видеонаблюдения, ну и чтобы обеспечить себе беспрепятственный вход на боковую лестницу. Дом погрузился во тьму, электрические замки, как и положено им при пропадании тока, открылись – милости просим, ходи себе по этажам никто не увидит. Но это все только предположения, не подкрепленные доказательствами.

Я ведь косвенно знал погибшую. Ее дед по матери, Гаврила Петрович, был моим бригадиром. Я сам из Псковщины. Начинал слесарем, ремонтировал колхозную технику и заочно учился в институте. Гаврила Петрович головастым мужиком был, царствие ему небесное! И дочка его, Ольга, в него пошла – ум острый и деловая хваткая при ней – своего не упустит. Красивая была девка, за ней все парни бегали, но гордая, знала себе цену. Ее Ольгой в честь княгини назвали, той, что на Псковщине по реке Великой спускалась. И запросы у нее были княжеские. За сельского парня не пошла, в городе замуж выскочила. Говорили, не по большой любви, а по холодному расчету. У них вся порода такая. Дочь Ольгину, Майю, думаю, бог умом тоже не обделил. Красотой она в мать пошла, такая же статная и броская была. Да вон, сам взгляни, – следователь протянул Михаилу снимок из уголовного дела.

Костров с любопытством посмотрел на фотографию, судя по обстановке, сделанную на какой-то вечеринке. Женщина в элегантном черном платье, с бокалом вина в унизанной экстравагантными перстнями руке. Гордо поднятая голова с гривой каштановых волос, крупные черты лица: глубокие, слегка суженные темно-серые глаза, черные молнии бровей, немного вздернутый аккуратный нос, сочные губы. В ее лице угадывалась южная кровь: то ли турецкая, то ли цыганская. Природа наделила Валенкову той нестандартной красотой, которая привлекает внимание и даже вызывает восхищение, но с ней не попасть на обложку модного журнала и не победить в конкурсе на звание какой-нибудь Мисс.

20 мая. Санкт-Петербург

К полудню Тихомиров вызвал Зинаиду Соболеву. По словам Дьячковой, именно она попросила ее приютить Альберта и теперь, узнав о его смерти, приехала сама. Поздновато, надо сказать, приехала, могла бы и пораньше – уже неделя прошла со дня убийства. Но спасибо и на этом, а то другие родственники Малуниса так и не объявились, словно покойный жил один-одинешенек, не имел ни друзей, ни родни.

Илья Сергеевич ничего о Соболевой не знал, кроме того что она – гражданка Литвы, а значит, подданная другого государства, и поэтому, если она окажется причастной к убийству, то придется ему заниматься лишней писаниной. Уже то, что погибший – не соотечественник, дело усложняет. И чего ради он сюда притащился со своими картинами?! Сидел бы в своей Прибалтике или в Европу ехал бы, благо у них дорога в страны Евросоюза свободна. Глядишь, и сам цел остался бы, и ему, следователю, хлопот меньше было бы.

Тихомиров, как всегда, утром со вкусом позавтракал, разобрался с бумагами, переговорил с операми. Расследование шло ни шатко ни валко, впрочем, как обычно. Все, что они имели на сегодняшний день, – это единственный подозреваемый Иван, и убийство Валенковой, расследовать которое ему лично не нужно. Пока что. Но разобраться в деталях гибели Майи все же необходимо. Илья Сергеевич, читая дело, выпил две чашки кофе, и если бы он курил, выкурил бы не меньше пачки, а если бы еще он был и любителем заложить за воротник, приговорил бы пару рюмашек. В этом деле, как сказал бы его покойный свекор, без пол-литра не разобраться. Следователь просмотрел материалы дела Валенковой и пришел к заключению, что дамочка, скорее всего, была не в себе. В ее случае имело место не клиническое помешательство или ярко выраженная шизофрения, каковая наблюдается у пациентов психбольниц. Откровенной дурой Валенкова тоже не являлась – дура не смогла бы управлять собственным бизнесом. Но отклонения от нормы в ее психике присутствовали. Такие люди бывают небезынтересными, они обычно начитанны и образованны, выделяются из толпы незаурядностью своих взглядов и имеют смелость быть самими собой; у таких людей много «своего»: своя мода, своя точка зрения, свои правила. Но из-за сильной концентрации на своей собственной индивидуальности и стараний ее не утратить они отдаляются от общества, превращаясь в белых ворон. Нынче – не как раньше, нынче модно быть белой вороной, потому что это значит быть почти звездой. Загвоздка только в этом пресловутом «почти», которое все портит. Звезде простительны любые экстравагантные поступки, более того, они поддерживают ее имидж, а вот «почти звезду» эти экстравагантные поступки могут отправить в лагерь для городских сумасшедших.