Полная версия
Пространство и Бытие. Сборник статей
Дмитрий Васильевич Михалевский
Пространство и бытие
Сборник статей
Посвящается светлой памяти
Базанова Вадима Васильевича;
Глаголевой Веры Сергеевны и Шушкова Александра Геннадиевича
Благодарности
Публикация статей, написанных в различные годы, предоставляет счастливую возможность еще раз вспомнить о людях, которые на разных этапах моей жизни оказывали поддержку имевшую, подчас, решающее значение для моей дальнейшей судьбы, и выразить им искреннюю благодарность. Прежде всего, я хочу сказать о тех, кому посвящена эта книга.
ШУШКОВ Александр Геннадиевич. В конце 80-х годов он вытащил меня из пучины дрязг, развернувшихся вокруг меня в Государственном оптическом институте, где я работал инженером. Этот конфликт в значительной мере был спровоцирован успехами моей сценической деятельности, которая, впрочем, никак не мешала основной инженерной работе. Не испугавшись дополнительных проблем, Шушков забрал меня в сосновоборский филиал ГОИ, которым руководил в то время, и предоставил уникальную возможность заниматься разработкой аппаратуры для лазерных зрелищных программ. Результаты той работы получили признание. Созданная мной аппаратура демонстрировалась как достижение отрасли на международных выставках в Москве и за границей (куда меня показательно не пускали). Это были на редкость продуктивные годы моей жизни, а полученные результаты создали практическую базу для исследований в области восприятия пространства. После неожиданной смерти Александра Геннадиевича, оставившей много вопросов, мне пришлось из ГОИ уйти. Впрочем, жизнь, как и положено, все расставила по своим местам. Наши высокопоставленные оппоненты развалили институт, созданный героическим подвигом СИ. Вавилова, но это, как говорится, другая история… Сегодня, оглядываясь назад, я рад, что тогда, в условиях острейшего противостояния, мне встретился этот незаурядный человек, что он поверил в меня, а я смог оправдать возложенные на меня надежды.
ГЛАГОЛЕВА Вера Сергеевна. Мы познакомились в конце семидесятых, когда Вера Сергеевна была главным редактором журнала «Сценическая техника и технология». Я тогда писал о своих лазерных успехах и о состоянии этой отрасли за рубежном. Как трудно мне давались первые статьи! Помощь Веры Сергеевны на этом этапе была решающей. Позже появился российско-французский журнал «Сцена», и Вера Сергеевна стала директором редакции. Я начал писать по теории театра. Все годы нашего сотрудничества Вера Сергеевна не просто принимала для публикации мои материалы, профессионально редактировала их, но активно стимулировала написание новых. Именно Вера Сергеевна подвигла меня приняться за написание главы о древнегреческом театре для книги «Мистерия театра», уже принятой к публикации в издательстве «Судостроение» (ведущем издательстве Санкт-Петербурга в конце 90-х годов). Исследование древнегреческого театра привело меня к череде открытий, составивших основу разрабатываемой мою теории. Некоторые из текстов тех лет публикуются в этом сборнике.
БАЗАНОВ Вадим Васильевич. Вскоре после нашего знакомства в начале 80-х, Вадим Васильевич пригласил меня в аспирантуру на возглавляемую им кафедру постановочной техники и технологии в ЛГИТМиК. Я активно писал, исследуя заинтересовавший меня вопрос о традиции развития театра, которая привела к появлению современных зрелищных форм. К сожалению, итоговая работа была признана «слишком междисциплинарной» и не соответствующей требованиям Ученого совета института. Но все годы нашего знакомства Вадим Васильевич был мне добрым другом и собеседником, с которым я имел счастливую возможность обсуждать самые крамольные идеи, которые рождались в моей голове в то время. Результаты той работы представляют интерес до сих пор и я включил их в статьи цикла «Несколько размышлений о пространстве», расширив, тем самым, вариант ранее опубликованный в журнале «Сцена».
К моему сожалению, эти люди ушли из жизни, но память о них навсегда останется со мной, неизменно вызывая самые добрые чувства.
Михаил ФРАДКИН. Мой старейший верный друг, с которым мы учились вместе, начиная с третьего класса, в 24-й средней школе на Васильевском острове. А потом мы вместе поступили в Политехнический институт на факультет радиофизики в группу квантовой электроники. По окончании, я был распределен в ГОИ, а Миша, претерпев немало мытарств, организовал свою компьютерную фирму, которая благополучно существует до сих пор. Человек редкой душевной широты, готовый помочь в трудную минуту, он поддерживает несколько семей ушедших из жизни одноклассников. И мне приходилось обращаться к нему за поддержкой, которая бывала критически важна в непростые 90-е годы, и я никогда не получал отказа. В такие моменты судьба может с легкостью перевести стрелки на иные рельсы, уводящие прочь от желаемой цели. Так что Миша для меня выступал в роли настоящего ангела-хранителя и потому имеет самое непосредственное отношение к представленным в этой книге результатам.
Евгений СМИРНОВ. Человек, интересы которого, кажется, не имеют границ, но при этом неизменно сохраняющего серьезный профессионализм. Человек-генератор, настоящий кладезь идей, щедро дарящий их своим знакомым и друзьям. Мой лучший спарринг-партнер, дискуссии с которым неизменно превращаются в сеансы мозгового штурма, в ходе которых рождаются новые мысли. Евгению свойственно запоминать много из того, что я забываю, и спустя какое-то время он возвращает мне это в виде наказа к исполнению. Именно так, как его категоричное указание к реализации забытой мной идеи, появился на свет «Манифест пространства».
Джеймс ФРАНКЛИН. Театральный художник по свету с мировым именем, профессор университета штата Коннектикут, с которым мы познакомились в доме у В. В. Базанова и постепенно стали настоящими друзьями. Джеймс помогал мне писать по-английски «Манифест пространства» и это не были простые переводы: он предоставлял мне возможность осмыслять свои тексты в контексте иной ментальности. Он знакомил меня со своими друзьями профессионалами театра, раскрывал секреты этого мира и организовывал поездки по США, проявляя при этом редкую заботу, даже на больших расстояниях отслеживая каждый мой шаг по интернету. Принадлежность Джеймса другой культуре, его профессионализм и дружественная открытость позволили мне сформировать еще одну точку отсчета, которая так важна при попытках объективно исследовать явления культуры.
САВКИН Игорь Александрович. Издатель. Одиссей. Друг. Один из реликтов той далекой эпохи, когда книги ценились как хранилища мудрости. Упорно, вопреки жестким реалиям дня сегодняшнего, продолжающий издавать умные книги. Чтобы поддерживать на плаву свое издательство «Алетейя», носящее имя древнегреческой богини Истины. Игорь вынужден находиться в непрерывном поиске новых проектов, заказов и новых авторов, пересекая для этого бесконечные расстояния и бескрайние пространства. Глубокий умный человек, с которым всегда интересно не просто поговорить, но обсудить самые сложные вопросы, возникающие при работе над книгой. Более того, он щедр на контакты людей, которые могут дать еще более развернутую информацию. В этой щедрости Игорю нет равных. Именно Игорь настоял на первой для меня поездке в Грецию, когда я работал над книгой «Неизвестная Античность». Там он познакомил меня со своими многочисленными друзьями, которые, в свою очередь, помогли мне понять и познать эту страну, а также приняли участие в проекте «АРХЕ».
ГИМАДЕЕВ Рустэм Анасович. Это человек, с которым меня познакомил Савкин, и тот самый «друг», которому я совершаю первый звонок, когда наталкиваюсь на какую-либо проблему в работе над материалом. При этом тематика не имеет значения. Энциклопедизм Рустэма поражает. У собеседника легко создается впечатление, что широта и глубина его знаний безграничны. А если возникает редкая заминка, то Рустэм снимает с полки необходимый томик и тогда поток информации выходит из берегов. Человек пишущий на сложные темы с легкостью поймет, какое это счастье иметь рядом такого человека.
ИВАШИНЦОВ Дмитрий Александрович. В прошлом генеральный директор Всесоюзного НИИ гидротехники, заслуженный деятель науки, с которым меня также познакомил Игорь Савкин, представился мне как человек занимающийся проблемами культуры, руководитель Международной ассоциации «Русская культура» и главный редактор альманаха «Русский мiръ». Глубокий и творческий человек, поэт – редкий сплав «физика» и «лирика» в одном лице – он понял смысл моих исследований лучше многих гуманитариев. Мои статьи были опубликованы в первых номерах альманаха. Но я прежде всего благодарен Дмитрию Александровичу за его доброе отношение ко мне и поддержку моих проектов.
Михаил ШЕМЯКИН. Мы встретились с Михаилом на выставке «Non-Fiction 7» в ноябре 2005 года на стенде издательства «Алетейя». Его внимание привлекла моя книга «Неизвестная Античность», вошедшая в топ-лист выставки. Михаил предложил мне провести презентацию книги в его фонде, что положило начало проекту «АРХЕ». Этот проект, который длился несколько лет, стал этапом в моей жизни, и я благодарен Михаилу Шемякину за него.
ВОДОЛАГИН Александр Валерьевич. Игорь Савкин познакомил нас на одной из выставок «Non-Fiction». Александр Валерьевич, заведующий кафедрой философии РГСУ, крупнейшей на тот момент кафедры философии в стране, полистал мою «Неизвестную Античность» и сказал, что это готовая диссертация. К тому времени, после двух безуспешных попыток защитить диссертацию (по физике и искусствоведению) я зарекся на это занятие время больше не тратить. Но буквально накануне этой встречи произошло одно неприятное событие. Организованное для меня Джеймсом Франклином чтение лекций в университете штата Коннектикут провалилось из-за отклонения моих документов московским офисом программы Фулбрайт по причине отсутствия у меня ученой степени. Надо сказать, что художникам по свету, каковым я выступал в качестве претендента на грант Фулбрайт, ученая степень не присваивается. А потому несправедливый отказ поднял во мне волну чувств, которые в Древней Греции назывались агональными, и когда Водолагин сделал мне предложение, я принял его без колебаний. Я не подозревал во что я ввязываюсь. Тогда я не мог предположить, что мне придется переработать весь материал и написать много нового, что за четыре года у меня сменится четыре руководителя, и что на защите ситуация перевернется с ног на голову и меня поддержит «старая гвардия», а академическая «молодежь» ополчится против меня. Тем не менее, все закончилось наилучшим образом, и я благодарен Александру Валерьевичу за этот поворот моей судьбы.
ФУРСЕЙ Георгий Николаевич. Академик, профессор, Вице-президент и председатель Санкт-Петербургского отделения РАЕН. Выдающийся физик, он активно вовлечен в деятельность по защите отечественной культуры и образования. Человек уникальной судьбы, Георгий Николаевич распространяет на окружающих магию своей доброты и душевной щедрости. Мне повезло, что Георгий Николаевич проявил интерес к моим проектам и встречи с ним каждый раз дают новый импульс к движению вперед.
И наконец, моя семья. Это мой надежный тыл. Без этого тыла я бы не сделал и малой толики того, что мне удалось в жизни. Об этом можно говорить много. Но я думаю, что мне придется написать еще ряд книг, чтобы посвятить их моим близким.
Если бы в моей жизни не было этих людей, то она определенно сложилась бы иначе, и, скорее всего, предлагаемая вашему вниманию книга никогда бы не увидела свет.
А недавно я прочитал где-то, что дольше других живут, прежде всего, те люди, у которых есть друзья, с которыми они могут общаться. Спасибо я вам за то, что вы есть! Я вас всех помню. Часто думаю о вас. Чаще, чем мы общаемся. И желаю вам всем здоровья и счастья. Храни вас Бог!
Введение в пространствоведение или новый подход к наукам о человеке и обществе
Есть вещи очевидные. Есть вещи непостижимые. В стремлении все упрощать и адаптировать к привычному, нам свойственно полагать вторые за первые. К числу таковых относится пространство.
«Манифест пространства»Пространство – настоящий «герой нашего времени», герой эпохи, называемой Новейшее время. Примерно сто лет назад, с началом этой эпохи, именно пространство, в котором физики впервые увидели самостоятельный объект, совершило революцию в естественных науках, прямым следствием которой, в свою очередь, стал беспрецедентный научно-технический прогресс. Пространственная революция в искусствах началась еще раньше – в эпоху итальянского Возрождения, но ее пик совпал также с началом двадцатого столетия, породив новые художественные формы; в сфере наук о человеке и обществе интерес к пространству возник тогда же, и с тех пор этот интерес неуклонно возрастает. Сегодня пространство стало одним из самых популярных понятий, поскольку предполагается, что любая деятельность и любые процессы протекают в своих пространствах.
В социально-политической сфере доминирует концепция глобализации, непосредственно связанная с пространством; философия полагает пространство, наряду со временем, фундаментальной категорией; наконец, наш язык построен на пространственных соотношениях, которые с особой наглядностью зафиксированы в предлогах – на, под, перед, за, из, в… – да и не только в предлогах. Но что стоит за всем этим? Что это значит для нас и каким образом связано с нами? Почему в Древней Греции существовал бог времени Хронос (значимость которого определяется его положением в начале времен), но отсутствовал бог пространства? Более того, в те времена не было не только бога, но и соответствующего термина для обозначения пространства! Но почему, в таком случае, мы столь энергично навязываем собственные пространственные представления нашим далеким предкам? А что стало причиной актуализации пространства чуть более ста лет тому назад? И если пространство так важно для нашего нынешнего бытия, то почему не существует соответствующей научной дисциплины, «пространствоведения»? Почему существует как официальная структура «Институт времени», но до сих пор не создан «Институт пространства», несмотря на то, что проблемы ориентации в пространстве относятся к числу стратегически важных? С чем связана такая пространственная «слепота» и «немота»? В чем причина того, что пространство остается «неизвестным героем» на протяжении всей истории человечества?
Одна из главных проблем пространства заключается в том, что пространство представляется чем-то очевидным, само собой разумеющимся. И так свойственно полагать не только рядовым обывателям, но и многим ученым мужам. Сегодня практически все убеждены в том, что бытие протекает в пространстве, которое объемлет все и включает все, дается нам изначально и, похоже, существует вечно. Так считал еще Пифагор и с тех пор, похоже, мало что изменилось. А мы так устроены, что любая очевидность, любая обыденность очень быстро начинают казаться ничтожными. В таком случае нечего популяризировать, а тем более делать предметом серьезного научного изучения. Впрочем, при более внимательном рассмотрении оказывается, что эта «очевидность» обладает весьма нетривиальными свойствами. И эти свойства предполагают еще один вариант ответа на вопрос о причинах «неоцененности» пространства.
Дело в том, что пространство находится за пределами нашего чувственного восприятия. Повседневная привычка и распространенные стереотипы скрывают факт отсутствия у человека органа, ответственного за восприятие пространства. В результате, пространство, как объект, в спектре наших чувственных восприятий отсутствует. Отсутствует полностью… Но что тогда есть «пространство», в знании которого мы столь убеждены?.. Этот вопрос оборачивает кажущуюся очевидность другой стороной – своей противоположностью, каковая есть загадка.
Сто лет назад, в 1913 году тридцатитрехлетний ассистент неврологической клиники Гейдельберга, Карл Ясперс, опубликовал фундаментальный труд под заголовком «Общая психопатология». В нем он, в частности, писал: «Пространство и время всегда присутствуют в области чувственного восприятия. Сами по себе они не являются первичными объектами, но облекают собой всю объективную действительность. Кант называет их „формами созерцания“. Они всеобщи. Не существует чувственных восприятий, воспринимаемых объектов или образов, которые были бы свободны от них. Все приходит к нам в пространстве и времени и переживается только через эти две категории. Наши чувства не способны преодолеть пространственно-временное переживание бытия; мы ни при каких обстоятельствах не можем от него ускользнуть и всегда ограничены им. Пространство и время не воспринимаются сами по себе – и с этой точки зрения они отличаются от других объектов; но мы воспринимаем их вместе с объектами… Пространство и время не существуют как „вещи для себя“; даже будучи пусты, они даются нам в связи с объектами, которые их наполняют и ограничивают.
Пространство и время, исконные и не из чего не выводимые, всегда присутствуют как в аномальной, так и в нормальной психической жизни. Они никогда не могут исчезнуть. Модифицироваться могут только способы, посредством которых эти категории являются восприятию, способы переживания этих категорий, оценки их меры и длительности [выделено мной – Д. М.]»[1].
Следует извиниться за длинную цитату, но точность и емкость формулировок, а также фундаментальность идей Ясперса заслуживают того, чтобы внимательно прислушаться к его мнению. Ясперс не был первым, кто был столь радикален. Но он был первым профессиональным психологом, т. е. профессионалом в сфере исследований человеческого восприятия, а не философом или физиком.
Из сказанного Ясперсом можно сделать вывод, значение которого принципиально важно для дальнейшего хода рассуждений: пространство, с которым мы имеем дело, в действительности является симулякром, неким фантомом, продуктом нашего сознания. Иными словами, в нашем – антропном – представлении, пространство есть понятие без объекта. И потому мы можем говорить только о субъективном пространстве в разных его вариациях (относительное, антропное, социальное и проч.), а про пространство реального мира, находящееся за пределами нашего опыта, вообще ничего определенного напрямую сказать нельзя. Впрочем, эта идея не нова – примерно о том же самом говорил еще сэр Исаак Ньютон – но мы как-то привыкли полагаться на себя. Особо подчеркнем: здесь не идет речь о попытках отрицания существования пространства, как такового. Пространство реального мира является объективной реальностью, которая, однако, остается недоступной нам в силу ограниченности чувственных ощущений, и о которой мы можем строить только умозрительные предположения.
За последние десятилетия психологией получено большое количество экспериментальных данных, убедительно указывающих на опытное происхождение представлений о пространстве. Эти результаты, впрочем, не принимаются всерьез, по-видимому, в силу слабости позиций психологии как серьезной науки. Защитить же эмпирическую позицию в рамках философии чрезвычайно трудно. А потому, рационалистическая позиция уверенно сохраняет свое доминирующее положение. Соответственно, пространство продолжает трактоваться, прежде всего, как математическая структура, которая допускает физические интерпретации. «Существует несколько математических моделей пространства, различающихся в описании как его глобальных (метрика), так и локальных (непрерывность, размерность, кривизна) свойств, – пишет в своем обзоре развития идей о происхождении пространственных представлений А. Ю. Сторожук, – Конкретная модель выбирается так, чтобы она была согласована с другими теоретическими представлениями чисто физического характера, главные из которых – требование сохранения инвариантности определенных законов относительно пространственных преобразований и стремление избежать бессмысленных значений переменных»[2]. При этом ни у физиков, практикующих исключительно рационалистический подход, ни у стремящихся подражать им гуманитариев не возникает мысли о том, что модель, которая видится им абсолютно рациональной, может формироваться в рамках субъективных возможностей. А это есть уже объективное ограничение. Не будем вдаваться в историю и напоминать о плоском мире Фалеса Милетского, или птолемеевой системе мира, или духах, обеспечивавших дальнодействие в картине мира Исаака Ньютона, или иных представлениях о мире, давно утративших состоятельность, но за приверженность которым или, наоборот, за попытки их ниспровержения, отдавались жизни… Может быть рационалистическая позиция просто более поздняя и связана с иным уровнем развития сознания? А в ее торжестве над эмпирией сказывается дефект памяти и привычка к консерватизму? В поиске ответов на эти вопросы обратимся к понятию «модель», которое в рассматриваемом контексте представляется нам ключевым.
Чтобы жить и развиваться человек должен систематизировать свои представления о мире, о себе и, соответственно, о себе в этом мире. Для этого каждый из нас отдельно, каждая социальная группа, человечество в целом формируют модели – мыслительные конструкции, позволяющие ориентироваться в различных сферах бытия[3]. Модели являются основой различного рода прогнозов на будущее, базой для анализа происходящего и прошедшего. Модели бывают сознательные и бессознательные. В первом случае мы конструируем их специально для решения какой-либо задачи. Но наш мозг, вне зависимости от наших настроений, непрерывно занимается генерацией подобного рода конструкций в фоновом режиме. Это есть его, мозга, естественная жизнеобеспечивающая функция, реализуемая на подсознательном уровне.
Но как соотносится тема «модель» с темой «пространство»? Если вернуться к словам Ясперса, то можно предположить, что, будучи феноменом вторичным по отношению к воспринимаемым объектам, субъективное пространство входит в состав моделей, которые генерирует наш мозг.
Можно сформулировать иначе: пространство, с которым имеет дело человек, не воспринимается напрямую – ни как целое («абсолютное пространство» по Ньютону), ни как его часть («относительное пространство» по Ньютону), а возникает только в процессе создания моделей. А потому, такое пространство, строго говоря, не имеет никакого отношения к физическому пространству. В этом принципиальное отличие нашего понимания процесса формирования пространственных представлений как от рационалистической, так и от эмпирицистской позиций, которые говорят о прямом или опосредованном восприятии реального физического пространства. Несмотря на подобный «методологический» отрыв от реальной действительности, наши модели не плохо совпадают с наблюдаемыми результатами. Одна из причин тому заключается в нашей способности напрямую воспринимать материальные объекты. Кроме того, антропный принцип устройства мироздания пока еще не утратил силу.
По содержанию модели бывают самые различные. Научные модели (такие как, например, упоминавшиеся выше модели пространства) служат для изучения отдельных явлений и закономерностей между ними. Произведения искусства – это тоже модели. Их авторы своими методами рассказывают о своем видении мира. Религиозные доктрины – это тоже модели, которые тоже представляют вполне определенный взгляд на мироустройство. Последнее может показаться не столь очевидным, тем более что формирование религиозной модели отличается от двух предыдущих, впрочем, не столь радикально, как можно думать. Да и мировоззренческая картина – это тоже модель. Мировоззренческий горизонт – граница мировоззренческой модели. Но у всех моделей есть нечто общее. Американский философ, автор фундаментальной концепции моделирования, Маркс Вартофский полагал, что «модели суть предлагаемые возможности истины»[4]. Не случайно вокруг них, оформленных как научные концепции или как произведения искусства, нередко разгораются нешуточные конфликты. А уж о противостоянии религиозных доктрин можно и не говорить…
Совсем не обязательно, что все модели, создаваемые не только разными людьми, но и одним человеком, органично связаны между собой и гармонично дополняют друг друга. Нередко имеет место прямо противоположная ситуация. Действительно, конфликты между моделями не редкость. Выручает то, что эти модели работают в разных областях бытия. Хуже, если модели созданные разным людьми относятся к одной области и противоречат друг другу. Совсем плохо, если эти люди – политики и от их решений зависят судьбы мира.
