bannerbanner
Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей
Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 6

Мысль, разумеется, не нова. Еще в 1991 г. Джаред Даймонд опубликовал книгу «Взлет и падение третьего шимпанзе: Как наше животное наследие влияет на наш образ жизни».[36] Там об обезьяне в человеке подробно рассказано, но со времени публикации книги Даймонда прошло 20 лет и для читателя, тем более, молодого, начало «Секса на заре» выглядит оригинально. Произведя впечатление на читателя, авторы стараются его развить, сыпля соль на раны наших фобий. Они обсуждают нашу неудавшуюся сексуальную жизнь, несчастную даже в счастливом браке. 42 % американок имеют нарушения из-за половой недостаточности, а мужчины американцы тратят больше денег на стриптиз клубы, чем на театры, оперу, балет и музыкальные концерты вместе взятые. Противоречия между прозой сексуальной жизни и идеалом счастливого брака приводит к нарастанию страданий:


«Конфликт между тем, что нам говорят о наших чувствах, и что мы реально чувствуем, является богатейшим источником путаницы, неудовлетворенности и ненужных страданий … Ответы, обычно предлагаемые, не отвечают на вопросы, лежащие в основе нашей эротики: почему мужчины и женщины столь различны в желаниях, фантазиях, реакциях и сексуальном поведении? Почему мы изменяем и разводимся со все возрастающей скоростью, но полностью не отказываемся от брака? Почему распространяется пандемия семей матерей-одиночек? Почему страсть испаряется из многих браков столь быстро? В чем причина смерти желания?».[37]


Причиной всех этих проблем, по мнению авторов, является биология человека: анатомически и физиологически люди предрасположены к сексу даже больше, чем их ближайшие родичи – гиперсексуальные бонобо. Авторы пишут о надуманности «стандартного описания эволюционной психологии», согласно которому людям свойственно стремление объединяться в пары и ревновать партнера по сексу, причем мужчина хочет быть уверен в своем отцовстве, а женщина – в надежности мужчины, как добытчика и защитника ее и ребенка. Эти особенности психики сформировались в течение последних 10 тыс. лет, после перехода людей к земледелию.


Переходу к земледелию предшествовали 200 тыс. лет существования первобытного Homo sapiens, жившего совершенно по другим законам. Охотники и собиратели кочевали небольшими группами; в таких группах все были равноправны и поровну делили добытое. Общим было все, включая возможности секса. Все были обязаны делиться сексом. Мужчины и женщины имели по несколько сексуальных партнеров, а дети считались общими и совместно воспитывались. Это был счастливый и гармоничный период развития человека, поистине «золотой век»: ведь первобытные охотники и собиратели лучше питались и больше радовались жизни, чем сменившие их земледельцы. Но 200 тыс. лет предыстории человека весят больше, чем 10 тыс. лет цивилизации, и под покровом поведенческих стереотипов и ценностных понятий настоящего таятся чувственные люди первобытного Рая, когда главенствовали промискуитет[38] и групповой брак, а о моногамии слухом не слышали. Здесь лежат истоки сексуальных фобий и расстройств, столь частых у современных людей, здесь причина распада моногамной семьи.


Книга «Секс на заре» содержит обширный материал по сравнительной анатомии и физиологии, генетике, эволюционной психологии, антропологии и сексологии, иллюстрирующие концепцию авторов (другое дело, насколько объективна подборка и интерпретация фактов). Но книга не является научной монографией: она обращена к широкой аудитории. Авторы претендуют на раскрытие правды, скрытой от общества держателями богатства и власти и поддерживающими их учеными (прием, популярный в псевдонаучных книгах). Они высмеивают американский истеблишмент, лицемерно маскирующий крушение моногамного брака мемом[39] о Счастливой Американской Семье. Не пощадили авторы и ученых, находящих биологический смысл в моногамной семье. Тот же Дарвин, по их мнению, попал под влияние Викторианских ценностей и, вообще, ему не хватало сексуального опыта. Еще резче пишут они об ученых ХХ в., но когда речь заходит о современниках, их критика становится анонимной, ведь цель авторов – успех книги, а не скандалы в научной среде. Надо сказать, успех к книге пришел, хотя без скандала дело не обошлось.

2.2. «Секс на заре». Критика ученых

Начало критике «Секса на заре» положила опубликованная в журнале Evolutionary Physiology статья Райана Эллсворта «Человек, который никогда не появлялся» (2011). Эллсворт пришел к выводу, что у идей авторов слабая доказательная база. Это относится к утверждениям о мирном характере собирателей, об отсутствии у них ревности и агрессии, об участии отцов в совместном воспитании общего потомства. Свидетельства очевидцев даны выборочно, с купюрами примеров, противоречащих концепции авторов. Между тем, промискуитет описан у примитивных земледельцев, а не у собирателей, что подрывает идею авторов о переходе от свободного секса собирателей к моногамному браку земледельцев. Половой диморфизм, характерный для млекопитающих с гаремным образом жизни (в частности, для гориллы), выражен и у человека. У женщин просто больше жира, если его убрать, то по мышечной массе тела разница между мужчинами и женщинами такая же, как между самцами и самками гориллы.[40] К тому же полигиния встречается у большинства племен собирателей.[41]


Райан и Житá считают, что сравнительно скромные по размеру тестикулы (яички) человека, уступающие тестикулам бонобо и шимпанзе, вовсе не свидетельствуют о меньших сексуальных возможностях древнего человека. Просто они съежились при переходе людей к земледелию и моногамному браку. Тут авторы ссылаются на статью Викоффа и др. (2000), якобы показавших, что гены, контролирующие размер тестикул у человека, шимпанзе и бонобо, подвержены быстрым эволюционным изменениям. На самом деле, пишет Эллсворт, в статье речь идет о генах, связанных с продукцией спермы и семенной жидкости. Там нет ни слова о генах, контролирующих размер тестикул.[42] Сомнительна и гипотеза авторов о сигнальном значении женской груди, по их мнению, призывающей к сексу подобно набухшим половым губам самок обезьян в период эструса (хотя размер груди не меняется в зависимости от стадии менструального цикла). Нет доказательств и особой «эротической пластичности» женщин, и конкуренции спермы между мужчинами. Эллсворт заключает:


«Если бы промискуитет, даже слегка приближающийся к уровню бонобо, был характерен для наших предков (пост-Homo erectus), тому было бы намного больше доказательств, чем «Секс на заре» сумел представить. Райан и Житá придумали фантом человеческой природы, исчезающий при проверке – наивную версию человека, который никогда не появлялся».[43]


Несравненно резче, чем Эллсворт, выступил профессор Дэвид Бараш, автор трех десятков книг по психологии человека и животных, в том числе, написанного вместе с женой, Джудит Липтон, бестселлера «Миф о моногамии: верность и неверность среди животных и людей» (2002). Отзыв о книге Райана и Житá он начинает такими словами:


«Еще недавно, я боялся, что если меня снова спросят о книге «Секс на заре» Кристофера Райана и Касильды Житá, меня стошнит. Свехреакция? Возможно. И кто-нибудь, наверное, скажет, что из чистой зависти, ведь книга продается массовыми тиражами. Однако, ко всему прочему, крайне неприятен факт, что «Секс на заре» приняли как серьезный научный труд многие наивные читатели … тогда как это интеллектуально недалекое, идеологизированное, псевдонаучное мошенничество».[44]


По мнению Бараша, авторы книги ничего не понимают в эволюционной биологии и, хуже того, они даже не понимают, как много не знают. Книга содержит грубейшие ошибки о сексуальности бонобо, и обо всем, что связано с человеком. Авторы хотят доказать, что люди «природно» полиамурны,[45] что (в согласии с Руссо) мы рождены сексуально открытыми, всеядными и созданными для удовольствий, но везде, или почти везде, на нас наложены ханжеские Викторианские оковы. Целью авторов, пишет Бараш, кроме деланья денег, что само по себе не позорно, является оправдание выбранного ими стиля жизни, что опять-таки не позорно, но не тогда, когда для доказательств используются нечестные приемы, включая неверное изложение теории и фактов. Получается научная фантастика, в лучшем случае.


Бараша не удивляет успех «Секса на заре». Он вспоминает, что когда они с женой опубликовали «Миф о моногамии: верность и неверность среди животных и людей», то книга стала неожиданно популярной среди приверженцев полиамурных отношений. Они охотно приняли доказательство того, что люди не являются «природно» моногамными существами, но игнорировали другое равно важное обстоятельство, а именно, что если множественные сексуальные связи увеличивают репродуктивные возможности волокит, то они в той же мере уменьшают шансы других. Отсюда распространена ревность – поведенческий признак, усиливающий репродуктивные возможности человека. Завершая рецензию, Бараш приветствует появление книги Линн Саксон «Секс на закате», посвященную опровержению идей авторов «Секса на заре».

2.3. «Секс на закате» – книга на книгу

В октябре 2010 г. биолог Линн Саксон, занимающаяся теорией эволюции, написала Кристоферу Райану письмо, в котором критиковала положения, развиваемые в «Сексе на заре». Райан с критикой не согласился. Завязалась переписка, достаточно бесплодная: каждый из ее участников стоял на своем. Саксон приводила ссылки из работ по приматологии и антропологии. Райан упрекал Саксон в агрессивном тоне и в ложном толковании идей книги. Саксон предупредила, что начала писать книгу, где подвергнет критике «Секс на заре». Тогда Район предложил прекратить переписку. В 2012 г. вышла из печати книга Саксон «Секс на закате: Срывая блестящую обертку с “Секса на заре”». Книга понравилась профессионалам, но имела скромный успех среди широкого круга читателей, во всяком случае, несравнимый с успехом книги Райана и Житá. Ситуация объяснимая – читатель предпочитает красивую сказку, а не погружение в подробности поведения приматов или примитивных племен.


Первые две главы книги посвящены теории эволюции и полового отбора. Для читателя, интересующегося сексом, тема неблагодарная, ведь вместо рассказа о чувственных радостях первобытных людей, подобно идиллии в «Сексе на заре», Саксон пишет о прозе полового отбора – конкуренции в скорости распространения генов. У большинства видов самцы стремятся максимально распространить свои гены, а самки – выбрать самцов с ценными генами и обеспечить выживаемость потомства. Нередко репродуктивный успех оплачен ценой жизни самцов и здоровья самок. Половой отбор жёсток, часто жесток; его целью является отбор генов, а не гармония и счастье особей. Уровень анализа Саксон совсем иной, чем у авторов «Секса на заре»: последним явно не хватает знаний основ эволюционной биологии и полового отбора. В третьей главе описано поведение и общественная жизнь человекообразных обезьян. Автор приводит подробности жизни обезьян, отсутствующие в «Сексе на заре»: межгрупповые «войны» у шимпанзе, дискриминацию самок и агрессию у бонобо, иными словами, показывает, что Райан и Житá представили искаженную картину поведения шимпанзе и бонобо, подогнанную под авторскую идеологию.


Саксон обратила внимание, что авторы «Секса на заре» ложно истолковали результаты исследования ДНК генов, связанных с гормональной регуляцией поведения. Они пишут, что «люди и бонобо, но не шимпанзе, разделяют специфическую предрасположенность к мирному сосуществованию», благодаря «общим повторным микросателлитам (на гене AVPRIA), важным для высвобождения окситоцина».[46] Они разъясняют, что нейрогормон окситоцин важен для появления таких чувств как сострадание, доверие, щедрость, любовь, «и да, эротизм». На самом деле, ген AVPRIA связан с экспрессией вазопрессина. Вазопрессин – нейрогормон, положительно влияющий на отцовские чувства и верность партнеру.[47] Иными словами, Райан и Житá перепутали окситоцин и вазопрессин. Дальнейшие исследования показали, что общие последовательности ДНК AVPRIA гена, кроме человека и бонобо, есть у гориллы и у шимпанзе из Центральной Африки, но не у западноафриканского шимпанзе. Никаких «ключевых» генетических доказательств особой близости человека и бонобо, по сравнению с шимпанзе, не получено.


В следующих главах «Секса на закате» рассмотрены причины и следствия появления у людей отцовства и брака. Изучение меж– и внутригрупповых отношений шимпанзе и бонобо показало, что они кардинально отличаются от своего ближайшего родственника – человека. Самцы обезьян никогда не участвуют в воспитании детей и не покидают свою группу. Они также никогда не образуют пар, а без создания пар, отмечает Саксон, невозможно признание отцовства. Поэтому шимпанзе и бонобо остались на уровне промискуитета, а у людей появились пары. Как пишет Саксон, «стабильные пары мужчин и женщин позволили увеличить численность групп и открыли путь для широких социальных, политических и экономических связей; это было и, несмотря на многие проблемы, остается решающим».[48]


Доказательством промискуитета у первобытных собирателей, по мнению Райана и Житá, является традиция множественного отцовства у индейцев тропиков Южной Америки (основанная на вере в рождение ребенка от нескольких мужчин). В этой связи Саксон замечает, что традиция встречается не у собирателей, а у примитивных земледельцев. Но и у них партнеров по сексу чаще всего определяет голод или грубая мужская сила. Индианка заводит внебрачные связи, чтобы пропитать себя и детей, причем, обычно, втайне от мужа. Если женщина слишком увлекается сексом с другими, главный партнер может уйти от нее или не признать детей. Как пишет Саксон, у курипако, «если женщина имеет секс со многими мужчинами, есть риск, что никто не признает ее ребенка. Когда ребенок дитя всех, значит он ничье дитя».[49] Встречается и прямое насилие. Так у канела существуют праздничный ритуал, когда женщина имеет секс с 15 и более мужчинами подряд. Согласно Райану и Житá, подобный ритуал «снижает уровень конфликтов» и скрепляет общину. На самом деле, отмечает Саксон, канела – воинственное племя, и молодые воины проходят обряды посвящения, включая групповой секс. У девушек нет выбора, и никто не думает об их удовольствии. Ситуация мало похожая на свободный секс в первобытном Рае.


Мир счастливых собирателей, дарующих друг другу радости секса, из «Секса на заре», по мнению Саксон, отражает «обращенные в предысторию мужские фантазии современного бездетного и озабоченного сексом среднего класса».[50] Реалии жизни первобытных людей, пишет Саксон, были совсем иные: «“Секс на заре” постоянно напоминает мне фразу из романа “Прекрасная работа” Дэвида Лоджа (1988): “Литература в основном о том, как иметь секс, и мало о том, как иметь детей; в жизни все наоборот”. “Секс на заре” почти целиком о сексе и почти ничего о детях, однако эволюция больше о репродукции – вариации репродуктивного успеха есть эволюция».[51]

2.4. Комментарии на тему спора книг

Книга «Секс на закате» исчерпывающе опровергает книгу «Секс на заре». Можно добавить лишь два комментария. Первый: о сексе у первобытного Homo sapiens. Второй: о последствиях для биологии человека перехода от охоты и собирательства к земледелию.

2.4.1. О сексе у первобытного человека

Об отсутствии семьи у первобытного человека писали еще Демокрит (460–370 до н. э.) и Тит Лукреций Кар (99–55 до н. э.). Последний – в стихах:

Общего блага они не блюли, и в сношеньях взаимных

Были обычаи им и законы совсем неизвестны.

Всякий, добыча кому попадалась, ее произвольно

Брал себе сам, о себе лишь одном постоянно заботясь.

И сочетала в лесах тела влюбленных Венера.

Женщин склоняла к любви либо страсть обоюдная, либо

Грубая сила мужчин и ничем неуемная похоть,

Или же плата такая, как желуди, ягоды, груши.

…..

После, как хижины, шкуры, огонь себе люди добыли,

После того как жена, сочетавшися с мужем единым,

Стала хозяйством с ним жить, и законы супружества стали

Ведомы им, и они свое увидали потомство,

Начал тогда человеческий род впервые смягчаться.[52]

В XIX в. с накоплением сведений о системах родства у «примитивных» народов появились работы Иоганна Бахофена, Джона Мак-Леннана, Льюиса Моргана и Фридриха Энгельса. Авторы утверждали, что моногамному браку предшествовали промискуитет и групповой брак. Подобную точку зрения в середине ХХ в. разделяло большинство ученых. В книге Ю.И. Семенова «Происхождение брака и семьи» (1974) выделены шесть стадий эволюции брака. На стадии 1 – неограниченный промискуитет. На стадии 2 промискуитет ограничен запретами в определенных ситуациях, например, перед охотой или после родов. На стадии 3 (групповой дуальный брак) запрет на секс внутри своего рода сочетается с указанием рода, предпочтительным для половых отношений. На стадии 4 появляется индивидуальный брак. Он может быть в форме единобрачия – моногамии, многоженства – полигинии, и многомужества – полиандрии, но это всегда парный брак. При полигинии мужчина состоит не в одном браке со всеми женами, как иногда полагают, а в браке с каждой из жен отдельно, в случае полиандрии женщина состоит в браке с каждым из мужей.


Со второй половины ХХ в. изучение поведения животных, физиологии репродукции, генетических основ отбора привело к отказу от представлений о преобладании промискуитета среди млекопитающих, в частности, у приматов. У человекообразных обезьян известны следующие социальные отношения самцов и самок: одиночная жизнь у орангутанов (краткое сближение во время течки), моногамные пары у гиббонов, гаремы у гориллы, группы из местных самцов и пришедших из других групп самок у шимпанзе и бонобо. Самки поначалу вынуждены заниматься сексом со всеми самцами (у бонобо и с самками «старожилами»), но со временем, освоившись, становятся более разборчивыми. Самки бонобо разборчивее самок шимпанзе, и более «влиятельны» – они помогают сыновьям получить доступ к фертильным самкам. Сексуальное поведение самок бонобо и шимпанзе не случайно, а строго просчитано для получения пищи, социальных привилегий и помощи сыновьям.


Предки человека и шимпанзе разошлись с предками гориллы около 7–8 млн. лет назад. 5–6 млн. лет назад разделились линии человека и шимпанзе, и около 1 млн. лет назад, когда Homo erectus уже расселился по Африке и Азии, одна из групп шимпанзе стала превращаться в бонобо. Бонобо появились позже человека, и их сексуальное поведение – результат специализации, а не реликт половой жизни наших предков. На развилке эволюции, когда разошлись линии человека и шимпанзе, предки людей в социальном плане, не слишком отличались от предков шимпанзе и гориллы. Все они были мнение патрилокальны: самцы оставались на одном месте, а самки приходили из других групп. Патрилокальность препятствовала появлению матриархата. Половая жизнь раннего человека сочетала полигинию, как у гориллы (самцы австралопитеков были много крупнее самок), «расчетливый» (со стороны самок) промискуитет и зачатки моногамии, появившиеся по мере снижения полового диморфизма. В процессе эволюции, сложились формы половой жизни, описанные у собирателей и охотников, т. е. более или менее свободный секс среди молодежи, моногамные браки рядовых общинников и полигиния влиятельных мужчин. Не слишком большая разница от цивилизованных людей XXI в.

2.4.2. Изгнание человека из первобытного Рая (о начале земледелия)

Кристофер Райан и Касильда Житá высмеивают Томаса Гоббса, считавшего, что жизнь доисторического человека была «одинокой, нищей, беспросветной, тупой и короткой».[53] Для философа XVII в., верящего в прогресс, подобная оценка простительна, тем более, что Гоббс отчасти прав (жизнь доисторического человека была короткой). Авторы «Секса на заре» при внешней насмешливости отнеслись к высказыванию Гоббса серьезно и постарались опровергнуть. Они приводят историю провала эксперимента Роберта Фиц-Роя, капитана парусника «Бигль», на котором Дарвин совершил кругосветное путешествие. У Фиц-Роя была идея цивилизовать индейцев Огненной Земли, считавшихся самыми жалкими дикарями. Он привез четырех огнеземельцев в Англию (один вскоре умер от оспы), где их обучали языку, христианству и навыкам земледелия. Затем индейцев вернули домой (всего они провели с белыми три года). Им построили жилища, снабдили орудиями, засеяли поля и оставили в надежде, что они послужат примером для сородичей.


Через год, когда «Бигль» вернулся, поля и жилища оказались заброшенными. Проводники цивилизации вернулись к жизни предков. Англичанам удалось найти одного из них по имени Джемми. Он похудел, зарос волосами и был почти голый. Его пригласили на борт, одели и угостили обедом. Джемму сообщил, что здоров, как никогда раньше – «ни дня не болел», «доволен и счастлив» и не желает менять образ жизни. У него «много фруктов», «много рыб» и «много птиц».[54] Райан и Житá опустили одну (возможно, главную) причину довольства Джемми – его молодую и очень миловидную жену, отмеченную в записках Фиц-Роя и Дарвина. Другой пример из «Секса на заре» – аборигены Австралии, описанные ранними мореплавателями как люди голодные и жалкие, но притом «толстые и ленивые». О голоде европейцы судили по рациону – аборигены ели насекомых, гусениц и сумчатых крыс. Путешественники не сомневались, что подобные гадости можно есть лишь умирая с голоду. На самом деле, аборигены употребляли сбалансированную и полноценную по составу пищу.


По всей вероятности, первобытные собиратели и охотники питались совсем неплохо, что не исключало голодовок, случавшихся при изменениях климата и стихийных бедствиях. Отягощающим фактором, по крайней мере, в тропической зоне было неумение заготавливать впрок пищу, в частности, мясо. Несравненно более важное значение имело относительное перенаселение. Плотность населения охотников и собирателей верхнего палеолита и мезолита оценивается в 1–5 человек на 100 км2 в зависимости от природных условий, причем нижние оценки ближе к истиным.[55] В особо благоприятных условиях плотность населения могла быть выше, однако редко превышала 10–12 человек на 100 км2.[56] Невозможность прокормить возросшее население на той же территории приводила к уменьшению размера популяции либо за счет падения ее численности (инфантицид,[57] голод, эпидемии), либо путем отпочкования дочерних популяций и их ухода в поисках незанятых территорий. Именно так происходили ранние миграции человека.


К концу верхнего палеолита[58] люди заселили бóльшую часть суши Земли. Дальнейшие миграции означали столкновения с местными жителями, т. е. войны. Мигрировали и с войнами, но войны были слишком затратным способом избавления от перенаселения. Нехватку пищи усугубляло истребление человеком крупных травоядных. Пришлось расширять приемы охотничье-собирательского хозяйства – были изобретены лук и стрелы, приручена собака, освоены охота на мелкую дичь, рыболовство и сбор дикорастущих злаков. Этот период известен как среднекаменный век – мезолит. Он начался на Ближнем Востоке (17 тыс. лет назад). В других регионах мезолит наступил на несколько тыс. лет позже, а у некоторых народов (пигмеи, бушмены, аборигены Австралии, некоторые племена Амазонии) сохранился до наших дней. Все же на основной территории Старого Света (отчасти и Америки) мезолит сменился новокаменным веком – неолитом.


Переход к неолиту начался около 12 тыс. лет назад (Х тыс. до н. э.) в зоне «Плодородного полумесяца», протянувшейся от Палестины через Сирию и ЮжнуюТурцию в Ирак. Здесь были плодородные почвы, много солнца и достаточно для роста растений, жаркий, но здоровый климат. Первобытные охотники, издревле здесь обитавшие, к Х тыс. до н. э. изрядно истощили природные ресурсы. Толчком к «неолитической революции», видимо, послужил резкий подъем температуры на планете между XI и IX тыс. до н. э. Тогда на севере Европы начал таять ледник, а в горах Курдистана выгорали травы. Воды и корма для животных стало мало. Часть их ушла на север, многие погибли. Людям пришлось научиться возделывать злаковые (ячмень, пшеницу) и бобовые (нут, горох) и выращивать скот (с IX тыс. до н. э.). С Ближнего Востока неолит пришел в Европу (V–IV тыс. до н. э.). В Китае неолит начался в V–IV тыс. до н. э.; здесь главным злаком был рис. Независимые зоны земледелия появились в Новой Гвинее, Эфиопии, Западной Африке, Америке.


До второй половины ХХ в. господствовало мнение о неолите как о великом прогрессивном шаге человечества. Однако данные палеопатологии свидетельствуют, что за переход от присваивающей к производящей экономике человек заплатил цену. Изучение ископаемых костных останков в Восточном Средиземноморье, показало резкое уменьшение роста при переходе к земледелию. Если в позднем палеолите (30 – 9 тыс. до н. э.) средняя длина тела была 177 см у мужчин и 166.5 см у женщин, то в мезолите (9–7 тыс. до н. э.) она составляла 172,5 и 160 см. В раннем неолите (7–5 тыс. до н. э.) длина тела снизилась до 170 см и 155,5 см, а в позднем неолите (5–3 тыс. до н. э.) упала до 161 и 154 см. В бронзовом веке началось медленное увеличение роста, но даже в эллинистический период (300 до н. э. – 120 н. э.), когда длина тела достигла наибольших для античного мира значений, она составляла 172 см у мужчин и 156,5 см у женщин, т. е. была значительно меньше, чем в верхнем палеолите.[59] Лишь к концу ХХ в. рост жителей Восточного Средиземноморья приблизился, но не достиг роста охотников палеолита.

На страницу:
3 из 6