Полная версия
Призраки балета
Все молчали.
– Лично я этого типа в жизни не видел, – заявил утомленный паузой Роман. – Хотя турки все на одно лицо, скажите, Лиза?
– Не скажу, – мрачно отозвалась Лиза. – Он говорит, что никогда не видел этого человека, – сменив тон на нейтральный, перевела она.
– Мы его, разумеется, видели, но не в тот день, – избавив Лизу от необходимости перевода, сказала Нина. – Вообще, его, по-моему, все знали, он часто в театре бывал, не знаю, чего все фотографию разглядывали.
– Что значит «знали»?! – взвилась Нелли. – Гена, например, его никогда не видел и не знал. И Игорь не знал, да, Игорь? А ты, Ром? Я сама его вроде встречала, но на улице не узнала бы. Только если с Пелин, тогда конечно!
– Нелли говорит… – Лиза переводила, а Кемалю казалось, что она думает о чем-то своем, не имеющем ни малейшего отношения к происходящему в комнате. И, скорее всего, к его расследованию, так что лучше следить не за нею, а за остальными.
Алиби Волкана не подтверждалось.
Кто в тот день ушел раньше, кто примерно в интересующее Кемаля время, но либо действительно не видел молодого человека, либо утверждает, что не видел. Хотя, строго говоря, это было вовсе не алиби: все равно, был он у театра или не был, он вернулся домой раньше жены и вполне мог ждать ее в подъезде или столкнуться там с ней. Мог даже встретить ее и отправиться домой вместе с ней: если никто не может подтвердить, что видел его одного, то никто не видел и их вместе. Но хотелось проверить, правду ли он говорит.
– Я так думаю, что он специально не на виду стоял, – многозначительно выговорила вдруг мадам Нина по-русски, выждав всеобщую паузу, и обвела всех торжествующим взглядом.
– Прятался, что ли? – удивился Роман. – А на фига?
– Вы, Ромочка, не в курсе, а тут у нас такие дела… да? Все же знают, можно и полиции сообщить, или вы против? – было не совсем понятно, кому она адресовала последний вопрос, однако Ринат тут же выдал себя.
– Почему против?! Говорите, что хотите! Только это все ерунда и к делу отношения не имеет! А когда ее убили, мы с Цветаном фильм смотрели, который Гена привез. Вам, Нина Петровна, лишь бы посплетничать!
– Ну уж, не знаю, что вы там смотрели, это пусть полиция выясняет, и так понятно, что вы друг друга выгораживать будете. А сплетничать, как ты выражаешься, мне незачем: вся труппа знает, какой у нее муж ревнивый и как он с тобой разбираться приходил!
– Да он не для этого приходил! Вы бы не говорили, чего не знаете! Вас же там не было, а обо мне бог знает что подумают! Лиза, ты хоть все это не переводи…
– Да я вообще не понимаю, о чем речь, как я могу что-то переводить! Объясните мне толком, вон на меня уже как смотрят! – Лиза быстро указала глазами на Кемаля, постаравшись не встречаться с ним взглядом. Вот ведь попала! По идее она, видимо, должна переводить все эти разговоры, но тогда она уподобится Нине Петровне с ее не слишком симпатичной склонностью к доносительству. – Что там было такое, Ринат, говори быстро?
– Да ничего! У нас класс был, все как обычно… потом этот придурок, в смысле муж Пелин, забыл, как его… короче, он пришел и из-за двери смотрел. И чего-то ему там показалось – то ли я ее обнимал, то ли трогал… он же не балетный человек, что он понимает. Да я ей движения какие-то показывал, господи! Нужна она мне!
– Что она тебе не нужна – всем как раз ясно! – ехидно вставила Нина Петровна. – Но он-то не знал, что ты у нас… не от мира сего.
– Ниночка Петровна, зачем вы так? – укоризненно начал Гинтарас.
– Жаба настоящая! – выпалила Нелли.
– Нин, я вас умоляю! Ген, она меня достала уже! – в голосе обычно сдержанного Рината зазвучал металл. – Хватит, а?! Думаете, я не знаю, какие вы тут сплетни обо мне распускаете? Как только не стыдно в вашем возрасте!
– Это вам должно быть стыдно, по-моему, а я правду говорю. И возраст тут ни при чем…
– Господа, – Кемаль встал, и все затихли, – предлагаю говорить по очереди, иначе госпожа Лиза не сможет ничего перевести, – он говорил по-английски, и почти все его поняли без перевода. Да и что тут было не понять – призвал их к порядку, как расшумевшихся школьников. – И я так понял, что вы не по теме?
– Да, они о своем, я даже не все поняла, – быстро соврала Лиза и покраснела.
– Все она поняла. Просто Ринат, – мадам перешла на турецкий и даже указала пальцем, чтобы было понятно, кого она имеет в виду, – не хочет признаваться, что однажды поссорился с мужем Пелин.
– Хорошо. Поссорился, было дело. Только не я с ним, а он со мной, это во-первых. И было это давно, во-вторых. Муж у нее псих ненормальный, так и скажи, Лиз! Набросился на меня, чтобы я, мол, ее не лапал! Это же балет, господи, понимать надо! Где она такого подцепила-то? Как будто больше не с кем! Все равно она бы с ним долго не выдержала, это же ясно. Он, кстати, не со мной одним отношения выяснял.
– То есть муж госпожи Пелин ревновал жену и устраивал скандалы? – на всякий случай уточнил Кемаль, выслушав выданную ему версию. Судя по предшествующему переводу накалу страстей, ему сообщили только то, что уже нельзя было скрыть.
– Ревновал и устраивал, – удовлетворенно подтвердила Нина. – И он за ней следил по-тихому, с кем она, куда… вот его никто и не видел.
Разумно, мысленно согласился Кемаль, и похоже на правду.
Значит, все опять ведет к этому Волкану, ничего не поделаешь. Если он следил за женой, а она вышла не одна, то он мог последовать за ними, а в итоге устроить сцену, которая закончилась трагически.
Что ж, еще несколько вопросов, и можно отпускать этих шумных сердитых русских и заняться соотечественниками.
– А госпожу Пелин любили в труппе? У нее были друзья?
– Да кто кого любит в нашей труппе?! – скривилась в очередной усмешке Нина. – Я вообще удивляюсь, как это до сих пор никого не убивали!
– Нина Петровна, – Лиза впервые расслышала ее отчество и была рада, что можно обращаться к ней так. Звать пожилую даму по имени ей всегда было немного неловко. – Вы хотите, чтобы я это перевела?
– Я, милочка, что хочу – сама переведу, уж как-нибудь…
– Но кто-то же должен ответить… Нель, скажи ему что-нибудь, а то мы здесь еще час просидим.
– А что я скажу?! Я, между прочим, с ней согласна – редкий случай, прошу записать! Кто и когда ведущую балерину любит, а? Будь она хоть ангелом, а Пелин, хоть и нехорошо так говорить, та еще была штучка!
– Ой, Нель, как я это переведу, по-твоему?! «Штучка» какая-то!
– Великий и могучий русский язык, да? Так это говорится? – тихо сказал сидящий рядом Цветан, и Лиза не увидела, но услышала его улыбку.
– Скорее – как Гудвин, великий и ужасный, – быстро откликнулась она и вернулась к своим обязанностям: – Они говорят, что Пелин… не слишком любили, потому что она ведущая балерина… что-то в этом роде.
– А к кому теперь перейдут ее роли? – традиционное «Pro cui bono?» не хуже «Cherchez la femme!» – с ревностью и любовью вроде все понятно: Волкан соответствует своему имени.
Они заговорили все разом, едва Лиза перевела его вопрос, – не с ним, а между собой, и словно сами с собой, и принялись что-то кричать, и размахивать руками, и хвататься за голову, и вскакивать с места, и снова что-то выкрикивать, и что-то доказывать друг другу, и показывать какие-то движения, и даже смеяться… словно вихрь того венгерского танца взметнулся над ними, захватив их всех страстью и темпом.
Кемаль невольно переглянулся с Лизой: женщина выглядела растерянной и почти испуганной, но тотчас же ответила на его улыбку.
– Это ужас какой-то! – негромко сказала ему она, и Кемаль почему-то услышал ее, как будто шум парил где-то выше, над ее словами. – Я не знаю, что я вам смогу перевести. Это… производственные, так сказать, проблемы. Вы самое больное место затронули, у них же премьера на носу.
– «Лебединое озеро»? – понимающе кивнул Кемаль.
– Ну да. Тут и так из-за него столько копий сломано, а теперь еще и это! Вы не обращайте внимания, что они… кричат, это нормально. Они просто все эмоциональные такие, я уже привыкла.
– А вы сами-то к балету какое отношение имеете?
– Да почти никакого! У меня сын хотел заняться бальными танцами, но выяснилось, что для них он еще мал, и его взяли на балетные курсы при театре. Поэтому я здесь часто бываю, вот и познакомилась со всеми.
– Ясно. А я думал, вы тоже балерина.
– Нет, я скорее несостоявшаяся актриса… у меня детский английский театр при дворце культуры.
– Как интересно! Так что это были за копья?
– Копья? – растерялась потерявшая нить разговора Лиза.
– Вы сказали, что из-за премьеры и так было сломано много копий, – напомнил ей Кемаль.
– Ах, это… да. Я вам потом расскажу, – замялась она. – А то в этом шуме… и вряд ли это имеет отношение…
– Разумеется, не имеет. Просто мне интересно – как обывателю. Не каждый день попадаешь за кулисы, правильно? И моя жена любит театр. Вы где живете?
– Далеко, в Нарлыдере, а что?
– О, как удачно, а я в Балджове! Я могу вас подвезти, и мы поговорим.
– Спасибо, но я на машине… я вам лучше свой телефон дам, если вам опять что-нибудь понадобится, – Лиза принялась безуспешно рыться в сумке в поисках бумажки и ручки. Только его ей не хватало! На сегодня у нее были свои собственные планы, сочиненные ночью, во время бессонницы, и делить их с кем бы то ни было она не хотела.
– Вот, пожалуйста, – перед ее глазами возникла рука с крупным перстнем, подающая ей крошечный блокнотик и карандаш.
– Вы так хорошо понимаете по-турецки? – удивилась Лиза. – Всегда же жаловались, что трудно?
– Кое-что понимаю… особенно жесты и слово «телефон»! – улыбнулся Цветан.
– Да не пишите ничего, – поморщился Кемаль. – Я в телефон запишу сейчас, и все дела. Говорите номер! А то бумажки какие-то… моя жена такая же!
– А я никак не привыкну, сначала записываю, а потом уже в телефон ввожу, мне так проще, – принялась оправдываться Лиза.
– А как вы думаете, когда они успокоятся? – спросил Кемаль пианиста.
– О, это никто не может знать! Они так могут долго… сто минут, – сказал на своем собственном русском языке Цветан.
– Сто минут! – засмеялась Лиза. – Вы иногда так интересно говорите! Он говорит, что это может продолжаться долго, – перевела она Кемалю.
– Это из-за ее ролей такой шум, я правильно понял?
– Ну, конечно! Некоторые говорят, что придется вообще премьеру отменять.
– А кто будет это решать?
– Я не знаю, – пожала плечами Лиза, – директор театра, наверно, или главный хореограф… если хотите, я спрошу. Нель, – встав с кресла, закричала она так, что все притихли и посмотрели на нее, – прекратите вы все это, лучше ответь: от кого зависит, к кому ее роли перейдут. Я это переведу – и все!
– О, это не ко мне! Пусть сами кого хотят назначают! Шевкета спрашивать надо, как он решит, так и будет.
– Что он сейчас может решить, когда он весь в слезах? – проявила осведомленность Нина. – Она все-таки его… любимица… была.
– Что ты волнуешься, Нель, сестрички справятся, я думаю, – успокаивающе сказал Ринат. – Целыми днями работают, стараются…
– Да что мне их старания?! Толку-то?! Эта… Ясемин – не Одиллия, а цыпленок какой-то!
– Да ладно, Нелли, не так все плохо… по местным меркам, – сказал Гинтарас. – Ну что поделать, если такой форс-мажор? Как будто у нас так не бывает! А девчонки, и правда, стараются, я их вчера похвалил, они так обрадовались.
– Еще бы им не радоваться, если от Нелли доброго слова не дождешься! – противно заулыбалась Нина Петровна. – Ты только и знаешь, что на них ругаться, а с ними так нельзя, они же как дети малые! Вот они все тебя и не любят.
– Кто это вам сказал, что они меня не любят?!
– Да какая разница, так, что ли не видно! Конечно, не любят. Вот когда мой супруг с ними работал…
– Ах, вот вы про что! Мое место вам покоя не дает, да? Да вашего супруга гнать надо давно из балета за профнепригодность! Меня, значит, не любят?! А его, вообще, выгнали отсюда, даже турки и те поняли, что его убирать надо к черту! И из консерватории тоже, чтоб детей не портил. Вы, что, думаете, я не знаю, что он на каждом углу рассказывает, что я плохой педагог?! Теперь радуется, небось, что у нас с «Лебединым» проблемы? Я так думаю, он… – глаза Нелли вдруг вспыхнули каким-то ведьминским огнем, она подскочила к Кемалю и, чтобы быть понятой, перешла на то подобие турецкого языка, на котором обычно говорила: – Ее муж… вот ее… и она… они так не хотели, чтобы здесь ставили «Лебединое озеро»… чтобы нет здесь «Лебединое озеро», понимаете? – она отмахнулась от пытавшейся вмешаться Лизы, – они могли что угодно… как это?.. все могли они сделать, чтобы спектакль нет… не было! Убить даже… или мужа ее… наговорить ему, понимаете?! И получится, что убил-то он, а виноват кто, а?!
– Нель, ты что, Нелли? – удивленно, предостерегающе, угрожающе, недоуменно, осуждающе заговорили те, кто ее понял, а кто не понял, встревожено оглядывали остальных, ожидая объяснений.
– А что?! – торжествующим звенящим аккордом выкрикнула Нелли. – Им все можно, да?! Любые интриги, сплетни самые грязные, гадости всякие! Жабы! Вот пусть теперь отмываются, а?
6. Испанский танец
Артисты курили.
Длинноногие принцы и длинношеие лебеди, гордые принцессы и их придворные, заморские гости и злые волшебники, гусары из чардаша, испанки с веерами и без – все они живописно развалились на стульях, креслах и банкетках, и дым окутывал их, словно специально задуманный сценический эффект. Несмотря на нарочитую расслабленность поз – откинутые спины, согнутые колени, задранные на столы ноги, лица у всех были напряженными и словно чего-то ожидающими.
Вернее, как подумал Кемаль, не ожидающими ничего хорошего.
Их было много, но Кемаль уже знал, что и это не вся труппа: сегодня репетирует одна часть, завтра другая, иногда эти части пересекаются, потому что многие артисты участвуют сразу в нескольких танцах, солисты сейчас, накануне премьеры, присутствуют почти всегда.
Оставив русскоговорящую часть труппы и направившись в так называемую курилку, Кемаль вздохнул с облегчением. Все-таки когда понимаешь, кто что кому (и как!) сказал, гораздо проще. У Кемаля была прекрасная от природы и тренированная память, он легко запоминал фразы, имена, цифры, но разве она могла ему помочь, когда разговор велся на чужом языке? Конечно, он наблюдал, подмечал чью-то нервозность, чье-то нежелание отвечать, чьи-то злые взгляды и интонации, но если бы он понимал эти длинные, шипяще-рычащие слова!
Кроме известного всем любителям кроссвордов короткого русского «да», он не знал ни слова на этом трудном, как уверяла Айше, языке и подозревал, что застрявшее почему-то в голове слово «жабы» употреблять не стоило. Особенно если хочешь понравиться собеседнику.
Других познаний в русском языке за время этой бурной беседы он не приобрел.
И ничего нового тоже не узнал.
Неужели кому-то может быть настолько важно, чтобы в театре не состоялась какая-то постановка, чтобы пойти из-за этого на жестокое убийство?
Неужели кому-то так хочется танцевать не какой-нибудь венгерский или испанский танец, а именно лебедя, чтобы?..
Это ведь не просто, совсем не просто, не так, как мы все иногда думаем о ком-то, кто мешает нам жить: убить мы его готовы! Каждый, кто честен сам с собой, не может не признать, что хотя бы раз позволил себе помечтать о смерти – соперника, начальника, конкурента, да что там, даже самых родных и близких. Но одно дело – мысли, пусть даже расцвеченные подробностями, а совсем другое – то, что придется делать собственными руками, в прямом, физическом смысле этого слова. Мысленно и то хочется убить на расстоянии: чтобы ничего не трогать, не испачкать рук, не видеть ничего грязного и неприятного, но чтобы решиться и перейти от мыслей к делу, нужно либо вовсе не представлять себе, на что ты идешь, либо быть не совсем человеком.
Либо придавать преувеличенное значение таким, в общем-то, неважным вещам, как, скажем, постановка «Лебединого озера» и собственная в этом озере роль.
Впрочем, за годы работы в полиции Кемаль твердо усвоил, что ничего неважного в жизни нет, что причина и повод любого преступления – вещи разные, и если поводом может оказаться глупая и неправдоподобная мелочь, то уж причины-то его всегда серьезны.
Любовь, ненависть, страх.
Зависть, ревность, жадность.
Злоба и месть.
Вера в справедливость или еще во что-нибудь.
В число этих страстей вполне может входить и вся эта закулисная возня вокруг распределения ролей и своего места в лебедином стане.
Просто страсти, одинаковые по накалу и силе, у всех питаются из разных источников.
Прежде чем войти в ожидающую его курилку, Кемаль прочитал висевший на стенде за стеклом список: действующие лица, исполнители и дублеры, расписание репетиций и классов. Его еще не поменяли, и имя Пелин Пембе значилось в нем в самой верней строке.
Неужели за то, чтобы занять эту строчку?.. Да, да, и за это тоже, ты далек от театра и их проблем, тебе не понять, прими это как данность и занимайся своим делом.
Кемаль не имел ни малейшего представления о сюжете «Лебединого озера», однако, следуя логике списка, можно было легко догадаться, что погоду в нем делали четыре персонажа: Одетта, Одиллия, Зигфрид и Ротбарт. Остальные были второстепенными.
Четыре?
Кемаль мгновенно уловил какую-то неправильность: исполнителей было трое.
Обе женские роли предназначались звезде и приме Пелин.
Обругав себя за то, что не выяснил в Интернете все про это злосчастное «Озеро» и теперь будет выглядеть непосвященным, Кемаль вошел в окутанное дымом помещение с необъяснимо высокими потолками.
Длинноногие принцы и длинношеие лебеди, гордые принцессы и их придворные, гусары из чардаша и испанки – с веерами и без – все они, как по команде, повернулись в его сторону. Они показались ему существами из иного мира, иной вселенной: то ли из-за их необычных, невозможных для нетренированного человека поз, то ли из-за странных трико, гетров, коротеньких юбчонок, то ли из-за всеобщей худобы, то ли из-за делавшего их похожими на призраки дыма.
Дым охотно играл свою мистифицирующую роль, клубился над столиками и уплывал под потолок. Напоминая о первоначальном предназначении этого здания, некогда отданного под репетиционные залы балетного театра.
Когда-то давно это высокое уродливое серое строение было табачным складом.
Тюки с табаком привозили на огромных фурах, заезжавших через широкие двери, почти ворота, прямо вовнутрь, там сгружали и хранили, а потом отправляли дальше, на фабрики, производящие сигареты. Сейчас высоченный первый этаж использовался как автостоянка, а почти весь второй (он же последний) был прибежищем и царством местного балета.
Кому пришло в голову, что это не приспособленное для подобных целей, плохо отапливаемое помещение годится для изысканного и изящного искусства, неизвестно, но этот кто-то, по-видимому, исходил из того, что по лестнице, ведущей наверх, к нынешним репетиционным залам, никто, кроме профессиональных танцоров или спортсменов, подниматься не сможет. К тому же, места тут достаточно, строение это городу не нужно, все равно пустует, а сносить или ремонтировать его никто не желает, – танцуйте себе и не говорите потом, что мэрия не заботится о культуре.
Всех, кто впервые попадал сюда, ожидая увидеть нечто соответствующее элитарному слову «балет», неприятно поражали три вещи.
Во-первых, само серо-бесцветное здание с огромными, такими же серыми, как стены, годами немытыми окнами; потом та самая, крутая до неприличия лестница с разными, словно издевающимися над пришедшими ступеньками; и, наконец, въевшийся во все стены, так и не выветрившийся за годы, отвратительный, кислый запах табака.
Наивные визитеры начинали озираться в надежде увидеть нечто более приятное глазу, затем принюхиваться и морщить лоб в попытках определить, что это за запах и каким ветром его принесло, а преодолев подъем по лестнице, тяжело дышали, забывали и про вид, и про запах, и только радовались, что наконец-то достигли цели. Здесь их встречали обшарпанные стены, те же немытые серые окна, длинный узкий, всегда плохо освещенный коридор – и потрясающей стройности юноши, неземной красоты девушки, захватывающая музыка, французские слова и ритмичный счет, развязавшиеся ленточки на пуантах, которые какая-нибудь из неземных девушек поправляла, держа ногу высоко над головой, запах кофе и сигаретный дым…
И визитер понимал, что, несмотря на все внешнее убожество бывшего табачного склада, теперь здесь жил своей не понятной чужакам жизнью загадочный и прекрасный балет.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.