Наживка для резидента

Сотников уселся в плетеное пластмассовое кресло за пустующий четырехместный стол между технарями и десантниками и принялся за трапезу. Едва он завернул мясо в лепешку и отхватил большой кусок, забив рот, как сзади послышался знакомый и прилично поднадоевший ему голос:

– К тебе можно?

Голос принадлежал майору Алентову – статному, немножко обрюзгшему, с квадратной челюстью, напоминавшему римского патриция.

– Присаживайся, – проглотив кусок, приветливо произнес Сотников. – Гостем будешь.

– Коллеги должны вместе держаться, – широко улыбнулся Алентов. Он все время улыбался, как американец – так же тупо и неискренне, и всех более-менее влиятельных сослуживцев бесцеремонно пытался зазвать себе в друзья.

Карьерист, плейбой, майор вообще неизвестно как попал в разведку – ему бы по ночным клубам тусить. Но определенное честолюбие в нем было, он мечтал о доблестях, о подвигах, о славе. Но чтобы только все пришло легко, без лишнего напряжения.

Сотников, старый, потертый жизнью барбос, конечно, плейбоя за коллегу не считал, а держал за клоуна с папашей-генералом за спиной. Но это же обстоятельство заставляло держаться с майором как можно более дружелюбно. У клоуна из генеральской семьи гораздо больше шансов стать генералом, чем у работяги из деревни, пускай тот будет хоть семи пядей во лбу. Не ровен час, Алентов в один прекрасный момент обгонит его в должностях, звездах и будет приглашать к себе на совещание с отчетом о проделанной работе.

– Как в Москву слетал? – поинтересовался Сотников.

– Ох, Москва. Там жизнь, – мечтательно произнес плейбой, два дня назад вернувшийся из столицы. – Но здесь работа. Любимая.

– Ну да, – кивнул Сотников, давя нещадно нотки язвительности.

– Мы здесь делаем историю, Арсений, – пафосно изрек Алентов.

Сотников кинул на него внимательный взгляд. А может, он действительно в этом уверен и искренен? Эх, где она, карательная психиатрия?

– Главное, чтобы история не сделала нас, – буркнул в ответ подполковник, сворачивая новую лепешку.

Алентов весь светился, говорил о судьбах мира. Это могло означать лишь одно – он поймал-таки долгожданную оперативную удачу.

– Нет, историю сейчас делаем мы, – отчеканил Алентов достаточно громко, даже не задумываясь о том, что его могут услышать посторонние, уже начинавшие коситься в их сторону. – Может быть, даже я.

– Даже так?

– А что? Скоро устроим американцам кузькину мать.

– Вдарим по красной кнопке, и весь мир в труху? – хмыкнул Сотников.

– Да, будет бомба. Только не ядерная, а информационная.

– Хорош песни петь, – как можно пренебрежительнее отмахнулся Сотников, по опыту зная, что собеседник не выдержит и что-нибудь важное сболтнет.

– Ждем из Эль Хруба сирийскую группу. Надеюсь, с грузом, – Алентов демонстративно посмотрел на часы.

Ну, вот и сложился пазл. С самого начала Сотников ощущал, что что-то не так в цепи последних событий. Какое счастье, что Алентов никогда за языком не следил.

Когда служишь в разведке и сознательно идешь на предательство, то знаешь, что рано или поздно придется уходить. Лучше, конечно, рано, потому что припозднившиеся в этих играх теряют не время, а жизнь. И вот час настал.

Судя по всему, российская разведка получила сведения об утечках информации из военной группировки РФ в Сирии. И ее решили отработать старым способом – на живца. Сотникову подбросили информацию. Он передал ее. И угодил в капкан.

Подполковник посмотрел на часы. Сколько, интересно, у него времени? Вскоре моджахеды по наводке американцев возьмут сирийских агентов. Какая-нибудь спецгруппа проконтролирует этот момент и сбросит сообщение в штаб. После чего Сотникова арестуют. Даже ни в какие игры играть с ним не будут. Просто запрут в камеру и начнут работать. А как работают в конторе с предателями, он знал не понаслышке.

Но Алентов хорош! Проговорился. Распирает его от чувства собственного величия. Все самые потаенные государственные секреты и тайны обязательно натолкнутся на пафосного трепача. Это закон природы. Сидит генеральское дитя, компот хлебает и даже не понимает, что только что сотворил.

– Спасибо, – Сотников поднялся, похлопал коллегу по плечу.

– За что? – недоуменно спросил Алентов.

– За все, – хмыкнул Сотников и, не удержавшись, добавил: – Узнаешь.

Майор пожал недоуменно плечами и принялся, наконец, за трапезу…

Все подозрения приобрели завершенную форму. Сотников вспомнил незаметных ребят в камуфляже – старлеев, прапорщиков, которые вертелись вокруг него. Эдакая служба скрытого наблюдения в стесненных условиях базы. Конечно, с начала операции его стали контролировать. И это были не местные контрразведчики – тех он знает. Скорее всего, заезжие варяги из Москвы. Ордена ведь получат и грамоты за изобличение проклятого предателя.

Скоро его будут брать. Значит, надо уходить. Нет, ребята, звездочек и орденов вам не видать!

После обеда Сотников отправился не в штаб, а в свой жилой модуль. Шел по дальней дороге, мимо рядов брезентовых палаток, через спортивный городок, где здоровенные морпехи работали на спортивных снарядах и долбили по боксерским мешкам, отрабатывая удары. По дороге срисовал двух шпиков, прилепившихся к нему. Ну что ж, поиграем.

Сотников самую насыщенную часть своей жизни посвятил службе в спецназе, еще в Чеченскую войну, где достиг определенных успехов в минно-взрывном деле. Так что приготовил кое-какой сюрприз – собственными силами, из подручных материалов, загодя. Умные люди все делают заранее на все случаи.

В белоснежном жилом модуле, где он проживал с тремя своими коллегами, сейчас было пусто. Сотников пошарил в вещах. Сунул в карман небольшой пистолет «вальтер», собрал вещмешок, затянул его лямки и закинул на плечо. Вытащил из чемодана сверток, вытянул из него провод, подсоединив к пластмассовой коробочке. Вышел в предбанник. И нажал на кнопку самодельной подрывной машинки, сработанной из батареек, тут же присев в углу и зажав уши ладонями. Через три секунды сверток рванул.

Жахнуло так, что, казалось, прилетел «Томагавк». Стеклопакет и часть стены вылетели. Дверь в предбанник тоже сорвало с петель. И повалил такой дым, что стало не видно вообще ничего.

Сотников специально сработал взрывное устройство так, чтобы было как можно меньше разрушений, но как можно больше дыма и грохота. Ему нужен был переполох. И это у него получилось.

Подполковник встряхнул головой. В ушах звенело, голова ходила ходуном, но больше вроде последствий не было, отделался легко, значит, рассчитал все правильно. Он толкнул входную дверь и выскочил из вагончика. Вокруг стелился дым – даром, что ли, дымовую шашку затолкал во взрывное устройство.

Стараясь не кашлять, подполковник просочился между жилыми контейнерами. Царила неразбериха, столпотворение – как раз то, что нужно. Сейчас оперативники будут осматривать вагончик, решив, что клиент подорвался. Пока разберутся. Пока сориентируются. Тут много можно успеть.

На выходе из жилого сектора Сотников нос к носу столкнулся с одним из соглядатаев с погонами лейтенанта. Тот потянулся к кобуре. И Сотников ринулся на него.

Навыки не пропьешь. Пусть особисты – ребята ушлые в оперативной работе, хитрые и изощренные. Но вот в рукопашке слабоваты. Войсковому спецназу или «Альфе» – не соперники. Не на то заточены – им простительно.

Сотников нанес противнику удар кулаком в солнечное сплетение, потом ребром ладони по шее. Не убил вроде – пусть за это Бога благодарит. Вроде никто разборки их не заметил, место пустынное. А вот дальше располагаются охраняемые склады и боксы с техникой.

Сотников двинулся вперед. Нельзя бежать, чтобы не привлекать внимание. Но двигаться надо быстрее. Времени совсем не остается.

Особисты считают, что уйти с базы нелегко. На самом деле все не так. База – это целый город, где можно затеряться и откуда можно свалить при точном расчете и определенной доле удачи. Да еще нужно учитывать, что Сотников продумывал не раз пути отхода. И, будучи здесь не последним человеком, предпринял определенные меры.

Через пять минут он был у северных ворот базы. Перед контрольно-пропускным пунктом ждала разрешения на выезд колонна из двух тентованных грузовиков и бронетранспортера. Сотников подошел к капитану – старшему колонны. Продемонстрировал заранее приготовленное распоряжение за подписью начальника базы, дающее большие полномочия, в том числе разворачивать подобные колонны по своему усмотрению. И объявил:

– Я с вами.

Капитан козырнул и указал на кабину новенького «Урала-М», в которой вполне можно было устроиться втроем.

Сотников надеялся, что особисты не успеют предупредить караул. Они пока еще разбираются с вагончиком и убеждаются, что тела никакого там нет. Наверное, сейчас в их головы закрадывается мысль – надо бы перекрыть выходы с базы и ставить всех в ружье. Пока доложат начальству. Пока начальство оценит ситуацию. Пока объявит тревогу. Они явно не рассчитывали на такие шаги с его стороны, и им нужно время, чтобы сориентироваться.

Офицер на КПП махнул рукой, и колонна выехала с территории базы.

Когда дорога вывела к первым бетонным кубикам жилых домов, Сотников приказал:

– Тормози. Дальше я сам.

– Запрещено же, – возразил капитан.

– Запрещено пререкаться со старшим по званию.

«Урал» затормозил, и Сотников спрыгнул на прогретый солнцем асфальт. Пот лился по его лбу. Голову немножко вело. Это все нервы и жара – сегодня неожиданно грянуло двадцать восемь градусов.

Колонна тронулась, оставляя Сотникова одного. Он посмотрел ей вслед, потом обернулся и окинул взглядом базу Хмеймим, бывший международный аэропорт имени Басиля Аль Асада, ставший частичкой русской земли. Все, черта проведена, назад дороги нет. Его ждут насущные дела. Главное – покинуть поселок, а потом и эти места. И тут ему остается только надеяться на возможности своих хозяев. Новых хозяев…

Сотников углубился в поселок, где шла своя жизнь. Люди слонялись по делу или без дела, торговали, сидели на ступенях домов, общались между собой. На русского военного смотрели искоса – обычно по одному вояки не ходят. Кто-то поприветствовал его – мол, дружба и братство между народами.

Через десять минут он добрался до недостроенного дома, где у него был тайник. Там облачился в местные одежды, так что теперь вполне мог сойти за своего, учитывая отличное владение арабским языком. Теперь на конспиративную квартиру. Если его партнеры не соврали, они эвакуируют его.

В их добрых намерениях он не заблуждался – они истинные бизнесмены, делают только то, что им выгодно. Он надеялся, что им пока что предпочтительно возиться с ним. Ну а потом он станет родным и незаменимым, и от него просто так не избавишься.

Нужно было спешить. По идее, сейчас военные и полиция будут перекрывать дороги. Но Сотникову ехать никуда не надо. До конспиративного помещения десять минут пешком…

Вскоре беглый подполковник постучал в дверь частного одноэтажного дома. И сказал возникшему на пороге пожилому тощему арабу:

– Мир правоверным, да осенит солнце этот дом.

– Мир тебе, скиталец, – ответил хозяин дома, приветствуя гостя низким поклоном.

Глава 7

Настроение у меня было не то чтобы упадочное, но достаточно мерзкое. Не шла из головы последняя операция. Из всей группы мне одному известна ее суть, а также то, что те трое, которых мы до кучи взорвали вместе с моджахедами – это наши союзники.

Мы, конечно, машины для уничтожения противника. Но в глубине души совесть же живет. Конечно, в нашей работе она кажется архитектурным излишеством – типа для красоты. На войне приходится жертвовать людьми, в том числе и своими. А в борьбе спецслужб вообще мораль является ругательным словом – вся эта работа зиждется на крови и обмане. И это оправданно – ведь те неблаговидные поступки, которые нам приходится совершать, являются воплощением железной целесообразности. Подставляешь одного человека, жертвуешь им – и спасаешь сотни. Главное, арифметика. Да, наш Бог – боевой приказ. Но совесть – это то, что отличает человека от компьютера. Даже закоренелые преступники ищут себе оправдания. А солдат без совести – просто профессиональный убийца.

Вот эта самая совесть и колола меня. Потому что жертвовать своими, сдавать их врагу – это самое распоследнее дело. В какой-то мере извиняет нас то, что если возникнет такая необходимость – то точно так же могут пожертвовать и нами. Но для этого нужна будет очень веская причина. Такая, из-за которой я и сам бы оправдал сей шаг.

Ну и еще ложка дегтя. Задание мы выполнили, предатель был вычислен, отработали нормально. А вот коллеги ударили в грязь лицом. Иуда ушел, да еще с шумом, фейерверком. Не афишируя суть произошедшего, особисты теперь рыли носом землю, пытаясь выяснить, как же так получилось и нет ли у беглого подполковника сообщников. В общем, сплошной трэш, угар и позор. Одно утешает – теперь некому будет сливать противнику информацию. От мыслей о том, сколько вреда мог натворить крот в наших рядах, мне становилось дурно. И в очередной раз я мысленно благодарил Бога и начальство, что работаем мы по своему плану, вне зависимости от разведывательной службы группировки. Ибо кто мы по документам? Правильно – прикомандированная техническая группа непонятного назначения.

Мы занимали два белоснежных жилых модуля на самом отшибе базы. Внутри было достаточно комфортабельно – три кровати, пластмассовая мебель, даже кондиционер. Условия на уровне мировых стандартов. В одном модуле жили я, Князь и Рад. Наши чеченцы занимали другой. Они сильно сдружились в последнее время, после того как чуть не перегрызли друг другу горло. Нет, спорили они и теперь – порой до хрипоты, поскольку долго находились по разные стороны баррикад. У Утеса, человека советского воспитания, и исламиста Бека взгляды на мир, мягко говоря, сильно не совпадали. Но зато были общие враги. Так что теперь в полемическом задоре за ножи они уже не хватались, как раньше.

Князь сидел на кровати и перебирал струны гитары, напевая профессиональным концертным баритоном:

Пылает город Кандагар, живым уйти нельзя.И все-таки Аллах акбар, Аллах акбар, друзья!

Это была любимая песня Князя, и пел он ее всегда с чувством, проникновенно, задумчиво глядя куда-то вдаль.

Аллах акбар, горит песок и рушится скала,И очередь наискосок дорогу перешла.Алла, Алла, Аллах акбар…

Песня, наверное, лучшего военного барда полковника Верстакова относилась к временам афганской войны. Тогда вместо «привет» у советских воинов‑интернационалистов было принято говорить друг другу «Аллах акбар».

Аллах акбар, пылает ствол и перебит дозор.Веди ж в атаку батальон, Аллах акбар, майорАллах акбар! Аллах акбар!..

У меня от этой песни всегда мурашки по телу. Ведь все крутится по вечному кругу – Афган, Чечня, Сирия. Пыль, грязь, русская кровь. И пронзительное ощущение – иначе нельзя, иначе не получится. Такова судьба русского воина во все века и в любом месте – давить нещадно душмана. И платить своей кровью.

А если кто-нибудь живым вернется в Кандагар,Его мы, может быть, простим, ему Аллах акбар.Аллах акбар, Аллах акбар…

В группе царило чемоданное настроение. Каждый воспринимал предстоящий отлет на Родину по-своему. Князь неустанно грезил о жене и детях, ему это в радость. Рад пышет жизнью и молодостью, ему везде интересно, но больше всего тянет блестящая мишура большого города. Эти двое упражнялись в фантазиях о том, кто чем займется на Большой земле – они варьировались от дикого загула с блэкджеком и шлюхами до скромного вечера при свечах в кругу семьи и потрескивающих поленьев в камине.

А вот моим чеченцам все равно. Беку домой нельзя – там его не ждут, учитывая некоторые особенности биографии. И Утесу туда тоже нет смысла ехать – близкие родственники погибли от рук ваххабитов, за что он люто ненавидел религиозных фанатиков и главный смысл жизни видел в том, чтобы накрошить их как можно больше. Война забрала у них все и стала их домом.

Меня все больше настораживало то, что о нашем отлете разговор со мной больше никто не заводил. На базе о моей группе вообще временно позабыли – не до нас было. Штаб шумел, как растревоженный улей. Вчера наши штурмовики накрыли гуманитарный конвой ООН, следовавший в оплот боевиков – осажденный город Бекрай. Самое интересное, что колонну грузовиков сопровождали моджахеды, а груз состоял из сухой китайской лапши и боеприпасов, в том числе к системам залпового огня. Что, впрочем, не помешало американцам и их подстилкам поднять истошный вопль в ООН о том, что Россия нагло попирает все нормы международного права, морали и нравственности. МИД России отбрехивался в привычной иронично-агрессивной манере, но это было бесполезно, поскольку истина не интересует никого, а картинку для западного обывателя дают мировые информационные агентства, в число достоинств которых объективность не входила никогда. Как всегда в таких случаях, на базе шум-гам-тарарам, пишутся справки, отчеты, представляются материалы в Москву – в общем, сумасшедший дом.

Обо мне вспомнили еще через день и ранним утром вызвали в разведотдел. Там в «келье» ждал полковник Лукьянов. Он сидел за столом, вычитывая какие-то бумаги. Как всегда сухо приветствовал меня и пригласил присаживаться на расшатанный деревянный стул.

– А вы тут освоились, – хмыкнул я.

На столе стояла стальная фигурка танка «Т‑72». По давней привычке полковник ставил ее на свой рабочий стол – будто столбил территорию. Это было напоминание о его старой службе в танковых войсках и означало, что прописался он здесь надолго.

Лукьянов кивнул.

– Судя по всему, в Москву не спешите, – продолжил я.

– Пока нет, – односложно ответил полковник.

– А нам замена будет? – полюбопытствовал я. – Родина увидит своих героев?

– Замена? – Лукьянов недоуменно посмотрел на меня и наставительно произнес: – Мы военнослужащие, и командование определяет порядок и место прохождения нашей службы.

Человек совершенно не умеет выражаться не по-уставному.

– Интересное кино получается, – протянул я, пытаясь разобраться, огорчает или воодушевляет меня известие о том, что наше возвращение оттягивается на неопределенное время.

– Товарищ подполковник, вы в курсе, что дело не закончено? – сухо произнес Лукьянов.

– Знаю, – кивнул я. – Подполковник Сотников ушел. И мы его вряд ли теперь достанем – он сейчас задыхается в дружеских объятиях своих рабовладельцев. Если, конечно, по пути на фугас не наступил, тварь такая.

– Вы мыслите в нужном направлении. Только ошибаетесь насчет того, что мы его не достанем. Есть основания полагать, что очень даже достанем.

Сердце мое екнуло. Перспектива гоняться за беглым предателем, который находится под крышей ЦРУ, да еще неизвестно где, меня не особенно радовала. Да и не слишком верилось в успех такого мероприятия.

Уловив мои чувства, с каким-то удовлетворением Лукьянов произнес:

– Вы правильно поняли. Ваша группа подключается к дальнейшему оперативному и силовому сопровождению этой операции.

Он положил передо мной шифрограмму за подписью замначальника ГРУ Шабанова, в которой было черным по белому написано, что группа «Бриз» подключена к проведению комплекса мероприятий под условным наименованием «Перекресток».

– Что за «Перекресток»? – спросил я. – Это по Сотникову?

– К сожалению или к счастью, операция гораздо шире. С вашей помощью был ликвидирован Большой Имам.

– Точно так.

– А об архиве Большого Имама слышали?

– Нет.

– На протяжении многих лет он фиксировал свои контакты с ЦРУ и другими спецслужбами, а также западными политиками. Надеюсь, понимаете, какой убийственной силы это его наследие.

– Понимаю.

– Архив с вероятностью в девяносто девять процентов находится на территории Сирии.

– И мы его будем искать, – заключил я. – Только какое это имеет отношение к Сотникову?

– Имеет самое непосредственное отношение. Но мы будем решать проблемы по мере поступления. А пока я уполномочен ввести вас в некоторые аспекты операции.

– Слушаю очень внимательно.

И он выдал такое, от чего я только озадаченно поцокал языком.

И понял, что нам придется очень тяжело.

Ну что ж, а кто обещал, что будет легко и что мы будем жить вечно?

Глава 8

Правительственные силы после массированной авиационной и артиллерийской подготовки пошли в атаку, поддерживаемые несколькими танками «Т‑72».

Школа младшего командного состава сирийской арабской армии в окрестностях Бекрая уже несколько раз переходила из рук в руки. Она имела важное значение, поскольку позволяла держать под контролем последнюю транспортную артерию, питающую осажденный город, по которой осуществлялось снабжение оружием, боеприпасами и перемещались отряды боевиков.

Хайбибула, командовавший этим участком обороны, бросал тающие силы без оглядки, лишь бы удержать коридор. Без него моджахеды были обречены. И он собирался биться за этот комплекс разбитых зданий до последнего.

Огненный напор был страшен. Грохот бомб и снарядов рвал барабанные перепонки. Осколки перемалывали все живое. Казалось, ничто не может выжить в этом буйстве дыма и пламени. Но когда правительственные войска пошли в атаку, то натолкнулись на грамотное огневое противодействие. Из заранее оборудованных огневых точек по ним лупили пулеметы, автоматы и даже артиллерия.

Наконец «Т‑72» прорвался на территорию школы, передавил артиллерийский расчет, навел шороху, и моджахеды были готовы начать неорганизованное отступление, в народе именуемое бегством. Все зависло на хрупких весах случая.

В этот момент в бок танка впилось сразу три выстрела из «РПГ‑7». Стрелки шли на смерть, они ее и нашли, скошенные очередями. Но один из зарядов ручного противотанкового гранатомета все же остановил танк, который задымился. А потом рванул боекомплект. Выбравшегося еще до взрыва танкиста застрелили.

Идущие следом бронетехника и пехота еще могли смять оборону и захватить позиции моджахедов.

Оглушенный Хайбибула лично руководил боем. От близкого взрыва в его ушах стоял звон. Голос охрип. Он смотрел на происходящее, и его душа заледенела. Он понимал, что сейчас будет конец. И с отчаяньем смертника охрипшим голосом отдал приказ на последнюю самоубийственную атаку.

И люди, выбираясь из щелей, пошли вперед. Из укрытия с ревом вылетел последний оставшийся на ходу пикап и лихо развернулся. Застрекотал крупнокалиберный китайский пулемет в его кузове, посылая длинную бестолковую очередь.

– Аллах акбар! – послышался многоголосый крик, перекрывая грохот выстрелов.

И моджахеды пошли вперед. Лицом к лицу с врагом. Смерть на смерть – и пусть Аллах рассудит, кто ему дороже. Такую войну Хайбибула любил. После таких побед он ощущал, что его дело правое, поскольку Всевышний опять за него!

Передовая линия правительственных солдат дрогнула. Один боец бросил оружие и кинулся назад. И вскоре за ним устремились остальные. Чиркнула стрела ПТУРа по корпусу второго «Т‑72», не повредив его. Танк развернулся и двинулся обратно, даже не думая стрелять.

– Отступают! Аллах акбар! – что есть силы вторил вою десяток глоток Хайбибула, вскакивая на бетонное заграждение и паля из своего автомата куда-то вдаль. Он не мог сдержать ликования.

Он в очередной раз убедился в том, что у правительственных сил слабая пехота. Ее мало. Ей не хватает напора и мужества. Если бы сегодня в атаку шли отборные силы САА, те же «тигры», или иранцы, или «Хезболла», все могло бы сложиться совершенно иначе. Но большинство солдат воюет плохо. Они неважно владеют техникой, которой у них много – гораздо больше, чем квалифицированных специалистов. И офицеры в массе своей слабы. Поэтому пять дней назад, захватив эту самую школу, правительственные войска не смогли здесь закрепиться, окопаться и были с треском выбиты Хайбибулой. Моджахеды же вгрызаться в землю и рыть укрепления научились уже давно, поскольку нерадивых бойцов просто расстреливали. Правительство Сирии не могло себе такого позволить. Оно заискивало перед своими солдатами, поэтому эта военная масса постоянно умудрялась сдавать позиции, отвоеванные элитными частями при поддержке авиации.

Хайбибула устало присел на бетонный кубик рядом с насыпью у разбитого забора. Вокруг закружились возбужденные боевики. Ему поднесли двухлитровую пластмассовую бутылку с холодной водой. Он жадно присосался к ней. Сегодня жара – жаркий бой, жаркий воздух, жаркое солнце.

На сегодня все кончено. Вряд ли враг отважится на новую самоубийственную атаку. Значит, транспортная артерия не закроется. Не прервется поток боеприпасов. И будет возможность воевать дальше. Вот только как долго?..

Ночь прошла спокойно. Хайбибула, вернувшись в свой штаб в здании бывшего муниципалитета около городского рынка, проспал в подвале десять часов без сновидений.

Следующий день начался спокойно. Бомбовые удары не возобновлялись. Обеим воюющим сторонам нужна была передышка.