Волчица нежная моя

– А вдруг? Ты к моей лавочке давно присматриваешься! – наседал Гордеев.

– Ну, присматриваюсь… И выкупить хочу… Но я тебя не подставлял… А если вдруг, то что?.. Что ты мне сделаешь? – Федосов смотрел на него зло, хищно, как тот кулак – на продразверстку.

А обрез у него имелся, и не один. Служба безопасности у него, связи в мире суровых людей без страха и упрека – он мог нанести очень болезненный удар, как в спину, так и в лоб. С таким человеком лучше не связываться, и Гордеев пожалел о своей несдержанности.

– Не продам я тебе бизнес! – отрезал он и повернулся к Федосову спиной.

Не стоило ему ссориться с этим далеко не последним человеком, но раз уж так случилось, то и замиряться с ним не нужно – во всяком случае, сейчас. Эффектно нужно уйти, на высокой ноте, чтобы у оппонента мурашки по коже пробежали от страха и восхищения, а потом уже можно и на мировую. Выждать, промариновать Федосова в собственных сомнениях и опасениях, а потом встретиться с ним и с чувством собственного достоинства извиниться.

А может, и бизнес ему продать? По рыночной цене… Вдруг все-таки он стоит за Сотниковым, вдруг это с его легкой руки началась смута? Если так, то продолжение следует. А может, кто-то другой мутит воду, и следствие потихоньку, пользуясь временным затишьем, обкладывает его флажками? Загонят в угол, набросят петлю на шею и зашвырнут в клетку…

Да, пожалуй, не будет ему покоя на земле, где он грешил на государевой службе, слишком уж много хвостов после него здесь осталось. Уезжать ему нужно, туда, где о нем никто не знает…

* * *

Пальцы у Риты длинные, изящные, ноготки акриловые, на каждом – по букету фиалок; фиолетовые лепестки, зеленые листики, тычинки, пестики. Такими пальцами хорошо играть на фортепьяно, ловко перебирая клавиши, но Рита не училась музыке, к тому же в квартире отсутствовал инструмент. Зато здесь был Гордеев, он лежал в постели на спине, она – рядом, на боку, ее рука покоилась у него на животе, а пальчики беспорядочно блуждали по волосатой груди, поглаживая, постукивая, покручивая. Будь под ее рукой клавиши рояля, пальцы бы выбивали хаотические звуки, но в любовных утехах свой ритм, здесь главное не тактовый порядок, а душевный подход. А Рита принимала Гордеева с душой и сейчас, после громкого выплеска чувств, думала о нем, пальчиками отстукивая свои мысли, наигрывая ласковую, нежную мелодию, которую он слушал с удовольствием…

Мелодия складная, не лишенная смысла, но скучная, и в душу она не западала, не звала вперед, не вдохновляла на новые свершения. С тем же успехом он мог провести время в постели с Лерой, она бы лежала сейчас рядом с ним и точно так же выбивала пальчиками приятные ощущения. И не было бы никакой измены, и совесть бы не кололась…

Поднадоела ему Рита, не хочет он с ней больше, и засела занозой мысль поставить крест на их отношениях. Но как ей об этом сказать? Любит она его, привязалась к нему, и ей будет больно… Но выход все-таки был. Он всерьез подумывал о больших изменениях в своей жизни: продать бизнес и недвижимость, перебраться на новое место, начать все с нуля. Проблемы у него, приходится спасаться бегством, так Рите он и скажет, и она поймет. Он уедет, она его забудет – гордиев узел рассосется сам собой… Но уже вторая неделя пошла после скандального разговора с Федосовым, Гордеев позвонил ему, извинился за свое поведение, но с визитом у него не был, речь о купле-продаже не заводил. И с каждым днем его желание оставить все и уехать слабело, еще чуть-чуть, и оно совсем зачахнет. Со стороны Сотникова тишина, Федосов его простил, осознав собственную глупость, одним словом, гроза прошла – вырвала с корнями дерево на двести «тонн» «зелени», сыграла на нервах и стихла. Снова над головой чистое небо, мягкое солнце, а перед глазами – яркая улыбка Золотого Тельца. Дела идут в гору, прибыль множится, и нет желания разбирать накатанные рельсы, переносить их в неведомую даль…

– Ты Анастасию Сергеевну знаешь?.. – вдруг спросила Рита. – Лопахину Анастасию Сергеевну знаешь?

– Ну знаю! – Гордеев резко повернулся на бок, сминая под собой простынь, отстранился от Риты, удивленно посмотрел на нее.

Настю он знал с давних пор, и раньше любил ее, и сейчас. Она самая лучшая… И самая странная женщина из всех, кого он знал.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты такой же дикий, как и она! – Рита учащенно моргала, изумленно глядя на него.

Он выразительно вскинул брови. Возможно, его с дикарем сравнили небеспричинно, а Настя – чем она провинилась? Разве ж она дикая?..

– Набросилась на меня! Глаза дикие! Шипит! Руками машет!.. – Рита разволновалась, вспоминая свою встречу с Настей. – Шлюхой малолетней обозвала!.. Какая ж я малолетняя? Мне уже двадцать!

Гордеев продолжал держать ее под вопросительно-восклицательным взглядом, он даже не моргал, усиливая выраженное удивление, дополняя его легкой ироничной насмешкой. И Рита его поняла.

– И не шлюха! – спохватилась она.

– А почему обозвала?

– Как почему? Из-за тебя!

– Она знает, что мы встречаемся?

– Знает!

– И ей это не нравится? – сомневаясь в этом, спросил он.

– И ей это не нравится!.. Я думала, она мне глаза выцарапает!

Гордеев сидел на кровати, опираясь на правую, вжатую в подушку руку, а левой он в раздумье пощипывал гладко выбритый подбородок. Он ничего не понимал. Он хорошо знал Настю, и не могла она устроить сцену из-за него: не те между ними отношения. Он ее любил, а она его игнорировала и личной жизнью никогда не интересовалась, а тут вдруг нашло. Может, выпила крепко, или еще что похуже…

– А она трезвая была? – спросил он.

– Трезвая!.. Но дурная!.. Может, под кайфом?.. Я однажды колес наглоталась, меня как понесло!..

Рита могла – и колесами закинуться, и к незнакомому взрослому мужику в машину сесть, и отдаться ему в тот же день в номере мотеля. Она была совершенно трезвой, когда Гордеев подобрал ее на остановке, но чем-то сильно расстроенной, вроде как с парнем в пух и прах рассорилась. Но выпить не отказалась. Он отвез ее в ресторан придорожной гостиницы, там они посидели, поговорили, а потом отправились в номер, где все и случилось. Проснулся он утром, но без нее: сбежала Рита, осознав свою ошибку. А девушка она симпатичная, с красивым овалом лица и чудными губками, и ее молодость брала в плен без права на побег… Нашел он ее, неделю за ней ухаживал и в конце концов добился своего, но медовый год уже закончился, пора закругляться…

– Откуда у нее информация, что я с тобой встречаюсь? – спросил он, воодушевленный ревностью любимой женщины.

– Ну не знаю…

– А ты ее знаешь?

– Ну конечно! Я с ее дочкой в одном классе училась.

– С Катей? – уточнил он.

– Ну да, с Катькой… А ты что, и с ней мутишь? – вскинулась Рита.

Гордеев на осуждающем вздохе набрал в легкие воздух и резко, с фырканьем, выпустил, в иронической насмешке раздув щеки. Понесло Риту, пора останавливаться, пока с обрыва не свалилась.

– Или ты с Анастасией Сергеевной?.. Ну да, конечно! Как я сразу не поняла? – Ее удивление было примерно таким, как у морского путешественника, который на исходе своих лет сделал важнейшее в своей жизни открытие – вода, оказывается, мокрая!..

А с кем еще можно было сравнить Риту, если простая истина осенила ее только сейчас? Если одна женщина набрасывается на другую, называя ее шлюхой, то виной всему мужчина – тут и гадать не надо.

– И как ты сразу не поняла? – усмехнулся Гордеев, поднимаясь с кровати.

Устал он бегать за Настей, вымаливая у нее милость, смирился со своим поражением, махнул рукой. За последние два года он видел ее всего три-четыре раза, и то издалека, случайно. Но теперь у него появился повод увидеться с ней, и он не упустит этой возможности.

* * *

Отшумели бесхозные девяностые, уступив место «нулевым» годам, страна ожила, зашелестели купюры в бюджетных потоках. Гордеев имел представление, сколько денег прилипло к загребущим рукам всех чинов и рангов, но все-таки львиная доля – за вычетом шакальих гешефтов – добралась до адресатов. Он хорошо помнил, в каком состоянии находился городской Дворец культуры – обшарпанные колонны, облупленный портик, разбитые ступеньки, асфальт на площади сплошь в сколах и выбоинах, как будто под минометным обстрелом побывал. Но пару лет назад клуб отремонтировали как изнутри, так и снаружи, здание облицевали, площадь замостили, обновили старые и разбили новые клумбы – любо-дорого посмотреть, и все-таки он бы с удовольствием вернулся в прошлое, к старому ветшающему зданию, в огромном холле которого гремели дискотеки. Сейчас здесь по вечерам тихо, для всяких разных диджей-шоу существуют ночные клубы, а в прежние времена сюда со всего города стекалась молодежь. Громыхала и звала в разгул музыка, в конвульсивных дерганьях толкались на танцполе тела, мальчики снимали девочек, задиры искали подраться, в елочках за клумбами дворники по утрам находили снятые впопыхах лифчики, подсохшие резинки, разбитые в драках очки, а иногда и выбитые зубы.

Здесь Миша Гордеев и познакомился с Настей. Увидел ее, засмотрелся, она кокетливо улыбнулась в ответ, назвалась. Он даже не успел сказать, как его зовут, а она уже повисла у него на шее. Но этого бы не случилось, если бы не бутылка коньяка, которую он тогда держал на виду. Друзья решили добавить, он отправился к своей машине, которая находилась неподалеку, взял оттуда пузырек из «джентльменского набора», а на обратном пути нарвался на шумную компанию. Парни, девчонки – все навеселе, смеются, по кругу ходит «огнетушитель» с «чернилами», но пойло уже на исходе, а надо еще, и тут вдруг появляется Миша…

Девчонки обычные, ничего особенного, но все при парнях, и только Настя была без пары. Самая красивая, самая эффектная, в короткой плиссированной юбке, с ногами от ушей, и одна. Кто-то позвал Мишу, заметив бутылку в его руках, он мог бы пройти мимо, но Настя притянула его к себе как магнитом. Ради такой красоты он готов был отдать и ящик, и два коньяка, а тут какая-то бутылка.

Настя тоже пила, из горла, и даже занюхала его волосами, отглотнув из бутылки. Обняла Мишу рукой за шею, повозила носом по волосам, вдыхая через них воздух, занюхала, сплюнула, но так и осталась стоять с ним в обнимку. И никто ничего, хотя один парень глянул на Мишу косо, враждебно, он даже толкнул свою девушку, как будто хотел избавиться от нее, как от обузы. Но не избавился и остался с ней, а Миша увел Настю в машину. Предложил покататься, она не отказалась и в ту же ночь стала его женщиной. И, как оказалось, стала женщиной вообще…

В ту ночь Настя рассталась с девственностью, но тогда Гордеев не мог в это поверить: он же видел, как она вела себя в компании, как легко села к нему в машину, с какой беспечностью раздвинула ноги…

В тот вечер она садилась к нему в «семерку», а сейчас под ним пятисотый «Мерседес», и стояла машина примерно на том самом месте, где и тогда, двадцать с лишним лет назад. Тогда он увозил Настю в ночь, а сейчас он едет к ней – они встретятся, поговорят. Но сначала ей нужно позвонить…

Телефон зазвонил в тот самый момент, когда он взял его в руку, на дисплее высветилось – ТС.

– Да, Таисия Степановна.

– Михаил Викторович, срочно приезжайте! – Голос экономки прозвучал тревожной сиреной.

Уж не пожар ли!

– Что случилось?

– Тут из полиции приехали! С обыском!.. Валерии Павловне позвонить или вы сами?

– Сами, – через немеющее горло выдавил он.

Полиция! Обыск! Нетрудно догадаться, с каких гор задул этот ветер. Гордеев не мог справиться с волнением, как в таком состоянии разговаривать с женой? Да и не до нее сейчас…

О Насте он подумал, когда подъезжал к дому. К ней собирался, а попал на пожар, прямо в эпицентр.

Ворота были приоткрыты, перед ними стояла полицейская машина, возле которой перетаптывался с ноги на ногу худосочный, с тонкой шеей паренек в полевой форме; сержантские лычки у него на погонах, с плеча свисал короткоствольный автомат, который почему-то казался непосильной для него ношей. Он попытался перегородить Гордееву путь, но тот рявкнул на него:

– Это мой дом!

Он прошел во двор и увидел, как из сторожки вываливается смуглый Насыр. Парень хотел выйти, если не выбежать, но кто-то сзади толкнул его в спину, и он упал на вытянутые руки.

– Лежать!

Из сторожки выскочил крепкого сложения мужчина с блестящими залысинами на массивной голове. Он был в штатском, но на поясе у него висел чехол, из которого появились наручники. Он схватил Насыра, не позволяя ему подняться с земли, сильными заученными движениями завел руки за спину и надел на них браслеты. Только тогда посмотрел на Гордеева.

– Капитан Алтухов!.. – коротко и емко представился он, хмуро, исподлобья рассматривая его. – Я так понимаю, вы хозяин дома!

– Гордеев Михаил Викторович… Может, скажете, что здесь происходит? – Ему пришлось два раза сглотнуть слюну, смачивая пересохшее горло, прежде чем он закончил фразу.

– Происходит! – Из сторожки показался еще один полицейский в штатском.

Приплюснутая сверху голова, как панцирь у краба, маленькие, слегка выпученные глазки. Короткие брови внутренними своими краями упирались в надлобный выступ, который плавно перетекал в переносицу. Казалось, брови врастали в этот выступ, соединяясь под ним. Двумя пальцами правой руки мужчина держал за угол полиэтиленовый пакет, в котором покачивался черный вороненый пистолет, по всей видимости, изъятый у Насыра.

Этот молодой паренек бессменно служил Гордееву и охранником, и дворником, и тем, кем попросят. В меру смуглый, городской, он говорил по-русски почти без акцента, следил за собой и не раздражал неотесанностью, как большинство из его собратьев, и по работе претензий к нему практически не было. Одним словом, Насыр вполне вписывался в окружающую обстановку, и Гордеев не хотел бы потерять такого работника. Но раз уж Насыр позволил держать при себе втайне от хозяина огнестрельное оружие, то зачем он ему такой нужен?

От души отлегло. Лучше лишиться трудовой единицы, чем собственной свободы. И жизни… Вдруг Насыр готовил покушение на своего хозяина? А если он готовил террористический акт?..

Гордеев готов был признать за своим охранником любой грех, лишь бы самому остаться в стороне, но, увы, в Управление внутренних дел забрали и его самого. Без объяснений посадили в машину, наручники надевать не стали, но увезли.

Глава 4

Не отлипали хлебные крошки от стекла на рабочем столе; капитан Алтухов небрежно дунул, повел рукой, но смахнуть смог только часть из них. Он глубоко втянул в себя воздух, натужно выдохнул, плотно провел по стеклу ладонью, но несколько крошек так и остались на столе.

– Черт!.. И в жизни так, Михаил Викторович, борешься, вычищаешь преступность, а ей медом намазано, не отлипает.

Алтухов достал из кармана связку ключей, звякнул ими, как будто угрожая несговорчивым крошкам, открыл сейф, достал оттуда тряпку, плеснул на нее из графина с водой и принялся тереть по столу. Гордеев недоуменно смотрел на него. Тряпка в сейфе? Оригинально!

– Ну вот, а говорите – не справимся! Все вычистили! – любуясь своей работой, с торжеством в голосе сказал Алтухов. – И вас вычистим!.. Я имею в виду преступность…

– А может, лучше научиться есть нормально, не по-свински? – уколом на укор ответил Гордеев.

– А вы, Михаил Викторович, в ресторанах привыкли обедать, дома в столовой?.. – хищно сощурился капитан. – Был я у вас дома, видел, как там у вас… В тюремной камере такого не будет.

– Ну, то, что у меня таджик без разрешения работал, – это не преступление. Даже если он террорист.

– А он террорист?

– Вы полиция, вы и разбирайтесь.

– Мы полиция, – кивнул Алтухов. – А террористами ФСБ занимается.

– Мне ваши тонкости не интересны.

– В Сотникова стреляли из пистолета системы «ТТ», – в прежнем, слегка раздраженном, но, в общем-то, спокойном тоне сказал капитан.

– Мне какое до этого дело? – тем же ответил Гордеев, но вдруг до него дошел страшный смысл сказанного. – Что вы сказали?!

Алтухов смотрел на него пристально, пытливо, наблюдая, как он реагирует на известие.

– В него стреляли?! – Михаил Викторович находился в состоянии, близком к шоку.

– Да, вчера ночью. Георгий Андреевич возвращался домой, возле подъезда его ждали.

– Он жив?

– Жив. Рана оказалась не смертельной, кризис, как говорится, миновал.

– Он видел, кто в него стрелял?

– И долго вы собираетесь задавать вопросы? – усмехнулся Алтухов. – Хотите поменяться со мной местами? Так я не согласный. Мне в тюрьму как-то не очень охота.

– А почему вы обвиняете меня?

– Мы вас не обвиняем, а пока всего лишь подозреваем…

– Да, но у вас было постановление на обыск? И что вы искали в моем доме?

– То, что и нашли, пистолет системы «ТТ». Рано еще говорить, из этого пистолета стреляли в Сотникова или нет, экспертиза пока молчит. Но слово можете взять вы, пока не поздно. Чистосердечное признание облегчит вашу участь. Отсидите десять лет, вернетесь домой, а с пожизненного заключения не возвращаются…

– Пистолет вы нашли у Насыра, а сажаете меня.

– Насыр всего лишь исполнитель.

– То есть я заказал ему Сотникова? Зачем?

– Сотников работал по вашему делу, расследовал ваши злодеяния… Я хотел сказать, злоупотребления… – глумливо усмехнулся Алтухов. – Вы решили от него избавиться, вот, собственно, и весь мотив.

– А больше в стране следователей нет? Если Сотникова не станет, то продолжать его будет некому?

– Он действовал по собственной инициативе, дело, можно сказать, неофициальное. Пока неофициальное. Но теперь, конечно, оно получит огласку.

– Бред какой-то! Убить следователя, чтобы привлечь повышенное к себе внимание! Где логика?.. Может, кто-то хочет привлечь повышенное внимание к моему делу?

Алтухов что-то сказал, но Гордеев его не услышал. В уши как будто вода набралась, ощущение было таким, словно он погрузился в бассейн с головой: в ушах – глухое переливчатое бульканье, отдаленный, сливающийся с эхом шум, и сердце слышно, как стучит. И писк – откуда-то из глубинной тишины, сквозной, раздражающе настырный…

Он не знал, как орудие преступления попало к Насыру, возможно, кто-то дал ему пистолет или он его нашел, но не в этом суть. Важен сам факт – оружие изъяли у человека, который работает на Гордеева, а раз так, он сам причастен к покушению на убийство. Посадят его за Сотникова или нет, дело десятое, главное, привлечено внимание к делам, которые поднял следователь, и не важно, из корысти он проявил инициативу или нет. Резонансное дело спровоцирует расследование по экономическим преступлениям, совершенным Гордеевым. Расследование, которое должно было его утопить…

* * *

Сердечная недостаточность ведет к смерти, а следственная – к спасению. Не смог Алтухов представить улик, достаточных для заключения под стражу, и Гордеева отпустили под залог. Судья принял решение, стукнул молоточком, и двери на волю, приветливо качнув створками, открылись. Но из гулкого, почти безлюдного зала суда еще нужно было выйти, а это не просто, когда под ногами путается тот, кому сегодня не повезло, но кто еще не думает сдаваться.

– Рано радуетесь, гражданин Гордеев! – Следователь Вершков бесцеремонно оттолкнул адвоката, чтобы взять Михаила Викторовича за руку. – Мы еще предъявим вам обвинение!

– Я не радуюсь и хотел бы с вами поговорить.

Гордеев не изображал смирение, он осознавал свою уязвимость перед законом, и у него в мыслях не было дерзить следователю Вершкову, который так рьяно пытался наказать его за Сотникова.

– Не о чем с вами говорить! – отрезал тот.

– Я бы не хотел с вами ругаться, – набираясь терпения, сказал Гордеев.

Он помнил этого толстощекого, с тяжелыми мясистыми надбровьями мужчину, который составлял протокол об изъятии незаконного денежного вознаграждения. Это была чистой воды афера, и Гордеев хотел ему об этом напомнить.

– А я хотел бы! – Голос Вершкова сорвался на визжащие ноты.

– Любой конфликт – это палка о двух концах. Вспомните о деньгах, которые вы от меня получили, – негромко, с оглядкой сказал Гордеев.

Вершков ничего не сказал, но не отстал, и они вместе вышли из здания суда. Гордеев бросил взгляд на жену, которая шла позади, кивком головы показал на машину, а сам отошел в сторонку, под раскидистую крону столетнего вяза, который высился посреди площади, прилегающей к зданию городского суда. И Вершкова он увлек за собой. В голове невольно шевельнулась насмешливо-любознательная мысль – интересно, сколько тайных, междусобойных разговоров за свой долгий век выслушали ветви этого дерева? Возможно, когда-нибудь изобретут прибор, который сможет считать информацию, накопленную древесными клетками за многие годы. Если да, то вряд ли это случится в скором будущем, поэтому сейчас можно говорить без опаски.

– Я так и не понял, о каких деньгах вы говорили? – спросил Вершков, заставляя себя ехидно улыбаться.

– Не было никаких денег, – согласился Гордеев.

– Денег не было, а дело будет, и я вам это гарантирую.

– Хотите сказать, что от вас ничего не зависит?

– Зависит. А деньги вы не докажете, и не пытайтесь. Можете написать заявление прямо сейчас, вам никто не поверит.

– А как же понятые?

Вершков тихонько фыркнул, показывая, насколько удивила его наивность собеседника.

– И вас от следствия не отстранят?

– А это не имеет значения. И без меня есть люди, которые доведут дело до конца.

– Но вы же знаете, что я не заказывал вашего товарища.

– Не знаю!

– Кто-то меня подставляет!

Гордеев ничуть не сомневался в этом, поэтому его голосом говорила сама уверенность. Он уже знал, как у Насыра оказался пистолет. Оружие перебросили через забор ночью, а утром парень его нашел, когда обходил территорию. Собака учуяла ствол, а Насыр его подобрал. Надо было сообщить хозяину, но присущая человеку патологическая любовь к оружию сыграла с ним злую шутку, он решил припрятать пистолет, за это и поплатился. На орудии преступления остались пальчики, а это, считай, приговор, да и Гордееву еще может достаться. Насыр отрицает свою причастность к убийству – но вдруг его сломают на допросах, заставят оговорить хозяина? Возможно, лжепризнание выбьют по просьбе того самого человека, который подбросил орудие преступления или устроил это…

И пистолет подбросил этот опасный, нацеленный на Гордеева игрок и в полицию дал знать, где он может находиться… Серьезная игра, видно, большие ставки стоят на кону…

– Подставляют? – фыркнул через губу Вершков.

– Подставляют, – кивнул Гордеев.

– Ну-ну! – Следователь поднял руку, как будто собирался подкрутить у виска пальцем, но, не закончив начатое, повернулся к нему спиной и направился к стоянке.

Гордеев смотрел ему вслед с досадой и робкой за ней надеждой. Кочевряжится Вершков, изображает из себя народного мстителя, а сам трясется в своей раковине, вспоминая о тех двухстах тысячах, с которых ему наверняка перепало. И заявления он не боится, и понятые его не пугают – как уж бы!.. Но, скорее всего, от Вершкова действительно ничего не зависит. Следствие о покушении на следователя идет, маховик раскручивается, и Гордеев снова мог оказаться в жерновах, если он из них выбрался…

Лера, казалось, все понимала, она сидела в своем «икс-шестом» «БМВ» и нервно постукивала пальцами по кожаной обтяжке руля. И на мужа она посмотрела с надеждой, как женщина, которая хотела получить утешение.

– У меня плохое предчувствие…

– …Сказал солдат, взяв под мышку оторванную ногу, – с мрачной насмешкой продолжил Гордеев.

– С одной ногой можно жить. И работать. А если посадят? – Лера коснулась ладонями щек – жестом, каким хватаются за голову.

– Ну, позвонишь Роме, он подъедет, утешит. – Он глянул на нее косо, с сарказмом.

Он еще в зале суда заметил, как подозрительно хорошо выглядит Лера. Новая, идеально в гармонии с овалом ее лица стрижка, необычный, хотя, как обычно, сдержанный макияж, и платье, казалось, ей подбирал стилист, четко настроенный на волну традиционных мужских предпочтений. Вроде бы и серое на цвет платье, средней длинны, без всяких декольте, но Лера «звучала» в нем, как новая хитовая мелодия. Стройная, изящная и даже сексуальная… И для кого это, интересно знать, она вырядилась? Муж в заключении, чем закончится суд, неизвестно, а она расфуфырилась, как будто на свидание собралась. Мужа обратно за решетку, а она к своему Роме под крылышко?.. Или она уже провела с ним ночь, пользуясь моментом?..

– Рома?! – возмущенно заморгала Лера.

– Рома!

Она вдохнула воздух, набираясь решимости послать его лесом, но промолчала. Стронула машину с места, вырулила на дорогу, сосредоточив на ней все свое внимание. А внедорожник у нее солидный, и сама она в нем смотрелась эффектно, Гордеев заметил, как, проезжая мимо, глянул на него мужик из порядком подержанного «Фольксвагена» – хотел бы он поменяться местами с ним и оказаться в дорогой машине с красоткой-женой за рулем. Или с красоткой-любовницей?.. Лера еще не старая, и она запросто могла стать чьей-то любовницей. Или уже?..