Тайное сокровище Айвазовского

– Прибыл, архивный страдалец, – поприветствовал его майор. – Садись, сейчас Сапрыкин подойдет, и будем работать.

Сергей Сапрыкин был третьим членом их опергруппы и по поручению майора разрабатывал бывших коллег Коростылева и тех подозреваемых по старым делам, кого не успел проверить Алексей.

– Докладывайте, товарищи сыщики, что у нас новенького. А что это у тебя на шее? – замер он на полуслове и уставился на Серегу.

– Приятель отцу из Парижа привез. Французский, – произнес со значением записной модник Сапрыкин и поправил узел оранжевого, в ярких полосках галстука.

– Французский, говоришь? Знаешь, ты эту буржуйскую красоту на работу лучше не носи, от дела отвлекает. Будто на сафари попал, а не в уголовный розыск.

Алексей едва не прыснул, но сдержался. Насмехаться не хотелось – Серега парень хороший, только обидчивый немного.

– Так что там у нас? – вернул их к делу Терентьев.

– Ничего, – с ноткой обиды начал Сергей, застегивая пиджак и пряча под ним галстук. – С бывшими коллегами Коростылев почти не общался. Только по праздникам, когда в управление приглашали. А чтобы просто позвонить или встретиться – такого не бывало. Почти у всех семьи, забот хватает, а он инициативы не проявлял. Никаких особых историй, связанных с его бывшими подследственными, никто из коллег Коростылева не помнит. По нулям. А у тебя что? – повернулся он к Алеше, который едва сдерживал возбуждение.

– Есть кое-что.

– Выкладывай, не томи, – велел начальник, не позволяя продлить сладостное предчувствие триумфа.

– Ладно. В выходные я побывал в доме, где жил покойный.

– Это зачем? – нахмурился майор.

– Да так, на всякий случай. Просто не могу понять: человек одинокий, еще полон сил, всю жизнь проработал с людьми – и вдруг замкнулся в четырех стенах, ни с кем не общается. Что-то в этом есть странное.

– Пожалуй. И что же?

– Обычно пенсионеры любят во дворе посидеть, с другими стариками побеседовать. А Коростылев в этой компании появлялся редко. Оказывается, у него по соседству друг-приятель имелся, в доме 23 по 6-й Красноармейской.

Сапрыкин хотел было вклиниться с вопросом, но Терентьев только рукой махнул – не мешай, мол.

– Сходил туда и выяснил, что знакомый у него действительно был – дворник местный. Он с ним свел дружбу лет шесть назад, когда на 4-ю Красноармейскую переехал. Пришел во двор, сам разговор начал, сказал, что у него в этом доме до войны товарищ какой-то жил на третьем этаже. Ни фамилию, ни номер квартиры не назвал. После этого Коростылев стал к дворнику захаживать. Иногда пивка вместе выпьют, иногда так посидят. – Алексей сделал выразительную паузу.

– Лешка, кончай цену набивать, – одернул Серега. – Рассказывай нормально.

– Да рассказываю я. Короче говоря, оказывается, у Коростылева сын не родной, а приемный, и усыновил он его уже взрослым парнем, когда у того мать погибла. И вроде как мать его убили, а Коростылев эту женщину любил. Было это все году в 1955-м. Дворник с Коростылевым тогда выпили, вот тот и разговорился. Здесь в папке списки жильцов, проживавших на третьем этаже до войны и проживающих сейчас. А еще дело об усыновлении Константина Сергеевича Коростылева.

– Ну-ка, – протянул руку майор.

– Коростылев Константин Сергеевич, 1941 года рождения, родился в Ленинграде. Родители: мать – Колосова Галина Петровна, умерла в декабре 1955 года, отец – Колосов Михаил Михайлович, погиб 28 июня 1943-го.

– Подробности?

– Пока никаких. Больше я сегодня ничего собрать не успел, – недовольно доложил Алексей.

– Что ж, это действительно хоть какая-то зацепка, – отложил справку Терентьев. – Хотя она и не объясняет, почему именно убийца Коростылева разгромил камин и что он там искал. Теперь так. Ты, Алексей, с самого утра выясняешь, когда и при каких обстоятельствах погибла Галина Колосова. Сергей, ты выясняешь все о жизни Колосовых-Коростылевых. Надо установить прежний адрес проживания обоих. И покопайся в прошлом самого Константина.

– Так он вроде в плавании был, разве он мог отца убить?

– Он – нет. Но ниточка, которую ты нащупал, пока единственная перспективная линия расследования, какая у нас на сегодня имеется. Кстати, завтра приезжает сам Константин Сергеевич. Так что неплохо бы к его визиту подготовиться. На завтра я его вызывать не буду, пусть отдохнет с дороги, а вот к послезавтра у нас с вами должна быть картина его жизни, желательно со всеми подробностями.

Эх, вот теперь все стало интересно, как он любит. Алексей азартно потер руки и придвинул папку с делом об убийстве Колосовой Галины Петровны, старшего архивариуса Центрального государственного исторического архива.

Вот оно, дельце, вот она, разгадка. А дело-то вел Коростылев Сергей Игнатьевич.

Декабрь 1955-го. Тело обнаружено в хранилище, пробита височная кость. Все выглядело так, словно женщина упала с высокой стремянки, лежащей тут же. Но эксперты доказали, что это убийство. К тому же умышленное.

Глава 6

Ленинград, 1955 год

– Проходите, пожалуйста. Вот сюда, – показывал дорогу директор архива, перепуганный, с дрожащими руками и сбившимся на сторону галстуком. – Ее уборщица нашла сегодня утром. Сразу на вахту сообщила. Они «Скорую» вызвали, а уж потом мне, а «Скорая» вас вызвала. Какой ужас! – И он промокнул большим клетчатым платком мокрый от испарины лоб.

В зале, заставленном бесконечными рядами высоких стеллажей, толпились люди.

– Расходитесь, товарищи, – врезаясь в стайку сотрудников, приговаривал директор. – Милиция приехала. Разойдитесь, пожалуйста.

Работники архива посторонились, но расходиться не спешили.

– Николаев, – кивнул на собрание капитан Коростылев, – оставь двоих понятых и очисти помещение. Вас, товарищ директор, это тоже касается. Позже поговорим.

Тот спорить не стал, лишь молча кивнул и, подталкивая руками коллег, заспешил на выход.

Жорка Николаев, крепкий добродушный парень, шел следом, приговаривая:

– Проходим, товарищи, не задерживаемся.

Бригада уже склонилась над телом.

Коростылев подойти туда не мог. Он просто стоял, прислонившись к стеллажу, и пытался проглотить слезы. Плохо выбритые щеки едва заметно подрагивали, а он изо всех сил пытался взять себя в руки.

Никак ему сейчас нельзя себя выдать. Тогда его отстранят от дела. А этого он допустить не мог. Не хотел.

– Сергей Игнатьевич, – окликнул его медэксперт, – мы закончили.

– Я тоже, – убрал аппарат фотограф.

– Хорошо.

Он встряхнулся, незаметно вытер рукавом глаза и шагнул вперед.

Галя лежала на полу с закрытыми глазами, раскинув руки и подогнув под себя колени, словно заснула в неудобной позе. Рядом валялась огромная стремянка. На полу лужица крови из пробитого виска.

– Удар нанесен тяжелым предметом с острым краем, здесь такого нет, – пояснил эксперт. – Вероятно, при падении она сильно ударилась головой, не исключено, что потеряла сознание. Потом ее добили.

– Ладно, можете идти. Николаев, Ромин, давайте по отделам, опросите всех. Организация закрытая, пропускной режим, так что чужие здесь не ходят. Я здесь еще немного осмотрюсь, а потом зайду к директору. Я скажу, когда можно будет забирать тело.

Сводящую челюсть судорогу он победил, но глянуть в глаза подчиненным сил не хватило.

Только когда шаги стихли и в хранилище, кроме них с Галей, никого не осталось, он опустился на колени и взял в свою широкую мозолистую ладонь ее холодную руку. Больше держаться он не мог.

Сергей Коростылев никогда никого не любил. Разве что мать, и то скорее уважал. Сердце у него было какое-то малочувствительное. Нет, он не был злым, многих жалел, многим помогал, были у него и друзья, но вот какой-то большой любви, чтобы за нее в огонь и в воду, чтобы без нее ни дышать, ни жить, – такого в его жизни не было. Потому и не женился, и семью не завел.

И вдруг Галя. Немолодая, не особо красивая, но словно освещенная изнутри каким-то чудесным светом.

Нет, он и раньше встречал интеллигентных, образованных женщин, утонченных даже. Все ж таки в уголовном розыске всю жизнь – не в слесарном цеху. С кем только дела иметь не приходилось. Но вот таких, как Галина, никогда не встречал. А познакомились они случайно пять лет назад, в апреле. Она по переулку шла к своему дому, в руках сумочка и сетка с продуктами. Возле седьмого дома из-под арки компания вырулила, нахальные такие ребята. Окружили ее, стали насмехаться, сумку с продуктами отобрали, беретик сдернули, дразнили, один схватил чуть пониже спины. А она, бедная, только охала, ахала и просила не безобразничать. А в голосе слезы.

Сергей тогда как раз с Колокольной в Поварской переулок свернул. Со службы шел, в форме. Окликнул охламонов – те врассыпную. Сумку бросили, беретик в подворотню зашвырнули, а Галя, бедная, на корточки по стене съехала и ревет. Он тогда, конечно, не знал, как ее зовут, даже не особенно разглядел. Просто подобрал вещички и до дома проводил.

А спустя три дня снова увидел, она как раз перед ним в булочной в очереди стояла. Вот тут уж разговорились. Узнала, благодарила. Просто так, душевно, от всего сердца. Тогда Сергей этот удивительный свет впервые заметил. Галя рассказала, что с сыном вдвоем живет, муж на фронте погиб, мальчонка отца вообще никогда не видел. Когда муж на фронт уходил, тому всего пару месяцев от роду было. Сама она историк, в архиве работает. Сергей снова ее проводил, благо по пути, она его на чай пригласила. Потом он ее сына Костика во Дворец пионеров в секцию юнг пристроил, а то парнишка после школы все один дома сидел, пока мать на работе, мало ли чего ему от скуки в голову придет. Потом летом с пионерлагерем помог. Потом он гриппом тяжело болел, Галина с Костей его выхаживали.

И вот так незаметно вошли они в жизнь друг друга. Стали необходимы. А года через два Сергей вдруг понял, что дороже Гали с Костей никого у него на свете нет. Это была та самая любовь, которая заполнила его душу томительным теплом, согревала его днем и ночью, стала смыслом жизни. О том, чтобы признаться ей или там замуж позвать, он и не думал. Кто он и кто она? Он и писать-то, кроме протоколов, ничего не умеет, и книжек в своей жизни толком не читал. А Галя? Да у них книг этих дома больше, чем в библиотеке. Хотя комнатушка маленькая, а до самого потолка книги. Галя с Костиком в театры, в филармонию ходят, о высоких вещах рассуждают. А он кто? Простой сыскарь, не очень образованный, грубоватый. Из народа, что называется. Вот и не лез он со своими глупостями, радовался просто возможности рядом быть.

А потом как-то Костик спросил, они тогда вдвоем дома были, модель ялика делали. Почему, говорит, дядя Сережа, вы на маме не женитесь. И еще прибавил, что было бы здорово. Только тогда Сергей и понял, как это было бы здорово. Да только пойдет ли она за него? А если нет, тогда как быть? Вдруг она решит, что им лучше не видеться? А уж этого он никак допустить не мог, потому предпочитал и дальше помалкивать. Пока снова Костик не выручил.

Однажды они вечером вместе дома сидели, у Гали какой-то семинар или конференция была, он в этом не очень разбирался. Костик снова разговор и завел.

– Дядя Сережа, вы мою маму очень любите?

Так и спросил – не просто «любите», а «очень любите»? Чего тут было врать. Очень. Костик ему: она вас тоже любит, только стесняется. Если бы вы за ней по-настоящему ухаживать начали, она бы точно за вас замуж пошла.

– Я это точно знаю. Она сама мне говорила, что после моего папы вы самый добрый, надежный и хороший человек, которого она встречала.

С этого разговора у них все пошло на лад. Сергей уже и предложение сделал, как раз в свой день рождения, две недели назад. И Галя действительно согласилась. Уже планы строили, как им дальше жить втроем, и заявление собирались в ЗАГС подавать.

Не успели.

Он поднял Галю с пола, обнял, прижал к себе. И, не сдерживая слез, заплакал.

Плакал и шептал, словно давал клятву.

– Я его найду. Из-под земли достану. Сам найду. Найду.

Так он сидел, пока не услышал в соседнем зале голоса. А потом Жорка Николаев притопал в хранилище.

– Сергей Игнатьевич?

Хорошо, с порога окликнул.

– Сейчас иду, – утирая слезы, хрипло прокричал майор, опасаясь, как бы Жорка не сунулся на место преступления. – Чего тебе?

Он осторожно опустил Галю на пол, потихоньку вытер слезы с лица и выглянул из прохода.

– Там это, посетители пришли. Те, кто здесь не работает. Может, их в отдельном помещении собрать? Некоторые здесь и вчера были, другие частенько бывают, может, знают что? Я подумал, может, не стоит их с сотрудниками смешивать?

– Молодец, так и сделай.

Дождался, пока Николаев умчится исполнять, потом вернулся к Гале. Теперь уже он осматривал хранилище: стеллажи, соседние проходы, стремянку. И только потом позвал санитаров.

Надо было работать. Искать убийцу. Окончательно взяв себя в руки, майор Коростылев вышел из хранилища.

Подозреваемых было много и никого конкретно.

Прошло уже пять дней с того самого утра, когда он увидел Галю, лежащую среди стеллажей. С того дня, как он вошел в такую знакомую, набитую книгами комнату с круглым столом посередине и сказал Косте, что его мать убили.

Ничего страшнее этой минуты в его жизни не было. Даже вид мертвой Гали был не так страшен, как глаза ребенка, которому сообщили, что его мать мертва. Он сообщил.

Костя еще с утра волновался, почему мама домой не вернулась. Он и к Сергею прибегал, идти-то всего два дома, да тот был на дежурстве. Ему потом соседка рассказала.

Как закончил дела в архиве, сразу к мальчишке поехал. Костя в тот день даже в школу не пошел, очень за мать волновался, в архив звонил, но ему ничего не рассказали, побоялись. Пришлось Сергею самому. Да так оно, пожалуй, и лучше.

А Костик сразу все понял, едва его увидел. По глазам догадался. А потом они сидели, обнявшись, на кровати и плакали. Хотя мужчинам не полагается.

Сергей Костю в тот же вечер к себе забрал, чтобы парень один не оставался. Хоть и большой уже, четырнадцать лет, а все равно ребенок. А у Сергея Дарья Федоровна, соседка, пожилая, одинокая, целыми днями дома. И присмотрит, и накормит, и пожалеет сироту, пока Сергей убийцу его матери ищет.

Да, Костя молодец, держится. А вот он подкачал. Пять дней прошло, а толку никакого.

Убили Галю, по свидетельству экспертов, не позднее семи вечера. Сотрудники ее не видели после половины шестого. Младшая научная сотрудница Галиного отдела в тот день сидела на бюллетене, так что пришлось Гале самой отдел закрывать.

Дежурный на проходной утверждает, что все сотрудники покинули архив вовремя, никто не задержался и раньше не ушел. Пришлых, то есть посетителей, к вечеру оставалось в здании человек пять.

Самым отвратительным в этом деле были дружные заверения в том, что никаких врагов у Галины не было, ни с кем она не конфликтовала. Все ее любили и уважали.

Так оно и было. Галя всегда отзывалась о коллегах тепло и уважительно, уж Сергей-то хорошо это знал. Мечтала, чтобы Костик пошел на историка учиться и к ним в архив потом устроился, потому что более интересного места, чем их архив, где трудятся добрые, талантливые, увлекающиеся люди, на свете не существовало. Сам Костик, правда, военным моряком мечтал стать. Но кто-то из этих добрых, умных, талантливых взял и убил Галину. И не оставил никаких следов.

Ничего, это их пока нет – так он себя успокаивал. В любом деле так бывает: нет свидетелей, и улик вроде нет, а потом какая-нибудь мелочь всплывет и весь воз за собой вытянет. Это уж непременно.

Он углубился в составленный совместно с опергруппой график перемещения сотрудников архива. Надо было исключить как можно больше людей, не имевших возможности убить.

Первым делом стоит вычеркнуть директора. Секретарь утверждает, что находилась безотлучно в приемной и директор своего кабинета не покидал. У самой секретарши тоже железное алиби, как и у старшего экономиста. Тот приходил ставить печати на документах, как раз под конец рабочего дня.

К вечеру, сопоставив показания многочисленных свидетелей, подтверждавших или опровергавших алиби друг друга, ему удалось исключить из списка большую часть сотрудников. Оставалось человек пятнадцать. У некоторых из них алиби имелось, но вызывало сомнения. И ни у кого не было мотива.

Хорошо еще, что проникновение на территорию архива посторонних удалось категорически исключить. Круг сужался, результатов не было.

Ромин и Николаев сидели безвылазно в архиве – допрашивали свидетелей, сужая раз за разом круг подозреваемых. Окончательный список выглядел так.

Протасова Инна Георгиевна, главный хранитель фондов.

Рыжиков Аристарх Иванович, заведующий научно-справочной библиотекой.

Лежевская Ираида Львовна, сотрудница стола справок.

Борисов Яков Леонидович, младший научный сотрудник отдела обеспечения сохранности.

Щукина Любовь Антиповна, старший научный сотрудник общего отдела.

Кирилин Дмитрий Борисович, аспирант ЛГУ им. Жданова.

Маковская Антонина Федосеевна, старший научный сотрудник Русского музея.

Двое последних в штате архива не числились, занимались исследовательской работой, появлялись в архиве нерегулярно. Следовательно, вряд ли имели с покойной близкие отношения.

Думая о деле, он старался не допускать ничего личного в свои рассуждения, даже Галю по имени в мыслях не называл. Так было легче.

В кабинете стояла звенящая тишина, строго тикали часы. Он сидел за столом и малодушно изобретал, чем бы еще себя занять.

– Старый ты эгоист, – одернул он себя наконец. – Пацан дома один сидит, ждет тебя, а ты отсиживаешься в кабинете.

Но домой идти он действительно боялся. Знал, что Костя ждет его и, едва Сергей переступит порог, выскочит в прихожую. И в глазах его будет жгучий немой вопрос: ты нашел убийцу моей матери?

И Сергею снова будет нечего ответить.

Капитан Коростылев тяжело вздохнул, поднялся из-за стола, нахлобучил ушанку, вздохнул протяжно, потер рукой заросшую щетиной щеку и вышел из кабинета.

В квартиру зашел тихо, не бухая привычно дверью. Но Костик все равно услыхал, вышел в коридор. Взглянул на Сергея и по его виноватому лицу все сразу понял. Как всегда, ничего не сказал – пошел прямо на кухню ставить чайник и греть картошку. Баба Даша уже спала. Она всегда рано ложилась, по старой деревенской привычке, и вставала ни свет ни заря. Так что в квартире они все равно что одни были.

Пока Костик хозяйничал и накрывал на стол, Сергей успел умыться и переодеться. Когда сел за стол, Костя как раз внес в комнату тяжелую чугунную сковородку.

– Себе-то положи, наверное, голодный уже, – заглядывая Костику в глаза, предложил он. Тот, как заправская хозяйка, наваливал ему дымящуюся, с золотистой корочкой картошку со сковороды.

– Да нет, я ел. Мы с Дарьей Федоровной ужинали.

Костик налил ему чай и достал из буфета сахарницу.

Сергей крякнул и посмотрел на стол. Справа от тарелки лежал нож, слева вилка. Нож был большой, с деревянной ручкой. Обычный кухонный нож, других у него в хозяйстве не было. Но Костик всегда накрывал на стол, как учила мама. И Сергей Игнатьевич неловко, стесняясь собственной дремучести, взялся за приборы.

– Как в школе сегодня? – Он изо всех сил старался отвлечь Костика, наблюдающего за его руками.

– Да ничего, – протянул он так, что Сергей напрягся. По лицу мальчика было видно, что-то его тревожит.

А ведь он лично ходил к директору, объяснял ситуацию. Просил быть к парню внимательнее.

– Дядя Сережа, а меня теперь в детский дом сдадут? – словно о чем-то неважном, спросил Костя. И в угол комнаты глазами уткнулся.

– В детский дом?

Об этом Сергей до сих пор не думал, некогда было.

– Сегодня Василиса Антоновна сказала, что один я жить не могу, а родственников у меня нет, поэтому меня будут в детский дом определять. – Голос звучал напряженно, глухо.

– Да-а. Наверное, она права.

В комнате повисла тяжелая тишина. Костя как-то сник, сжался и сидел, не двигаясь, со скорбно согнутой спиной.

– Гм, – прокашлялся Сергей Игнатьевич и сбивчиво начал: – Я, Костя, вот что подумал. Мы же вроде все равно, это, вместе жить собирались, то есть еще до…

Да что он мямлит, как девица на выданье, рассердился на себя Сергей.

– Осиротели мы с тобой, Константин, так давай уж вместе держаться. Если ты, конечно…

Договорить он не успел – Костя сорвался с места, обхватил его за шею, так крепко, что Сергею даже дышать тяжело стало.

Он обнял мальчика, прижал к себе, тихо забормотал, борясь с комом в горле.

– Ничего, Костик, ничего. Мы справимся. Должны справиться, мы же с тобой мужики. Верно?

Костя всхлипнул и, оторвавшись от него, вытер рукавом глаза.

– А можно мне завтра домой сходить за вещами? – спросил робко.

– Конечно. – Сергей обрадовался, что тема сменилась. – Сходи. И еще знаешь что? Я машину на работе попрошу, мы все книги сюда перевезем, и вещи, и занавески мамины на окна повесим. А насчет комнаты я похлопочу. Может, еще удастся ее за тобой оставить. Ты уже парень взрослый. Год-другой – школу окончишь, институт, а там женишься, глядишь, куда ж вам с женой деваться тогда? Ничего. Не боись. Мне товарищи помогут.

Он успокаивал себя и Костика и удивлялся, что сам до сих пор не подумал о таком очевидном деле.

Глава 7

Ленинград, 1975 год

– Дядя Сережа усыновил меня после смерти матери, – спокойным голосом рассказывал Константин Коростылев. Высокий, широкоплечий, в черном военно-морском мундире, капитан второго ранга в кабинете Терентьева смотрелся очень солидно. – Это было в 1956 году, мне было четырнадцать лет. После смерти матери я остался один, и, по идее, меня должны были в детский дом забрать, потому что родственников не было. Спасибо дяде Сереже, пожалел сироту.

– А почему он решил вас усыновить? – подался вперед Терентьев. – Его мучила совесть, что он так и не нашел убийцу вашей матери?

– Нет. Хотя совесть его, безусловно, мучила, а еще больше жажда мести. Но усыновил он меня не поэтому. Незадолго до маминой смерти они решили пожениться. Отца я никогда не знал, он ушел на фронт в первые дни войны, мне тогда было несколько месяцев от роду. Так что дядя Сережа заменил мне отца. Он долго за матерью ухаживал, несколько лет, стеснялся очень. Мы с ним успели подружиться. Поэтому, когда маму убили, он меня сразу к себе забрал. Сначала просто так, чтобы я один не оставался. Потом уже усыновил.

– Постойте, вы сказали, что Коростылев и ваша мать находились в близких отношениях?

– Совершенно верно, – кивнул Коростылев, не понимая, что не устраивает майора.

– Как же ему поручили вести дело об убийстве, если у него был личный интерес?

– Об их близких отношениях с мамой на службе у дяди Сережи никто не знал, а он всячески скрывал этот факт, чтобы у него не отобрали дело. Знал только лейтенант Николаев, но он Сергея Игнатьевича боготворил, все был готов для него сделать. Он нас не выдал, хотя это и грозило большими неприятностями.

– Та-ак. Ясно. – Терентьев что-то пометил в блокноте. – Мы изучили материалы дела. Насколько я понимаю, у Сергея Игнатьевича все же имелись несколько подозреваемых, но доказательства вины ни на одного из них он найти так и не сумел?

– Да. Он вынужден был закрыть дело. Но сам не успокоился. Дядя Сережа был уверен, что маму убил некто Кирилин, аспирант исторического факультета. Он много работал в мамином секторе, кандидатскую, кажется, писал. Сергею Игнатьевичу удалось установить, что из архива пропал документ – письмо XIX века, автор не известен. На место пропавшего кто-то подложил другую бумагу. Когда именно письмо исчезло, точно установить не удалось, но с папкой, в которой оно хранилось, незадолго до маминой смерти работал тот самый Кирилин.

Дядя Сережа был уверен, что все дело в письме. Но Кирилин утверждал, что он работал именно с этим, подложным, и другого не видел. Напирал, что документ подменили до него. Дядя Сережа в это не верил. Говорил, чувствует, что тот врет, но доказательств нет. Обыск в квартире Кирилина ничего не дал. Дело пришлось закрыть, но дядя Сережа сказал, что не успокоится, пока не выведет убийцу на чистую воду. А вскоре этот самый Кирилин исчез. Уехал летом на море проводить какие-то исследования, потом устроился там в рыболовецкий совхоз, а дальше исчез. Дядя Сережа даже сам туда ездил, выяснял, в чем дело. Но Кирилин как сквозь землю провалился.

– А может, Коростылев нашел его, убил, а всем объявил, что тот пропал без вести? – Алексей даже привстал от волнения.

– Да вы что? Сергей Игнатьевич был капитаном уголовного розыска, а не убийцей, – возмутился Константин Коростылев.

– Простите, – вмешался майор, делая Алексею взглядом строгий выговор.

Алексей смутился и постарался сделаться незаметнее.

– Константин Сергеевич, а что вы знаете о круге общения вашего отца в последние годы? – решил сменить тему Терентьев.