Домашняя жизнь русских царей

Впрочем, этот каменный терем, упоминаемый почти на первых страницах нашей древнейшей летописи, был, конечно, большою редкостью в то время, потому что все тогдашние постройки были по преимуществу деревянные; но, как имя, этот терем дает понятие, что и в то время, в первой половине десятого века, состав княжьего двора был такой же, какой существовал и в позднейшее время. Терем составлял только увенчание здания, верхний ярус хором, как общим именем прозывались остальные ярусы и вся совокупность строений.

Нет сомнения, что основой и первообразом древнейшего русского жилища была клеть – связь бревен на четыре угла, строение, уцелевшее в своей первобытной простоте и до наших дней. В таких клетях летом жил и св. Владимир в своем любимом селе Берестове, где в тех клетях и скончался.

Клеть зимняя, приспособленная для тепла, отапливаемая посредством печи, в отличие от холодной клети, именовалась истьбою, также истопкою, что и заставляет предполагать, что из этой истопки образовалось и самое слово «изба», от глагола топить, истопить; по крайней мере, такой смысл этого слова держится в показаниях наших летописей, и южных, и северных, в которых, при описании событий XI и XII ст., находим: истопку, истопьку, истобъку, истбу, истьбу, истебу, избу теплу.

Деревянный дворец в селе Коломенском в 1640 г.

Как бы ни было, но уже в историческое время в русском языке «изба», «истопка» понимается как «клеть, отапливаемая печью», в отличие от простой, холодной клети. Это была постройка, повсеместно распространенная в нашей более или менее лесной равнине, от Новгорода до Киева, составлявшая коренную типичную форму русского жилища как в простонародном крестьянском быту, так точно и в княжеском, а потом до конца XVII ст. и в царском. Истопка, истьба, изба постоянно упоминается в летописях, когда речь идет о жилищах княжьего двора. В составе княжьего двора упоминается также горенка (1152), обозначающая горний.- то есть верхний ярус постройки, и вновь свидетельствующая, что древний состав двора неизменно сохранялся и в позднем его устройстве. Но от других, боярских и вообще богатых дворов, княжий двор отличался тем, что в его составе всегда находилась обширная клеть, носившая в то время именование гридницы (в песнях – гридня), от имени гридь, гридьба, как назывался особый отряд княжеской дружины, главным образом в Новгороде. В областном языке грыднею называется и простая изба..

В гриднице Владимир давал по воскресеньям пиры боярам, гридем, сотским, десятским и «нарочитым мужам», следовательно, она служила приемнюй и была самым обширным покоем княжеского дворца. В «Слове о полку Игореве» упоминается о Святославли гриднице в Киеве; в древних песнях гридница носит эпитет «светлая», и в ней обыкновенно стоят столы дубовые. В позднейшее время ей соответствовала, по своему значению, повалуша, Столовая изба, также горница, а по способу постройки – светлица. Другие клети получали свои имена соответственно их назначению в княжеском обиходе: так, были ложница или одрина – спальня, от слова «одр» – постель. Божницей назывался домовой храм князей, в котором они слушали церковные службы, почти всегда на полатях, то есть на хорах, соединявшихся с княжеским дворцом переходами. «Володимир (Галицкий в 1152 г.) пойде к божници к Святому Спасу на вечернюю и яко же бы на переходах до божницы, и ту виде Петра (посла Изяславова) едуща, и поругася ему: поеха мужь Рускый, объимав вся волости,– и то рек иде на полати (на хоры)». Впоследствии местоположение княжеских домовых церквей обозначается большею частью выражением: что на сенях.

Кремлевская палата. XVI в.

Общая характерная черта в устройстве древнего княжьего двора, как и всех других богатых и зажиточных дворов того времени, заключалась в том, что хоромины, избы, клети ставились, хотя и по две, по три вместе, но всегда отдельными группами, отчего и вся совокупность разных построек во дворе именовалась собирательно хоромами. Княжеский дворец не составлял одного большого целого здания, собственно дома, как теперь, но дробился на несколько отдельных особняков. Почти каждый член княжеской семьи имел особое помещение, отдельное от других строений. Для необходимого соединения таких отдельных помещений служили сени и переходы. Сени составляли вообще крытое, более или менее обширное пространство между отдельными клетями, избами, горницами, как в верхнем, так и в нижнем ярусах всех построек.

Из всех мест летописи, где упоминается о сенях, видно, что они были в верхнем ярусе, где, следовательно, находились и все покои, в которых жили князья. Так как сени представляли важное и притом неизбежное условие в расположении хором, то и самый дворец княжеский в древнейшее время именовался вообще сенями, сенницею.

«Сиже (людье в 1067 г.) придоша на княж двор. Изяславу же седящу на сенех с дружиною своею… князю же из оконця зрящю и дружине стоящи у князя.... (в 1095 г.) Итлареви в ту нощь лежащю у Ратибора на дворе с дружиною своею – на сенници…– И седшим всей братьи у Всеволода на сенех, ирече им Всеволод… – В то же время Борис пьяшет в Белегороде, на сеньници, с дружиною своею и с попы с Белогородьскими.. – Петр же поеха в град и приеха на княжь двор, и ту снидоша противу ему с сеней слугы княжи вси в черних мятлих… и яже взиде на сени, и види Ярослава, седяща на отни м.есте в черни мятли и в клобуце, такоже и вси мужи его, и поставища Петрови столец, и сяде…»

В этом же значении должно принимать и выражение: у государя на сенях, весьма употребительное в XVI и XVII столетиях.

Мы упоминали уже, что князья, как потом и цари, занимали всегда верхние ярусы дворца, который от этого в XVI и XVII ст. назывался вообще Верхом; выражение: у государя в Верху – значило то же, что «во дворце». В нижних этажах древних княжеских хором, под клетями, находились порубы. В позднейших редакциях летописей «поруб» заменяется словом «подклет». В этих-то подклетах и вообще в нижних этажах жили княжьи слуги, отроки, дети и все лица, составлявшие княжий двор и называвшиеся поэтому дворянами. К хозяйственным постройкам княжьего двора принадлежали погреб, медуша – погреб с вытопленным из сот медом; бретьяница – погреб с бортевым медом18; скотница – кладовая со всякою казною.

Некоторые из древнейших княжих дворов, по своей красоте, а может быть, по красивому местоположению, назывались красными, а двор великого князя Юрия Долгорукого в Киеве за Днепром даже именовался раем. В отношении наружного вида дворцов мы имеем свидетельство «Слова о полку Игореве», где упоминается о златоверхом тереме великого князя Киевского Святослава.

Вот те краткие известия о древнейшем княжьем дворе, которые находим в летописных свидетельствах X, XI и XII столетий. Несмотря, однако ж, на эту краткость и отрывочность первоначальных указаний о княжьем доможительстве, мы видим, что древнейший княжеский быт в этом отношении очень мало изменился и в последующие века, а что еще важнее, он был одинаковым и на севере, и на юге, ибо на севере жил тот же княжеский род, который в те времена переходил туда с юга, перенося с собою все условия, потребности и порядки своей жизни. Без всякого сомнения, дворец первых московских князей содержал в себе много сходного со всеми другими княжескими дворцами того времени: по крайней мере, в состав его входили те же самые части, какие указаны нами выше. Это вполне подтверждают известия последующих столетий. Златоверхий Набережный терем и Набережные сени (в смысле целого дворца) Дмитрия Донского, указывая на местоположение великокняжеских хором в Москве, объясняют вместе с тем и их сходство с древнейшими постройками того же рода. «Повесть о Мамаевом побоище» рассказывает между прочим, что весть о приближении Мамаевых сил застала великого князя за пиром в Набережных теремах: пил он чашу за брата своего, Владимира Андреевича19. Далее, когда московская рать двинулась с князем в поход, повесть описывает плач его супруги: «Княгиня ж великая Евдокия вниде в златоверхий терем в набережный, в свои сени, и сяде под стекольчатым окном на одре… слезы проливающе…» По другим спискам: «…сяде под южными окны… вниде в набережные сени и седоша о рундуце (стул) под стеклянным оконцем…»20.

Москва. Крестовая палата в Кремлевском дворце

Несмотря на то что сказание о побоище и, следовательно, эти известия о княжьем дворце относятся к более позднему времени, все-таки они дороги нам как свидетельства, обозначающие хотя бы одною общей чертой сходство московского княжьего двора с древними. Этот Набережный терем находился возле самой церкви Благовещения, которая была первым домовым храмом московских князей. По красоте местоположения и московский княжий двор мог также называться раем. А то, что он действительно был построен обширно и с великолепием, которое соответствовало вкусам времени и богатству сильнейшего русского князя, свидетельствуют чудные часы, может быть, единственные в то время во всей Русской земле, которые были поставлены в этом дворце в 1404 г. Летописец только потому и сохранил известие о них, что они, отличаясь от обыкновенных предметов, очень удивляли современников. Он описывает их следующим образом «Князь великий (Василий Дмитриевич21) замысли часник и постави (его) на своем дворе за церковью, за Св. Благовещением. Сии же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и разсчитая часы нощные и дневные; не 60 человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако; створено есть человеческою хитростию, преизмечтано и преухищрено»22. Другой летописец добавляет, что часы были «чудны велми и с луною… » или с лунным течением, как выражались о подобных часах позднее. Мастером и художником этих знаменитых часов был чернец Лазарь, родом серб, пришедший в Москву с Афонской Горы23. Часы стоили более полутораста рублей на тогдашние деньги, сумма по тому времени весьма значительная.

Необходимо упомянуть, что Василий Дмитриевич примерно в то же время выстроил и каменную церковь Благовещения, вероятно, на месте прежней деревянной, постройка которой приписывается великому князю Андрею Александровичу24 в 1291 г. Очень не мудрено, что вместе с этими сооружениями церкви и часов великий князь вообще обновил свой дворец, украсив его, может быть, новыми зданиями, по обычаю, деревянными, о чем летописец не говорит ни слова по той причине, что подобные перестройки, как дело весьма обыкновенное в княжеском быту, не заслуживали упоминания.

Вид Яузского моста в Москве в конце XVIII в.

С гравюры Делаберта 1797 г.

Летописи конца XV века и современные им записки упоминают, к случаю, среднюю горницу, в которой великий князь Иван Васильевич, в 1479 г., по случаю торжественного освящения нового Успенского собора и перенесения в этот собор мощей московских чудотворцев, угощал митрополита и духовные власти. Упоминают еще набережную горницу великого князя (1488), набережный сенник, а также середнюю повалушу великой княгини Софьи Фоминичны25, где представлялся ей посол цесарский Юрий Делатор, в 1490 г., и столовую гридню и повалушу великого князя, записанные летописцем по случаю заключения в 1492 г. несчастного угличского князя Андрея Васильевича26. Здесь одна только повалуша не упоминается более ранними летописцами, что, однако ж, не позволяет заключать, что повалуши не было в наших древнейших постройках, что ее не было и на княжих дворах. В других памятниках старинной письменности, относящихся даже к XII в., упоминается и повалуша, и вдобавок с обозначением, что она бывала расписываема, т. е. украшаема живописью.

«Ты, – обращается одно учительное слово к богатому,– жсивя в дому, повалуши исписав, а убогий не знает, где главы подклонити!»27

Ни один летописец не оставил нам подробного описания древнего русского жилища, которое по типичности своей могло бы заменить нам полнейший свод всех известий об этом; летописцы не знали, что нам будет это любопытно, и нисколько не занимались современным им домашним бытом по той единственной причине, что этот быт был так им близок, так всем известен, что его не стоило и описывать. Но, несмотря на то что летописцы оставили нам весьма мало подробностей о нашем старинном домостроительстве, мы можем безошибочно пополнить их краткие указания известиями позднейшего времени. Это тем более возможно, что народный быт Древней Руси, особенно в отношении образа жизни, нелегко поддавался посторонним влияниям, нелегко изменялся и даже до настоящего времени сохранил основные черты своего характера. Притом до Петра Великого все население Московского государства не различалось так резко ни в образе жизни, ни в обычаях; следовательно, и домоустройство всех сословий отличалось повсеместным однообразием, сходством, которое сохраняется даже теперь по великорусским деревням.

Мы уже сказали, что первообразом древнего русского жилища была клеть, из которой потом образовалась изба, до сих пор почти единственное жилище нашего крестьянина Изба и клеть составляли, так сказать, основу его двора. Обыкновенно изба была поземная и черная, то есть курная, срубленная прямо на пошве или на ж>дза.ва.лье28, с волоковыми окнами, от 6 до 8 вершков длины и 4 вершков ширины29, которые располагались почти под потолком, для пропуска в них дыма, и походили более на щели, нежели на окна. Волоковыми они называются потому, что их не затворяли, а задвигали, или заволакивали, особой крышкой или доской. У некоторых изб были дымницы, или дымники, вероятно, деревянные трубы, какие нередко встречаются и теперь; впрочем, эти дымницы составляли, кажется, принадлежность белых изб, о которых мы еще будем говорить. Напротив избы у семейных и зажиточных людей ставилась клеть – летний холодный покой, также с волоковыми окнами. Место под общею кровлей, между клетью и избой, называлось сенями. Под клетью, которая в иных местах называлась повалушею и даже горницею, почти всегда был глухой подклет, называвшийся нередко мшаником, в котором помещался домашний скот или кладовая.

Терем в Москве

Поэтому клеть в отношении к избе стояла всегда выше, отчего, вероятно, и носила название горницы. Вот жилище простолюдина. Мы берем только главные черты, не упоминая о разных подробностях крестьянской избы и клети, о принадлежностях крестьянского двора, собственно о дворище, как в древнее время называлась вся совокупность таких принадлежностей, вообще о дворовом и огородном строении, потому что все это с незапамятных времен и доныне существует почти без изменений.

У людей других сословий, у богатых гостей, дворян и, наконец, у бояр, постройка и расположение хором изменялись по мере потребностей, какие составляла жизнь каждого лица, хотя в главных чертах она и сохраняла первобытный тип избы и клети простолюдина. Вместо черной, поземной избы, здесь ставилась изба белая, также поземная, но с той только разницей, что дым из нее проходил в трубу, дымницу, а не в дверь и не в волоковые дымовые окна, как бывает в избе курной. Впрочем, большей частью такая изба строилась на подклете, почему и называлась горницей, как верхний, горний покой в отношении к подклету; в этом случае она была всегда с красными30, косящатыми окнами, при которых, однако ж, допускались и малые волоковые, располагаемые обыкновенно по сторонам красных, но чаще в боковых и задних стенах горницы. Сверх того, горница отличалась от избы печью, которая здесь была изразцовая, муравленая, круглая или четырехугольная, вроде голландской, совершенно отличная от избной, так называемой русской печи. Горница и сама изба разделялись нередко перегородками на несколько комнат. Нередко две-три или четыре клети, или горницы, ставились вместе и назывались собирательно двойнями, тройнями, четвернями, смотря по количеству связанных таким образом клетей, вообще хоромами в собственном смысле, а каждая такая клеть отдельно – комнатой и горницей.

Терема в Москве

Что же касается подклетов, то это были нижние этажи древних хором; они носили разные наименования, смотря по своему назначению: в них помещались людские, кладовые или казенки, в которых хранилась казна, то есть имущество, и пр. В первом случае они были жилые с волоковыми окнами и с печами, во втором – глухие, т. е. нежилые, иногда без окон и даже без дверей, потому что ход в них бывал только с верхнего этажа.

В больших хоромах обширные сени соединяли горницу или комнаты с повалушею, или повалышею, которая всегда ставилась отдельно от жилых хором, с передней их стороны, также на жилом или глухом подклете, в два или в три яруса. Это был обширный летний, т. е. холодный, покой, соответствовавший клети в крестьянском дворе и служивший большей частью в качестве столовой или вообще приемной комнаты. В иных случаях повалыша служила также для сохранения разной домашней рухляди. В богатых и особенно в государевых хоромах она соответствовала древней гридне, а впоследствии – столовой, т. е. парадной комнате, в которой давались праздники и пиры, принимались гости. С этой, может быть, целью повалуша и ставилась дальше от жилого помещения, и всегда против передней комнаты, так что не имела сообщения с задними клетями.

Московская улица в XVII в.

Кроме горницы и повалуши, в состав старинных хором входили еще светлица и сенник. Светлица – та же горница, с одними только красными косящатыми окнами, которых в ней было больше, чем в горнице, и которые, разумеется, давали больше света, чем окна горницы и всякого другого покоя. В светлице окна прорубались во всех четырех стенах или, по крайней мере, в трех, между тем как в горнице были красные окна только с лица (фронтона) или с двух сторон, если была угловая. Светлицы ставились по большей части только на женской половине и всегда служили рабочими комнатами для женских рукоделий, особенно для вышивания шелками, золотом и для белого шитья. Вообще, светлица была комнатой, назначаемой для работ разного рода и для всяких занятий. Сенник, от слова «сени»,– также холодный покой, без печи, с немногими волоковыми окнами, служивший летом спальней; от теплых хором он отличался особенно тем, что на его дощатый или бревенчатый потолок, как и на потолок сеней, никогда не насыпалась земля, что было необходимо при устройстве теплого покоя. От этого сенник получал весьма важное значение во время свадьбы: в нем обычно устраивалась брачная постель; а древние обычаи не допускали, чтоб у новобрачных над головами была земля, как такой предмет, который, среди радостей жизни, во время «веселия», как называли свадьбу, мог дать повод к размышлению о смерти.

Сенником и сенницею назывался также и сарай для сена, сеновал. Мы упоминали уже о значении сеней в древних постройках; этим словом называли все части хором, расположенные пред входом в жилые и нежилые покои и соединявшие все отдельные хоромины, т. е. горницы, повалуши, клети, светлицы и т. д. В богатых и государевых постройках, на женской половине хором, сени приобретали значение теперешней залы и потому устраивались обширнее, чем в других частях хором. Здесь сени служили местом для девичьих веселостей и игр.

Сени, находившиеся вне общей кровли, непокрытые или покрытые одним навесом, назывались переходами и крыльцом, если при них была лестница со двора. В горницах и повалушах, преимущественно же в сенях, устраивались чуланы и каморки; в горницах они служили спальнями, а в сенях – кладовыми Где-нибудь позади к сеням прирубались задцы или придельцы для необходимого назначения. Над сенями иногда делался верх, или вышка, светелка, а внизу – подсенье. Верхний этаж древних хором составляли светлые чердаки, известные также под именем теремов и вышек.

Палата в старом Кремлевском дворце

Они устраивались под самой кровлей здания, были со всех сторон открыты, почему и пользовались обширным видом; к ним пристраивались иногда смотрильни – небольшие башенки, с которых смотрели на окрестность. Отличительной чертой теремов, или чердаков, были красные, нередко двойные, окна, прорубленные на все четыре стороны терема. В древних народных песнях терем носит эпитет высокого, каким он и был всегда. Около теремов, или чердаков, почти всегда устраивались гульбища парапеты или балконы, огороженные перилами или решетками.

Таким образом, наши древние хоромы состояли преимущественно из трех этажей: внизу подклеты, в среднем житье, или ярусе,– горницы, повалуши, светлицы; вверху – чердаки, теремка, вышки.

В заключение этого обзора древних деревянных хором нужно упомянуть, что в больших хоромах расположение частей не было подчинено никакому особенному, общепринятому плану: они ставились совершенно произвольно, в зависимости от удобства и различных требований, которые условливались значением строившего лица, многочисленностью его семьи и т. д. Впрочем, как бы ни были обширны хоромы, они всегда сохраняли в своем составе общий тип клети и избы с их подклетами.

А. Васнецов. На крестце в Китай-городе

Напомним, что вся Великая Русь была по преимуществу «лесная земля», как ее постоянно называют южные князья, в которой, следовательно, лесной материал был дешевым и поэтому оставался надолго почти единственным строительным материалом. Это обстоятельство препятствовало распространению и улучшению кирпичного производства, нужда в котором была очень незначительна. Деревянные постройки ставились так скоро, были так удобны, соответствовали обычаям и потребностям времени и так были дешевы, что, несмотря на постоянные пожары, опустошавшие в несколько часов целые посады и даже большие города, кирпичное производство не приживалось до тех пор, пока не стал ощутимо дорожать лесной материал. Так, в конце XV века итальянский архитектор Аристотель Фиораванти, приглашенный строить в Москве Успенский собор, вместе с другими итальянскими мастерами начал учить русских делать качественный кирпич. Можно было ожидать, что с того времени кирпичное производство утвердится хотя бы в Москве, где необходимость в каменных зданиях стала с каждым годом увеличиваться. Однако в начале XVII ст. мы принуждены были опять вызвать кирпичного мастера из Голландии и снова учиться тому, чему были выучены почти полтораста лет назад. Так могущественны были не только старые обычаи, но и выгоды, доставляемые дешевизной обычного строительного материала,– дешевизной, неимоверным удобством и скоростью, с которыми строились деревянные здания. Само собою разумеется, что в таких обстоятельствах процветание плотничного дела было вполне обеспечено.

Из простого домашнего мастерства с первобытными приемами, которое так знакомо было почти каждому селянину, оно сделалось в некотором смысле художеством; созидало высокие и обширные церкви о тринадцати верхах, какой, например, была

София Новгородская еще в начале X века, в двадцать стен, какой была Успенская церковь в Устюге (1492), в двадцать пять углов, какой была церковь Св. Николы, «вельми преудивленная и чудная во всей Псковской волости»; строило еще более обширные городские стены с башнями и воротами, весьма красивыми, и с тем же искусством выстраивало огромные дворцы и хоромы государевы.

Подобные постройки, конечно, требовали немалой опытности и знания не одной только техники мастерства, но и искусства архитекторского, знания разных механических условий, без которых невозможно было возводить столь обширные постройки.

Доморощенные наши архитекторы того времени и вместе с тем начальники плотничных артелей назывались плотничьими старостами; плотники же назывались иногда и рублениками, от главного занятия в их мастерстве – рубить. Замечательным памятником их искусства, о котором мы можем иметь представление хотя бы по сохранившимся рисункам, служит деревянный Коломенский дворец XVII ст. Заброшенный и оставленный еще с первых лет XVIII ст., он стоял почти без всякой поддержки более 60 лет и был разобран только в 1768 г. Представим несколько подробностей, характеризующих старинное плотничное дело и вообще способы построек.

Двери Теремного дворца