Полная версия
Клиника в океане
Ирина Градова
Клиника в океане
Пролог
1990 год, Боливия– Поторапливайтесь, ленивые ублюдки! – заорал Игнасио Моралес, заметив, что местные замешкались с погрузкой. Над высокими кронами деревьев, такими густыми, что за ними не было видно неба, явственно слышался шум вертолетов.
– Ну как, успеваем? – спросил Доктор.
– Едва-едва, – пробормотал Моралес, с тревогой глядя вверх. – Они пригнали «вертушки», через двадцать минут тут станет жарко!
– Нам столько времени не понадобится.
Моралес внимательно посмотрел на человека, с которым проработал бок о бок несколько лет. Несмотря на столь долгий срок, он не мог бы сказать, что узнал Доктора достаточно хорошо. Вернее, сейчас он знал о нем ровно столько же, как и в день их первой встречи. Все эти годы Доктор был «Тем-Кто-Живет-На-Горе» – именно под этим именем его знали жители близлежащих сел и деревень. Они не трогали Доктора, а он не трогал их, не мешал людям тихо выращивать, собирать и продавать коку наркокартелю, представители которого раз в полгода наведывались в эти края. Моралес подозревал, что даже эти крутые ребята испытывали перед Доктором священный ужас, какой, должно быть, питали к своим злым и жестоким богам древние жители страны. Он казался им воплощением могущества и Великого Знания, а Игнасио Моралес считал Доктора злом во плоти, хотя и пытался сейчас помочь ему эвакуировать все, что только возможно было спасти, – плоды его многолетних трудов, которым предстояло продолжиться где-нибудь в другом месте. Только на этот раз – без Игнасио: с него хватит!
С грехом пополам погрузка закончилась. Моралес прекрасно видел, что парням не терпится поскорее свалить, но они боятся, потому что на них направлены дула автоматов людей Игнасио. Дьявол, да он и сам бы с удовольствием сделал отсюда ноги, но гордость не позволяет. Ну ничего, ничего, еще пара часов…
Обернувшись, Моралес увидел, что его ребята крутятся вокруг главного корпуса – так громко называлось скромное деревянное здание под крытой пальмовыми листьями крышей. В руках они держали канистры с бензином.
– Эй, что это значит? – Игнасио схватил доктора за рукав.
– Здесь все нужно сровнять с землей, – спокойно отозвался тот. – Им не достанется ничего из моих исследований!
– Но… там же люди! – не веря своим ушам, воскликнул Моралес.
– Они – не люди, они – расходный материал, которого повсюду пруд пруди! Отойди и не мешай, Игнасио: время не ждет!
Ошеломленный, Моралес отступил. Пламя охватило здание. Сухие пальмовые листья с треском и громким свистом съеживались и обугливались у него на глазах, из заколоченных окон валил дым. Игнасио показалось, что он слышит крики людей, запертых внутри, но эти звуки вполне мог издавать и сам огонь, словно легендарное чудовище, пожирающее все на своем пути. Доктор влез в одну из машин, готовых к отправке, проверяя, все ли вещи туда погрузили, местных уже и след простыл, а остальные как завороженные наблюдали за разрушительным действием пламени.
Моралес медленно подошел к дереву, прислонил к его толстому вековому стволу свой «АК-47», оглянулся в последний раз на пылающие останки клиники и шагнул в гущу тенистой чащи, навсегда оставляя позади свое прошлое – вместе с «Тем-Кто-Живет-На-Горе».
Май 2009 года, ГолливудЭндрю Макафферти являлся руководителем пресс-службы студии «Маунтлерой» вот уже восемнадцать лет, и каждый раз, будучи приглашенным на совещание вроде этого, испытывал неприятное покалывание в кончиках пальцев. Как назло, столбик термометра держался на отметке «сорок пять», а ведь холодный пот и так струился по его спине – пришлось даже сменить рубашку прямо в машине. Несмотря на то, что у него в рукаве имелся непобиваемый козырь, Эндрю все же нервничал и мечтал о том, чтобы этот тяжелый день поскорее закончился. Он вернется домой, обнимет Хелен и детей, они вместе сядут ужинать… Почему, черт подери, он должен заниматься делами какого-то актеришки, который даже не заслуживает того, чтобы его имя упоминалось за столом?
– Итак, дамы и господа, мы собрались здесь по довольно неприятному поводу, – заговорил Пол Сатклифф, заместитель главы «Маунтлерой» Эдриана О’Малли. Сам Эдриан молча сидел во главе овального стола из черного дерева. По его виду можно было подумать, что глава студии спит, но предположить такое значило бы совершить огромную ошибку. Несмотря на кажущееся безразличие, О’Малли выслушивал мнения всех очень внимательно, а потом единолично принимал решение.
– Роуэн Смайт в очередной раз сошел с катушек, – продолжал Пол, и люди, сидевшие вокруг стола, начали переглядываться.
– И что из этого? – подал голос Артур Дарэм, видный член совета директоров. – Слава богу, времена Кэтрин Хепберн и Пола Ньюмана ушли в прошлое: теперь любой актер так же заменим, как и одноразовый шприц!
Раздались сдержанные смешки: упоминание о шприце в сочетании с именем актера и в самом деле выглядело более чем уместным.
– Не в этом случае, – спокойно возразил Сатклифф. – Действительно, в наши дни, когда некоторые компьютерные персонажи намного превосходят по популярности живых людей…
– И возни с ними гораздо меньше: нарисовал – и собирай себе дивиденды! – хохотнул еще один член совета, Иен Ламарк. – Есть они не просят, условий не выдвигают…
– Дозы не требуют, дебошей не устраивают! – мечтательно подхватила его жена.
– Все это прекрасно, – кивнул Пол, обводя присутствующих мрачным взглядом. – И все же, господа, Роуэн – единственный за последнее десятилетие актер, чье имя в чартах держится на первом месте вот уже тридцать два месяца подряд, и этот факт, как вы понимаете, игнорировать нельзя.
– Как долго он еще сохранит человеческий облик? – задал резонный вопрос Тим Коэн, правая рука О’Малли: несмотря на то, что должность его заместителя занимал Сатклифф, все прекрасно знали, что настоящим советчиком главы «Маунтлерой» является именно этот неприметный человечек с редеющей шевелюрой и цепким взглядом маленьких серых глаз. – Роуэн и в самом деле актер большого, я бы даже сказал великого, дарования…
– И экстраординарных внешних данных! – поддержала его жена Ламарка.
– Большую часть которых оплатили мы, – тут же парировал ее муж, охлаждая восторженность женщины.
– И все же он – отработанный материал, – сказал Коэн, воспользовавшись возникшей в разговоре паузой.
– Мы не имеем права так думать! – воскликнул Пол, стукнув кулаком по столу. – Студия успешно торгует Роуэном Смайтом, многие, между прочим, считают, что Роуэн Смайт и есть студия!
Все замолчали и, не сговариваясь, посмотрели на О’Малли: как он отреагирует на такие слова? Но глава студии продолжал сидеть, скрестив руки на животе и опустив глаза вниз, словно изучая соблазнительные изгибы фигуры одной из нимф, поддерживающих ножки антикварного стола.
– Мне не должны так думать, – продолжал Пол более тихим голосом, – потому что в Роуэне еще есть потенциал. Мы заключили с ним контракт на двадцать картин, три из которых находятся в производстве, и в наших интересах, чтобы машина продолжала работать! Миллионные контракты на рекламу, линию одежды и эксклюзивную марку автомобилей – вот лишь малый перечень того, что мы потеряем, если откажемся от Роуэна Смайта. Вы согласны утратить так много? Более того, в последнем контракте, стараниями его адвоката, прописан пункт, по которому студия, в случае одностороннего разрыва соглашения по ее инициативе, должна будет выплатить актеру невероятные отступные!
– Парень – торчок! – возразил Иен. – Скоро он превратится в развалину, и никто глядеть на него не захочет!
– Пока что мировые рейтинги говорят об обратном!
– Хорошо, что вы предлагаете?
Голос главы студии прозвучал как гром среди ясного неба.
– Вы привели достаточно вариантов и в пользу того, что Роуэна Смайта следует выбросить из киноиндустрии, и того, что он еще может нам послужить. Остается вопрос, который и заставил нас всех сегодня здесь собраться: что делать? Не забывайте, что, если мы решим бороться за Роуэна, а вместе с ним и за вложенный в него капитал, то действовать нужно тихо.
– Тихо? Это с Роуэном-то?! – взвизгнул Йен. – Да он даже в туалет не может пойти, чтобы за ним не увязалась парочка пятнадцатилетних поклонниц и целый легион папарацци!
– Существует куча клиник, – заметил Тим.
– Об этом тут же пронюхают СМИ, а значит, и наши акционеры, и конкуренты – нет такой лечебницы, куда не ступала нога бульварной прессы!
И тут начался настоящий восточный базар, потому что каждый стремился отстоять собственную точку зрения. Глава студии никому не мешал высказывать даже самые идиотские способы решения проблемы, наблюдая за происходящим из-под полуопущенных век. Наконец очередь дошла и до Эндрю. Понимая, что этот момент может стать как его полным провалом, так и настоящим звездным часом, он прокашлялся и произнес:
– Мне кажется, я нашел решение, которое вполне устроит всех…
Январь 2010 года, Индия, дворец князя Яша Вардана в Ути– Эта дрянь обесчестила семью! И не говори мне, что я не прав: слишком долго мы оба попустительствовали этой… этой…
Князь бушевал уже минут десять, и его словарный запас уже почти исчерпал себя. За это время не было такого ругательного слова, которым бы он не наградил свою непутевую дочь. Жена тщетно пыталась унять гнев главы семейства, ведущего свою родословную от раджпутов и по праву гордившегося ее длиной. Репутация рода Варданов оставалась столь же незапятнанной, как и священные воды Ганга – до сегодняшнего дня.
Конец двадцатого века дался тяжело всем княжеским родам, и Варданы не стали исключением. Их считали пережитками прошлого, и праздная жизнь многочисленных отпрысков этих семейств только подтверждала данный факт. Но Яш, в отличие от своих высокородных собратьев по несчастью, быстро понял, что нужно что-то делать, если он хочет остаться на плаву. Многие считали предпринимательскую деятельность как нечто стоящее ниже их достоинства, предпочитая по-прежнему обирать обнищавших арендаторов. Яш Вардан придерживался иного мнения. Он распродал часть своих довольно обширных владений и занялся гостиничным бизнесом. Два из шести дворцов, пришедших в упадок за годы без ремонта, превратились в шикарные отели, на территории которых располагалось все, о чем только можно мечтать, – гольф-клубы, бассейны, СПА-центры и тому подобное. На эти первичные доходы Яш взялся за ремонт других четырех дворцов. В одном из них, расположенном в прекрасном горном курорте в Ути, в данную минуту и имел место этот скандал. Построенное в середине восемнадцатого века, это монументальное сооружение представляло собой образец изощренного и вдохновенного мастерства и впечатляло своими огромными куполами, изящными арками, башнями, колоннами с причудливыми узорами и резными орнаментальными балконами.
Виновница семейного скандала сидела на одном из длинных, обтянутых дорогой материей диванов и хлюпала носом. Делала она это в основном из уважения к традициям, прекрасно понимая, что отец никогда не причинит вреда любимой дочке. Рани было двадцать два года, и ее стиль жизни не имел ничего общего с тем, к которому привыкли стены княжеской резиденции. Девушка училась в университете в Мумбае, с головой окунувшись в студенческую жизнь, включающую, помимо учебы, никогда не занимавшей главенствующего места в ее душе, бесконечные дискотеки и вечеринки. Уследить за дочерью на расстоянии не представлялось возможным.
– Надо было выдать ее замуж в восемнадцать лет – и никаких университетов: сейчас бы уже внуков нянчили!
– Яш, это же средневековье какое-то! – снова попыталась вмешаться жена. Амиша Вардан являла собой классический образец индийской супруги – послушной, ласковой и разумной. Именно такой ожидал увидеть Яш и свою дочь, но Рани привыкла к европейскому образу жизни, за который теперь предстояло расплачиваться всей семье, включая ее младших братьев и в особенности сестер.
– Аллах! – воздев руки к небу, продолжал кричать князь, бросаясь из одного угла обширного помещения в другой. – А я ведь уже сговорил ее за Арджуна, сына Джитендры Пателя, разве он теперь согласится взять ее, с брюхом-то?!
Рани в очередной раз громко шмыгнула носом и сделала вид, что вытирает слезы подолом сари. Господи, какое же неудобное это сари – не то что джинсы и футболки, которые она обычно носит! Арджун Патель, как же – да ни за какие сокровища мира она не вышла бы за этого прыщавого парня, пусть его папаше и принадлежит половина побережья Гоа! Кроме того, кто он, собственно, такой? У нее как-никак голубая кровь, она – княжна Вардан, а эти Патели вышли из грязи, но так и мечтают породниться «с титулом»! Прикрыв глаза, Рани представила себе обнаженное стройное тело Вишала и едва удержалась от плотоядного вздоха – вот кто должен бы стать ее мужем! Нет, отец никогда на это не согласится, ведь отец Вишала – всего лишь профессор в университете, живет на одну зарплату…
Вновь открыв глаза, девушка посмотрела на Амиттту. «Черт, эта семейная сцена слишком затянулась, ма, пора тебе что-то сделать!» Занятые ссорой, все трое почти забыли о том, что в комнате присутствует еще один человек: брат Амиши, Винод-бабу. Будучи в семье приживалом, шурин Яша Вардана никогда не обладал правом голоса. Он пользовался счетом Варданов в банке и жил в помещениях дворца, а за это ему предписывалось вести себя сообразно правилам, установленным главой рода. Поэтому и сейчас он не вмешивался, с интересом наблюдая за племянницей и спокойно покуривая дорогую сигару «Оливерос». Коробки доставлялись каждый месяц прямо из Доминиканы. Сколько это стоило? А черт его знает – Винод-бабу никогда не принимал во внимание подобные мелочи: ведь за все платит шурин. «Вот бесстыжая! – думал он почти что с восхищением. – Напакостила, а ведет себя так, словно это не она, а все здесь именно ей что-то должны!»
– Винод, – протянув к нему руку в жесте отчаяния, воскликнула между тем Амиша, – ну сделай же что-нибудь! Почему ты молчишь?
– Прости, дорогая сестра, – с преувеличенно тяжелым вздохом ответил он, – но твоего уважаемого мужа очень трудно перекричать!
– Ты говоришь так, Винод-бабу, словно мы обсуждаем покупку новых штор для гостиной, а не то, что наша дочь – княжна Вардан, между прочим! — залетела от какого-то плебея! – рявкнул князь.
Аккуратно притушив докуренную сигару в золотой пепельнице, Винод-бабу спокойно произнес:
– Думаю, вы зря волнуетесь. На самом деле нам лишь предстоит решить, хотим ли мы появления маленького Вардана или предпочтем вернуть семье Рани-девственницу.
– Что ты мелешь?! – не понял его Яш, но в его словах, помимо гнева, прозвучал интерес: возможно, в этот – единственный – раз Винод-бабу и в самом деле может оказаться хоть чем-то полезен?
– Я хочу оставить ребенка! – заявила Рани, но на нее никто не обратил внимания: взгляды отца и матери обратились на Винода-бабу, впервые в жизни почувствовавшего себя значительной персоной.
– Ты говоришь об… аборте? – боязливо переспросила Амиша.
– Это – только ваше решение, – ответил он.
– Разумеется, аборт! – воскликнул князь. – Иначе как я потом сумею сбагрить эту бесстыдницу замуж?! Только как ты прикажешь осуществить эту операцию? За нашей семьей охотятся фотографы и журналисты – хватит уже тех снимков во всех национальных газетах и статей с заголовками типа: «Демократизация магараджей» и «Принцесса и нищий»! Куда бы мы ни поместили Рани, ее разыщут, и семья будет опозорена навеки! А ты представляешь, что ждет ее сестер? Ну ладно, братья – они все же мужчины, и на них это пятно ляжет лишь постольку-поскольку, но девочки…
– Может, пригласим акушерку на дом? – предложила Амиша несмело.
– На дом?! О Аллах, в уме ли ты, женщина?! На следующий день все узнают, что дочери князя Вардана сделали аборт прямо в его дворце – или у тебя есть на примете слепоглухонемая акушерка?
– Я хочу этого ребенка! – упрямо подала голос Рани, ничуть не смущаясь тем, что ее обсуждают в ее же присутствии, словно это именно она – слепоглухонемая.
– Замолчи! – заорал князь, но Амиша неожиданно поддержала дочь:
– Это же опасно, ты знаешь, дорогой: у Рани может больше никогда не быть детей!
– И хорошо – эта дрянь недостойна их иметь! – гневно отозвался Яш.
– Погодите, погодите, – успокаивающим тоном прервал их пикировку Винод-бабу, чувствуя, что инициатива от него ускользает. – Кажется, у меня есть отличное решение нашей проблемы – и все останутся довольны!
Декабрь 2011 года, Париж, рю де РиволиАрман Жюбер отвернулся от окна. Там, на улице, царило предрождественское оживление, люди бежали в разные стороны по своим делам, озабоченные покупкой подарков для родственников и друзей, мечтая сэкономить пару евро на уже начавшихся распродажах. Из его окна открывался прекрасный вид на Эйфелеву башню, справа находился Лувр, и ему-то не нужно экономить! Какая несправедливость: он, Арман Жюбер, один из богатейших людей Европы, имеющий возможность скупить все эти магазины – вместе со всем персоналом и посетителями, – лишен удовольствия поучаствовать во всеобщей предпраздничной суете!
Вошла Сильви, как всегда, улыбаясь. Эта девушка – настоящий персик, и каким только ветром ее занесло в сиделки? Кончено, Арман хорошо ей платит. Господи, ему всего-то сорок семь, а он даже не может позволить себе прикоснуться к девушке! Да какие там касания – у него возникает одышка от любого движения, а он еще думает о сексе…
Сильви поправила капельницу и вновь улыбнулась:
– Ну, месье Жюбер, как мы сегодня?
Он едва заметно поморщился, в душе ненавидя эту манеру сиделки обращаться к нему во множественном числе первого лица. «Мы»! Какие еще «мы»?! Она выйдет отсюда легкой походкой, накинув на плечи шубку из песца, купленную на его деньги, и отправится по магазинам вместе с подругами или пойдет ужинать с кавалером, а он, Арман Жюбер, прикованный к этой комнате и этой постели, вечно будет вынужден глазеть из окна на проходящих мимо него счастливчиков. И, самое главное, он должен делать вид, что все отлично, ведь его деловые партнеры ни в коем случае не должны заподозрить, что дела его идут плохо.
– И сколько мне осталось, док? – спросил Арман, впервые услышав свой диагноз. Он прозвучал страшно, но Жюбер привык думать, что с его деньгами ему не страшна ни одна болезнь в мире.
– Мне очень жаль, месье Жюбер, – серьезно, без тени улыбки ответил врач-кардиолог. – По самым благоприятным прогнозам, меньше полугода…
Арман прошел все стадии – от отрицания до принятия своего диагноза, но все равно никак не мог смириться с тем, что, скорее всего, для спасения собственной жизни ему ничего сделать не удастся.
– Понимаете, у нас очень мало времени, – говорил врач, и в ушах Армана его слова отдавались многоголосым эхом. – Даже если вас разместить в национальной базе реципиентов, ожидающих доноров, нет никаких гарантий, что подходящее сердце появится в течение такого короткого времени… Хотя я непременно это сделаю, независимо от количества шансов…
Шансов! Анри отлично знал это слово. Он всегда просчитывал свои «шансы» на двадцать, на тридцать ходов вперед, и именно поэтому небольшое состояние, доставшееся ему от отца, вначале удвоилось, затем утроилось, а теперь во всей Франции вряд ли найдется человек, способный тягаться с Арманом Жюбером в финансовом плане. Но даже это не могло ему помочь, и в этом-то как раз и крылась горькая ирония ситуации.
Сильви попрощалась и ушла. Роскошный пентхаус опустел, и Арман вновь оказался в одиночестве. Может, зря он развелся с последней женой? А может, и с первой – тоже? По крайней мере, сейчас он находился бы в кругу семьи… Смешно! Арман всегда считал, что у него все еще впереди, что он успеет устроить свою личную жизнь раз и навсегда, станет почтенным отцом семейства – ведь ему только сорок семь! А теперь, похоже, ему так и не исполнится сорок восемь.
Неожиданно сработал звуковой сигнал в стоявшем на столе ноутбуке, с которым Арман не расставался ни днем ни ночью: пришло сообщение. Он ждал трансфера из банка в Новой Зеландии, но это оказалось письмо от доктора Лагранжа. Текст сообщения был коротким: «Не волнуйтесь. По-моему, у меня есть решение!»
На мой взгляд, нет ничего прекраснее южного звездного неба. Это незабываемое зрелище. Стоит поднять голову, и глаза распахиваются от изумления при виде несметного количества звезд, разбрызганных по небу, словно бриллианты самых разных размеров. Одни сверкают ярче, другие светят более тусклым светом, и трудно себе представить, что в тот момент, когда этот мерцающий свет доходит до Земли, некоторые из этих звезд уже мертвы, а мы все продолжаем любоваться оставшейся после них красотой. Астроном из меня никакой, но это вовсе не значит, что я не в состоянии оценить увиденное.
Наверное, я могла бы часами стоять вот так, с запрокинутой головой, любуясь звездами, но тут чьи-то тихие шаги нарушили мое мечтательное настроение.
– Я принесла вам кофе, абла[1].
– Спасибо, Нур, – улыбнулась я, принимая из рук медсестры горячую чашку и с удовольствием вдыхая запах отлично заваренного напитка.
Нур стала первым человеком на «Панацее», с кем я подружилась. Удивительно, но, несмотря на различия в воспитании и культуре и заметную разницу в возрасте, мы как-то сразу потянулись друг к другу.
Попивая кофе, я украдкой разглядывала молодую женщину. Никто не назвал бы Нур красавицей, но ее простое лицо с гладкой кожей и голубыми глазами было очень приятным. В первый момент мне показалось странным то, что девушка, носящая традиционный мусульманский наряд, состоявший из хиджаба и абайи, так мало похожа на арабку, – я, с моими черными глазами и волосами, гораздо сильнее напоминаю уроженку южных широт, нежели светловолосая Нур! Ну, она, конечно, не вполне блондинка, но все же светло-каштановые волосы – черта, достаточно редко встречающаяся у представителей ее национальности. Несмотря на приверженность мусульманским традициям, моя новая подруга отличалась веселым нравом и была страшной хохотушкой. В первый же день пребывания на борту «Панацеи» я узнала, что мать Нур родом из Дамаска, но ее отец – иорданец, поэтому семья девушки жила в Акабе, в одном из популярных курортов на Красном море. Возможно, из-за этого, несмотря на суровое традиционное воспитание, по своему характеру Нур сильно отличалась от большинства восточных женщин – она была более свободной в общении, открытой для всего нового.
– Это – созвездие Южный Крест, – между тем мечтательно проговорила девушка, указывая на звездное небо. Я проследила за ее жестом и действительно увидела четыре особенно ярких звезды, образующих подобие креста. – А это, – продолжала она водить по небу пальцем, как по карте, – созвездия Центавра и Мухи. Вон там, – она махнула рукой влево, – находится туманность Угольный Мешок – смешное название, да?
– Откуда ты столько знаешь о звездах? – удивилась я, ведь Нур вовсе не производила впечатления светоча знаний и, как мне до сих пор казалось, являлась вполне заурядной представительницей своей нации – с точки зрения образования.
– Мой муж их изучал, – ответила она, сразу помрачнев.
– Муж?! – изумленно воскликнула я, глядя на девушку, словно впервые ее увидев. – Сколько тебе лет?
– Двадцать один, – ответила Нур. – Я вышла замуж в шестнадцать и прожила с Омаром три года. Потом мы развелись.
– Развелись?
Я не очень-то сведуща в исламских традициях, но даже мне известно, что до сего дня в мусульманском мире развод – явление из ряда вон выходящее.
– Омар – плохой человек, – спокойно, безо всякого выражения продолжала Нур. – Он был на двадцать лет старше меня, привлекательный вдовец, и поначалу мне нравилось, что он так много знает и может столько всего рассказать.
Он преподавал физику и астрономию в Университете гражданской авиации имени Королевы Нур…
– Нур?! – не сдержавшись, переспросила я.
– Ну да, – криво усмехнулась молодая женщина, – и меня так зовут – это весьма распространенное у нас имя. Мне льстило, что я стану женой такого важного человека, да и он до свадьбы хорошо ко мне относился. Все, что он мне рассказывал, он говорил именно до свадьбы – наверное, в то время Омар хотел казаться человеком добрым и внимательным… Потому что на самом деле он вовсе не такой.
Я взглянула в прозрачные глаза Нур, отражавшие свет луны и звезд, и поразилась внезапной перемене, произошедшей с ее обычно открытым, простодушным лицом. Сейчас моя юная подруга выглядела по меньшей мере лет на десять старше своих лет, и я не знала, как вернуть прежнюю Нур, с которой мне было так легко общаться. Однако она сама мне помогла, сказав:
– Ну ничего, зато теперь я свободна и могу делать что захочу. Отец позволил мне закончить колледж медсестер, и я теперь ни за что не пропаду, да?
– Конечно, Нур! – тепло сказала я, сжав в руке ее прохладную ладошку.
