Сапфиры Айседоры Дункан

И все же… Как магнит, притягивала его к себе эта женщина, которая годилась ему в матери. Ради одного прикосновения ее длинных пальцев Данилка готов был разучивать па и батманы.

* * *

Найти Максима Инархова, чьи часы были обнаружены в квартире Прохоренко, не составило особого труда. Он работал в «Артемиде» и, по оперативным данным, никуда не собирался исчезать.

Представительный мужчина средних лет, ведущий технолог, Максим Викторович Инархов имел приличную репутацию. Не идеальную, ибо водились за ним мелкие грешки морального характера, но вполне приемлемую. Он был разведен и жил один, не привлекался, на работе нареканий не имел. Разве что был замечен в служебном романе с офис-менеджером, но это дела давно минувших лет, о которых никто и не вспоминал. Впрочем, данная подробность биографии Инархова для следствия интереса не представляла. Вызывало любопытство другое. Максим Инархов и Оксана Прохоренко были знакомы. Более того, их связывали родственные отношения – Максим приходился ей сводным братом. Ко всему прочему, Инархов был у Прохоренко в день убийства, приблизительно в то время, когда оно произошло.

С соседями, а точнее, с соседкой оперативникам повезло. Анна Ивановна оказалась из тех старушек, которые все всегда видят и знают. Она жила на одной лестничной площадке с Оксаной и отслеживала всех визитеров. Она и запеленговала Инархова. Анна Ивановна охотно отозвалась на просьбу милиционеров перечислить всех, кто приходил к ее соседке. Особенно оперативников интересовали люди, бывшие у Прохоренко в день убийства.

– Вы приходили к Оксане Прохоренко? Приходили, – задал Тихомиров вопрос Максиму и сам на него ответил. – Вас, уважаемый, видела соседка по лестничной площадке. Отпираться бессмысленно.

Инархов и не думал отпираться. Он хорошо помнил, как приехал в тот злосчастный день на Енотаевскую улицу. Раньше он был там только один раз, два года назад. Нужно было передать подарок от родственника. Пришел – отдал – ушел. В этот раз они договорились с Оксаной обсудить предстоящие похороны их общего дяди. Максим приехал в назначенное время, но Оксаны не оказалось дома. Мобильный она не брала. Потоптавшись у двери, Инархов развернулся и уехал. Соседка видела, как он шел к Оксане – это правда. Макс помнил сердитую старушку, отчитавшую его за то, что он «ходит и ходит». К сожалению, бдительная дама не видела, что в квартиру сестры он не заходил. Следователь, естественно, ему не верит. Максим никак не мог понять, каким образом его часы оказались в квартире Оксаны, откуда на них взялась ее кровь. Следователь оперировал этим фактом и склонялся к тому, что убийца – Максим Инархов. Тихомирова понять можно, улика очень весомая, для обвинительного приговора других и не нужно.

– Вы, как никто другой, заинтересованы в смерти Прохоренко. Недавно скончался ваш общий родственник, московская квартира которого должна перейти по наследству вам обоим. Вы решили ни с кем не делиться и стать единоличным владельцем дорогостоящей недвижимости.

Ну конечно! Он так и думал: мотив лежит на поверхности – дядюшкина квартира в Сокольниках. Дядя Рома тяжело болел уже который год, его смерть не стала неожиданностью.

Отец Максима ушел из семьи, когда мальчику исполнилось одиннадцать лет. Очень скоро он женился на другой и напрочь забыл о сыне. Максим отца простил бы, если бы не видел страданий матери. Она была брошена неожиданно и жестоко. Развод не прошел бесследно, он лег паутинкой морщин на ее привлекательное лицо, заблестел сединой в волосах. Мама таяла на глазах, больше не было слышно ее смеха, она совсем перестала улыбаться, а по вечерам, после того, как укладывала его спать, тихо плакала в ванной. Почему папа променял его милую, красивую маму на несимпатичную, грубую тетку с малолетним ребенком, в голове Максима не укладывалось. К отцовской падчерице, Оксане, он неприязни не испытывал, впрочем, как и каких-либо других чувств. Со своей новоявленной сестрой Макс не общался и нисколько не интересовался ею. Впервые встретиться родственникам пришлось два года назад, на свадьбе троюродного брата. Максим равнодушно смотрел на молодую женщину: она как была в его жизни пустотой, так ей и осталась. Ее род деятельности, о котором Макс случайно узнал, показался ему крайне несерьезным, и у него окончательно пропало желание общаться.

Максим не стал комментировать слова Тихомирова. Что толку убеждать его в обратном? Квартира в Москве – отличный мотив для убийства, и оспаривать это бессмысленно.

– Напрасно вы молчите. В вашем-то положении… ну, как знаете.

Илья Сергеевич вызвал дежурного и велел проводить Инархова.

Юрасов сработал быстро. После наведения справок были выяснены родственные связи Инархова и сведения о московской квартире, которая переходила им с Оксаной в наследство.

– Очень перспективная версия, – зацокал языком Тихомиров. – Квартира – это серьезно. За квадратные метры близкие родственники друг друга убивают, а мы имеем дело со сводными братом и сестрой. А это совсем другое. Они чужие люди и, по сути, соперники. Максима бросил отец и ушел в другую семью. Дополнительный мотив налицо.

– Только все слишком складно и легко выходит с этими часами, будто Инархов полный идиот, раз умудрился оставить их около трупа, – заметил Шубин. Он никогда не верил в легкую удачу и не сомневался, что в деле обязательно всплывет какой-нибудь подвох. Анатолий вместе с Юрасовым оказался у следователя и портил Антону своим пессимизмом настроение.

– Согласен, на идиота Инархов не похож. Но это не исключает, что он мог допустить оплошность. Он же не хладнокровный рецидивист, чтобы, расправляясь с жертвой, контролировать свои действия. В такой ситуации нужны крепкие нервы, любой от волнения наследит, – не сдавался Антон.

Следователь никому не возражал и ни с кем не соглашался. Он был сам с усам и имел собственную точку зрения. Илья Сергеевич захлопнул папку с уголовным делом, старательно завязал тесемки и убрал ее в стол. Его рабочий день подошел к концу.

Как все скверно получилось! Неожиданно изменились планы и перевернулась жизнь. В конце августа он собирался в отпуск, уже заказал двухнедельный тур в Италию, а тут… Какая, к дьяволу, теперь Италия! Выпутаться бы из передряг и остаться на свободе. Инархов привык трезво оценивать ситуацию и рассчитывать на самый худший вариант. Логика подсказывала, что при сложившихся обстоятельствах паршивый исход наиболее вероятен.

«Как же все-таки в Оксаниной квартире могли оказаться мои часы?» – мучился Максим вопросом. То, что часы принадлежат ему, Инархов ничуть не сомневался, да и следователь тоже. Он их потерял неделю назад. Где именно, не помнил. С ним иногда случались провалы в памяти, и это происходило преимущественно после основательных возлияний. А таковые как раз имели место – корпоративный выезд «Артемиды» на базу отдыха. Праздновали годовщину основания фирмы, которая совпадала с юбилеем генерального директора. Тот решил сделать широкий жест и арендовал на выходные коттеджи в пригороде, чтобы сотрудники могли отдохнуть на природе по полной программе: с шашлыками, выпивкой, купанием в озере и ночевкой. Инархов, в общем-то, человек непьющий, но когда выпадала возможность со вкусом заложить за воротник, старался ее не упускать. После того, как следователь обрисовал положение, в которое он попал, Максиму пришлось напрячь извилины, чтобы вспомнить, когда и где он видел свои часы в последний раз.

В четверг, накануне корпоратива, часы при нем еще находились. Это Максим помнил хорошо – в тот день было совещание, на котором он теребил металлический браслет. Инархов всегда так делал, когда его что-то раздражало, а на совещаниях раздражителей хватало. Одно выступление Вьюшина чего стоило. Мало того что Вьюшин ему сам по себе не нравился, так еще и нес сплошную ахинею. Были ли при нем часы в пятницу, Максим не помнил. По идее, должны были быть, так как до обеда у них продолжался рабочий день, а на работу он всегда их надевал. Около трех все дружно погрузились в автобусы и поехали за город. Вернулись в воскресенье. Приезд в город для Инархова был расплывчатым, он не совсем помнил, каким образом оказался дома, где уж упомнить, были при нем часы или нет. Проснулся в понедельник, привел себя в порядок – и на работу. Выходных как не бывало. В понедельник часов уже не было – это Максим знал точно. Он их поискал дома, на работе в ящиках стола и, не найдя, беспечно махнул рукой.

«Как они могли оказаться у Оксаны, вот в чем вопрос, – размышлял Инархов. – Не сам же я к ней их принес с перепоя! На корпоративе, кроме сотрудников «Артемиды», никого не было, и Оксана там оказаться никак не могла даже случайно. А если она приехала в те же коттеджи на следующий день проводить семинар или просто отдохнуть? Могла ведь приехать? Могла. Нашла там часы, опознала по надписи и взяла, чтобы потом вернуть мне».

Версия на троечку с минусом, но она хотя бы выглядела логичной. Другого объяснения появления своих часов в квартире Прохоренко Максим придумать не смог.

– Любопытно, – прищурил хитрые глаза Тихомиров, когда на очередном допросе Инархов поделился с ним своими размышлениями. – Проверить-то мы, конечно, проверим, но не кажется ли вам, что ваше предположение, как бы это помягче сказать… бредовое?

– Кажется, но другого у меня нет.

– Скажите, какие у вас отношения с коллегами?

– Нормальные. Нормальные рабочие отношения, – ответил Максим, догадываясь, к чему клонит следователь. Он считает, что кто-то из коллег воспользовался случаем и спер у него часы, а потом подбросил их на место преступления. Но это чушь! Кому из сотрудников «Артемиды» это понадобилось и зачем?! Вьюшин – придурок, никто не спорит, и «симпатия» у них взаимная, но не до такой же степени, чтобы прибить сестру и подставить его. Должность у него не последняя, но хлопотная и неблагодарная, поэтому желающих занять его место найдется не много, а таким изощренным способом – тем более.

– И никому вы дорогу не перешли?

– Нет.

– Вы все же подумайте, – порекомендовал Тихомиров.

Да что тут думать?! Не знает он, кому это понадобилось. Инархов стал мысленно перебирать всех коллег, кто мог взять часы. Никто не подходил, поэтому он решил не исключать никого.

«И какая сволочь так меня подставила?! Кому шею свернуть и ноги выдернуть?! Кто эта собака?!» – думал Инархов, уставившись на унылые стены камеры. Обстановка располагала к размышлениям, и Максим только ими и занимался. Ему во что бы то ни стало нужно найти ответ на один из вечных вопросов – кто виноват? Ответ же на второй вечный вопрос – что делать? – отыщется сам по себе.

Мотива, на его взгляд, ни у кого из его окружения не было, но в меньшей степени его не было, пожалуй, у Жанны.

Жанна Палеева – стройная шатенка с дерзкими зелеными глазами. Красавицей ее едва можно назвать, даже на «симпатичную» Жанна не тянула, но это если оценивать ее фотокарточку. В жизни Жанна преображалась благодаря необыкновенному флеру. В ней была та порочная притягательность, которая вызывает восхищение мужчин и тихую зависть женщин. Она обезоруживала прямотой, знала чего хочет и умела настоять на своем. «Ну и стерва!» – говорили мужики, млея. «Вот стерва», – осуждали дамы, втайне мечтая о таком же успехе у противоположного пола. Инархов на стерв падок. В них есть что-то будоражащее кровь, постоянно подстегивающее, держащее в тонусе и дававшее чувствовать себя героем.

С Жанкой роман закрутился легко и непринужденно. Она сама подошла к нему на вечеринке, закинула ногу на ногу, манерно закуривая сигарету.

– Поехали ко мне, – сказала она без обиняков уже после четвертой фразы светской беседы.

Макс, не привыкший к такой откровенности, несколько ошалел. Он не нашел причины отказывать даме и себе в удовольствии. Нельзя было сказать, что это Инархову не понравилось, напротив, такая тактика ему показалась удобной. «Все бы так, а то столько времени приходится тратить на глупые ухаживания», – подумал он цинично.

Жанна работала в бухгалтерии и перед глазами не мелькала, они пересекались только на корпоративных мероприятиях и иногда в холле при входе. Отношения с ней Инархова не тяготили. Жанна была неглупой и не создавала неудобств: не названивала, не задавала идиотских вопросов вроде: «о чем ты сейчас думаешь» и «когда мы поженимся». Они встречались вне работы ради развлечений и приятного совместного времяпрепровождения. Никто в «Артемиде» не знал об их любовной связи, и это Инархову нравилось – он предпочитал свободу, не ограниченную ничем, даже ни к чему не обязывающими служебными романами. Да, Жанна дурой не была. Она умела нравиться, но не прикладывала к этому усилий. Никогда не действовала по сценарию «сделай ему хорошо», по которому дама проявляет исключительно положительные стороны своего характера и носит «маэстро» пирожные на тарелочке (или что там пекла героиня Муравьевой?). Излучающая позитив женщина, поддерживающая приятную беседу, не ноющая о своих проблемах, болячках, не хотящая замуж – это прекрасно. Это очень удобно для мужчин. Но неглупый человек очень быстро поймет, что такая вот мечта поэта – не более чем роль. Умный мерзавец воспользуется ситуацией, погуляет и бросит, а дурак женится и будет бесконечно удивлен скорой трансформацией милой невесты в сварливую жену. Встречаются, конечно, сущие ангелы в женском обличье, но они большая редкость – любая женщина имеет недостатки. Нормальный мужчина предпочтет естественность притворству, даже если оно на первых порах комфортно или льстит самолюбию.

Ласковое Средиземное море тихо мурлыкало о том, что жизнь прекрасна и беззаботна. Солнце целовало голые плечи, не прикрытые тенью пляжного зонта. Максим лениво растянулся на шезлонге и смотрел сквозь темные очки, как качаются волны. Жанна в миниатюрном белом купальнике на загорелом теле походкой морской царицы вышла из воды. Намокший купальник сделался полупрозрачным, будоража воображение окружающих мужчин. На Жанну смотрели, и ей это нравилось.

Она носила платья и воздушные длинные юбки с глубокими разрезами и никогда не надевала брюк. Ветер играл с резаным подолом ее юбки и распущенными волосами. На набережной в закатных лучах солнца она выглядела восхитительно женственной. Мужчины сворачивали шеи, любуясь ею. Инархову это льстило, хоть он и не признавался себе. Жанна умела себя подать, в любой обстановке преподнести себя в выигрышном ракурсе: в ресторане, изящной ложечкой подцепляя десерт, в постели, как кошка потягиваясь на подушках, даже на кухне, когда готовила завтрак.

Одетая в шелковое струящееся платье, яркие босоножки на платформе и высоченном каблуке, делающие ноги бесконечными, вечером у бара она с ногами забиралась на диван, неторопливо пила красное вино, щуря в приглушенном свете близорукие глаза.

– Принеси мне кофе, – ласково командовала она низким голосом, опустошив бокал.

Макс с готовностью пионера шел к стойке за кофе для своей дамы. Ему нравилось выполнять ее капризы. Не все, конечно, а только такие, которые не требовали особых усилий.

Манеры Жанны были противоречивыми: то умилительная нежность, то напористость и даже развязность. Когда она слушала Макса, то слегка наклоняла в его сторону корпус, немного приоткрывая рот. Это выглядело очень трогательно. Тут же она могла громко рассмеяться над его шуткой, привлекая к себе внимание окружающих.

Жанна прекрасно смотрелась в автомобиле с откидным верхом: красном, под цвет ее платья и губной помады.

– Хочу вот этот! – ткнула она наманикюренным пальчиком в сторону ярко-алого «Ситроена». Макс не возражал – ему было все равно, какой автомобиль брать в аренду для путешествия по острову, и невинные закидоны подруги его забавляли.

Инархов никогда не думал рассматривать свою спутницу всерьез. Жанна, как и этот «Ситроен», хороша в качестве вещи напрокат. Развлечься с ней после рабочего дня, провести время на курорте, но не более. Ее, как острую приправу, можно принимать мелкими порциями, чтобы придать пикантность пресному блюду жизни. В больших количествах эта женщина невозможна.

Несмотря на свою стервозность, Жанна имела одно неоспоримое достоинство: она не претендовала на самое дорогое, что было у Инархова, – на его свободу. Сколько прекрасных женщин вокруг, с которыми у него могли сложиться романтические отношения! И сложились бы, если бы все эти милые создания не мечтали выйти за него замуж. Вообще-то Жанна тоже мечтала заполучить обручальное колечко и штамп в паспорте, но вслух об этом не говорила и ничего от Инархова не требовала. Как выяснилось, до поры до времени.

Первый тревожный звоночек раздался в самый неподходящий момент – во время любовной игры. Жанна его уже раздразнила, она сидела у него на коленях, прильнув всем телом. Она целовала его шею и между поцелуями как бы невзначай спросила: ты меня любишь? Закономерный вроде бы в такой ситуации вопрос вызвал у Макса смятение.

Инархов никогда не признавался Жанне в любви, не любил ее, и эта тема между любовниками не поднималась – они просто занимались сексом, и все. Что ответить на щекотливый вопрос подруги, Максим не знал. Ответить утвердительно – значит соврать, но в данном случае ложь не так страшна, как ее последствия. Потом ведь будет шантажировать признанием. Сказать «нет» тоже нельзя. В этом случае можно остаться без секса. Инархов сделал вид, что не расслышал, и, чтобы Жанна не смогла повторить неудобный вопрос, он закрыл ей рот долгим поцелуем.

– Ого! – сказала она, когда поцелуй прекратился. Растрепанные волосы, на щеках румянец, глаза блестят – в такие моменты она была очаровательна, и Макс ловил себя на мысли, что он с ней почти счастлив, но тут послышалось снова: ты меня любишь?

Но зачем, зачем тетки все портят дурацкими разговорами?! Ведь так хорошо было им обоим, но нет, нужно устроить допрос.

– Это очень сложный вопрос. Я никогда не задумывался над этим, – ответил он уклончиво.

– Что тут сложного? Скажи, да или нет?

– Что такое любовь, я не знаю.

– Любовь – это когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о любимом человеке, с нетерпением ждешь встречи с ним, запоминаешь каждое сказанное им слово и хочешь быть всегда рядом с ним.

– Романтическая шизофрения, розовые сопли.

– Семья – тоже шизофрения, по-твоему? Или ты хочешь сказать, что все, кто вступает в брак, рожают детей – законченные идиоты?

– Не передергивай. Я такого не говорил. Семья – это ответственный шаг…

– Над которым ты еще не задумывался, – насмешливо закончила за него Жанна.

Инархов с грустью посмотрел на початую бутылку вина, коробку конфет, одежду, небрежно сброшенную на пол. А ведь так хорошо начинался вечер. И так нелепо закончился.

Жанка Палеева была особой сильной и решительной. Такая вполне могла расквитаться за «бесцельно потраченные лучшие годы», в течение которых он с ней спал, но жениться не собирался.

Вторым кандидатом в сволочи Инархов считал все-таки руководителя проектов Михаила Вьюшина.

Максиму вспомнился один эпизод. Это случилось незадолго до корпоративного выезда на озера. Они вроде бы помирились с Жанной, но для секса отношения были недостаточно прочными, и на всякий случай следовало укрепить позиции. Жанна его не отталкивала, но стала более холодной. Играет, – решил Максим, ждет шагов навстречу, заглаживания вины, презентов и прочей мути. Инархов виноватым себя не чувствовал, но счел разумным умаслить подругу. Он купил коробку любимого Жанной зефира в шоколаде и вечером, когда все сотрудники разошлись по домам, отправился в бухгалтерию. Заранее со своей дамой он не договаривался – сюрприз как-никак. То, что Жанна еще не ушла, Макс определил по тому, что ее компьютер был в сети.

Инархов распахнул дверь бухгалтерии и за столом Жанны обнаружил… Вьюшина.

– Что ты тут делаешь? – спросил Макс после некоторой паузы.

– А ты что? – огрызнулся Вьюшин.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, как два кота, не поделивших помойку.

– Я-то понятно, а вот ты? – усмехнулся Макс. Он начал понимать, что к чему: Жанка решила вильнуть хвостом – назло ему флиртовать с Вьюшиным.

– И я понятно, – улыбнулся руководитель проектов противной улыбкой.

– Ну-ну, – хлопнул дверью Инархов.

Вот стерва! С Вьюшиным замутила! Это даже не смешно! Маленький, сутуленький, мозг, как у тушканчика. А Мишенька губки раскатал, думает, приглянулся Жанке. Как же! Ей этот клоун только для забавы, потешится и бросит. Ко мне прибежит.

– Ты уже на женатиков переключилась? А как же твой принцип: женатый мужчина – это мертвый мужчина? – насмешливо сказал он Жанне на следующий день.

– Ты о чем?

– О Вьюшине. Он не разведется, и не мечтай.

– А ты что, ревнуешь?

– Да боже упаси.

– Сам любезничаешь со Снегиной, вот и продолжай дальше.

Теперь Инархову стало понятно, откуда ноги растут: Жанка приревновала его к Алисе Снегиной. Он даже улыбнулся. Алиска, милая кокетка, влюбилась в него и теперь докучает своим вниманием. Он же не виноват, что бабам нравится. С Алисой Макс держался кремнем: флиртовал с ней в меру и далеко не заходил – нечего баловать. А Снегина, как ему казалось, ждала от него решительных шагов. Ждала и не дождалась.

Они с Жанной помирились, все само собой рассосалось и забылось, и вот теперь, перебирая возможных мстителей, Макс подумал, что Вьюшин, возможно, не такой уж безобидный. Женат, а все туда же. Соперника в нем увидел и устранить решил. Они с Жанкой хоть и не афишировали своих отношений, но шила в мешке не утаишь – слухами земля полнится, а офис тем более.

Вьюшин в роли мерзавца был хорош, но что-то подсказывало Максу, что это не он. В любом случае, нужно было иметь про запас и другие варианты.

«А может, Снегина? – посетила Инархова бредовая мысль. – А что? Нет никого страшнее отвергнутой женщины».

Весна 1913 г. Петербург

Вторую неделю шли дожди. Казалось, они не прекращаются ни днем, ни ночью, лишь иногда становясь менее интенсивными, переходя в морось. Природа словно сошла с ума, проливая дожди в неподходящее время года. Данилка сидел в подвале, поджав под себя ноги – так теплее. Больше всего он жалел, что не удалось спасти самую ценную вещь своего имущества – ватное одеяло. Одеяло было добротным и очень теплым, разве что слегка грязным, так это для него, Данилки, недостатком отнюдь не являлось. Главное, что грело лучше любого тулупа. Если бы не одеяло, вряд ли он смог бы пережить зиму. Эх, хорошо бы еще где-нибудь таким же одеяльцем разжиться, – думал он, дрожа от холода. Но разве может еще раз так сказочно повезти? Два раза снаряд в одну воронку не падает. Значит, и второго такого одеяла никогда не умыкнуть. Не оставляют хозяйки без присмотра хорошие вещи на веревке. Была одна клуша зазевавшаяся, но таких поискать.

Кроме отсутствия теплого одеяла, Данилку тяготили и другие думы. Например, где теперь работать? Раньше он кормился на Сытном рынке, а после того, как пришлось перекочевать с чердака на Большой Пушкарской в подвал дома на Волковском проспекте, рынок стал недосягаем из-за большого расстояния. Он однажды попытался дойти туда пешком. Добрался ближе к вечеру, когда основные покупатели уже прошли и делать, в общем-то, на рынке нечего. Голодный и уставший, как собака, он вернулся в свой подвал. «Не до жиру, быть бы живу», – вертелась у него фраза из той жизни, которую он провел с матерью. Ее по любому поводу произносила соседка, и вслед за ней так стала говорить и мать.

Дом на Пушкарской сгорел. Пожар начался утром, в то время, когда Данилка ошивался на рынке в поисках наживы. В тот день ему повезло заработать на уборке мусора. Хозяин наградил по-царски. Беспризорник потратил деньги аккуратно: купил булку и вожделенный кусок вареной колбасы. Он очень хотел леденцов, но тратиться на них не стал, остаток гонорара спрятал на черный день, который оказался не за горами.

Дом пылал синим пламенем. Это зрелище вызывало у Данилки противоречивые чувства: отчаяние от того, что горит его жилище вместе с нехитрым, но очень нужным скарбом, и необъяснимый восторг. Он стоял вместе с зеваками и завороженно смотрел на гигантское пламя, уничтожающее хрупкую конструкцию. Пожар грозил перекинуться на соседние дома и от этого еще сильнее притягивал к себе внимание толпы.

Данилка с трудом нашел пристанище в старом доме недалеко от Волковского кладбища. До этого скитался по Петроградской стороне среди знакомых беспризорников и взрослых бродяг. Его пускали ненадолго, остаться жить – нет, самим тесно. Теперь нужно было обосновываться на новом месте и отстаивать право работать на чужой территории. Район Волковки был глухим с точки зрения торговли, ближайшие лавки находились довольно далеко, на Лиговском проспекте, но туда идти гораздо ближе, чем до Сытного. Конкуренция на Лиговском жесткая, это Данилка понял в первый день, когда явился. Его отвел в сторону долговязый подросток бродяжного вида и порекомендовал больше сюда не соваться. Для убедительности Данилке всыпали увесистый подзатыльник, от которого зазвенело в ушах.