Завтра не наступит никогда

Сергуне было неловко за поведение Марго, это Маша почему-то сразу почувствовала. Он маялся у порога, старательно отводил глаза в сторону, хотя рассматривать в длинном темном коридоре, куда он уставился теперь, было совершенно нечего. Старая стоптанная обувь возле каждой двери, пара велосипедных колес, висевших на стене.

Чьи были эти колеса? В их коммуналке вообще ни у кого велосипеда не было, а колеса висят. И висят здесь уже давно. Маша живет в этой комнате более десяти лет, а они так и висят. Потом еще календарь на стене пылился за девяносто девятый год прошлого столетия. Бесполезная бумага, которая даже ничего на стене загораживать не могла, никакого такого пятна, сама была засаленным пятном с рваными краями.

Нечего там было рассматривать, одним словом, а гость Марго все одно туда таращился.

– И глазищи у нее какие! – продолжала фальшиво восторгаться Марго, не выпуская старый халат Маши из пальцев, и вырваться бы, да ткань по шву пойдет. – Серые глазищи, надо же, необычно как. Все пьяная да пьяная, глаза мутные и мутные, а они у тебя ишь какие огромные и серые… Сережа, а ведь эта баба ребенка лишилась из-за пьянки своей.

И она с бесстыдным вызовом глянула Маше прямо в самое ее нутро, ноющее и плачущее всякий раз, как вспоминалось о Гаврюшке.

– Такой мальчуган был славный, а она его пропила, – продолжала измываться рыжая гадина, не замечая вовсе, с каким неподдельным недоумением смотрит на нее сейчас ее спутник. – А теперь вот прихорашивается. А зачем, Машка, ты прихорашиваешься? Еще одного ублюдка завести хочешь? Так и его заберут! Будь уверена, заберут! Я специально не съеду и постараюсь, чтобы забрали.

И вот тогда-то, не сдержавшись, Маша и выпалила то, о чем впоследствии ей пришлось пожалеть не один раз. И как поддалась на провокацию? Как не выдержала? Знала же, что все ее беды от этой злобной рыжей бестии. Знала, что не без ее звонков и хлопот отобрали у нее ее сына. Чего тогда взвилась-то? Зачем, отчетливо скрипнув зубами, выпалила, подавшись вперед:

– Ты скоро сдохнешь, гадина!!!

Выпалила, перепугав всех, кроме Марго. И себя перепугала страшным своим неожиданным заявлением. Даже спине сделалось холодно от этих слов. А губы будто льдом сковало. И Сергея перепугала, который не знал, куда ему деваться из этого коридора, длинным неопрятным чулком вытянувшегося на десять метров. Он даже попятился. Марго только не испугалась, заржав, как лошадь полковая.

– Ты, что ли, поспособствуешь, мышь церковная? – фыркнула она, брызнув слюной на полметра. – Мне плевать на твои угрозы, дура! Плевать! Я тебя не боюсь, и ты еще пожалеешь о том, что сказала…

Глава 2

Люди всякие нужны, люди всякие важны…

Нет, кажется, в том милом уютном стишке из ее славного детства было не про людей, а про мам. Или она что-то путает, или вообще такого стишка не было, и это лишь ее выдумки? Но как бы там ни было, может, не было, но вот с тем, что люди всякие нужны, люди всякие важны, Эмма Быстрова была категорически не согласна. У нее даже существовал тайный такой личный классификатор, куда она заносила всех знакомых и незнакомых ей людей. Не на бумаге он существовал, нет. И серьезности никакой не нес в себе вовсе. Скорее игрой это было. Только ее игрой и только по ее правилам. Ей не нужно было никого посвящать в свой секрет, это бы все испортило.

Во-первых, несогласных было бы великое множество. Во-вторых, каждый стал бы предлагать свой вариант игры. Все перепуталось бы, переиначилось, а ей этого не хотелось. Ей интересно группировать людей по их отличительным признакам, видимым и понятным лишь ей. У кого-то холерики, сангвиники, а у нее…

– Эмма Николаевна, – выдернул ее из неторопливых мыслей резкий голос ее секретаря, – Александр Иванович просит вас к нему подняться.

Эмма кивнула со вздохом, едва слышно прошептала в селектор – хорошо, и аккуратно пристроила карандаш на середине распахнутого блокнота.

К Александру Ивановичу, если честно, без пяти минут шесть идти не хотелось. Сейчас надает ей заданий, а завтра с утра пораньше начнет с нее спрашивать их выполнение. Она их, разумеется, не выполнит, и сразу по нескольким причинам. Во-первых, его задания вообще к ней никакого отношения не имели, во-вторых, все уже почти разошлись по домам, и пытаться собрать сотрудников заново сейчас – бесполезный труд. И главное – она принципиально не станет ничего делать за эту рыжую Маргариту.

Настолько зарвалась и обнаглела эта беспардонная гадина, что, перебрасывая ее несколько дней подряд из одной группы в другую в своем тайном классификаторе, Эмма вдруг с ужасом обнаружила, что Марго там вообще нет места. Это было настолько страшно, что Эмма, помнится, весь вечер после неожиданного своего открытия просидела дома перед выключенным телевизором и без света.

Марго оказалась как раз тем человеком, который совершенно никому не важен и не нужен. Она была бесполезной! Она была лишней! Она была гадкой, в конце концов. И как быть?..

– Эмма Николаевна, извини, что дернул тебя так поздно, – рассеянно проворчал Александр Иванович, когда Эмма неслышной поступью вошла к нему в кабинет. – Но тут такое дело…

Конечно, дело! Без дела не позвал бы! Он не такой, как другие! Он не станет заигрывать с секретаршей, заводить роман со своим заместителем по общим вопросам, в должности которого трудилась Эмма вот уже три года. Он…

Он был настоящим, этот молодой еще, в сущности, мужчина. Тридцать семь лет разве возраст для мужчины? Цельным, крепким, надежным, как громадная гранитная глыба. За таким и в радости, и в горе – не обременительно и не страшно. Он был Глыбой, этот мудрый, порядочный, сильный человек – Марков Александр Иванович. И никем другим он для Эммы никогда уже не станет, что бы ни произошло.

– Эмма… – он покатал ладонью по столу авторучку и глянул на нее с несвойственной ему просительностью. – Выручишь, нет?

– Да что случилось-то, Александр Иванович?

Она не понимала его поведения. Не знала, как правильно реагировать. Ведь если он станет просить ее сделать что-то за Маргариту, это одно. Тут она повиляет, туману напустит, да так и не пообещает ничего. А если нет, то это в корне все меняет. Она готова! Она для него на все готова!

– Ничего не случилось, – он суеверно и осторожно потрогал крест на груди под серой в клетку сорочкой. – Почему сразу что-то должно случиться? Нет, просто… Нужно встретить одного человечка.

– Когда?

Эмма вспыхнула.

Начинается! Делами по связям с общественностью как раз и занималась Маргарита Шлюпикова. На ней лежало все, что касалось встреч, конференций, проводов и так далее. Всем остальным, включая производство, ведала Эмма. Так неужели то малое, за что Шлюпиковой платили такие большие деньги, она не может выполнить?! Почему всякий раз без пяти минут шесть этой рыжей гадины не оказывается на работе? Почему всегда Александр Иванович вынужден прибегать к помощи своего первого заместителя? Потому что второго вечно нет на месте?

– Не кипятись, Эмма Николаевна. – Марков дотянулся до ее ладошки и погладил по-товарищески. – Маргариты нет на месте, успела отпроситься, рыжая бестия. Но… Но знаешь, может, и к лучшему, что ее нет на месте.

– То есть? – Эмма на всякий случай убрала руку со стола, неловко как-то, когда тебя поглаживают, как кота за ухом.

– Понимаешь, приезжает, а точнее, прилетает один мой хороший знакомый. У нас с ним кое-какие общие давние дела. Его необходимо встретить в аэропорту и устроить в гостиницу. И все!

– И все? – Она усмехнулась. – Почему не она, Александр Иванович? Самолет во сколько? Не отвечайте, попробую угадать… Да! Он прилетает как раз в то время, на которое у меня куплены билеты в театр. В кои-то веки собиралась сходить туда с подругой!

Про билеты в театр соврала, разумеется. Соврала, чтобы он осознал, насколько виноват перед ней и насколько зарвалась Шлюпикова, посещающая рабочее место в последнее время все реже и реже.

– Ну прости! – улыбнулся Марков, сразу все поняв про ее маленькую ложь. – Даже если бы она и была на работе сейчас, я бы не доверил ей встретить этого человечка.

– Что так?

Эмма подобралась. Однажды она уже выполняла одну деликатную просьбу шефа, после которой его жена дулась на нее полгода.

Нет, ну додумался послать ее встретить его тещу! Та поначалу ее все взглядом ощупывала, будто место поуязвимее искала, куда больнее укусить. А потом пристала с глупыми вопросами.

И почему это Сашенька ее сам не встретил? И что произошло между ним и ее дочерью, если он таких красавиц присылает тещу встречать? Это он нарочно так, да? Умышленно, чтобы они себя уязвленными все посчитали, так ведь?

Эмма не знала, куда деваться. Сначала улыбалась. Затем улыбка превратилась в нервную гримасу. А под конец не выдержала и, кажется, нагрубила. Нет, ей-то так не казалось вовсе. Это теща Маркова так преподнесла ему.

– Что, опять?! – не дождавшись ответа, Эмма нервно повела плечами. – Только не это, Александр Иванович!

– Да нет, нет, не пугайся. – Марков спрятал смешок в пригоршню. – Это не теща, и вообще не родственник моей жены. Это просто очень хороший мой знакомый. Давний знакомый!

– Понятно… – она помолчала, затем решила уточнить: – Но почему все же я, а не она?

– Он слишком хорош для нее, Эмма, – признался нехотя Александр Иванович. – Знаешь ведь ее, вцепится клещом, не оторвешь потом. А у нас сложный, важный вопрос. Он мне здесь вот нужен, – и Марков постучал ребрами обеих ладоней по своему столу. – А не у Марго в койке! Сама знаешь, она – хочет он или не хочет – потащит его туда!

Что правда, то правда. Марго была не просто ненасытной, она была до безобразия навязчивой. Многие из мужчин, пройдя ее кроватное горнило, плевались потом и брезгливо морщились. Но ведь ни один не отказался! Ни один! Кроме вот разве Маркова. Но он – это отдельный разговор. Он свою Сашку – жену – любит до потери сознания. И кажется, с годами ничуть не меньше любит ее, а, наоборот, сильнее, что бы там социологи про трудности среднего возраста и критические фазы совместного проживания ни утверждали.

Так вот в чем дело! Хочет своего друга уберечь от рыжеволосой потаскухи? Ну-ну…

– Ладно, – вздохнула Эмма будто нехотя. – Встречу. Но хочу предупредить, Александр Иванович, стеречь потом я его не намерена.

– Хорошо, – кивнул он с благодарностью. – Я всегда знал, что на тебя можно положиться, Эмма.

– Как я его узнаю? Не с табличкой же мне стоять.

Привлекать к себе внимание Эмма не любила. Не то чтобы старалась быть незаметнее, но не торчать же с табличкой в аэропорту. Шутников полно. Начнут нарочно называться, подходить, пытаться познакомиться.

Марков рассмеялся и полез в стол, достал фотографию и пододвинул ее на край стола.

– Вот, посмотри. Снимку год. Тогда и виделись с ним в последний раз. Не думаю, чтобы он мог сильно измениться за триста шестьдесят пять дней.

Гнедых Кирилл Андреевич ничуть за год не изменился. Так же был хорош собой, статен и пригож.

Жеребец! Тут же окрестила его Эмма, втиснув мысленное досье на него в свою несуществующую наяву картотеку именно под этим рубрикатором. И фамилия очень подходящая, позлорадствовала она, пожимая протянутую руку. Того и гляди заржет и копытом бить станет.

Кирилл копытом бить не стал и ржать, разумеется, тоже. Он с ней почти и не разговаривал. Справился, где лучше всего остановиться. Доехал на ее машине на заднем сиденье, без конца разговаривая с кем-то по телефону. Поблагодарил возле стойки администратора, куда Эмма его вызвалась проводить. И даже потом ни разу на нее не оглянулся, уткнувшись в анкету. Она специально наблюдала за ним, когда шла к огромным стеклянным дверям. Не оглянулся!

Интересно, а как бы он повел себя с Марго? Так же был бы важен и холоден или уже в машине позволил бы ей залезть себе в штаны?

Господи, ну почему она об этом думает? Почему?! Неужели ее уязвило его равнодушие? Неужели задело то, что он не сел в машину с ней рядом, а предпочел ехать сзади?

– Да ну его! – вспыхнула Эмма, выворачивая со стоянки перед гостиницей. – Сегодня я его видела в первый и последний раз. И больше о нем не вспомню!..

Заявление оказалось преждевременным. Она не только вспомнила о нем, когда заваривала себе чай с мятой перед сном. Она к тому же достала его фотографию из сумочки. Поставила ее на стол перед собой, оперев о высокую фарфоровую сахарницу в божьих коровках. И совершенно неожиданно для самой себя принялась вдруг разговаривать с портретом Гнедых Кирилла Андреевича.

– Вот скажи, что в тебе хорошего, а? – задала Эмма первый вопрос, внимательно рассматривая красивое мужское лицо. – Ну, черты лица у тебя правильные. Ну… Даже допустим, что красивые черты лица, Кирилл Андреевич, и что с того?! Разве это делает тебя лучше остальных? Лучше… Да хотя бы лучше Маркова разве тебя это делает? Нет! Нисколько ты его не лучше, хотя по внешним данным ты, возможно, и превосходишь его. Да, ты повыше. Несомненно, физически сильнее и фигура у тебя нормальная для твоих лет.

Лет-то Гнедых было не больше, чем Маркову, но почему-то Эмме хотелось считать его стариком.

– Но все равно! – продолжила она кипятиться, осторожно прихлебывая ароматный несладкий чай из любимой стеклянной черной чашки. – Что в тебе такого, что может отличать от остальных? Ничего же нет! Ничего, кроме смазливого лица и атлетически сложенной фигуры. Внутри-то… Внутри-то ты наверняка весь насквозь прогнивший, Кирилл Андреевич! Я не физическое гниение имею в виду, учти! Я о нравственности. Ты ведь стопроцентно ничего о ней не слышал. Неспроста же меня послали тебя встречать, не допустив до рыжей. Марков тебя знает и понял сразу, что если ты к ней попадешь в лапы, то выберешься уже не скоро. А у него к тебе дело. А все почему? А все потому, что ты, как все красавцы, весьма и весьма доступен! Скажи, Кирилл, это вас всеобщее поклонение делает такими доступными, мягкотелыми и морально рыхлыми, а? Ты ведь такой же, как он! Ты ничуть не лучше, хотя и пытался заморочить мне голову своей надменностью. Это все, как говорил мой бывший – кстати, тоже из таких же вот красавцев, – это все понты! О! Он знаешь сколько всяких подобных слов знал! И каждый день словарный запас его все приумножался и приумножался. И он даже меня пытался выучить своему языку. И злился, что обучение не удается. И иногда злился до такой степени, что поднимал на меня руку, Кирюша. Не больно бил, нет. И синяков никогда не оставлял. Обидно было очень от его подзатыльников! И я при этом… Я чувствовала себя при этом таким беспомощным ничтожеством, что… Что совершенно отчетливо не хотелось жить в такие моменты, да…

Протянув дрожащие пальцы к фотографии, Эмма вдруг схватила ее, скомкала до величины небольшого шарика и зашвырнула в угол.

– Пошел ты! И все вы пошли куда подальше! И ты! И точная твоя копия – мой бывший ненаглядный – пускай тоже катится куда подальше! И вообще!.. Не нужны вы мне никто! Я великолепно справляюсь с ситуацией и одиночеством.

Она снова врала. Теперь уже не Маркову, а себе. Ему она сболтнула про билеты в театр, куда намеревалась будто бы идти с подругой. Себе лгала чуть серьезнее и масштабнее.

Она ни с чем не справилась, ни с чем! Ей было плохо одной, ей было плохо без него! Она понимала, что человек, которого она выставила за дверь, отвратительный, мерзкий, подлый, он…

Он и не человеком даже был вовсе, а огромным мыльным пузырем. От которого, когда тот лопнет, ничего, кроме мыльного плевка на асфальте или у кого-нибудь в душе, не остается. Как вот у нее, к примеру. У нее вся душа была покрыта мыльными плевками, оставленными Андреем, и они до сих пор болезненно зудели и беспокоили ее.

Сколько они прожили вместе? Чуть больше года, да. А точнее – год и четыре месяца. И все это время ничтожество по имени Андрей только и делало, что пыжилось, раздувалось, лоснилось и искрило на солнце радужными боками. Его бросало и кидало из стороны в сторону то одним, то другим воздушным потоком. Он метался, взлетал, перепрыгивал, а потом бац, небольшое препятствие и очередной мыльный плевок. Недели две затишья, и потом снова…

Эмма устала от него настолько, что однажды, наплевав на неизбежное одиночество, взяла и выставила Андрея за дверь.

– Ты чего? – растерянно моргал красавец, попавший в штанину только с третьей попытки. – Чего расшумелась? Нам же хорошо было вместе, чего ты?

– Вместе?! – возмутилась тогда она. – А мы были вместе?! Ты летал, метался, порхал, а я всего лишь была наблюдателем. Мне ты доставался лопнувшим, как…

Она замолчала, поняв, что Андрей ничего не понимает, он же не знал про ее тайную канцелярию.

– Чокнутая ты все же, Эмма, – подвел он черту под ее претензиями. – Сначала одно говоришь, потом другое. Попробуй угоди тебе!

– Что я говорю? – Она не могла вспомнить, в самом деле, когда он пытался угодить ей.

– То ты заявляешь, что не хочешь меня видеть, когда я в загуле. Потом тебе не нравится, что я не появлялся неделю. Я же для тебя старался, – все еще пытался оправдаться Андрей, натягивая на совершенный загорелый торс белую футболку. – Как тебе угодить, не пойму?!

– А без загулов нет, никак? Не пробовал без них пожить нормальной человеческой жизнью?

– Это какой же человеческой-то? Такой, какой ты живешь? – скривил красавец Андрюша рот, будто лимон сожрал только что. – Так то не жизнь, Эмма. То скука смертная.

– Жить нормально, по-твоему, скучно? А скитаться по кабакам в обществе сразу пяти «телогреек» – так Эмма называла его подруг по загулам, – это нормально?!

– Это весело! – И мерзавец взял и подмигнул ей, снова прямо на ее глазах раздуваясь огромным мыльным пузырем. – Это классно! Это адреналин! Я уйду, конечно, без вопросов, но потом не зови. Ни за что не вернусь, так и знай.

– Не позову, – пообещала Эмма.

В тот момент она и впрямь думала, что избавление от постоянных моральных пыток наступит как раз в тот момент, когда за Андреем закроется дверь. Ей и в голову не могло прийти, что ей будет без него так худо, что придется выть и грызть угол подушки, мокрой от слез.

Она думала, что все пройдет гладко, она со всем справится и при этом не понесет никаких потерь. Она ошиблась. Жестоко ошиблась. Гладко не прошло, было очень больно. Потерь будто бы не было, но не случилось и никаких приобретений. Она осталась одна.

– Опять?! – ахнула ее мать, когда она в очередной воскресный свой визит к ней рассказала о том, что порвала с Андреем. – Опять одна!!! Чем Андрюша-то тебе не угодил, детка? Красивый, милый мальчик. Помогал тебе по хозяйству, на руках носил буквально. Чем он стал плох? Марка ты выставила, потому что тот казался тебе излишне занудным и чрезвычайно занятым своим бизнесом. Сергей был слишком прост. Но Андрея-то ты полюбила!

– Полюбила, – покивала Эмма. – А теперь разлюбила.

– Врешь! – не поверила мать. – Ты просто из упрямства своего спровадила его и из ревности.

– И из ревности, – не стала она снова спорить. – Я устала просто, ма, вечно ждать его.

– Так было хотя бы кого ждать, – возразила мать с грустью. – Он не пил, не дрался…

– Он и пил, и подзатыльники мне отвешивал, – вставила Эмма. – Просто когда пил, дома не появлялся. Мотался по городу со своими «телогрейками». Нет, это не жизнь, мам.

– Да, это не жизнь, – эхом отозвалась мать. – Но и одной худо, дочка. Очень, поверь мне. Я полвека одна. Ничего хорошего нет в одиночестве, ничего. Может, тебе надо было быть с Андреем помягче как-то, поласковее. Неспроста же он с этими, как ты говоришь, с «телогрейками» путался. Где-то что-то ты недоглядела, где-то недолюбила. Может, пора научиться прощать, а, Эмма?..

Может, и пора, только она не умела. Не умела и раньше, а после разрыва с Андреем и вовсе ожесточилась.

– Прощать вас! – фыркнула она со злостью и покосилась в тот угол, куда отправила тугой комок из фотографии Гнедых Кирилла Андреевича. – А вы?! Вы кого-нибудь прощать умеете? Или вам вообще ни до кого нет дела?!

Глава 3

– Слышь, Серега, нет, ты все же расскажи, как это у тебя получается?

Давний приятель Валентин, которого он вытащил из детства своего сопливого, потому и терпел, сидел напротив с бутылкой пива и глумливо улыбался вот уже минут десять.

– Что получается?

Сергей сосредоточенно крутил ручку мясорубки, пытаясь вспомнить, что сегодня ему так не понравилось, что так сильно задело и не давало покоя до сих пор.

– Ну… – Валентин подергал плечами. – Баб снимать, как у тебя получается? Что ты для этого делаешь?

– Ничего не делаю. – Сергей поморщился, с отвращением вспомнив сегодняшнее свидание. – Они сами все делают.

– А ты?

– А я? А я просто не возражаю.

– Офигеть! Мне бы так! – Валентин внимательно оглядел друга, занятого приготовлением фарша для котлет. – Ты, конечно, по бабьим меркам, хорош, но вот по мне, так надо бы тебе быть повыше.

– Мне хватает. – Сергей ухмыльнулся. – Им, кстати, тоже.

– Да уж вижу. – Валентин вылил в рот пивные остатки из бутылки, встал со стула, на котором сидел, подошел к окну и мечтательно произнес: – Да… Мне бы так, как тебе. С кем захотел, с тем и пошел!

– А не думаешь, что иногда бывает наоборот? – Сергей сгреб фарш с решетки мясорубки, примял его в тарелке ложкой. – Что тебе приходится идти даже с тем, с кем идти не хочется. Только потому, что тебя выбрали. Потому что твоя физиономия кому-то понравилась. Им на душу твою плевать, им тело нужно.

– Так и пользуйся моментом, – возмутился Валентин. – Чем больше баб, тем…

– Тем противнее, Валек, поверь. Взять хотя бы сегодняшний случай… Если бы не спор с тобой, я бы никогда в жизни!

– Зато ты теперь с работой, и с какой! – одернул его друг. – Мне о таком месте даже мечтать не приходится. А ты пошел с ней ради забавы, а поимел новую работу. Высокооплачиваемую работу!

– И что хорошего-то?

– А что плохого? – не понял Валентин, усаживаясь на подоконник. – Подумаешь, тетка ему не приглянулась! Зато она тебя теперь к себе возьмет и…

– И станет жить в моих штанах, – поморщился Сергей, вытаскивая из миски размоченный батон. – Надоело, Валек, поверь! Сначала, когда с девушкой своей расстался, как заведенный это делал. Думал, ей назло. Вот, думаю, ты мной побрезговала, а я и с этой, и с той…

– Доказать ей хотел? – понял друг, покивав со значением. – Доказал?

– Не-а, она в мою сторону больше не смотрела ни разу. Другого себе нашла.

– Нашла лучше тебя? – не поверил Валентин.

– Уж лучше или хуже, не знаю, но нашла.

– И че, счастлива с ним?

– Нет, вроде и с ним не ужилась.

– Ничего себе! Такая стерва? – Валентин покрутил головой, выглянул на улицу из окна. – Какого же мужика ей надо?

– Да не стерва она. Нормальная, просто понять не может ни себя, ни того, кто с ней рядом. Или не влюбилась еще по-настоящему. – Сергей взял терку и начал тереть на ней чеснок. – Я-то сильно был в нее влюблен. Думал, что все – с этой навсегда. Когда она мне на дверь указала, чуть с ума не сошел.

– С ума он чуть не сошел! – заржал Валентин, застучав по подоконнику. – Так тебя тут же утешать принялись. С чего ума-то лишаться?

– Думаешь, от этого сойти с ума нельзя? – Он покосился на друга детства и вздохнул: – Достали они меня, Валек.

– И что теперь делать станешь?

– Работать, – фарш лип к рукам, не желая хорошо вымешиваться, это злило. – Стану работать в фирме этой медузы. Стану флиртовать с ней на глазах…

– Так, так, так, – тут же прицепился Валентин. – Это что же получается, а? Получается, что твой сегодняшний выход был тобой заранее спланирован, так, что ли?

Сергей промолчал, жалея, что проговорился неосторожно. А Валентин неожиданно разобиделся.

– Какого хрена я тебе тогда три сотни отдал, а? Ты же заранее все знал! И бабу эту знал, и где она работает, знал. Чего тогда спорили-то с тобой? Так нечестно, Серега, отдавай деньги обратно.

Три сотни он вернул, не мелочиться же из-за них до ругани. Да и прав был Валентин: сегодняшнее свидание с Маргаритой Шлюпиковой он тщательным образом подготавливал, заранее спланировав все, все, все, включая неосторожное движение своим правым локтем.

Да, он все продумал. Да, он все спланировал. И был практически уверен в успехе. А спор с Валентином…

Да так, что-то под ребро кольнуло, вот и предложил на спор окрутить в два счета высокую рыжеволосую тетку, лихо разъезжающую по городу на своем «Лексусе».

– Она тебя близко к себе не подпустит, не смотри, что ей за сорок, – тут же возразил друг. – Она из этих, как их… Бизнес-леди. У нее такого добра, как ты, вязанками по углам стоят. Нет, Серега, ничего у тебя не выйдет. Не твоего поля ягода.

Он знал, что все выйдет. Все пройдет как по маслу. Маргарита, так звали тетку на «Лексусе», очень любила мужчин. И любила красивых, темноволосых мужчин. И не просто любила, а жаждала заполучить каждого красавца, о которого спотыкался ее блуждающий в поиске взгляд.