Законы высшего общества

А сейчас с Настиных высот можно обозреть и Бразилию, и Антарктиду, и даже заглянуть в гостиную Моники Белуччи, с которой Настя подружилась в Каннах, а бедный Алик, который, как она надеялась, все-таки снимает в своем Коста-Брава порнушку, а не удобряет подмосковные земли, из своего окошка видит крошечный уголок – две капли моря и один лучик солнца.

Наверное, она может собой гордиться. Только вот она действительно перестала понимать – чем именно. Семьи нет. Детей нет. И не хочется пока. То есть ничем не разбавить ни печаль, ни тоску. Был бы у нее ребенок, она бы думала, что живет для него, что должна, не имеет права хандрить и капризничать. А так… Что-то надо менять – и как можно быстрее, потому что еще одного нервного срыва она не переживет.

Тогда она просто слегла. Лежала неделю, пока не поняла, что нет у нее близких, которые за волосы вытащат ее из отчаянного уныния. Пришлось сдаться врачам, которые вскрыли ей душу, препарировали и с интересом рассматривали все, что болит, – как будто Настя не живой человек, а «случай № 54». Она вспомнила все, что хотела забыть. Расковыряла все болячки и засыпала их солью. Аккуратно разложила грязное белье и наклеила ценники.

Страшное время. Два года на грани самоубийства. За эти два года она взяла два кредита, которые почти стоили ей жизни, сняла второй фильм и первый двадцатичетырехсерийный сериал, который годом позже оказался пятидесятисерийным – дело пошло.

Она изменилась так, словно сначала лежала парализованная, а потом вскочила, побежала, накачалась, как Мадонна, и сплясала «Жизель». Настя обнаружила, что запросто сможет торговать оружием и наркотиками – такие у нее стали железные нервы.

Но внутри она бережно хранила себя прежнюю – нежную, робкую, наивную девицу, которая мечтала лишь об одном – выйти на сцену и сыграть Джульетту.

Ее и саму уже измотали эти противоречия, но не могла же она окончательно превратиться в деловую женщину, у которой в голове сплошной реализм и столбики цифр, потому что, то ли к радости, то ли к сожалению, – это не ее амплуа.

Настя затушила сигарету в карманную пепельницу, украшенную эмалью, опустила очки и огляделась по сторонам.

Парад образов.

Слева – две подруги, классика жанра, блондинка и брюнетка. У блондинки – прическа в стиле группы «Виагра», у брюнетки – черные как смоль, прямые волосы ниже лопаток. У обеих проститутские узоры на ногтях – со всей бижутерией: стразы, брелоки, цветы. Ну, и купальники, переливающиеся и каменьями драгоценными, и каким-то особенным материалом, сияющем на солнце, и все в шнурках-завязках. Настоящие женщины. Женщины проводили время весело: грызли семечки и таращились по сторонам. Друг с другом переговаривались изредка. Их интриговал молодой человек брутально-метросексуальной внешности: загорелый атлет, стильные «боксеры», зеленое – модного в этом сезоне оттенка – полотенце и классная сумка от «Гуччи». Атлет все понимал про интерес к себе – соперничать с ним могли только затрапезные молодые люди с теплым пивом и волосатыми подмышками, два подростка в прыщах и трио крутых пацанов в спортивных очках, классических плавках со слегка нависшими над ними животиками и магнитофоном, в котором шумел Серега.

Держался атлет надменно, проявляя незначительное внимание лишь к девушке в черном бикини. Девушка в черном бикини со стразами – куда без них! – в очках с огромной пряжкой «Шанель» и в босоножках на каблуках (!) держалась так, словно в кустах прячется бригада фотографов из «Вога», снимающих рекламу наимоднейших купальников от кутюр, – принимала позы, надувала губы и делала вид, что в радиусе километра никого на пляже нет.

Еще были две молодые мамаши: одна, худенькая, совершенно не обращала внимания на то, что ее беспардонного малыша ненавидит весь пляж – милый ребенок мог подойти и запросто, по-соседски, треснуть отдыхающего лопаткой по голове. Вторая – с белыми, как кефир, рыхлыми ляжками пятидесятого размера, то надевала на детеныша панамку, то меняла ему трусы, то убирала волосы с лица – совсем замучила малышку.

Настя из-под очков косилась на атлета – такой экземпляр не грех затащить в гнездо, но сработало проклятие – пляжный Аполлон не обращал на нее внимания. Отчего-то к Насте никогда не приставали на улице – приличные люди.

В юности, лет в пятнадцать, в метро к ней липли только маньяки, которые все норовили прижаться сзади, либо педофилы, клюнувшие на юный возраст.

На даче все беззубые, старше шестидесяти, с запахом перегара – это была ее аудитория.

В городе с ней заигрывали рабочие – потные таджики и грязненькие молдаване. Один лишь раз в «Стокмане» к ней привязался нормальный мужчина – симпатичный, молодой, со всеми зубами и трезвый, но Настя от удивления перепугалась и убежала.

Не то чтобы она жаждала знакомиться вот так, наобум, но внимание приятно любой женщине, если, конечно, это не пьяный кураж местных забулдыг.

Настя отправилась за шашлыком – походка от бедра, накачанные мускулы играют на солнце… но атлет лишь мельком взглянул и вернулся к изучению GQ – видимо, заучивает особо полюбившиеся места.

Эх, тяжело быть женщиной!

Может, снять, черт побери, очки, платок и собрать все лавры?

Настя вернулась с добычей, разложила еду на полотенце, пообедала, искупалась и все-таки сделала это – избавилась от камуфляжа.

Блондинка с брюнеткой зашушукались, атлет отвернулся, а вот один мужичок прошел туда, прошел сюда и в итоге попросил зажигалку.

– А вы не Жанна Фриске? – поинтересовался он, прикурив.

Черт!

Это что, насмешка судьбы?

– Вы угадали, я – Жанна Фриске, – улыбнулась Настя.

Наверное, он просто хотел по-своему сделать ей комплимент.

– А! – обрадовался мужичок. – Ну, а вы это… пива не хотите?

Интересно, он действительно считает ее Жанной Фриске?

– Спасибо, нет, – сурово ответила Настя и скрылась за очками.

Мужчинка еще потоптался немного и отчалил к друзьям – делиться впечатлениями.

Часов в семь она собралась домой. Девицы сгрызли все семечки, атлет так и не познакомился с барышней в черном, мамаши поволокли детей на ужин, а пивная компания заснула.

На кухне Настя выпотрошила сумку прямо на пол – да так и оставила, наслаждаясь тем, что можно вести себя по-летнему безалаберно, вытащила из холодильника салат и стала есть прямо из кастрюли. Кухня в доме была большая, светлая, со стенами, по которым рабочие руками размазывали штукатурку. Деревянный стол нагрело солнце – он пах ясенем и немного лаком, за окном росла елочка, в салате было столько креветок, сколько необходимо для счастья, – припекшаяся на солнце Настя даже забыла, что еще вчера (или позавчера?) был Боря, отношения, другая жизнь.

Наевшись и налив зеленого чая с лимоном и мятой, Настя вытащила на улицу шезлонг, постелила мексиканский плед на траву, вывалила на него книги и уставилась в даль. Думать, читать, шевелить мозгами не хотелось. Но руки сами потянулись к книжке в ярко-желтой обложке и открыли первую страницу.

Все ясно. Следующая.

Любовный, блин, роман, авантюра.

Чушь.

Следующий.

Мило, можно посмотреть, что там будет дальше.

Конечно, по протоколу, Насте следовало бы прочитать книгу целиком – дело ведь не в стиле, а в сюжете, но романы до нее уже читала редактор, к каждому прилагалось краткое содержание, а выискивала Настя нечто особенное – то, что может ее удивить, восхитить, а не просто набор штампов, которые ловкий сценарист, а таких в природе не существует, смог бы преобразить в удобоваримый сюжет.

Настя схватила очередную книжку в невнятной обложке, открыла и… удивилась. С первых же строк стало ясно – это литература. Выводы делать рано: автор – мужчина, а это значит, что уже на десятой странице литература может превратиться в истерические размышления на тему «куда ни глянь – одно дерьмо».

Но этот ее заворожил. Никаких тебе поисков смысла жизни, ни занудства, ни агрессии. Герой – нечто среднее между Обломовым и Милым Другом, но герой как бы и не герой вовсе – таковым его делают персонажи второго плана, которые все пытаются его «спасти», «вытащить», «поставить на ноги», а он при этом живет весело и красиво – за чужой счет. И была там чудесная роль, то есть, простите, пока еще просто характер: женщина, которая всю жизнь любила этого человека, всегда была рядом, несмотря на то что выходила замуж, рожала детей, разводилась – и все это с другими… Настя не могла оторваться – она читала, пока не замерзла, не отрываясь, перешла в дом, бросив на улице и плед, и шезлонг, читала в ванной, читала в кровати – пока птицы не заворковали, пока первый солнечный луч не укусил ее за ногу, пока пляжники не всполошили нежное июньское утро…

Против всех правил Настя разогрела щавелевый суп, наелась до отвала на сон грядущий, закусывая похлебку свежим белым хлебом – такое открытие стоит лишних двух килограммов, и завалилась спать при свете дня с замечательным предвкушением новой эры своей жизни.

Глава 4

И вообще, что такое внешность?

Вряд ли юные девушки мечтают о Вуди Аллене, но ведь как-то же Миа Фэрроу, нежная, трогательная красавица, полюбила этого нервного, щуплого очкарика! И Диана Китон.

Что за насмешки судьбы? Почему нет в мире совершенства? Ну разве трудно сделать так, чтобы добрый, умный, хороший человек имел привлекательную фигуру, симпатичное лицо, был здоров и при этом не считал собственную мать центром мироздания?! А?

Вот тут-то самое время послать подальше все моногамные отношения и завести красавца для сексуальных утех – кровь, пот и слезы, умника для разговоров по душам и секса раз в месяц – беседы на всю ночь, дым сигарет, интеллектуальный оргазм – и какого-нибудь еще незатейливого, но надежного друга, которому всегда некогда, но в трудную минуту он рядом.

Возможно ли это на практике?

Иногда Насте казалось – да, возможно.

Но временами так хотелось близости – настоящей, душа в душу, и чтоб во время секса смотреть в глаза, и чтобы он предугадывал твои слова, а по выражению лица догадывался, чего тебе не хватает, и чтобы его тело было самым красивым только потому, что оно – его, а он бы не замечал недостатков среди твоих достоинств.

Все это, ясное дело, бред. Не бывает так. Живешь с человеком пару лет, а потом он вдруг в один прекрасный день возвращается с работы и устраивает скандал только потому, что не нашел среди твоих бутылочек с гелем для душа свою пену для бритья. Можно подумать, что он собирается бриться!

Или вечером, после того как ты в душе полчаса мылась пеной с запахом барбариса, втирала в кожу ведьминский крем с водорослями, причесывалась, румянилась – все ради него, он принюхивается с таким лицом, словно учуял псину, трогает тебя одним пальцем, морщится напоказ и выдает:

– Ты липкая…

И это ведь тот же самый человек, от которого ты каждый вечер получала письма на десяти страницах, где он описывал, как не может без тебя жить!

Когда он любил – придерживал твои волосы, пока тебя тошнило после второй бутылки шампанского, и смотрел при этом с такой нежностью, словно ты выплясываешь танец маленьких лебедей, а не издаешь жуткие звуки, вытряхивая из себя шипучее вино с курицей под сельдереем, а сейчас он, видите ли, брезгует «липким» кремом, который ты купила за пять тысяч рублей – только чтобы нравиться ему.

Когда ты любишь, милые родинки на щеке, складки под глазами, брюшко с пчелиными сотами кажутся родными. Ты любишь все эти заусенцы, которые он отказывается удалить – верит, подлец, что ты только и мечтаешь отхватить ему палец этими жуткими ножницами, веснушки на плечах, которыми он покрывается, стоит выйти на солнце, щетину, которую ему лень сбрить перед тем, как вы начнете целоваться… А стоит разлюбить – все это превращается в кошмар, вызывает тошноту, и секс происходит лишь тогда, когда уж совершенно невмоготу или когда вы оба, распалившись от горя, отрепетировав расставание, в последний раз, в последний миг пытаетесь вспомнить, как это было тогда, когда с вами была любовь…

Наверняка этот писатель окажется кругленьким, как колобок, рыхлым типчиком в мятом костюме, усатым, лохматым, с потными ладошками и с легкой чесночной отдушкой изо рта.

Не то чтобы Настя обвиняла провидение в жадности – небеса иногда проявляли щедрость и наделяли людей и талантом, и красотой, но почему-то большинство из них находилось в Голливуде, а меньшинство было окружено столь плотным кольцом поклонниц, что не возьмешь нахрапом.

С тем, что писатели вряд ли попадут в список «100 самых красивых мужчин», Настя еще могла примириться, но вот почему они одеваются в Армии спасения, ведут себя так, словно дали обет безбрачия либо поставили себе цель – заниматься любовью, только осушив пару бутылок водки, она понять не могла.

Может, конечно, ей попадались не те писатели, но слишком уж много этих «не тех».

Ладно. Если он типичный писатель, о любви можно забыть – увы, будь он даже трижды Овидием и дважды Достоевским, она бы не смогла поцеловать человека в прокуренные усы и обнять рубашку пятьдесят шестого размера.

Она станет его музой – будет мыть своими волосами (нарастит по необходимости) его ноги, будет из угла наблюдать за тем, как он творит, – и следить, чтобы у него всегда был под рукой холодный чай летом и горячий кофе зимой. Она станет служить ему, кормить своей любовью, вдохновлять и утешать, когда мир вдруг отвернется от его гения, и она не помешает ему насладиться триумфом – будет ведь всегда рядом, но немного в стороне.

О как!

Но все эти восторги суть дела не меняли – она нашла его, своего Автора. Автора, который сделает ее великой. Он, конечно, будет уверен, что все это ради него – его заметили, открыли, возвысили, оценили, и он знаметит, каждое его слово ловят, но на самом-то деле все это случится ради Насти – ради того, чтобы ее отмыли от сериалов, от опереточного новогоднего кино, от мелодрам с дешевыми страстями, огранили в достойную роль и выставили под стекло – чтобы публика, перехватив дыхание, могла насладиться ее блеском.

От перевозбуждения Настя проснулась рано – в половине девятого и принялась названивать Маше, которая совершенно взбесила ее тем, что не брала трубку. Чем она может заниматься в это время?

Сексом.

Спать.

Гимнастикой.

Принимать душ.

Посылать начальницу на фиг, так как рабочий день еще не начался.

Сука.

Наконец Маша ответила.

– Ну, ты где? – воскликнула Настя.

– Мыла голову, извини, – пояснила та.

– Что мы имеем на Максима Гранкина? – поинтересовалась Настя.

Маша помедлила.

– А кто это?

– Писатель!

– Писатель… – задумалась помощница. – А! Он Букера получил!

– Да ты что? – ахнула Настя. – Пропустила я, видимо, это событие…

– А почему ты спрашиваешь?

– Хочу сделать фильм по его роману, – пояснила Настя, но голос все-таки предательски сорвался.

– Ты шутишь?

Маша несколько раз подсовывала Насте «умные» книги, которые считала пропуском на Каннский фестиваль, или хотя бы на Венецианский, или на Берлинский, или же Санденс, но Настя их в силу своего темперамента решительно отвергала. У нее не хватало усидчивости для депрессивных размышлизмов и прочих тоскливых, мрачных, злых произведений, которые, возможно, и были примечательны с точки зрения психологии, анализа, глубины погружения в темные стороны человеческой души, но Настя не была уверена, что эти стороны интересуют ее в должной мере.

Она слишком любила жить, для того чтобы снимать кино о страданиях человеческих.

Но у этого Максима, несмотря на жесткую сатиру – не такую, что атакует в лоб, а скорее вежливую, джентльменскую иронию, несмотря на чисто мужскую агрессию – не дворовую, нахрапом, а спортивную, по правилам, с уважением к противнику, и невзирая на то что не обошлось без типично гормонального высокомерия по отношению к женщинам, – не было в романе ни вселенской тоски, ни обиды, ни жалости к себе, «лишнему человеку», ни обвинений. Его печаль предвкушала радость, злость казалась трамплином к безудержной свободе, а в чисто литературном снисхождении к порокам людским было слишком много страсти, чтобы автор превратился в ворчуна и зануду.

– Нет, – коротко ответила Настя, которая уже устала от разговора. – Не шучу.

Ясно одно – Маша ничего об этом Гранкине не знает, так что смысла толочь воду в ступе нет никакого.

– Маш, я иду спать, проснусь – позвоню, а ты пока разузнай там, что да как, – распорядилась она.

Проснулась Настя от духоты. Жара выбралась из города, в котором ей, видимо, стало тесно, и полезла в деревню. А ведь ночью Настя даже мерзла – закрыла окно, выключила вентилятор, так что комната прогрелась, кажется, до ста двадцати градусов, а она лежала, завернувшись во влажную простыню, и потихоньку испарялась.

Идею поставить на даче кондиционеры Настя отвергла – эти штуковины, гоняющие туда-сюда воздух, она тайно ненавидела, но в городе заказала два – на кухне и в спальне, так как плавать по ночам в луже пота и обжигаться о собственное белье ей казалось не очень заманчивым.

Настя бросилась в ванную, встала под душ и на всю катушку включила холодную воду. Некоторое время казалось, что вода отскакивает от нее, не принося ни малейшего облегчения, но минут через десять появились мурашки – а за ними блаженная свежесть. На пляж не хотелось.

– Маш, ну что ты не звонишь? – пробурчала Настя в трубку.

С Машей трудно было оставаться дружелюбной – Насте хотелось расшевелить ее, увидеть хоть какие-то чувства – хоть злость, хоть обиду, но даже Настино откровенное хамство и нелепые капризы не помогали. Настю беспокоило, что из-за Маши она превращается в припадочную знаменитость, но та вроде считала, что так и положено. Может, в этом она видела плюсы – кому интересно общаться с вежливой, скромной звездой? О такой можно сказать: «О, она такая милая» – разве сравнишь это с леденящей кровь историей о том, как «звезда» попросила остановить самолет рядом с ближайшим трехзвездочным рестораном, потому что на борту предлагали ужасную «Бон Акву» и «Перье», а она может пить только «Эвиан»?

– У меня есть его телефон, – сообщила Маша.

– Круто! – Настя даже забыла о том, что нужно плохо относиться к собеседнице. – И?..

– Он в отпуске, приезжает в конце недели.

– А это… Как он выглядит?

Маша позволила себе смешок.

– Не знаю, – призналась она.

– А как узнать?

– В Интернете я ничего не нашла.

– А если позвонить издателям?..

Пауза.

– А что… им сказать? – растерялась Маша.

– Ну… Что нам нужна его фотография крупным планом, а также в плавках и в белье, – отрапортовала Настя.

Микрочип в голове у Маши заскрипел, но все-таки выдал правильный ответ: «шутка». Из-за таких вещей и возникла неприязнь – в первую очередь Маша относилась ко всему очень серьезно, без иронии.

– Ладно, Маш, занимайся пока сериалом, – вздохнула Настя. – Чего там режиссер? Жив?

Подтвердив, что все живы – только на грани нервного истощения, Маша пообещала обо всем позаботиться, на чем они и распрощались.

Настя поставила на плиту турку, намешала геркулес с творогом и фруктами – чертовски полезный и даже почти съедобный завтрак – и вышла на улицу.

Оставаться красивой – та еще работа. С одной стороны, у нее замечательная наследственность. Мама, выходя замуж за Натана Марковича, своего ровесника, выглядела, как его дочь. Но Настя не могла допустить, чтобы из-за лени или небрежности ее фигура поплыла, а на лице появились признаки… щадя себя она называла это возрастом, а не старением.

Массаж лица два раза в неделю. Массаж тела – четыре. Бассейн – три раза. Раз в полгода курс похудения и жесткий лимфодренаж. Баня. Психотерапия – все болезни от нервов. Йога – от стресса. Каникулы на море раз в три месяца. Два раза в год отдых на две недели.

Для того чтобы хорошо выглядеть, душа и тело должны пребывать в гармонии – хочешь ты этого или нет.

Настя отлично помнила, как во время Великого Нервного Срыва все ее лицо покрылось жуткими пятнами, кожа шелушилась, а на руках набухла омерзительная экзема. И это уже не говоря об острой язве желудка.

Кремы она покупала у «знахарки» – бывшей массажистки, превратившейся в профессиональную бабушку – воспитывала внуков. Но, по счастью, внуков она пасла на даче, где и собирала травки, ягоды и прочую основу для кремов, которые продавала ограниченным тиражом старым клиенткам. Может, купить рецепт и открыть свою косметическую линию?

Мороки много, но если пойти с козырного туза… Надо подумать.

Наверное, она, Настя, все-таки двинутая на голову, потому что каждую неделю водитель ездит в Калужскую область к Капитолине Васильевне за «органическими» овощами. Лет шесть назад Настя снимала там дачу – у этой самой Капитолины, которая не верила в химические удобрения и очень гордилась, что ее помидоры без пестицидов, а сейчас Настя делала ей выручку – скупала почти все, что сажала старушка. Не такая уж и старушка – лет шестьдесят, но ситцевый халат никого не молодит.

Это был ее пунктик – и Настя его стеснялась, но все же пользовалась дарами огорода Капитолины Васильевны, так как количество химии в окружающей среде Настю пугало. Каждый сходит с ума в меру финансовых возможностей, так ведь?

Об этом она в интервью не рассказывала, а можно было бы – пусть ее считают немного сумасшедшей.

Мы ведь все работаем на публику, да?

Вот, например, недели две назад ее подрезал внедорожник, раздувшийся от собственной значимости. Подсек с таким нахальством, что Настя просто изумилась – водитель, наверное, ехал вслепую, не обращая внимания на то, что на дороге есть и другие машины.

Причем дорога была очень извилистой набережной Яузы, где вылететь в реку – как нечего делать.

Но удалец не знал, с кем связался – Настя в свое время участвовала с Фоменко в гонках на выживание и машину не водила – занималась с ней сексом, такт в такт, глаза в глаза. И для таких вот случаев вопиющего дорожного свинства был у нее метод, украденный у знакомого: она вылетела вперед, встала поперек дороги, перегородив горе-Шумахеру путь.

И сразу же позвонила приятелю в ГАИ – большому поклоннику и любителю контрамарок, сообщив, что столкнулась с самой настоящей подставой.

Дверь внедорожника распахнулась, и оттуда – прямо-таки с небес на землю – спустился мрачный тип с внешностью сильно пьющего херувима. Морда кирпичом, румянец на щеках-брылях, ангельские белые кудри и заплывшие жиром голубые глазки. Пиджак, галстук, костюм.

Настя тут же всучила ему телефон, а уже через пять минут мрачный тип дрожал, бледнел и умолял не жаловаться начальнику.

Ваня «керувим» Шумахер был всего лишь водителем, чей босс отбыл в командировку – и на это время Ваня почувствовал себя властелином мира, принял эстафету, вошел в роль Большого Босса. Ха.

И такие вот типы учат их, людей с обложки, не ковыряться в носу.

Честное слово, такое ощущение, что, помимо иных ипостасей, человечество делится на два клана – публичные и… просто люди. Причем публичные люди с журналом «ОК!» в руках превращаются в «просто людей» – и уже, кажется, готовы самим себе вынести приговор: силиконовая грудь, губы, ботокс, пояс противоречит платью, а с такими ногами белое и обтягивающее – не носят.

Настя добила кашу с творогом и взялась за кофе. Под рукой – совершенно случайно – оказался роман Максима. Настя открыла его на первой попавшейся странице и перечитала главу.

Как же он хорош!

Что там пишут про автора?

«…Максим Гранкин учился в МГИМО, три года работал в МИДе, но большую часть жизни посвятил бизнесу. Одолев классику, переключился на современных писателей, но, не получив от знакомства с новыми авторами большого удовольствия, начал писать сам. Его уже называют надеждой новой русской литературы, а получение премии Букер утвердило его…» …бла-бла-бла.

Если Гранкин учился в МГИМО, значит, он либо гений, либо мажор. Сын чиновника? Профессора? Ботаник – отличник – медалист?

Интернет.

Интернет дал ссылку на сетевые библиотеки, на распечатки радиопередач, на онлайн-магазины и на два-три скудных интервью на тему «Ваши творческие планы». Из интервью Настя ничего не поняла – не было в них человека Максима Гранкина, был только автор.

Настя вытряхнула из сумки визитницу и позвонила главному редактору мужского журнала, своему хорошему другу.

– Дим, привет, Настя, – представилась она. – Я по-быстрому. Знаешь Максима Гранкина?

– Тот, который писатель? – уточнил Дима.

Настя подтвердила.

– Мы хотели взять у него интервью после Букера в прошлом году, но он куда-то слинял, а когда вернулся, отказался фотографироваться – ну, все и провисло.

– Ты его видел когда-нибудь?

Дима сказал – нет.

– Читал? – настаивала Настя.

– Да, он класс, – скупо ответил Дима. Видимо, одновременно редактировал текст.

– То есть тебе нравится?

– Нравится, нравится, – раздражался Дима. – А в чем, собственно, дело?