– Брось, – неожиданно жестко оборвал Грязнов. – Уже никто ни к кому не потянется. Все команды давно сыгранны, и не важно, кто в какое ведомство переходит. Саня, кроме шуток, мне сейчас не до изящного стиля. Мне надо хорошего человека из беды выручать. А изящные формулировки, знаешь...

– Тем более говори нормальным языком, что случилось? Какая помощь нужна?

– Адвокатская, – вздохнул Грязнов. – Конкретно – Юрка Гордеев нужен. Тут только такой юридический волк, как он, и справится.

– Ну так позвони ему, – пожал плечами Турецкий. – Всего-то делов. Он сейчас где? В Химках, в Москве?

– Не знаю, наверно, в Москве. Но звонить я не буду, потому что он меня пошлет прямым текстом.

– С какой стати? – удивился Турецкий.

– С такой. Так уж как-то получилось, что последнее время все дела, которые я ему подсовывал, оказывались жутким геморроем...

Турецкий засмеялся, расплескивая пиво.

– Ты что? – не понял Грязнов.

– Ровно то же самое могу сказать и про себя, – объяснил помощник генерального прокурора. – Слава, ну ты даешь. Когда такое было, чтобы мы друг другу коробки шоколадных конфет с бантиками подсовывали?

Грязнов напрягся и сказал:

– Я помню, как помогал тебе вещи перевозить.

– Я тоже помню – это лет пятнадцать назад было, еще до Генпрокуратуры. Так что у тебя с Гордеевым не так?

– Как раз когда он в Химки переезжал, в новый офис, я ему сосватал одно дельце в Зеленогорске[1]. Надо было одного опера тамошнего отмазать.

– Ну помню, кажется, – отозвался Турецкий. – Какая-то афера с порнофильмами, да?

– Примерно. Так вот, с тех пор Юрка вообще зарекся со мной дело иметь.

– Да не может быть, – удивился Турецкий.

– Так и есть. Сказал, что оказывать услуги друзьям – это одно дело, а друзьям друзей – совсем другое и даже третье. И ему оно себе дороже. И вообще, он теперь занят, он занимается сугубо адвокатской практикой и в нашу ментовскую грязь больше соваться не намерен.

– Ну... может, устал человек, – предположил Турецкий. – В провинции работа не сахар. А уж ментовская грязь там сам знаешь...

– Химки не провинция, – возразил Грязнов.

– Территориально – да, а фактически... Ты там вообще был когда-нибудь?

– Обижаешь, начальник! Сколько раз мы еще в восьмидесятые с тобой вместе туда на матчи с ЦСКА ездили?!

– Я не про то, – пояснил Турецкий. – Я говорю, тебе в таком месте приходилось работать? Чтобы, с одной стороны, в двух шагах от Москвы, с другой...

– А как же, была пара дел, – подтвердил многоопытный Грязнов. – Рутина. Маньяки. Серийные убийцы.

– Вот, – удовлетворенно кивнул Турецкий. – Тогда ты его должен понять. У мужика сложный период, называется – акклиматизация. Ему надо форму набрать, авторитет наработать, соответствующий настрой в себе удерживать, не говоря уже о заработке. И вообще, о чем мы говорим, я не совсем понимаю?! Ты считаешь, что мне удастся его уговорить тебе помочь?

– Обо мне вообще речь не идет, – возразил Грязнов. – Я в этом деле никак не фигурирую. Засудили одного парня, который явно достоин лучшей участи. Его адвокат на процессе лоханулся. Без подставы, думаю, не обошлось. Ну и посадили его, конечно. Сейчас он черт знает где и черт знает с кем. А я его знал, кстати. Хороший человек. Доктор. Кое в чем мне помог, между прочим... Что это за дрянь ты куришь? – спросил вдруг Грязнов.

Это было вполне в его духе – перемежать деловой разговор неожиданными вопросами и поворотами. В сущности, на этой своей особенности Вячеслав Иванович первоначально и сделал карьеру – в бытность муровским опером он так виртуозно допрашивал задержанных, что об этом еще лет двадцать назад ходили легенды.

– То же, что и всегда, – пожал плечами Турецкий. – «Мальборо».

– Вижу, ковбой. То же, да не совсем. «Мальборо лайт»?

– Ну.

– И на кой черт?

– Облегченные. Меньше никотина, меньше смолы. Больше здоровья.

– Я знаю, что такое «лайт»! Я спрашиваю, почему ты отказался от привычных?

– Пытаюсь бросить курить.

– Саня! – Грязнов посмотрел на приятеля с сожалением. – Так не бросают.

– А ты, конечно, знаешь, как бросают. – Турецкий кивнул на заполненную пепельницу со стороны Грязнова.

– Бросают – резко, – со значением сказал Грязнов, не реагируя на шпильку. – Я знаю немногих людей, у которых это получилось, и у всех – только так. Бац – и все!

– Понятно, – примирительно согласился Турецкий. – Ты зачем увел меня от темы, которую сам поднял? Я же тебя знаю. Что не так? Что он натворил, твой доктор? Зачем ты мне мозги пудришь?

Грязнов немного помолчал.

– Итак? – подмигнул Турецкий.

– Честно говоря, – вздохнул Грязнов, – ничего особенного он не натворил.

– Точно?

– Конечно.

– А конкретней можно?

– Конечно, можно! Тебе все можно. Он застрелил двоих человек. Один из них – сын главы городской администрации.

– Ты серьезно?!

– Да.

– Ничего себе!

– Все было в пределах допустимой самообороны, – заверил Грязнов.

– Конечно, – ухмыльнулся Турецкий. – Наши люди по-другому не действуют.

– Саня, не надо ерничать. Это очень серьезно. Тебя Гордеев послушает. Ты для него непререкаемый авторитет. Придумай что-нибудь.

– А что я смогу придумать?

– Самый главный аргумент такой: этот доктор – он как раз из Химок, понимаешь? Из этих самых Химок, будь они трижды неладны! Он там жил, он там работал, он там был уважаемым человеком. А Юрий Петрович у нас, ты сам говоришь, как раз провинциальный авторитет нарабатывает. В Химках. Так и дави на эту точку.

Турецкий почесал затылок. Так уж повелось, что проблемы друг друга они воспринимали как свои собственные, и за этой дежурной пикировкой ничего не стояло, кроме рефлекторного желания поддержать форму. Они были друзьями, и добавить к этому было нечего.

– Ну ладно, допустим, с Юркой я поговорю. Допустим, он даже согласится. Но при чем тут эта макулатура? – Турецкий кивнул на том, по-прежнему лежавший на столе.

– При том, что страна должна знать своих героев. И не должна знать своих стукачей.

– Ты что несешь?

– Стукач стукачу рознь, – по-прежнему настаивал Грязнов. – Саня, я сейчас выдам тебе конфиденциальную информацию, имей в виду.

– Уже, – улыбнулся Турецкий. В сущности, они всю жизнь тем и занимались, что обменивались конфиденциальной информацией. Ведомствам, в которых они служили, это шло только на пользу.

– Ладно. Так вот. Упомянутый доктор, в судьбе которого я принимаю участие, был...

– Подожди... – Турецкий поднял брови. – Твоим осведомителем?! Этот доктор был стукачом?!

– Ну да. В некотором смысле.

– Ты рехнулся, Слава? Ты меня за стукача просишь заступиться? Я вообще с тобой сейчас разговариваю или у меня натурально глюки, как говорит моя дочь?

– Так. Девушка! – Грязнов подозвал официантку. – Принесите нам еще пивка, и вот этому господину, – он кивнул на Турецкого, – попрохладней, пожалуйста.

С минуту оба молчали. Потом им принесли пиво, и каждый занялся делом.

– Саня, – сказал наконец Грязнов, – Великанов был не просто стукач. Во-первых, он был стукач добровольный, то есть идейный...

– Еще лучше, – буркнул Турецкий.

– А во-вторых, он мне жизнь спас.

– Не понял?

– Все ты понял.

– Как он мог тебе жизнь спасти? Помню, я однажды твою задницу спас...

– Задница и жизнь – не одно и то же. Великанов сообщил о том, что меня собираются грохнуть.

– Когда это было?! – округлил глаза Турецкий.

– Примерно полгода назад.

– И ты мне ничего, ни полслова?

– Не было нужды.

– Как это – не было?! Славка, ты в своем уме? Кому же тебе еще доверять, если не мне? Племяннику тоже ничего не говорил?

Грязнов отрицательно покачал головой.

Изумление Турецкого было вполне обоснованным: допустим, ему Грязнов мог и не рассказывать каких-то нюансов – все же специфика работы у каждого своя: Грязнов был сыщиком, а Турецкий – следователем, то есть формально кабинетным работником. Но вот Денис Грязнов – племянник Вячеслава Ивановича – он-то тоже был сыщиком, хоть и частным, и, более того, он был сыщиком от Бога. Денис возглавлял охранное предприятие «Глория», ему было тридцать пять лет, и он побывал в таких заковыристых переделках, которых простые смертные не видели и в кино. Неоднократно и Грязнов-старший, и Турецкий прибегали к его услугам в нестандартных ситуациях, когда не могли сами действовать официально в силу своего статуса.

Но если даже Денис ничего не знал о личных неприятностях Грязнова-старшего и к его услугам Вячеслав Иванович не обращался, значит, ситуация была просто экстраоординарной.

– Своими силами перестраховался, – между тем сказал Грязнов-старший, – и, слава богу, обошлось. Просто не хотелось никого зазря дергать. Не такой уж я знатный перец, чтоб во все колокола бить, верно?

Турецкий же на лице у него читал совсем другое, непроизносимое вслух.

– И кто же это был? – спросил Александр Борисович. – Кто к тебе примерялся?

– Саня, если ты настаиваешь, я позже все расскажу, но сейчас давай вернемся к разговору о Великанове. Идет?

Турецкий кивнул.

– Хорошо. Несколько раз он информировал меня кое о каких вещах, и каждый раз это было весьма небесполезно.

– Я не понимаю, откуда доктор мог обладать такой информацией?

– Он весьма своеобразный человек. Если бы ты с ним познакомился, ты бы это оценил в полной мере. У него знакомства были в разных кругах.

– Что-то не очень они ему помогли, раз он сел, – заметил Турецкий.

– И то верно, – согласился Грязнов, улыбнувшись краешком рта так, что незнакомый с ним человек мог бы этого и не заметить, но не Турецкий. – Но ведь в нашем отечестве... От тюрьмы и от сумы – сам знаешь...

Турецкий ухмыльнулся. Пару лет назад с ним случилась большая неприятность – он попал в следственный изолятор Лефортово, провел там некоторое время, и, кстати, ведь не кто иной, как Юрий Петрович Гордеев, его тогда с успехом защищал[2]. Это была та еще история. Александр Борисович, ко всеобщему изумлению, был найден в бессознательном состоянии в собственном в автомобиле в «компании» с мертвой стриптизершей, застреленной из его же пистолета. Громкий скандал привлек внимание даже президента. Турецкий не был виноват в том, что случилось, – напротив, слишком много людей было заинтересовано в том, чтобы его скомпрометировать. И Гордееву тогда удалось во всем разобраться...

– Давай наконец закроем тему стукачей, – предложил Турецкий.

– Не получится.

– Не получится?!

– Не-а.

– Почему это?

– Ты, Санечка, может быть, этого не знаешь, но зимой Мосгордума приняла законопроект «Об общественных пунктах правопорядка», сразу получивший неофициальное название «закон о стукачах». Когда мэр этот документ одобрит (а он одобрит, помяни мое слово!), тогда общественные советы появятся в каждом районе города, а гости столицы и просто «подозрительные элементы» окажутся под колпаком общественности.

– Я слышал об этом, – сказал Турецкий. – Только я не могу взять в толк – ты все это одобряешь, что ли? Это же полицейское государство получается. Или, по крайней мере, город! Хотя Москва и так отдельное государство.

– Я это не одобряю, – веско сказал Грязнов. – Я как раз тебе и говорю, что со стукачами должны работать компетентные люди, и стукачей, кроме них, никто не должен знать. Причем неразглашение их имен не должно иметь срока давности. А у нас, конечно, все будет не так. У нас сознательным общественникам предложат внимательно следить за тем, кто снимает квартиры в домах района, выяснять, есть ли у этих людей регистрация в столице и кто из «чужих» к ним ходит. А в случае выявления оперативно докладывать об этом участковым. Все это смехотворно и непродуктивно. Ну застукают они пару незарегистрированных молдаван, которые на ремонтах зарабатывают, и что? Улучшат статистику местным РОВД. Реальной выгоды от этого нет. Так только обывателя развращать. Нет, хорошего стукача надо готовить, холить и лелеять. И вознаграждать.

– Ты серьезно?

– Еще как. Я убежден, что с помощью крупного вознаграждения можно предотвращать не только экономические преступления, но и теракты. Это работа серьезная, поскольку люди эти, как агенты, работающие под прикрытием, ходят по лезвию бритвы. Информатор должен быть уверен, что в случае смерти его семья не будет голодать, и вообще, что с ней ничего не случится. Если же этим делом будут заниматься все подряд, как хочет Мосгордума, могут быть серьезные последствия.

Турецкий понял, что его приятелю есть что сказать по существу вопроса и лучше его остановить, пока не поздно.

– Ладно, Слава, оставим государственные проблемы. Если ты такой мудрый, дальновидный, щедрый и гуманный, тогда расскажи мне, как ты вознаграждал своего доктора?

– Да никак, – с досадой сказал Грязнов. – У него по этому поводу имелось отдельное мнение. Он считал, что в этой деликатной сфере не должно быть материальной заинтересованности. Мы, дескать, должны ловить преступников не ради денег.

– Каких преступников, Славка?! – не выдержал Турецкий. – Он же доктор, он людей должен лечить!

– В том-то и дело. Он лечил, только... Да ладно, что теперь говорить, – Грязнов огорченно махнул рукой. – В чем-то он прав, конечно. В США, например, люди часто информируют власти о правонарушителях не ради получения вознаграждения, а из чувства долга. Потому что это создает угрозу их обществу. А значит, и им лично. Когда россияне будут такими же сознательными гражданами, как американцы, преступности станет меньше.

– Я тебя прошу, не надо! – возмутился Турецкий. – Я про Штаты в этом отношении побольше твоего знаю. Там вообще уже психология у обывателя такая – стукаческая. Там едешь на машине – окурок выкинул из окна в неположенном месте, а тот, кто позади тебя едет, это видит и тут же в полицию звонит. И уже через сто метров тебя полицейский останавливает и штрафует!

– Ну и что? Это, между прочим, мою правоту подтверждает, – возразил Грязнов. – То самое, что городские власти такими штучками народ в быдло превратят.

– Поживем – увидим.

– Если доживем. Ты Гордееву позвонишь или нет?

– Позвоню.

– Слава богу. А книжку ты все-таки возьми, полистай, может, картинки интересные найдешь, – посоветовал Грязнов. – И кстати, я смотрю, пачку своего облегченного никотина ты тоже приговорил, а? У тебя, Саня, серьезная медицинская проблема. У тебя, Саня, наркозависимость! Так что давай помоги мне спасти медика, а он, глядишь, научит тебя курить без вреда для здоровья.

Турецкий книжку взял. Никаких картинок в ней, конечно, не было, а были графики и диаграммы.

Дома Александр Борисович насладился окрошкой, обществом относительно миролюбиво настроенной супруги (которая, правда, периодически пыталась что-то рассказать про очередную склоку в ее музыкальной школе) и полистал книжку на сон грядущий.

Этот Зингалес оказался дотошным малым. Он в деталях изучил крупнейшие случаи мошенничества в компаниях США и Западной Европы. Отработал колоссальную статистику – от скандала вокруг энергетического гиганта Америки «Экрон» до разоблачения махинаций руководства итальянской компании «Пармалат». И пришел к выводу: даже совместными усилиями трех ветвей власти – исполнительной, законодательной и судебной – «эпидемию жульничества» не одолеть. По его мнению, спасти род человеческий от жуликов могут лишь доносители, работающие в этих компаниях. Это, собственно говоря, Турецкий прочитал еще в аннотации. Ну и вся книга была фактически посвящена этой проблеме.

Теперь Турецкому стало ясно, почему Грязнов подсунул ему это чтиво. Доктор, за которого заступался Вячеслав Иванович, видимо, с его точки зрения, и был таким вот кристально честным стукачом. «Честный стукач» звучало, конечно, как-то по-идиотски, но не верить Грязнову оснований не было. Грязнов мог разыграть друга, но обмануть – никогда. Кроме того, собственно компетентность Грязнова Турецким ни на йоту не подвергалась сомнениям.

– Саша! Ну сколько можно?

– А? – Турецкий поднял взгляд и понял, что супруга не спит и, очевидно, уже какое-то время с ним разговаривает.

– Я так понимаю, что все, что я тебе сейчас рассказывала про свою работу, ты не слышал, – возмутилась она.

– Извини, родная. Но я готов все выслушать повторно.

– Черта с два!

– Что ж, значит, не суждено мне узнать ваши тайны мадридского двора.

– Женщина выходит замуж, надеясь, что супруг со временем изменится, – улыбнулась Ирина Генриховна. – И она ошибается.

Турецкий улыбнулся в ответ:

– Мужчина женится, надеясь, что супруга никогда не изменится. И он тоже ошибается. – Он почти наверняка знал, чем будет парирована эта фраза. И не ошибся.

– Чтобы быть счастливым в браке с мужчиной, его надо много понимать и немного, – жена показала сколько именно двумя пальцами, – любить.

– Чтобы быть счастливым в браке с женщиной, надо ее много любить и даже не пытаться ее понимать, – парировал Александр Борисович.

Ночью Турецкому приснилось, что он стал президентом, поменял местами всех силовых министров, и они принялись изощренно стучать друг на друга. Проснулся он за несколько минут до звонка будильника и сильно отдохнувшим себя не ощутил. Вроде бы присутствовало какое-то дурное предчувствие. Но по поводу чего, Турецкий, сколько ни силился, уловить не смог.

Он полез под душ, выпил две чашки кофе и в ожидании омлета с ветчиной просмотрел электронную почту: письмо было только одно – от Грязнова. Турецкий приготовился обреченно встретить поток дополнительной информации по поводу вчерашнего разговора, но, на удивление, прочитал всего только один короткий абзац:

«Курильщики, которые, заботясь о своем здоровье, начинают отдавать предпочтение так называемым легким сигаретам, ошибаются в своих ожиданиях.

Любители «курнуть», которые переходят на марки табака, содержащие меньшее количество никотина, ожидают, что они сильно сократят потребление этого ядовитого вещества, но на самом деле не уменьшают поступление никотина вовсе. Недостаток никотина компенсируется более глубокими затяжками и повышением частоты курения. Завзятые курильщики не получают никакой пользы от перехода на другой, облегченный сорт сигарет. Они даже могут увеличить вред для здоровья, так как вдыхают больше окиси углерода и вредных смол при глубоких затяжках».

Это было бесплатное грязновское дополнение ко вчерашнему разговору о легких сигаретах.

– Вот мерзавец, – беззлобно сказал Турецкий и принялся звонить Гордееву.

Дома того не оказалось, мобильный телефон не отвечал, а секретарша его офиса в Химках сказала, что Юрий Петрович еще не приехал, но до обеда обязательно будет.

– А во сколько у вас обед? – поинтересовался Турецкий.

– В промежутке от двенадцати до пяти вечера, – последовал исчерпывающий ответ.

Турецкий решил, что сделал все что мог, и поехал на работу.

Подъезжая к служебной стоянке, он в потоке прочих машин, двигавшихся на полсотни метров позади, приметил знакомый «опель корса», но ни водителя, ни номеров, разумеется, разглядеть не сумел. Похожий «опель» недавно купил Гордеев, а впрочем, мало ли таких машин в Москве?

Турецкий припарковался, вышел из машины и пошел в Генпрокуратуру. На втором этаже он встретил разговаривающего по мобильному телефону Меркулова. Заместитель Генерального прокурора России по следствию отвечал односложно, из чего Турецкий сделал вывод, что тот говорит либо с высоким начальством, либо с тем, с кем хочет поскорее закончить разговор, то есть опять же с высоким начальством. Меркулов сделал жест, означавший «зайди ко мне», и Турецкий кивнул.

После этого Александр Борисович заглянул в приемную генерального.

– Я нужен?

– Сам еще не приехал, – лаконично объяснила секретарша, дама в лучших советских традициях – без возраста и готовая на все в интересах шефа.

Турецкий с облегчением отправился в свой кабинет, где в течение четверти часа с удовольствием предавался безделью – пил третью за утро чашку кофе и просматривал свежий номер «Спорт-экспресс». По истечении пятнадцати минут он вытащил из портфеля большое зеленое яблоко, надкусил его и зашел к Меркулову:

– Привет, Костя.

– Садись. Кофе будешь?

– Хватит уже с меня. Вот яблочком лучше похрущу...

– Ладно. Ты, я помню, в отпуск собираешься, – прищурился Меркулов.

У Турецкого внутри все похолодело. Слишком хорошо он знал этот прищур. Слишком много он видел таких прищуров. Числа им не было, этим прищурам. А уж вступительная фраза была хуже не придумаешь. Она уже таила в себе скрытую угрозу этому самому отпуску, если не сказать даже – смертельную опасность. Впрочем, тон у Меркулова пока что был вполне невинный.

– Собираюсь...

– Это хорошо. – Кажется, Меркулов в самом деле был настроен позитивно. – И куда, если не секрет?

– Да какой там секрет, – осторожно сказал Турецкий. – Как обычно, на пляже порелаксировать. В Турции или в Крыму.

– А Сочи?

– Не, не люблю, ты же знаешь... Впрочем, выбирать все равно Ирка будет.

– Понятно, – многозначительно протянул Меркулов и скривился.

– Что?

– Живот с утра потягивает, – объяснил Меркулов, – не обращай внимания...

Турецкий машинально вытащил пачку своего облегченного «Мальборо» (черт бы побрал Славку с его карканьем!), но вовремя вспомнил, что при Меркулове курить не стоит. Да он сегодня и выглядел действительно как-то бледновато. И Турецкий снова взялся за яблоко и съел его целиком – без отходов производства – с косточками.

– Значит, все как обычно, – продолжать нудить Меркулов, внимательно наблюдая за этой процедурой.

– Все как обычно, – так же занудно подтвердил Турецкий.

– Олимпиаду смотришь?

– Урывками. Ночные повторы. Когда наши что-то выигрывают.

– Наши что-то редко, – вздохнул Меркулов.

– То-то и оно.

– То-то и оно...

Турецкий все-таки ждал продолжения. Почему-то ему казалось, что оно последует.

– Может, все-таки кофе? – сказал Меркулов. – Меня тут по-польски научили. Я, правда, сам его почти не пью, ты-то знаешь...

– Костя, – не выдержал Турецкий, – зачем звал?!

Зазвонил телефон. Меркулов снял трубку и механически сказал:

– Я занят... Что? А, понятно. Это тебя, Саша. – Но трубку при этом положил.

– Как это – меня? – не понял Турецкий.

– Передали, что к тебе посетитель пришел, наверно, важный, не может ждать, – объяснил Меркулов, – так что поторопись.

– Странно, я вроде никого сегодня не ждал... Так, а ты что хотел?

– Ты иди, разберись со своими делами, а ко мне после обеда загляни.

– Ну как знаешь, – пожал плечами Турецкий и вышел из кабинета Меркулова.

Важным посетителем оказался не кто иной, как Гордеев. Он скромно сидел в общей приемной, словно сам тут никогда не работал, а ведь был не так уж давно следователем Генпрокуратуры.

– Ну слава богу, – вставая, сказал адвокат. – А я боялся, что не застану тебя.

– Пошли, – коротко сказал помощник генерального. У них было неписаное правило: при посторонних ни полслова деловых разговоров. – А телефон на что существует? – наконец дал себе волю и проворчал Турецкий, отпирая свой кабинет. – Ты-то, кстати, со своими что сделал? Почему тебя нигде нельзя застать?

– Сейчас расскажу. Дай отдышаться, не нападай. Может, кофе выпьем?

– Да вы что, сговорились сегодня? – рассердился Турецкий. – Говори с чем пришел и не зли меня. У меня дел выше крыши. И тут тебе не кофейня!

– Как знаешь.

Гордеев в кабинете старого приятеля был, разумеется, как у себя дома. Он включил кофеварку.

– Ну? – сказал Турецкий, наблюдая за его манипуляциями.

– Сейчас... – Когда кофе был готов, Гордеев с маленькой чашечкой уселся напротив хозяина кабинета. – Вообще-то я просто так заскочил. Давно не виделись – соскучился, понимаешь.

– Врешь, – уже безо всякой интонации сказал Турецкий. – Я вот по тебе совершенно не соскучился, но ты мне нужен.

– Видишь, Саня, как мы по-разному друг к другу относимся, – улыбнулся Гордеев. – Я тебя искренне люблю, а ты меня используешь. В сущности, это классическая ситуация отношений двух близких людей. В мировой литературе описана не однажды. Например...

– Иди ты со своей литературой. Лучше скажи, что случилось с телефоном?

– Отключили.

– И домашний?

– Домашний нет, но я сейчас в офисе ночую.

– Давно?

– Последнюю неделю. Работы много было.

– В офисе – это в Химках?

– Ну да.

– Хм, – сказал Турецкий.

– Что не так?

– Я в этот твой офис сегодня звонил, и секретарша сказала, что ты будешь после обеда. Что это значит?

– Значит, неплохая была секретарша, – задумчиво сказал Гордеев. – Жаль, поздно узнал.