Мировая девчонка

Впрочем, мужская половина человечества только тем и занимается все века своего существования, что пытается постичь характер женщины. А те из них, которые уверяют, будто уже постигли, безбожно врут. И еще обижаются, когда им не верят! Кто-то из классиков указал на попытку самооправдания идиота, как на одну из самых распространенных форм утверждения собственной никчемной жизненной позиции. Сидит, понимаешь, такой козел и занимается самоедством, ищет для себя всяческие оправдания, вместо того чтобы живым делом заниматься, да хотя б тех же, обиженных им женщин утешать!

Этот, так сказать, экзерсис Александр Борисович в привычном для него легкомысленном тоне и выложил перед Диной. А она смеялась, и он с удовольствием наблюдал за ее мимикой. И, чтоб уже совсем не оставить сомнений на свой счет, сделал решительный вывод:

– А что касается личной жизненной позиции уже известного вам, надо полагать, из разных недостоверных источников, А Бэ Турецкого, то могу вас заверить, что он никакая не загадка, а типичный бабник. И в этом его постоянно убеждают друзья, коллеги и даже родные, как будто у них все-таки еще остаются на этот счет какие-то сомнения. Но он им не верит, и правильно, между прочим, делает. Жизнь гораздо сложнее некоторых примитивных и часто обывательских представлений, которые в конечном счете так же условны, как и сама наша жизнь. Вот!..

И он шумно выдохнул, изложив свое кредо и демонстрируя, что только так его и следует понимать. И принимать, коли есть охота. А в общем, он почувствовал себя на коне.

– Ну, так что вы там преподаете? – небрежно спросил он. – У себя, в вашем педагогическом универе, как нынче выражаются?

– Философию, – она скромно потупилась, хотя было видно, что едва сдерживалась от хохота.

– Да ну?! – шумно обрадовался он. – Тогда мои постулаты, что называется, прямо в яблочко! Считаю, я произвел просто блестящий выстрел! И главное – точно по адресу. А вы разве так не считаете?

Ох, как она смеялась! Как прелестно сверкали ее глаза! И как сама она была хороша, черт побери!..

Жаль, что женщины не видят своих лиц в тот момент, когда они счастливы. Они б никогда больше не сердились…

Ну, посмеялись, и слава Богу. Настроение у Дины явно исправилось. Она промокнула слезы, сварила новую турку действительно превосходного кофе, и они, уже обретя серьезность, заговорили о деле.

Весь предыдущий балаган помог-таки установлению открытых и, кажется, полностью доверительных отношений. Дина выложила перед Сашей всю подноготную историю с приглашением Люси в колледж Сорбонны. А затем рассказала о том, какие мощные силы возникли и объединились вдруг с одной только целью: убрать из-под ног какую-то девчонку, чтобы освободить дорогу сыну нужного человека – ее, кстати, однокласснику. И вот теперь девочка, воспитанная матерью на определенных принципах благородства, честности, искренности, вынуждена, помимо своей воли, участвовать в грязных играх взрослых людей – ее учителей, наставников, которые после всех своих мерзостей еще и требуют к себе почтительного отношения и уважения со стороны учеников!

Ну, не хотят они, чтобы дочь никому неизвестной вузовской преподавательницы пользовалась свалившимся, в буквальном смысле, с неба благодеянием, когда на нем можно сделать для себя хорошие деньги, получить определенные дивиденды, да хотя бы и для той же школы выбить что-нибудь дорогостоящее и полезное – из богатого папаши! Что ж, получается, они по-своему правы. Но зачем же убивать в ребенке веру в совесть и справедливость? А для других учеников это какой ужасный пример? Кого воспитывают?!

Да, вопрос, конечно, риторический. Но ведь и успокоить их невозможно. Они требуют, чтобы девочка сама отказалась от приглашения! Сама! Иначе… Что иначе, и говорить страшно: прямо хоть школу бросай! Люсеньку уже начинают «товарищи» сынка того Базыкина, одноклассника, троечника Платона, давить со всех сторон, вплоть до открытых угроз уже доходит дело. А что такое грамотно организованная детская травля, говорить не приходится. Вот и оказалась маленькая семья Махоткиных перед дилеммой: пытаться продолжать воевать за справедливость или связаться с руководством Сорбоннского колледжа и официально отказаться от их приглашения? То есть послать их всех – и французов, и своих районных чиновников и педагогов к чертовой матери, чтобы сохранить собственное здоровье и, не исключено, даже саму жизнь? Ведь эти мерзавцы, богатенькие папаша с сыном Базыкины, они, оказывается, на все способны! Вон по телевизору изо дня в день показывают одно и то же, в разных вариантах: похищения, избиения, насилия, убийства… Словно учат, заранее предупреждают! Имей в виду, что с тобой может случиться, если ты проявишь строптивость! А ведь впереди еще два года учебы! Как представишь, чем это грозит, страшно становится…

Словом, картина Турецкому была более чем понятна. Ирка тут права, слишком жирный этот пирог, много охотников уже нашлось откусить свою долю. Халява – будь она проклята! Никто не желает упустить упавшей в руки выгоды. И какой же выход?

А что в таких случаях рекомендует обычная человеческая совесть?

Такой вопрос, как увидел Александр Борисович, едва не поставил Дину в тупик. Ну, это уж было слишком! Знать, действительно, достали ее, как говорят.

– Знаете, Дина, чем моя профессия разительно отличается от вашей? – спросил Турецкий.

– Догадываюсь, наверное, – хмуря брови, ответила она неохотно. Собственный рассказ вызвал в ней самой шквал отрицательных эмоций.

– Да тут нечего догадываться. Она у меня никаких иллюзий не оставляет. И не только призывает, но и понуждает к конкретным действиям, а вовсе не к самооправданиям. Да, случаются и неудачи. Но они не останавливают. А потом еще и от компании зависит, в которой ты вращаешься, – в силу разных причин. Иной раз и послал бы, отмахнувшись, а тебе говорят: «Ты чего, парень? Спятил? Испугался?!» И так стыдно становится. Нет, по правде, – не всегда. Когда впереди нет подходящей цели, или там – мельницы ветряные, можно и отмахнуться: хрен с вами! А если есть, то – как же? – Турецкий развел руками.

– Но в данном-то случае, какая у вас может быть цель, если вы все уже про нас с Люсей знаете? И мы с ней ровным счетом ничего ценного ни в общечеловеческом, ни в данном, конкретном случае собой не представляем, увы. Это без всякого кокетства говорю вам. Поэтому, на какой выигрыш вы надеетесь? Или вы – из чистого альтруизма?

– А что альтруизм? Вы хоть иногда в ящик смотрите? – он кивнул на маленький телевизор, установленный на полочке над столом.

– Вот именно, иногда, – хмыкнула она.

– Ну, так вам должно быть известно, каждый из нас по-своему альтруист. Мы теперь дальше пошли, задаемся важными вопросами, – других же проблем у нас в стране нет, – альтруистичны ли животные, зверье разное? Волки там, медведи, скажем. Я не парламентское большинство имею в виду, вы меня понимаете…

– Саша, я прошу вас… – она звонко рассмеялась.

– Вот поэтому и цель у меня тоже, конечно же, есть! – заявил Александр Борисович. – Здесь вы угадали. Хотите знать, какая? – Он сделал паузу и словно нырнул в воду: – Вы!

– Я-а-а?! – изумилась Дина.

– Ну разумеется, а кто же еще? Рядом же с нами больше никого нет. Мне, например, совсем не нравится, когда вы мрачно хмуритесь. Даже повеситься почему-то хочется. И, наоборот, очень понравилось, как улыбаетесь. Разве это недостойная цель? Вот и давайте – для общей ясности – на ней пока и остановимся. На вашей улыбке.

Пауза длилась долго. Бог знает, о чем думала сосредоточенная на своих нелегких, наверное, размышлениях женщина. Но явно не о любовных каких-то вариациях… Потом подняла голову и пытливо посмотрела в глаза улыбающемуся Турецкому:

– Саша, но ведь я догадываюсь, что любые расследования, всякие там ваши действия – они же потребуют больших денег, а у меня – откуда? Ну, что-то я, возможно, и наберу, но…

– Погодите вы о деньгах, – сморщившись, как от горького лекарства, отмахнулся он. – Дойдет до них речь, тогда и поговорим. Контора, в которой я работаю, увы, не благотворительная организация, но на все имеются расценки и они могут, в зависимости от тех или иных обстоятельств, соответственно, и варьироваться… Далее, с основной целью мы с вами тоже, кажется, определились, да? И что осталось? – Он с откровенным ожиданием, чуть прищурившись, уставился на Дину.

Кто знает, что у нее в этот момент завертелось в голове, но… она смутилась. Что ж, и это неплохо. Но Турецкий изобразил «непонимание».

– Дина, что с вами? Нам же надо обязательно закрепить наш с вами договор.

Она молчала, но ее смущение достигло, кажется, уже крайней черты. Дальше гнуть было уже опасно.

– Интересное дело! – он театрально всплеснул руками. – Ну и как же я буду защищать ваши кровные интересы, изучая французские заморочки без всякого на то права? Без официального документа? Да меня первый же школьный охранник пошлет к чертовой матери и будет прав! Вы должны написать заявление, я вам скажу, на чье имя. Вы подробно изложите в нем основные моменты нашей с вами беседы, а затем и суть вашей просьбы: защитить там, то, другое, – это мы еще сформулируем по ходу дела. А потом, собственно, и сам договор надо будет между нами заключить – с одной стороны, с другой стороны. И закрепить вашей подписью. А как же иначе? Так положено, мы ж официальная организация, и нас тоже налоговые органы проверяют. А кстати, не слышали насчет «с одной стороны… с другой стороны…»? Был такой старый анекдот. Некто Цыпервич решил подработать на покраске парохода. Заключил с капитаном договор и приступил к работе. Наконец приходит, говорит: работа, согласно нашему с вами договору, закончена, гоните денежки. Капитан выходит посмотреть и видит, что окрашена только одна сторона парохода, а вторая так и осталась облупленной. «В чем дело? – кричит. – Ты жулик!». «Отнюдь, – отвечает Цыперович, – вот ваш договор». И читает ему вслух: «Договор на покраску парохода. Точка. Капитан – с одной стороны, и Цыперович – с другой стороны, заключили договор на покраску парохода…» Ну, чего нос повесили?

– Господи, вы – жуткий хитрец, но как с вами легко, – отсмеявшись, сказала Дина. – Это ж надо таким редким характером обладать!..

– А эти уверяют, что у меня гадский характер.

– Не верьте этим… – Дина прикрыла глаза ладонью.

– Ладно, – согласился Турецкий и наклонился в ее сторону так близко, что унюхал легкий и очень тонкий аромат духов: – А можно я у вас спрошу, а вы скажете правду?

Она отняла ладонь от лица и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Что вы хотите услышать, Саша?

– Чистый пустяк, – он смешно сморщил нос. – О чем вы подумали, когда я предложил вам закрепить наш договор?

– А вам, я вижу, очень нравится ставить женщину в неловкое, двусмысленное положение?

– Очень. Именно в этой ситуации она, чаще всего, и становится самой собой. Истинной женщиной. Без макияжа и прочих дамских обманок. Такая интересная! Будто книга откровений…

– И что же дальше? – тихо спросила она.

– А дальше – тишина… Так у Шекспира сказано, помните? Вот, где страсти-то кипели, не нам чета… Тащите-ка пару листов бумаги и авторучку, буду диктовать вам текст жалобы, которая обязательно достанет до глубины души не только подлых чиновников от образования, но и твердокаменных сыщиков. А уж это я точно умею…

Глава четвертая

«КИДАЛЫ»

Смотреть на рыдающую в безысходном отчаянии женщину – это тяжелейший и неблагодарнейший труд. В этом убедился Плетнев. А все оттого, что для нее собственное ее горе – конец света. Да так оно, в общем-то, и получалось: потеря такой суммы – не только финансовый крах для нее, но, что страшнее, смерть сына. Можно, конечно, еще квартиру заложить, продать, но это время, а лекарства для операции нужны уже сегодня, самое позднее – завтра. А у него – никаких концов на руках…

И, что самое невероятное, обе эти великовозрастные дуры, пытавшиеся изображать чуть ли не шпионов, попались на удочку какого-то ловкого проходимца на такой лаже, что элементарнее и придумать невозможно. Вот уж, действительно, захочет Бог наказать, так разума лишит.

Что запомнили? Да ни черта, оказывается, не запомнили…

Нет, ну как же! Обменный пункт они же вспомнили! И объявление, что висело на окошке кассы.

Как он выглядел, этот жулик? Молодой, красивый. А еще что? И снова – молодой и красивый. Да, и машина черная. Какая марка? Большая. А на радиаторе?

Тут «великородная пани», судорожно наморщив лоб, принялась рисовать на листе бумаги кружки, оказавшиеся кольцами. И когда закончила изображать третье и принялась выводить четвертое, Плетнев ее остановил. Уточнил только, не было ли пятого? Нет, пятого не было, с облегчением вспомнила Элеонора Владиславовна. А Васенина ничего не могла подтвердить, потому что находилась, как выражаются иностранные, а может, и отечественные, боксеры, в состоянии «грогги». Ну, или нокдауна, то есть ничего не соображала. И для ее ума, как понял Антон, это была просто непосильная задача.

Однако появлялись неожиданно и проблески в сознании, и когда Элеонора сказала, что жулик был похож на Ричарда Гира, Светлана возразила, что не на Гира, а, скорее, на Жан-Поля Бельмондо. У жулика лицо было не суховатое и вытянутое, а мясистое. И этот факт стал у них предметом серьезных взаимных упреков и возражений. Каждая сторона принялась утверждать свою точку зрения, и, хотя смысла в их споре не было решительно никакого, Антону полегчало. Раз спорят, значит, оживают, приходят в себя, и, значит, еще не все потеряно.

У него не было ни малейшего желания заниматься розыском «кидалы» и его подельников, изображавших милиционеров. Тем более что в форме был только один, да и тот, скорее всего, к милиции ни малейшего отношения не имел. А откуда берутся «мигалки», и как лепятся синие полосы по бокам обычного белого «Жигуленка» и большие буквы на капот и крышку багажника, вообще объяснять не надо. Задачка для «первоклашек». Словом, у «девушек» ничего не имелось в помощь сыщику. Зато в обилии проливались слезы, а в пленительных глазах «ясновельможной» дамы колыхалось столько упреков и сострадания, столько мольбы и обещания, что вытерпеть подобное испытание и остаться суровым и непреклонным мог бы разве что только самый закоренелый, зловредный и мстительный женофоб. Либо потомственный импотент. Ни тем, ни другим Антон Владимирович Плетнев не страдал, как не мог и гордиться.

– В милицию вы хоть сообщили? Заявление написали?

– А что толку? Они посмеялись и сказали: идите. Даже брать не хотели. Но мы… – Элеонора смутилась. – Мы так стали кричать, что взяли, но… ничего не обещали. Это там, рядом, в сто седьмом отделении, мы можем показать.

– А что толку показывать? – Антон вздохнул. Глядя на него, вздохнула и Элка. – У вас что, не было поблизости нормального мужика? Почему сами-то ринулись? Вас же облапошить, как два пальца… тьфу! Извините!

– Ее мужик… – Элка осторожно кивнула на Васенину, – погиб. В Чечне. Афган прошел – ничего, а дома, фактически на родине, вот… Летчик он. На вертолете…

Светлана не выдержала и стала громко всхлипывать. А Элка посмотрела на Антона осуждающим взглядом и негромко проговорила:

– У нее, кроме сына, никого больше нет, Антон. Ты извини нас. Наверное, само небо уже против нее и мальчика… – Элка привстала, но Антон резким жестом ладони приказал, чтобы она села на место.

– Ну, ладно, хватит реветь! – уже криком попытался он остановить и вернуть в берега реальности море разливанное безутешного горя и робких надежд. – Запомнили, говорите, возле какого обменного пункта это произошло?

– Запомнили… – сквозь всхлипы услышал Плетнев. – Не совсем же мы… идиотки… это… на «Фрунзенской»…

– Тогда поехали.

– Зачем? – робко спросила Элка. – Мы думали… ты…

– Вот еще новости! Я ж не видел вашего Бельмондо, или кто он там на самом деле! Интересно, как же я без вашей помощи его узнаю?

– Я обязательно узнаю! – решительно всхлипнула в последний раз Светлана.

– Хорошо, тогда и я тоже поеду… – заключила Элка.

– Ну, вот и славно, – облегченно выдохнул Антон. – Айда в машину, но из нее – ни шагу! Это мой приказ!

– А как же мы будем узнавать?

– Молча! – уже «загрохотал» Плетнев. – Вы что, собираетесь его за руки хватать? Или опознавать на ощупь? Боже, с кем я дело имею?! Сидите, глядите в окна и не высовывайтесь! Иначе я пошлю вас… подальше! И не стану ничем заниматься!

– Мы не будем, мы не будем… Не сердись, пожалуйста, Антошенька!..

О, Господи! Ну, как такое пережить?…

– Нет, девушки, я вижу, у вас и в самом деле не все в порядке с мозгами…

– Но мы же хотели, как лучше! – почти взмолилась Элка.

– Нам доллары были очень нужны! – в тон ей «застонала» Света.

– А вы покажите мне того, кому они не нужны.

– Завтра – крайний срок операции у Игорька, – убитым голосом прошептала Света.

– И вы думаете, что я найду вашего «кидалу» до завтра?

– Но Антон! – проникновенно уставилась на него Элка, и ее ангельский взгляд, и протянутые к нему руки, да и сама поза обращенной к нему с мольбой, жаждущей взаимного понимания, пышной женщины, говорили только об одном: о безграничной вере в его сверхъестественные возможности. – Ты же всегда был готов нам помочь! Ты и тогда сказал мне, что только попробуешь, и ведь все у тебя получилось! Ну, Антошенька, ну, миленький!

Ах, какой надрыв! И что они только творят с нами, мужчинами, эти удивительные, уверенные в наших силах женщины!..

Однако сейчас у Антона твердой уверенности не было, а врать им и обещать впустую он не хотел. Не о потерянном же кошельке шла речь, а о человеческой жизни. О сынишке этой Светланы.

– В общем, так, девушки. Я ничего вам обещать не могу, да и не буду. А вот постараться – это постараюсь. Если дело выгорит, поставим Богу свечку. Ну, а если… то сами понимаете, объяснять не буду.

Он открыл ящик письменного стола, достал несколько удостоверений, раскрыл их, посмотрел и, выбрав «следователя прокуратуры», сунул в боковой карман куртки. Остальные бросил обратно в ящик и закрыл его на ключ. Сунул в карман также и старую рацию – на всякий случай. Она работала, в смысле, громко шипела, создавая видимость настоящей, действующей, да только кто будет вслушиваться?…

– Поехали!..

Элка сказала, что возле обменного пункта сейчас картина была точно такой же, как накануне. Никого народу, входная дверь в сам пункт открыта, но «окошко» не работает. И на нем висит все то же объявление: «Технический перерыв». Такая же табличка болтается на веревочке, повешенная на гвоздь, вбитый в деревянный дверной косяк снаружи. Более того, подъезжая к обменному пункту по малой дорожке, они даже успели заметить, как из дверей вышел мужчина и быстрым движением нацепил на гвоздь эту табличку, после чего исчез за дверью.

Антон отметил, что действия его при этом были странные, как у знаменитого голубого воришки Альхена, – целенаправленно вкрадчивые. Вроде и не хотел вешать ее, но обстоятельства требовали, а вот свидетели при этом были бы нежелательны.

В общем, механизм мошенничества стал Антону понятным. Подъездная дорожка одна, если едет машина, то определенно к «обменнику», больше тут свернуть некуда. Потенциальных клиентов мальчики, сидящие в кассе, естественно, видят. Ну а дальше механика уже отработанная. Следом за разочарованным покупателем появляется «благодетель», нуждающийся в рублях либо в валюте, в зависимости от обстоятельств. И фальшивые «менты» тоже где-то здесь, уже наготове. Вот и вся технология. И знают о ней люди, а все равно «покупаются», как дети малые.

«Что ж, раз уже сходу предлагаются прежние условия, значит, они ничего не боятся. Попробуем сыграть по их правилам», – сказал себе Антон и обернулся к женщинам.

– Сидеть и не рыпаться! И носа наружу не высовывать. И к стеклам не липнуть! Иначе кто-то из них может вас узнать, и тогда, считайте, наши усилия – впустую.

Он вышел из машины. «Тойота» его была далеко не новой, что знал сам Антон. Зато внешне она выглядела чистенькой, отмытой и производила впечатление дорогой машины. В данном случае это было ему на руку. Медленной развалистой походкой, придерживая под мышкой туго набитую большую барсетку, Антон направился ко входу в обменный пункт. На табличку он, разумеется, не обратил внимания. Вошел внутрь, прочитал про технический перерыв и требовательно постучал в окошко. Никто не откликнулся, хотя шаги внутри он вроде бы услышал. Но они не приближались к двери, а удалялись, или так показалось.

Ворча и сплевывая, он вышел за дверь и увидел, как с проспекта на ту же дорожку сворачивает зеленая «девятка». У того мошенника была черная «ауди». Значит, другой. Ну да, тут же наверняка целый синдикат пашет…

Из-за руля вышел водитель – крепенький такой мужичок годам к тридцати, но явно не Ричард Гир и не Бельмондо, хотя одет прилично – в длинном, модном таком плаще. Он остановил свою машину за Плетневской «тойотой» и, проходя мимо нее, не удержался, кинул взгляд на тонированные стекла в салон. Потом стремительно перепрыгнул через две ступеньки у входа и исчез за открытой дверью. И так же стремительно вышел обратно и остановился, оглядываясь. Явно сделал вид, что «неожиданно» увидел Плетнева и повернулся к нему.

– Вы тоже сюда?

Антон молча кивнул. Может, этот и не «кидала», но кругом, что называется, сплошные совпадения. Как в заранее срежиссированом спектакле. Ну вот, сейчас должен последовать вопрос: что меняете? Вернее что вам требуется? В зависимости от ответа «клиента» и будет сделано конкретное предложение.

– Давно ждете?

Антон снова неохотно кивнул.

– Черт возьми! – воскликнул мужчина. – Такой район, а обменников – раз, два и обчелся!.. У кинотеатра был, тоже не работает…

«Это он как бы предупреждает, что соваться в другие места не стоит…»

– И чем они, эти бездельники, занимаются?… – мужчина оглянулся на обменник, недоуменно пожал плечами и достал из кармана сигареты. Похлопал себя по карманам.

– Огоньку не найдется?

«Налаживает контакт…», – сказал себе Плетнев и достал из кармана зажигалку.

– Я, кажется, свою в машине забыл, – сказал тот, наклоняясь в огоньку.

«Не хочет уходить…».

– У вас тоже срочно? – небрежно спросил мужчина, выпуская струйку дыма.

Антон покивал с безнадежным видом. Бросил взгляд на свою машину и увидел прильнувшее к лобовому стеклу лицо Элеоноры, которая, похоже, хотела ему что-то сказать, но не решалась выйти из машины.

– Чего ей надо? У-у, зануда! – вслух произнес Антон, вызвав улыбку у мужчины, и пошел к машине, открыл дверцу и заглянул: – Что случилось? – он хотел уже отругать ее за то, что она без нужды «светится»

– Антошенька, милый, это не он! – выпучив глаза, горячо зашептала Элка.

– Знаю, – отрубил он. – Их тут, я чую, целая бригада работает. Так ты-то чего хочешь, чтоб я искал вашего, или ждал, когда он сам тут появится? А он, может, теперь только через месяц соизволит объявиться!

– Нет-нет, что ты!

– Тогда сидите и не высовывайтесь! И не отсвечивайте!.. Вот интересно, что я ему сейчас скажу? Бестолковые вы, ей-богу!

Он сердито захлопнул дверцу и вернулся к обменнику. Мужик по-прежнему курил и уходить не собирался.

– А вы стучали? – с усталой интонацией спросил Плетнев.

– Конечно. Тишина, мать их…

– А у «Лужников» не знаете? Не проезжали?

– У ярмарки, что ли? Не был. Но там, мне сказали, курс грабительский. Да оно и здесь не лучше…

– Да, и здесь, согласен с вами, – Антон покачал головой. – А по телеку называли совсем другой, гораздо выше.

– А какой на сегодня? – с интересом спросил мужчина.

– Двадцать пять с копейками. А этот – вон, почти полтинник на каждой тысяче «наваривает». В центр, что ли, поехать, так там тоже нарочно занижают. Нет, наверное, отправлюсь подальше, на Вернадского… – И Антон, не прощаясь, повернулся, чтобы идти к машине.

– Куда, вы сказали?

Ага! Не выдержал мужик… Нельзя же позволить потенциальному клиенту свалить! И Антон, не оборачиваясь, лишь махнул рукой в сторону, противоположную от центра.

– А вы, собственно, в чем нуждаетесь-то? В валюте или в «деревянных»?

«Ну, вот, наконец!..»

– Мне рубли нужны, – Антон поморщился, как от зубной боли, и сделал еще пару шагов к машине.

– Погодите! Может, мы между собой? Мне-то как раз валюта – в любом виде! И «баксы», и «еврики», – один черт! Может, столкуемся? Я готов и по хорошему курсу.

– Это ж по сколько? – Плетнев остановился и обернулся, глядя недоверчиво.

– Ну, вы слышали по двадцать пять? А чего, вполне, я считаю. Вам много надо-то?

– К сожалению, много, в этом и вся проблема, – обреченно махнул рукой Плетнев, отворачиваясь, чтобы идти дальше.

– Ну… как много?

Мужчина вмиг насторожился, интонация выдала его жгучий интерес. И теперь, как бы Антон ни крутил и не вилял, он не отвяжется, больше того, он будет готов даже нереальный курс предложить, лишь бы не упустить «клиента», ибо сам, в конечном счете, ничем не рискует.