Государственный преступник

Многие из соседей-помещиков заложили свои имения в Земельном банке. Кое-кто уже и перезаложил. Барон Дагер же хотел передать сыновьям родовое имение чистым, без долгов, таким, какое и сам принял от своего отца, генерал-майора Андрея Александровича Дагера, кавалера ордена Белого Орла. Но без каких-либо потерь сделать это было практически невозможно, что и втолковывал ему коммерции советник, заводчик и первой гильдии купец Гордей Иванович Каменев, коего барон принимал в своем Готическом кабинете.

– Да поймите же, дорогой Андрей Андреевич, – говорил Гордей Иванович тоном, скорее уместным для малого дитяти, нежели для пятидесятипятилетнего майора, ветерана Крымской войны, – не зла же я вам, в конце концов, желаю. В вашей ситуации это единственный выход сохранить имение. Да и какая теперь в Охотничьей роще охота! «Железка» все зверье распугала! На кого теперь охотиться прикажете, на зайцев?

– Ну, стало быть, буду охотиться на зайцев, – стойко сопротивлялся барон. – Чем тебе не охота?

– Время ныне другое! – упрямо продолжал гнуть свое купец. – Теперь земля доход должна приносить, а не убытки. Вам это любой скажет.

– Да ведь продай я вам рощу, вы ее частями под дачные участки распродадите, – начинал кипятиться Андрей Андреевич. – И не станет рощи. А в ней и отец мой, и дед, и прадед и волка, и лисицу били, а первый из русских баронов Дагер даже на медведя ходил!

– Да нет там теперь ни медведей, ни волков. А что касаемо рощи, то я и не скрываю, что желаю продать ее под дачные участки.

– Ну вот! – воскликнул барон. – Что и требовалось доказать. Нет, сударь, не уговаривайте. Не продам я вам эту рощу.

– Ну хорошо, не продавайте, – отступил на заранее подготовленные позиции купец. – Тогда сдайте в аренду. Я разобью рощу на участки, и мы будем сдавать их дачникам. Вот вам и ежегодный ритмический доход!

– Но рощи-то все равно не станет?!

– Ну, вы, Андрей Андреевич, прямо как малое дитя. Неужели вы не понимаете, что в вашем положении это выход?

– Да все я понимаю, – вздохнул барон. – И поверьте, я даже благодарен вам за ваши предложения, потому как вижу, что не только корысть движет вами, но и участие. Но, простите, не могу.

– Ну, коли так, – поджал губы купец, – воля, конечно, ваша. Тогда хоть обещайте, что ежели надумаете все же продавать рощу, то дадите знать мне первому.

– Это я могу вам обещать, – протянул руку купцу барон. – Можете не сомневаться.

Из кабинета Андрей Андреевич вышел в глубокой задумчивости. Может, все-таки прав купец, и продать Охотничью рощу – лучший выход поправить дела замка?

В Розовой гостиной он едва не столкнулся с племянницей. Десять лет назад он, после смерти сестры, стал опекуном девочки и, конечно, взял ее к себе в замок. Из малого дитя она на его глазах превратилась в прелестную девушку, хрупкую и добрую до самопожертвования, что немало беспокоило дядю. Собственно, это на ней лежали все заботы о хозяйстве усадьбы, и, надо заметить, справлялась она с этим отменно.

– Что с тобой, дядя? – озабоченно спросила Вера.

– Ничего, дитя мое, все в полном порядке.

– Ты меня обманываешь, – пытаясь заглянуть в его глаза, промолвила Вера. – Думаешь, я не вижу, что ты чем-то озабочен? Если у тебя неприятности, почему ты не хочешь довериться мне? Разве я не заслужила права разделять твои заботы?

– Конечно, заслужила, – улыбнулся барон. – Но поверь, ничего такого не произошло. Во всяком случае, пока.

– Ах, пока, – поджала губки Вера. – Надеюсь, когда наступит это «пока», ты поделишься со мной?

– Не обижайся. Ты ведь знаешь, бывают обстоятельства, о которых, при всем моем желании, я не могу говорить с тобой.

– Неправда. Не знаю я никаких «таких» обстоятельств. Но догадываюсь, что это связано с деньгами. Ведь так?

– Ну…

– В таком случае я тебе уже говорила: ты вполне свободно можешь распоряжаться моим состоянием, что осталось мне от мамы.

– Я не вправе трогать твои деньги. Да и ты тоже.

– Но если это необходимо?

– Даже если и необходимо. Я должен решить свои проблемы сам.

– Ага, вот ты и попался. Значит, все же есть проблемы? А ну-ка, давай говори!

Она отступила на шаг, сложила руки на груди и устремила на дядю требовательный взгляд своих больших карих глаз. Теперь она мало походила на подростка, и сквозь ее пока еще девически-угловатые формы явно проступала женщина, которая скоро будет знать себе цену. Барона выручило только то, что в гостиную вошел камердинер и подал ему телеграмму.

– Что там? – с тревогой спросила Вера, когда дядя прочел телеграмму и нахмурил брови. В ответ барон молча передал ей листок. Девушка быстро прочитала две строчки и не смогла сдержать радостного возгласа.

– Не пойму, чему ты радуешься, – хмуро произнес Андрей Андреевич. – Три месяца не минуло, как Михаил был в отпуске, и вот на тебе: «Приезжаю ночным поездом. Прошу выслать экипаж». Это что, вторичный отпуск? Так его без важной причины не дают.

– Ты думаешь, у Мишеля неприятности? – спросила Вера, кляня себя за то, что выказала дяде свою радость. Ведь молодой девушке, начавшей выезжать в свет, не к лицу такая непосредственность. Свет требует non seulement tre, mais paraitre – не только быть, но и казаться…

– Вне всяческого сомнения, – пробурчал барон, хмуря седые кустистые брови, – это уж будь уверена. К сожалению, ничего иного от него ожидать не приходится.

– Дядя, ты несправедлив к Мишелю. Он хороший и добрый.

– Милая девочка, – с любовью и благодарностью посмотрел на нее барон. – Как раз хорошие и добрые и делают в жизни самые большие глупости.

– А я думаю, все будет хорошо. Если и случилась какая неприятность, то маленькая. Вот такусенькая, – вытянула она большой и указательный пальцы и почти свела их вместе. – Ведь случись большая неприятность, он бы обязательно об этом телеграфировал.

– Пожалуй, – решил согласиться с племянницей Андрей Андреевич. – Будем надеяться, что ничего худого не случилось. Да, будь добра, скажи Ивану, чтобы к ночи выехал в Ротозеево встречать Михаила. Пусть возьмет охотничью бричку.

Ужинали дядя с племянницей без всякого желания. Дядя – потому что не мог отогнать мысль о случившейся с сыном беде, а племянница – потому что ни о чем больше не могла думать, как о предстоящей завтра встрече с кузеном, самом прекрасном из людей, живущих на этой земле.

Глава 3

ДОРОЖНАЯ СУМКА

– Не понимаю, что вас так беспокоит в этом деле, – поднялся с кресел нижегородский полицмейстер Лаппо-Сторожевский и зашагал по кабинету, потянув за собой дымок дорогой гаванской сигары. – Вскрытие трупа не показало совершенно никаких признаков насильственной смерти. Его не отравили, не задушили, не защекотали, наконец, до смерти. Человек умер сам. Ну, пришло его время. В чем же вы видите здесь криминал?

– Исчезла дорожная сумка, которую видел у него кондуктор, – возразил полицмейстеру Аристов. – Человек едет вторым классом, но у него нет ни багажа, ни билета, ни портмоне, ни часов, ни даже носового платка, наконец! Почему, как вы думаете?

– Батенька, помилуйте! – Густые брови полицмейстера протестующе вскинулись. – Причин этому может быть множество: потерял, выбросил, подарил, проиграл, заложил, пропил… в наше время это немудрено. Но я вижу, – снова выпустил облачко синеватого дыма полицмейстер, – у вас имеется собственная версия?

– Имеется, – согласился Артемий Платонович. – Посудите сами. Почему у него нет билета? Потому что он лежал в его портмоне. Почему нет портмоне? Потому что там еще лежали и документы, удостоверяющие его личность. Кто-то очень постарался, чтобы было трудно установить, что за пассажир умер в вагоне второго класса. У него не обнаружено часов, на крышке которых могла бы быть дарственная надпись, и носового платка, где наверняка имелись его инициалы. Почему нет этих вещей? Потому что их изъяли у покойника, дабы лишить вас всяческой зацепки быстро установить его личность. Если все это так, как я думаю, то смерть эта была неслучайной.

– А вот это уже лишь ваши домыслы, – перебил Аристова Лаппо-Сторожевский. – Делать такие предположения исходя только из того, что покойника кто-то обокрал, по крайней мере легкомысленно.

– Может быть, – ответил Артемий Платонович тоном, мало похожим на то, что он разделял мнение полицмейстера. – Но вы только что признали, что этого человека обокрали. То есть было совершено преступление, требующее проведения следственных действий.

– И они, несомненно, будут предприняты, – заверил отставного штабс-ротмистра Лаппо-Сторожевский. – Мы как следует порасспрашиваем поездных кондукторов. Не иначе как это они обчистили покойника.

– Это только одна из версий, – заметил Артемий Платонович. – Мне думается, преступники, взяв личные вещи умершего, дорожную сумку выбросили в окно купе. Оно было открыто, когда обнаружился труп. Сумка была слишком большой и заметной.

– Вероятно. – Полицмейстеру ничего не оставалось делать, как согласиться. – Но почему «преступники»?

– Я полагаю, что их было двое. Выбросив сумку в окно недалеко от Ротозеева, они сошли на этой станции и пошли вдоль железнодорожного полотна назад, чтобы отыскать выброшенную сумку. Надо думать, что в ней находилось нечто, из-за чего и было предпринято посещение купе покойника. Или еще не покойника.

– Ну, опять вы все усложняете, батенька, – всплеснул руками полицмейстер.

– Ничуть. Случилось так, что я оказался рядом и был вынужден провести предварительное дознание, которое подтверждает сказанные здесь мною слова. Если вы сочтете необходимым, я могу изложить письменно все, что мне удалось узнать.

– Полагаю, в этом нет надобности, – произнес после короткого раздумья полицмейстер. – Ведь вы же частное лицо.

– Я уже говорил вам, что попал в эту ситуацию с самого начала. Я, как бы вам это доходчивее сказать, уже внутри ее. Если бы меня не позвали к покойнику, то меня бы не было и у вас. Ну, помер человек в одном из вагонов поезда, так и бог с ним. Но случилось так, как случилось, и я уже не могу оставаться сторонним наблюдателем. Кроме того, насколько мне известно, полицией только приветствуется оказание ей содействия в делах следствия частными лицами.

– С вами трудно спорить, – ухмыльнулся Лаппо-Сторожевский. – Конечно, мне известны ваши детективные способности, и отказаться от вашей помощи я просто не имею права. Так чего же вы хотите?

– В этом деле многое может прояснить установление личности покойного. Вы согласны? – спросил Аристов.

– Пожалуй.

– И первое, что надо сделать, это разослать в полицейские управления губерний уведомления об обнаружении в таком-то поезде трупа, с описанием его примет. И затребовать у них данные о пропавших и находящихся в розыске людях. Может статься, что нашего покойника уже ищут.

– Считайте, что это уже сделано, – твердо заверил неуступчивого собеседника Лаппо-Сторожевский.

– Я собираюсь вернуться в Ротозеево, чтобы поискать эту сумку…

– А вот это напрасно, господин Аристов, – перебил его полицмейстер. – Если все было так, как вы мне изложили, сумки давно уже нет.

– …или следы преступников, – как ни в чем не бывало продолжал Артемий Платонович. – И я прошу дать мне в помощь одного человека.

– Только одного? – даже не пытаясь скрыть облегчения, спросил полицмейстер.

– Да, одного. Но, если можно, потолковей.

– Когда вы намерены вернуться в Ротозеево? – немного подумав, спросил Лаппо-Сторожевский.

– Прямо сейчас, – констатировал Аристов.

– Хорошо. Соколовский! – гаркнул полицмейстер так, что тренькнули стекла в кабинете, а император Александр Николаевич, изображенный в полный рост на картине, висевшей за спиной полицмейстера, как показалось отставному штабс-ротмистру, испуганно сморгнул.

– Слушаю вас, – просунулась в дверной проем голова канцелярского секретаря.

– Следственного пристава Обличайло ко мне. Живо!

Через малое время в кабинет вошел молодой человек годов двадцати пяти, с лихо закрученными усами, бронзовой медалью в память Крымской войны на груди и спокойным взглядом серо-голубых глаз.

– Титулярный советник Максим Станиславович Обличайло, – представил Аристову молодого человека полицмейстер. – Лучший, не для его ушей будет сказано, следственный пристав нашего управления. А это, – сделал он театральный жест рукой в сторону Артемия Платоновича, – господин Аристов. Он добровольно вызвался помочь нам по делу о покойнике из желтого вагона. Сейчас вы едете с ним в Ротозеево. Возьмите коляску моего помощника. А суть дела вам расскажет господин Аристов по дороге.

Днем Ротозеево выглядело не таким захолустным: торговые лавки в центре села; две пивных – одна у вокзала, другая – в том же центре, здесь же неподалеку трактир, постоялый двор и почтово-телеграфная контора. Одним словом, цивилизация.

Доехав до станции и велев извозчику дожидаться их на постоялом дворе, Аристов и Обличайло потопали обратно, держась левой стороны железной дороги.

– Вы идите по насыпи, а я пойду леском, параллельно вам, – наставительно сказал Артемий Платонович.

– Так что мы ищем?

– Мы ищем следы двух человек и место падения большой дорожной сумки, – уверенно сказал Аристов. – Если нам повезет и сумка при падении или ударе, скажем, о дерево, открылась и из нее выпали какие-либо предметы, ищите и эти предметы.

– А что это могут быть за предметы? – поинтересовался Обличайло.

– Не знаю, – честно ответил отставной штабс-ротмистр.

Конечно, на гравийной насыпи следов обнаружено не было. А вернее, как можно было принять за следы неровности и углубления, коими вдоль и поперек была испещрена насыпь? Но Обличайло все же обнаружил небольшую медную заклепку и недалеко от нее наполовину обгоревшую шведскую спичку.

Живо спустившись с насыпи, Обличайло протянул штабс-ротмистру найденные предметы:

– Как вы думаете, господин Аристов, эти предметы могут иметь отношение к тому, что мы ищем?

– Вполне, – повертел заклепку в руках Артемий Платонович. – Она могла отскочить от сумки, ведь скорость у поезда была немалая. А спичку эту могли зажечь те двое господ, следы коих мы ищем. Например, чтобы зажечь фонарь. Если это так, то место падения сумки где-то рядом. С этого момента прошу вас быть предельно внимательным.

Кто ищет – тот непременно находит. Сие правило еще не давало осечек, конечно, если ищешь с умом и настойчивостью. Вот и Артемию Платоновичу повезло – отыскался сломанный сук большой толстой сосны. Он лежал в двух шагах от дерева возле основательно примятой травы. А под листьями помятого кустика ежевики валялась еще одна медная заклепка.

– Максим Станиславович, спускайтесь сюда, – крикнул Аристов приставу, фланирующему по насыпи с видом заядлого грибника. И когда тот подошел, указал на примятую траву. – Вот место, куда упала дорожная сумка пассажира из желтого вагона. Она ударилась о дерево, сломала вот этот сук и упала в траву. Видите?

– Точно, – кивнул Обличайло, с восхищением глядя на Аристова.

– И еще я обнаружил вот это, – подал он приставу еще одну медную заклепку. – Она точно такая, что нашли вы.

– Выходит, преступники забрали сумку.

– Да. Они нашли ее ночью, при свете фонаря, который зажгли найденной вами шведской спичкой. Все именно так, как мы с вами и предполагали ранее.

– Вы предполагали, – вежливо поправил отставного штабс-ротмистра пристав.

– Но вы же со мной не спорили?

– Нет, не спорил. Я просто молчал.

– А молчание – знак согласия. Выходит, вы были согласны с моими предположениями, которые тотчас стали и вашими.

– Да, – засмеялся Обличайло, – вы умеете убеждать.

– Умею, – согласился с приставом Артемий Платонович. – Итак, ваши соображения?

– Преступники нашли сумку и забрали ее содержимое.

– А где сумка?

– Я думаю, что они ее просто спрятали. Тащить приметную сумку с собой им нет особой надобности, а потом, по сумке их могли опознать.

– Похвально. И как вы думаете, где они могли ее спрятать?

– Скорее всего, в лесу.

– Справедливо. Их следы надо искать в лесу… Так что на насыпи вам делать больше нечего.

Они отошли от сосны и стали пристально всматриваться в землю. На этом участке она была твердой и сплошь усыпанной сосновыми иглами. Никаких следов обнаружить не удалось. Зато когда сосновый перелесок кончился и они вошли в большую рощу, в примятой траве Обличайло нашел еще одну обгоревшую шведскую спичку.

– А вот и след! – указал Артемий Платонович на небольшое углубление в примятой траве. Вероятно, от каблука высокого. Похоже, молодой встал здесь, чтобы прикурить папиросу, и высокий остановился вместе с ним.

Аристов наклонился и потрогал землю.

– Влажная, – констатировал он, выпрямившись. – Следы должны быть неплохо заметны.

И правда, по мере углубления в рощу следы становились все заметнее и четче.

– Вот прекрасный отпечаток ноги высокого, – заметил отставной штабс-ротмистр, остановившись. – Максим Станиславович, будьте добры, снимите мерку с этого следа… Ну, что вы можете сказать об этом господине?

– Я смею предположить, – записав размеры следа в памятную книжку, начал Обличайло, – что высокий много крупнее и, стало быть, тяжелее своего подельника. Ведь четкого следа второго, а он явно меньше и легче первого, мы покуда не имеем.

– Так, – согласился Аристов. – Еще что?

– Я обратил внимание на разную длину его шага.

– Та-ак, – уже удовлетворенно протянул отставной штабс-ротмистр, с удовольствием глядя на своего помощника. – И что вы скажете по этому поводу?

– Поскольку расстояние шага левой ногой заметно меньше, чем шаг правой, можно предположить, что левая нога у высокого несколько короче правой.

– Верно, – улыбнулся Артемий Платонович. – Вы знаете, я весьма доволен, что в помощь мне дали именно вас. Ну, или тем, что меня дали в помощь именно вам.

– Благодарю вас, – слегка смутился Обличайло.

– Не за что. А еще? – неожиданно спросил Аристов.

– Что «еще»? – не понял пристав.

– Что еще вы можете сказать о высоком?

– Пожалуй, больше ничего, – подумав, ответил пристав.

– Разная величина его шага может еще говорить о том, что он хромой. Вот вам еще одна возможная особая примета. Хотя, судя по шагу, он старается не показывать свою хромоту, а проявляется она у него в тот момент, когда он начинает торопиться.

– Мне все же далеко еще до вас, господин Аристов, – признался Обличайло.

– Не так далеко, как вам кажется…

Чем дальше они заходили в рощу, тем почва становилась все более мягкой и сырой. Наконец ясно обозначился и след второго. Он был много меньше и уже, чем у его спутника. Размеры этого следа пристав Обличайло тоже занес в свою памятную книжку. Следы привели сыщиков к небольшому озерцу, подернутому ряской. На его бережку была заметна примятая трава, а вокруг озера было множество следов.

– Кажется, я знаю, где они спрятали сумку, – сказал Артемий Платонович, поглядывая на озерцо. – Взять ее с собой было бы непростительной глупостью. Она слишком заметна, ведь из леса они вышли, когда уже рассвело. Да, эти двое – калачи тертые. Зачем они сами на себя беду будут кликать? Значит…

– Значит, они бросили сумку в озеро, – закончил за отставного штабс-ротмистра пристав, проследивший за его взглядом и тоже догадавшийся о местонахождении сумки.

– Вот именно, – заключил Аристов.

– Что ж, попытаемся ее достать, – начал раздеваться Обличайло.

– Озеро может оказаться глубоким, – попытался было предостеречь своего молодого партнера Артемий Платонович.

– Ничего, я умею плавать, – разделся до исподнего пристав и стал медленно входить в воду.

Озеро было холодным – как-никак конец августа, – да еще со дна били ледяные ключи.

– Замерзли? – участливо спросил с берега Аристов, которого только от одного вида скукожившегося Обличайло бил озноб.

– Пока терпимо, – едва попадая зуб на зуб, ответил пристав и решительно нырнул.

Прошла минута.

– Максим Станиславович! – крикнул отставной штабс-ротмистр в озеро, по поверхности которого медленно расходились круги. – Где вы?

Озеро молчало. И когда Артемий Платонович уже готов был сбросить башмаки и кинуться в воду, вдруг на поверхности воды появилась голова Обличайло.

– А вы были правы, – отфыркиваясь, прохрипел Аристову пристав. – Здесь и правда глубоко. Да и вода до мерзости холодная!

– Ну, вы меня напугали, – выдохнул Артемий Платонович, возвращаясь к своим башмакам.

– Да я и сам, знаете ли, испугался, – нервно хохотнул Обличайло. – Шел себе, шел, и вдруг раз! – и нет дна. Как в преисподнюю провалился.

Пристав Обличайло проплыл сажени две и встал на ноги. Воды ему было по грудь.

– Сейчас, Артемий Платонович, не беспокойтесь, – повернул он обратно и, набрав воздуха, нырнул.

Не было его примерно с четверть минуты. Когда он вынырнул, на бережку уже горел небольшой костерок, разведенный Аристовым из сухих сучьев.

– Кажется, есть! – победно крикнул Обличайло Артемию Платоновичу и, отдышавшись, нырнул снова.

На сей раз его не было более полуминуты. Аристов даже успел собрать еще сучьев и развести костер побольше, дабы, выйдя из воды, пристав смог бы обогреться и высушить исподники. Наконец появилась голова, плечи и грудь пристава. Он шел, отдуваясь и фыркая и волоча что-то за собой. Затем нагнулся и бросил к ногам отставного штабс-ротмистра большую дорожную сумку, замковая накладка которой держалась всего лишь на двух медных заклепках.

Глава 4

СВЯЗКА ПИСЕМ

Сенька проснулся примерно за час до рассвета. Встал, потянулся, разминая суставы, плеснул в опухшую рябую рожицу горсть воды из кадки и взял лукошко, будто собирался по грибы. Ежели посмотреть, утром дел много: следовало снять силки, скотину проведать. Так что его подъему никто не удивится. Для домовитого хозяина заря – это золотая пора. Иначе те, кто зараньше вышел, всю пеночку снимут. А коли припозднишься, так не только что все силки выберут, а еще и без снасти можно запросто остаться. Ныне народец пройдошливый пошел – чуть зазевался, с живого портки снимут. Ведь теперича народу – воля объявлена! Получается, делай, что в голову взбредет. И барин тебе отныне не указ, а так… дырка от бублика и от жилетки рукава. Хе-хе…

Правда, Охотничья роща барская. Но это с одной стороны. А с другой – вся живность в ней – твари Божии, то есть принадлежные всем, а, стало быть, ничьи. Да и за руку Сеньку никто еще не словил, так как непростое это дело такого молодца, как он, за виноватым делом споймать. Он осторожный, а рощу знает как свои пять пальцев. А не пойман – дело известное – не вор!

Пошарив в чугунке, Сенька нашел пару картофелин. Еще бы хлебца с сольцой, знатный бы вышел перекус. Но хлеба они с матерью не видели уже два дня, а соли в доме оставалась одна щепоть. Вот добудет он сегодня зайчишку ушастого – соль и сгодится, потому как у зайчатины мясо сладковатое, без соли никак. Рябчика или глухаря без соли – можно, едали, но только не зайца.

Роща начиналась сразу за их хатой. Темная, густая, опасная. Заплутать в ней, что два пальца обмочить. Но только не для Сеньки. Ему-то здесь все тропы ведомы. Знает, где малиновые кусты, где места грибные, где поляны черничные. Летом они с матерью вдоволь с рощи кормятся.

Без отца вырос Сенька. Ушел как-то Василий Тимофеев на заработки в Нижний, да так и не вернулся. Правда, доходили до них слухи, что будто видели его то на ярманке Макарьевской, то в доме работном, куда собирают нищих да бродяг едва ли не со всей губернии, то среди бурлаков, да что от тех слухов толку! Человека-то как не было, так и нет. Мать все глаза выплакала, его ожидаючи. А потом смирилась с потерей. Доля, видать, у нее такая, вдовья. Или, как говорят баре, планида. А как смирилась, так и потухла. Всяческий интерес к жизни потеряла. Хозяйство запустила, опосля даже дом продала и подалась на выселки, куда раньше баре провинившуюся челядь свою ссылали. За полверсты от деревни. Так что Сеньке сызмальства пришлось самому обеспечивать и себя, и мать, и рос он, как трава в поле, – всякий наступит, всякий оборвет.

Умяв картофелины по дороге, Сенька одному ему ведомыми тропами шел по роще, как по улице деревенской. Небо светлело, и роща оживала, наполняясь задорным птичьим гомоном. Высоко над головой, сбросив ночную дрему, уже шептались верхушки деревьев.

Вначале Сенька почувствовал, что в лесу кто-то есть. Потом услышал приглушенный говор и шаги. Неизвестные приближались. Сенька присел на корточки за кустом и затаился. А потом увидел двоих. Тот, что был выше, нес большую раскрытую сумку. Они прошли мимо него так близко, что при желании он мог бы схватить долговязого за ноги. Или вдруг заорать неожиданно и громко. Надо признать, мелькнула такая мысль. Высокий схватился бы за сердце и встал как вкопанный. А тот, что поменьше, верно, уписался бы со страху. Как пить дать. А он бы между тем за сумку, да и деру! Никто бы его не поймал.