Алина

– Мы не поместимся здесь вчетвером, – сказал я.

Алина оторопело посмотрела на меня.

– Нам надо два таких дома, – объяснил я.

Она сделала круглые глаза:

– Алеш, можно тебя на минутку? – и пошла на улицу.

– Что? Я что-то не так сказал?

Она отошла в сторону и заговорила вполголоса, чтобы не слышал Мишаня:

– Что ты выдумываешь, какие два дома?

– А что? – я искренне не понимал, чем она недовольна. – Возьмем два дома рядом. И будем ходить друг к другу в гости.

– Лия уже жила здесь раньше, она лучше знает.

– Причем тут это? Мы с тобой вдвоем еле поместимся в этих комнатушках! Ты душевую видела? А кровать во второй комнате? Никто не сможет спать на ней, это, наверно, кровать для ребенка!

Алина опасливо оглянулась:

– Тихо! Не кричи.

– Да я вроде бы не кричу.

– Возьмем один дом на всех, – упрямо сказала она.

– Зачем, ты можешь мне объяснить?

– Затем.

– Послушай. Ты можешь понять, что мы не поместимся там? Сейчас я занесу наши чемоданы, и все. Ребятам придется стоять на улице, ждать, пока мы распакуем вещи…

– Алеша! – она топнула ногой. – Не спорь! Возьмем один дом, как решили.

– Кто решил?

Алина бросила на меня гневный взгляд. Что это с ней? Я ничего не понимал.

– Ну ладно, как хочешь, – сказал я. – Только я на той кровати спать не буду.

– Алеша!

Из дома показалась Лия.

– Ну? Что решили? – спросил Мишаня.

Лия пожала плечами и вопросительно посмотрела на нас. Алина замялась, посмотрела на меня, на сестру, и робко предложила:

– Может, возьмем два домика рядом? Будем в гости друг к другу ходить…

– Да? – Мишаня посмотрел на жену.

Лия снова пожала плечами, мол, делайте, как хотите.

– Ну ладно. Два, значит два.

Я собрался спуститься в сторожку вместе с ним и заплатить поровну, тем более что он, возможно, рассчитывал арендовать только один дом, но он быстро остановил меня:

– Не надо. Успеешь еще кошельком помахать.

И добавил со странной усмешкой, глядя на жену:

– Да, Лия?

Мы кое-как расположились. Я сразу включил обе электрические печи, которые здесь были, одна стояла в комнате, другая на кухне, и отправил Алину в душ, согреться – от холода ноги у нее уже онемели. В комнате, где не было печи, решили устроить гардеробную и разложить вещи, впрочем, тут же стало очевидно, что чемоданы наши можно и не разбирать, одежды на такую погоду у нас не было. Мы с тоской поглядели на стопку веселеньких пляжных вещиц, которые набрали с собой, собираясь на море. Особенно плохи дела были с Алининой одеждой, в ее чемодане лежали сплошь летние платья и юбки.

– Ничего, – сказала она, – придумаем что-нибудь.

Я выудил пару своих футболок с длинным рукавом и протянул Алине:

– На, надевай поверх своих.

– Зачем, Алеш…

– Бери, и баста.

Она нехотя согласилась.

– Может, ты попросишь что-нибудь у сестры? – предложил я. – Она-то, наверно, собралась сюда как следует. Пусть даст тебе теплую кофту и какие-нибудь спортивные брюки. Иначе ты тут простудишься в два счета.

– Да ну, – махнула она рукой.

– Иди попроси. У тебя же ничего с собой нет для такой погоды.

– Не хочу, – не соглашалась она. – Да и размеры у нас разные, я все равно в ее вещи не влезу.

Я не разделял ее беспечности. За окном, не прекращая, моросило, и небо, казалось, уже не разойдется до самой ночи.

– Тогда придется найти магазин и купить тебе что-нибудь теплое.

– Да ты что? – запротестовала она. – Еще чего! Не надо мне ничего покупать!

– А в чем ты собираешься ходить? Вот в этом? – я показал на разноцветные ленточки от купальников в ее чемодане.

– Мы же на машине будем ездить, а не пешком ходить! Я не успею замерзнуть. Не надо никаких магазинов!

– Если бы мы приехали на одну ночь, то да. Но ты же говоришь, мы пробудем здесь пару дней?

– Я так подумала.

– Подожди, так на сколько дней мы все-таки приехали?

– Я не знаю.

– Не знаешь?

– Да какая разница?

– Как это? Разница большая.

– И какая же? – Алина уже не могла скрывать раздражения.

– Во-первых, я просто хочу знать, на сколько мы здесь. Во-вторых, если мы здесь на несколько дней, то завтра утром мы первым делом поедем в магазин и купим нормальную одежду…

– Опять ты за свое!

– Это даже не обсуждается.

– Ах вот как?

– Да. Мы приехали отдыхать, а здесь даже в доме холодно! Не хватало еще заболеть. Поэтому я прошу тебя пойти к сестре и узнать, какие у них планы…

– Никуда я не пойду!

Я вздохнул.

– Почему мы все время спорим?

Она подняла на меня свои огромные глаза. В них было столько грусти, что мне стало жаль ее. Я подошел к ней и обнял.

– Ты заметила? С тех пор как мы прилетели, мы все время спорим и спорим.

– Да…

– Почему?

– Не знаю…

Она прижалась ко мне, а я подумал, что напрасно так давлю на нее, она и так переживает, волнуется, как пройдет наше знакомство с родней. Какая мне, в сущности, разница, сколько мы здесь пробудем? Завтра, так или иначе, все выяснится.

Когда я, после Алины, вышел из душа, в доме потеплело, запахло деревом. Алина навела уют, разложила всякие мелочи у кровати, поставила на стол блюдо с оставшимся с дороги печеньем, банку меда – из тех, что везла из Москвы для матери, сделала чай. До чего ж приятно иногда путешествовать с женщиной, подумал я и вдобавок кинул на лавку шерстяной плед, стащив его с кровати. Алина наполнила чашки, мы уселись у окна. Я почувствовал себя как в деревне, сидя за деревянным столом и глядя на пустующий дождливый пейзаж за окном; сквозь холодную листву просвечивало темнеющее небо, и кажется, уже совсем вечерело, мне же было жарко и хорошо, особенно, когда я смотрел на Алину, разрумянившуюся от тепла и горячего чая, скинувшую с колен плед и расстегнувшую пуговицы на рубашке – ей теперь стало душно.

Остаток вечера мы провели, чаевничая и целуясь. Алина была неспокойна, она то и дело поглядывала на окна соседнего домика и все порывалась пойти туда, посмотреть, как устроились сестра и Мишаня, но я всякий раз останавливал ее, убеждая, что им наверняка есть чем заняться наедине друг с другом. Меня умиляло ее стремление заботиться о них: по мне, так это они должны бы переживать о нас, ведь это они привезли нас сюда, не предупредив о том, что здесь будет холодно и дождливо.

За окном по-прежнему не было ни души, но я на всякий случай задернул занавеску и приглушил свет перед тем, как мы с Алиной отправились в кровать.

Уже после полуночи я вышел на крыльцо. Прохладный воздух приятно обхватил мой вспотевший затылок. Я закурил. Вверху неровно светилась луна, прикрытая облаками, кругом черно – ничего не разобрать, под ногами у меня неясные тени и тусклый свет от фонаря, стоящего между нашими двумя домами. Позади под длинным навесом, где поместилось бы машин двадцать, не меньше, я увидел наш одиноко стоящий минивэн. Вдруг мне показалось, что в машине кто-то есть. Я подался вперед и пригляделся – не пробрался ли какой-то воришка, обрадовавшийся нашему появлению – Мишаня обмолвился за обедом, что, несмотря на европейские порядки, здесь надо держать ухо в остро, румыны, промышляющие автомобильными кражами, так и норовят обчистить машину у зазевавшегося водителя; он сам видел, как у одного стащили с сиденья портфель, пока тот укладывал пакеты с продуктами в багажник, а у другого выхватили через окно борсетку.

Я бросил сигарету и прижался к стене, готовый кинуться на хулигана из темноты, как вдруг он заметил меня, поднял голову и показал что-то рукой. Я замер, пойманный на месте. В темноте я не мог разобрать, кто он и что пытается мне сказать. Почему он не бежит? В следующее мгновенье в машине зажегся свет, и я увидел, что это был Мишаня. Он помахал мне, мол, все в порядке. Я с облегчением вздохнул и вышел из темноты. Достав из кармана новую сигарету, я жестом предложил ему закурить вместе со мной. Но он не вышел. Только покачал головой, отказываясь, и потушил фары. Я вернулся на крыльцо. Что он делает в машине в такой час? Я посмотрел на их дом, в одной комнате горел свет, значит, Лия была там. А он что, собирается ночевать в машине? Я докурил и вернулся к Алине, беспечно спавшей, разметав в стороны руки.

Нас разбудил стук в дверь. Просыпаться не хотелось, и сквозь сон я никак не мог понять, где я и кто это может стучать так настойчиво, не переставая. Так и не открыв глаз, я услышал, как из-под одеяла вылезла Алина и, накинув на себя что-то, пошла открывать. Вдруг я вспомнил – Мишаня! Замерз, наверно, в машине и решил проситься переночевать у нас.

– Кто там? Мишаня? – спросил я Алину, бегом вернувшуюся в теплую постель.

– Нет, это Лийка. Она всех так будит, на зарядку.

– На какую зарядку?

– Я же тебе говорила, она у нас бывшая спортсменка.

– И что?

Алина нырнула под одеяло и прижалась ко мне ледяными пятками.

– Ну как что? По утрам у нее зарядка. Это у нее от папы. Он всю жизнь нас по утрам на зарядку строил.

– Я надеюсь, на нас это не распространяется?

– Ты что, Алеш, это на всех распространяется. Придется идти.

– Здрасьте!

– Даже не спорь. Я сказала, мы выйдем через пять минут. Слава богу, там нет дождя, и вроде даже светит солнце.

– У нас нет спортивных костюмов.

– Это не причина, чтобы прогуливать, – возразила Алина.

– И кроссовок тоже нет. Ты что, в своих босоножках пойдешь?

– Я туфли надену.

– Не смеши меня.

– А что такого?

– Да холодно же, Алин! Сама вон замерзла вся.

Алина села в кровати.

– И в дождь, и в снег, в любую погоду вся семья должна начинать утро с зарядки. Это закон. Так что придется идти. Алешенька, любименький, я тебя очень прошу! Ты потом в душ сходишь, согреешься. Вода ведь горячая есть. А я тебе чаю приготовлю. Нельзя пропускать зарядку. Лия этого не поймет. Тем более, я ей рассказывала, что ты у меня тоже спортсмен.

– Я?

– Ну конечно.

– Зря ты это выдумала.

– Ничего я не выдумывала. Ты водным поло занимался? Занимался.

– Это было в далеком прошлом.

– Ну и что? Вон у тебя плечи какие! Сразу видно, что ты спортсмен.

Словно подслушивая наш разговор, к нам снова постучали. Только теперь не в дверь, а в окно нашей комнаты, прямо над нашими головами, неприятным дребезжащим звуком, услышав который невозможно было продолжать и дальше нежиться в постели. Настроение у меня испортилось.

Алина кашлянула и прокричала бодрым голосом:

– Мы уже идем!

Я уткнулся лицом в ее теплый, еще пахнущий сном живот и попросил:

– Давай хотя бы разминку сами проведем?

Она расхохоталась. Я обнял ее покрепче и повалил на подушки.

Еще не было и восьми. Воздух бы пронзительный, морозный. Я отдал Алине толстовку, единственную теплую вещь у нас двоих, а сам, натянув на себя пару футболок, укутался в плед. Мы обошли соседние домики и оказались на высокой полянке.

Лия, одетая в теплый спортивный костюм, вязаную шапочку и маленькие ботиночки на плоской подошве, кивнула нам в ответ на наше «доброе утро» и жестом пригласила присоединяться к ней. Она делала упражнения, держась одной рукой за деревянный заборчик. Откуда-то доносилась ритмичная музыка, я огляделся и увидел на земле рядом с ней какой-то музыкальный прибор, издававший эти бодрые звуки. Привычными спортивными движениями она двигалась в такт музыки, и если бы не холод, от которого у меня сразу защипало лицо и окостенели ноги, я с удовольствием понаблюдал бы за тем, как она по-балетному склонялась то вправо, то влево, изгибалась до самой земли, так что ее шапочка касалась травы, а ноги, как ножницы, разлетались в воздухе. Мишаня стоял неподалеку. Он со злостью вскидывал руки кверху и кряхтел. Была ли это своего рода зарядка, или он просто пытался проснуться и прийти в себя после тяжелой ночи, я не знал; мы молча поздоровались с ним за руку.

Я натянул плед повыше, к заледеневшим уже ушам, и посмотрел на Алину. Она, бедненькая, стояла как ощипанный птенец посреди ненастья. Ноги ее в летних туфельках тонули в мокрой траве, юбка трепалась на ветру, облепляя икры прозрачной от влаги материей. Она улыбалась посиневшими губами и хотела как-то приступить к зарядке вместе с сестрой, но от холода не могла и пошевелиться, и только стояла на месте, вытянувшись в струну, стуча зубами и пряча пальцы в длинные рукава моей толстовки.

– Иди в дом, – сказал я ей.

Но она замотала головой и продолжала стоять с улыбкой на трясущемся лице.

– Вы бы хоть посмотрели, какая здесь красота! – обернулась к нам Лия.

До красоты ли нам, подумал я, неужели она не видит, что у Алины зуб на зуб не попадает от холода? Но потом огляделся и решил, что она ведь не так уж неправа. Солнце только взошло и тянулось издалека бледными белыми лучами; сверху нам видны были треугольные верхушки гор, как будто поднятые от земли и повисшие в небе, и гладкие полосатые холмы, переливающиеся тенью и светом. Ниже под нами слоеным пирогом лежали облака, те, что выше, покучнее и побелее, нижние серые, дымные, как запылившаяся вата. Удивительно было смотреть на них сверху и видеть, как они, точно живые, шевелились, бродили в долине, разделялись на части и шли в сторону, прерывая плавную линию гор.

Я забрал Алину, и мы ушли собираться: в половине девятого решено было ехать на завтрак.

Согреться в душе, как обещала Алина, мне не удалось. Вся горячая вода ушла на нее, и когда я залез в душевую, на меня потекла слабая, еле теплая струя, которая скоро стала совсем холодной; я с криком выскочил в комнату и стал обтираться полотенцем – уж лучше бы я вообще не раздевался. Алина предложила подогреть воду в кастрюле.

– Нет уж, – ответил я, – что-то многовато приключений для одного утра, тебе не кажется?

И пошел на улицу. Там, на солнце, и то было теплее. Я встал на крыльце, как ночью, и закурил, глядя вдаль – сейчас, когда блестело солнце, здесь было светло и живописно.

– Вы будете кашу?

На соседнем крыльце стояла Лия. Она уже переоделась и была теперь в длинном серебристого цвета свитере с воротником под горло. Короткие черные кудри взлетали от ветра и вились вокруг головы, она ловила их и прятала за ухо тонкими пальцами и смотрела на меня своим уютным и одновременно таинственным взглядом.

– Какую кашу?

– Я приготовила диетическую овсяную кашу.

– А, нет. Спасибо.

– Почему вы отказываетесь? Попробуйте.

Я помотал головой:

– Нет, благодарю.

– Это же полезно. Здесь на всех хватит.

– Добрая ты моя, – с гоготом произнес подошедший с улицы Мишаня. – Что, никак не найдешь, кому скормить свою кашу?

Лия безразлично посмотрела на него со ступенек. В ее лице ничто не поменялось, в глазах не возникло ни раздражения, ни обиды – ничего.

– Ну, как хотите, – только и сказала она не то мне, не то нам обоим и ушла в дом.

Завтракать поехали в городок, что стоял поблизости. За руль снова села Лия. Я слышал, как Мишаня негромко сказал, подойдя к самому ее уху, «давай лучше я поведу», а она ответила «не надо», завела мотор и вывела машину из-под навеса.

Дорога была сухая, чистая. Мы выехали за шлагбаум и покатились по крепкому белому асфальту. Длинные лучи солнца, тут и там прикрытые короткими пухлыми облаками, пестро освещали пейзажи по обе стороны дороги. Сегодня все здесь казалось радостным, солнечным, живым. Всюду свежая от росы, сверкающая зелень, блестящие поля. Мы переглянулись с Алиной и глазами сказали друг другу – а здесь все-таки хорошо! Довольные, сели в обнимку и стали и дальше глазеть по сторонам. Скоро на дороге появилась вывеска «С», и мы повернули в город.

Это был крошечный каталонский городишко, стоящий почти у самой французской границы. Несмотря на то, что проехать его весь можно было всего за четверть часа, он производил впечатление и имел свое лицо. В центре его, где мы сразу же и оказались, лежала круглая каменная площадь с собором, от нее ручейком растекались узкие мощеные улочки со старинными домами, чугунными воротами и, как водится, цветущими балкончиками; наш минивэн не без труда протискивался среди них. Место для завтрака искали долго. Где бы мы ни останавливались, что-то было не так, то не подавали завтраков, одни лишь сухие булки с хлебом да черный кофе, то заведение казалось нам недостаточно приятным изнутри, в одном было полным-полно невесть откуда взявшихся здесь китайцев, занявших всю залу и по своему обыкновению шумно гомонящих, другой ресторанчик, весьма опрятный и привлекательный на вид, оказался заперт и открывался лишь в полдень. Все мы, кроме Лии, к тому времени были страшно голодны, в особенности Мишаня. Мы с Алиной хоть немного перекусили – боясь, как бы она не заболела после нашей утренней прогулки, я поставил для нее чай, и перед выходом мы выпили с ней по чашке и доели печенье, да и то, в желудке у меня теперь громко урчало, до того хотелось есть. Мишаня же, как я понимал, не ел ничего со вчерашнего дня, и потому сейчас он с раздражением ругался, называя городок «чертовым местом, в котором даже поесть негде».

Мне пришла в голову мысль поехать в какой-нибудь отель и позавтракать там – они-то уж точно кормили завтраками своих постояльцев. Мишаня сразу поддержал меня и даже вспомнил, что видел один на холме, когда мы только заезжали в город.

– И что, вы хотите получить на завтрак колбасу и сосиски, оставшиеся со вчерашнего ужина? – спросила нас Лия тоном учительницы.

– Хотим, Лия, хотим! – горячо ответил Мишаня. – Да я не только сосиски, я готов уже съесть весь их вчерашний ужин!

Она ничего не сказала, а Мишаня, видя по ее лицу, что не убедил ее, потянулся к рулю и стал поторапливать:

– Давай, давай, Лия, разворачивайся вот здесь! Поехали назад. Есть охота, уже сил нет.

В отеле нас действительно накормили. Взяв за всю компанию шестьдесят евро, которые достал из бумажника Мишаня, снова осадив меня решительным жестом, нас провели в длинный залитый светом зал и пригласили к шведскому столу. Мы трое с поспешностью схватили тарелки и набрали в них разных закусок, сыров и колбас, булок и круассанов, меда, варенья, фруктов, словом, всего подряд, заказали кофе и чаю, и расселись у просторного окна друг напротив друга – мы с Алиной лицом на улицу, на сияющее небо и холмы, Лия с Мишаней лицом к нам. Мы с Мишаней молча накинулись на еду. Быстро утолив первый голод, поднялись, прошлись по рядам во второй раз, снова взялись за еду и потом только, оторвав головы от тарелок и сыто выпятив животы, уселись поудобнее, попивать чай и глядеть на наших дам.

– Вы как будто неделю не ели, – заметила Лия, и мы все засмеялись.

В голосе ее впервые мне послышалась доброта и какая-то ласковая насмешка. Мишаня тоже размяк от еды и от ее ласкового тона. Наклонив голову над столом, он сбоку заглянул ей в лицо и сказал:

– Голодный мужчина – сердитый мужчина.

– Надо было кашу поесть, я же предлагала, – произнесла она, почему-то глядя на меня, а не на него.

Мишаня вскинулся и фыркнул от смеха:

– Кашу…

– А что? Уже не восемнадцать лет, пора следить за своим здоровьем.

Сама она клевала изюм и орешки, подбирая их с тарелки длинными пальцами.

– Алина готовит вам по утрам кашу? – вдруг спросила она, продолжая смотреть на меня прямым и улыбчивым взглядом.

– Нет! – воскликнула Алина.

– Да, – вместе с ней ответил я, и все снова рассмеялись.

– Я не кашу, я омлеты готовлю или бутерброды… – поправилась Алина.

– Омлеты? – Лия изумленно изогнула бровь.

– Ну да…

– Когда это ты научилась делать омлеты? Ты же не умела никогда. Знаете, – обратилась она ко мне и ко всем нам, – соберется делать омлет, яиц разобьет, я не знаю сколько, болтает там что-то, болтает, переворачивает на сковородке по сто раз, помидоры добавит, сыра чуть ли не килограмм, еще чего-то, продуктов изведет целый холодильник! А потом приносит к столу и говорит – будем есть яичницу. И так каждый раз, – она повела кистью руки и посмотрела на Алину со снисходительностью матери к неразумному ребенку. – Так теперь, говоришь, научилась?

– Ну да, вроде научилась…

– И что, Алексею нравится, как ты готовишь? – не успокаивалась она.

– Алеша все равно каши не любит…

– Алина прекрасно меня кормит, – поставил я точку, спасая Алину от опасной темы.

– Лия тоже когда-то прекрасно меня кормила, – вздохнул Мишаня. – И прекрасно готовила.

– А что, разве сейчас я плохо готовлю? – она снова почему-то смотрела на нас с Алиной, а не на него, и улыбалась нам как будто заговорщицки.

– Сейчас? – Мишаня, наоборот, весь развернулся к ней и искал, требовал ее взгляда, но напрасно, и только буравил глазами ее профиль. – Сейчас, Лия?

– Да, сейчас. А что?

– Да я не знаю, когда ты вообще последний раз для меня готовила!

– Две недели назад.

Мишаня удивленно поднял брови, потом нахмурился, вспоминая.

– На день рождения Темы, что ли? – наконец изрек он. – Да.

– Ха! – криво ухмыльнулся он.

– А что, тебе не понравилось?

Он поставил на стол локти, уронил голову и, покачав перед нами костистым безволосым затылком, с горечью прошептал:

– Ну ты даешь.

Что-то между ними происходило, но я не понимал, что именно. Алина, я видел, тоже. Мы с ней слушали этот странный разговор и оба ни о чем не спрашивали, опасаясь, что наши нечаянные расспросы могут вызвать ураган эмоций, которые так и клокотали в их паре.

– А где вы познакомились? – решила перевести разговор Лия, по-прежнему не глядя в сторону мужа.

Я не сомневался, что она отлично знает все подробности нашего знакомства от Алины, и не собирался покупаться на ее уловку, но Алина подхватила ее идею и стала рассказывать все как в первый раз. Лия оглядывала меня скользящим из-под ресниц, мягким, обволакивающим взглядом, и я чувствовал себя неловко от него – и что это за манера, не смотреть в глаза собеседнику, а глядеть куда попало, сердито думал я. Из нас двоих говорила больше Алина, а смотрела она только на меня. Смуглое лицо ее тонко сияло улыбкой, из-под губ то и дело вспыхивали своей сверкающей белизной зубы, глаза смотрели без обычной отрешенности, казалось, сейчас она вся была здесь и говорила со мной с непридуманным интересом. Мишаня тоже поднял глаза и слушал, поглядывая на всех нас своим зорким и прицелистым взглядом. Мне казалось, что и он чаще останавливался на мне и смотрел испытующе, но не строго, не по-родственному, как на будущего мужа Алины – до нее, по-моему, ему не было никакого дела, – а словно присматривался ко мне с какой-то собственной мыслью и прикидывал в уме, на что бы я мог ему сгодиться.

Постепенно между нами завязался разговор. Я стал расспрашивать об их жизни в Барселоне, задавая самые обычные, ни к чему не обязывающие вопросы – быстро ли они обустроились, что поразило их больше всего в характере каталонцев, привыкли ли к новой жизни дети, какова местная экономика и цены на жилье.

– Дом мы выбирали долго, – сказала Лия. – Мы хотели жить на море…

– Кто это мы? – прервал ее Мишаня. – Ты. Ты хотела.

– Ну хорошо, я.

– Вот. Так и говори.

– Я хотела жить на море, иначе для чего мы переезжали в эту страну? Хотела, чтобы Тема с Костей бегали по песку, купались, дышали морским воздухом.

Мишаня ухмыльнулся и покачал головой, мол, что за ерунда.

– И наш первый дом, который мы арендовали, пока не выбрали свой, был прямо на море.

– Мне очень нравился тот ваш первый дом! – с благоговением воскликнула Алина и повернулась ко мне. – Представляешь, у самого моря, на самой первой линии. Открываешь окно, и вот оно, море. Прямо перед тобой. Такой чудесный дом!

– Да, действительно чудесный, – со вздохом сожаления проговорила Лия. – Но мы не пожили там и трех месяцев.

– Почему же?

Мишаня не дал жене ответить, посмотрел на меня в упор и спросил:

– Леха, вот скажи, ты жил когда-нибудь на самом море? Ты представляешь, что это значит, да? Это значит, что ты приходишь вечером домой, открываешь окно, а там – дыра. Черная, огромная дыра, – он широко провел рукой над столом. – Ни людей, ни домов, ни машин, ничего. Пустота… И еще шум такой – шшш… шшш… Как будто у тебя под окном кобра пятиметровая поселилась и сидит там, ждет, пока ты заснешь… Чтобы сожрать тебя…

– Ну что ты говоришь, – возразила Лия.

– И это еще, если сильного ветра нет. А если шторм, не дай бог, – продолжал Мишаня, – так вообще всю ночь спать не будешь. Ветер такой поднимается! Все вокруг гремит. И каждую секунду волны – бам! бам! – как будто тебя по башке огревают. Окна трещат, дети орут, в ушах звенит – красота. Утром встаешь с больной головой и думаешь: ну не молодец ли я, а? Какой дом у моря отхватил – это ж мечта, а не дом!

– Неправда. Ты и в Москве не спишь. Это не из-за моря.

– Вот именно. Я в Москве спать не могу, голова чумная. Думал, хоть здесь буду высыпаться, здесь же море, воздух – да какой там!