Тайны «Монастырского приюта»

Александр Юрьевич на некоторое время задумался: сказать правду или отшутиться? А вдруг медальон принадлежит Прозорову? Откуда он вообще знает, что они разговаривали? На террасе в те минуты никого не было.

– Видел вас с боковой галереи, – словно угадав его мысли, пояснил Прозоров. – Монахи не дураки, построили так, что любая точка просматривается. Тебе кажется, что ты один, а кто-то уже за тобой следит и изучает. Кроме того, целая система скрытых ходов и переходов в толстых стенах. Тут, по существу, внутри монастыря еще один монастырь. С жилыми комнатами. На случай внешней угрозы. Врагов-то в те времена много было. А подземелья? Да мы с тобой это в университете проходили, сам знаешь.

– Знаю, – согласился Сивере. – Но не думал, что сам когда-нибудь окажусь в таком вот скалистом храме.

– Так что она у тебя вынюхивала?

– Ничего. Обычный светский треп. Что-то о погоде и видах на жительство.

– Врешь. Сам потом будешь кусать локти. Учти – она международная авантюристка. Я ее узнал, видел в Москве на посольских раутах. Та еще штучка, живьем проглотит.

– Мне говорили, она вдова, – возразил Сивере.

– Прикрытие, – отрезал Прозоров. – Впрочем, может, и вдова. Одно другому не мешает. Значит, и мужа слопала. Мне интересно: каким ветром ее занесло в эти проклятые горы? Так просто она не приехала бы. Значит, что-то здесь назревает.

– А ты не спятил от подозрительности?

Сокурсник усмехнулся, с каким-то сожалением посмотрел на Сиверса. Затем, понизив голос, произнес:

– А ты погляди, что я обнаружил в той нише, – махнув рукой, он повел Александра Юрьевича за собой. Включил фонарик, и желтый луч осветил стену. В небольшое укрытие едва могли втиснуться два человека. А на кирпичной поверхности мелом были начертаны всего четыре слова, которые буквально повергли приезжего историка в шок: «ЗДЕСЬ БУДЕТ УБИТ СИВЕРС». Фонарик погас.

– Так вот… – прошептал Прозоров, вытягивая ошарашенного Александра Юрьевича из ниши.

3

В глазах у Сиверса продолжали мерцать эти четыре слова, будто проступившее на стене пророчество. Александр Юрьевич заперся в своей келье на задвижку, да еще повернул в замке ключ. Ему было дурно. От Прозорова Сивере избавился в коридоре, а теперь пытался собраться с мыслями. Что могла означать эта надпись? Глупый вопрос, ответил себе историк: то, что написано, то и означает. Первым его желанием было немедленно уехать из этого ставшего вдруг смертельно опасным «Монастырского приюта». Хорош «приют», скорее уж фараонова гробница.

Потом он решил пойти к комиссару Куруладзе, благо тот еще оставался со своим помощником здесь, и привести его в алтарный зал, показать нишу и роковое предупреждение. Но что это даст? В лучшем случае высмеют. Сочтут, что надпись сделана им самим, и примут за шизофреника.

А кто вообще знал, что его фамилия – Сивере? Хозяин гостиницы, который регистрировал паспорт (а стало быть, знало и все его семейство), Багрянородский, с ним он познакомился на смотровой площадке в ожидании фуникулера; а также комиссар Куруладзе, проводивший допрос. И, разумеется, Прозоров. Да любой мог узнать, заглянув в «Гостевую книгу», она свободно лежала на гостиничной стойке под ключами от пустых номеров.

А если это просто чья-то глупая шутка? Того же Прозорова? При такой мысли Александр Юрьевич начал немного успокаиваться. Герман еще в университете устраивал всякие дурные розыгрыши. Что ему стоило черкануть мелом по стене, пока Сивере разглядывал фрески? Но теперь-то ему чего надо? Напугать, выбить из-под ног почву? Ежели так, то своей цели он почти добился. Александр Юрьевич чувствовал, как у него слегка дрожат пальцы, а подойдя к зеркалу, увидел свое бледное лицо.

– Ф-фу! – выдохнул он. – Попался, как сопливый мальчишка.

Ему даже стало стыдно за свое поведение. Раскис, разнюнился, а дело выеденного яйца не стоит. Конечно, Прозоров или другой такой же болван, вроде Багрянородского. Надо взять себя в руки и успокоиться. Никто здесь не будет убит, тем более он, Сивере. И насчет Анны Горенштейн – все выдумки. Никакая она не международная авантюристка, а просто несчастная вдова, которой грозит опасность. Если кто-то потерял в ее комнате медальон, то вполне может явиться за ним этой ночью. Кто-то из постояльцев или семейства Полонского. Что ж, любопытно будет посмотреть…

Александр Юрьевич зажмурился, представив себе эту ночную встречу. А если у того будет оружие? Что он искал в ее комнате? Как любой кабинетный ученый, Сивере не умел драться, никогда не держал в руках пистолет и даже со столовым ножом обращался предельно деликатно, опасаясь порезаться. Но ночное дежурство в номере Анны Горенштейн представилось ему сейчас как романтическое приключение, экскурс в студенческое прошлое, возврат в молодость, вызов его теперешней тусклой жизни. Шмыгнув носом, Александр Юрьевич почувствовал витающий где-то рядом легкий флер любви. Так или нет, но сердце застучало чуть быстрее обычного, и он преглупо улыбнулся, поймав еще раз свое отражение в зеркале.

4

Монастырский притвор рядом с трапезной был переоборудован под гостиничный холл. Вдоль стен стояли мягкие кресла, на столиках лежали не первой свежести газеты и журналы, два ноутбука, имелся даже небольшой бар в углу, причем потребление напитков входило в стоимость проживания. Кто желал – тот сам себе и наливал, но, как правило, контингент «Монастырского приюта» состоял из пожилых людей, редко прибегавших к услугам бара.

Сивере зашел за стойку, выбрал из самых разнообразных бутылок армянский коньяк, плеснул себе немного в пузатую рюмку и опустился в удобное кресло. Пахучая жидкость приятно обожгла небо, согрела горло. Мысли вновь потекли к предстоящему ночному свиданию с интересной вдовой. По уговору, он должен был постучать ей в дверь три раза, ровно в полночь. Ее келья находилась в левом крыле, на третьем ярусе и значилась под номером семь. Но странно, что Анна Горенштейн отсутствовала за ужином. Александр Юрьевич сделал еще один небольшой глоток.

– Славный вечер, – сказал он трем старикам, которые сидели напротив него в один ряд и, отложив теперь журналы, молчаливо взирали на пришедшего нарушить их покой. Это были постояльцы, жившие тут до приезда Сиверса. Не хватало лишь пожилого господина в очках с толстыми стеклами – Матвея Матвеевича.

Не дождавшись ответа, Александр Юрьевич пожал плечами: он и сам не любил навязчивых болтунов. Но старики продолжали на него смотреть, и он почувствовал себя как-то неуютно под этим шестиствольным прицелом. Самое любопытное, что все трое чрезвычайно походили друг на друга, словно выбрались из одного ларца: благородная осанка, платиновая седина, тонкие поджатые губы, носы с горбинкой, почти не мигающие глаза. Что за люди – шут их разберет. Улыбнувшись, Сивере предпринял еще одну попытку установить контакт:

– Не хотите, братцы, присоединиться? – и он постучал по пузатой рюмке ногтем. – Отменный коньяк.

Три старика отрицательно покачали головами. «Интересно, как Багрянородский сумел их разговорить?» – подумал Сивере. Просто мумии в сюртуках. Похоже на то, что они живут тут со дня основания монастыря. Уже ко всему привыкли, все знают и ничего не хотят. И почти не дышат. Словно по команде старики взялись за журналы и потеряли к Сиверсу всякий интерес. Александр Юрьевич облегченно вздохнул. Он допил коньяк и уже собирался уйти, как в холле появился четвертый из постояльцев – Матвей Матвеевич.

Выглядел он необычно. Во-первых, шел и натыкался на мебель, едва не опрокинув журнальный столик и чуть не угодив в стойку бара. Поначалу Сивере даже подумал, что тот вдребезги пьян. Во-вторых, на лбу у Матвея Матвеевича красовались здоровенная шишка и синяк. А в-третьих, на его носу отсутствовали привычные очки с толстыми стеклами. Тут только Александр Юрьевич догадался о причине его странного поведения: старик почти ничего не видел.

Историк поспешно вскочил, поддержал запнувшегося Матвея Матвеевича и усадил в кресло. Три пожилых постояльца, отложив журналы, уставились на них. Как троица африканских грифов в поисках падали.

– Покорно благодарю, – промямлил Матвей Матвеевич.

– У вас на лбу шишка, – сказал Сивере. – И кровь.

– Знаю! – ответил тот. – Ударился об косяк. Хуже, что я потерял очки. Вернее, с меня их сорвали.

– Как это могло случиться? – не поверил Александр Юрьевич. Уж слишком нелепо прозвучали его слова. Подобное хулиганство могло произойти в каком-нибудь лагере бойскаутов, но не здесь.

– А вот так и случилось! – сердито пояснил старик. – Шел по коридору, а кто-то налетел сзади и сорвал. Я даже опомниться не успел. Теперь только пятна вижу. Куда меня занесло?

– В гостиничный холл. Кто же мог так над вами подшутить?

– Понятия не имею. Какой-нибудь урод. Может быть, этот придурковатый племянник хозяина? Один раз он стянул у меня шляпу, насадил на палку и скакал вокруг монастыря, пока не поймали. Вы не могли бы проводить меня в мой номер? Там запасные очки.

– Извольте, – охотно согласился Сивере, оглядываясь на стариков. Те уже вновь уткнулись в свои журналы. – Обопритесь на мою руку.

Им надо было пройти через пару коридоров, галерею и подняться на второй ярус, где находилось несколько монашеских келий, превращенных в номера. Вообще комнаты постояльцев были разбросаны по всему комплексу. Имелись и совершенно уединенные, башенные, которые в прежние времена занимали настоятели храма и схимники. Были и полуподвальные, сдаваемые по низким ценам любителям аскетической жизни. А наверняка существовали и совсем неудобные «каменные мешки», ныне, конечно же, вряд ли используемые. Александр Юрьевич также жил на втором ярусе, но кто были его соседи, узнать пока не удосужился, да и не горел особым желанием. Теперь вот выяснилось, что один из них – Матвей Матвеевич.

На лестнице они столкнулись с хозяином гостиницы, спешившим по своим делам.

– Где ваш племянник? – спросил Сивере.

– Шишка! – произнес Тошик Полонский, указав пальцем на лоб Матвея Матвеевича. – Как его угораздило?

– Кто-то сорвал с него в коридоре очки. Есть подозрение, что это работа вашего племянника.

– Гелы? – всплеснул руками хозяин. – Исключено. Он уже полтора часа чистит картошку на кухне. И я с него, бездельника, глаз не спускал. Да он и не способен на такие шалости.

– А кто же тогда, черт возьми? – заверещал старик. – А историю со шляпой помните?

– Шляпа совершенно бесхозно валялась в коридоре, – мягко ответил Тошик. – Ничего удивительного, что Гела подобрал ее. Вы, Матвей Матвеевич, очень рассеянны. Наверняка нечто подобное произошло и с вашими очками. Извините, я тороплюсь.

Протиснувшись мимо них, Полонский устремился вниз, а Матвей Матвеевич процедил сквозь зубы:

– Сволочь. Он меня с самого начала возненавидел. И есть за что. Я узнал его тайну. Стал невольным свидетелем.

– О чем вы? – спросил Сивере, решив, что старик начал заговариваться после столкновения с косяком.

– Это, молодой человек, вас не касается. Но ему очень хочется, чтобы я поскорее уехал, исчез. А вот дудки!

Они уже подошли к келье, расположенной в конце коридора. Рядом находился номер, опечатанный бумажкой со штампом. Это и было последнее прибежище братьев Афониных. А комнату Сиверса прошли ранее.

– Заходите! – буркнул старик, отпирая ключом дверь. – Вы вообще-то кто?

Александр Юрьевич пожал плечами, философски изрек:

– Напишут на надгробной плите, тогда и сам узнаю.

Он все же прошел в номер, хотя и не хотел. Точно такая же келья, как и у него, только с каким-то сырым, кислым запахом. И в беспорядке разбросанные вещи. Будто кто-то что-то искал и очень торопился.

– Ничего не пойму! – пробормотал Матвей Матвеевич, коснувшись вывороченного чемодана. – Кто здесь похозяйничал? Где мои запасные очки?

– Эти? – произнес Сивере. Нагнувшись, он поднял с пола пластмассовый футляр. Внутри лежала сломанная оправа и стеклянное крошево.

Время шло медленно. До полуночи оставалось еще минут двадцать. Александр Юрьевич был уже готов: он сменил рубашку, надел бежевый шерстяной свитер и даже тщательно побрился. Хотелось выглядеть как можно лучше, ведь неизвестно, что ожидало его впереди.

Без десяти двенадцать он вышел из своего номера, закрыв дверь на ключ. Проходя по коридору, Сивере услышал чьи-то возбужденные голоса. Они доносились из кельи под номером пять, возле лестницы. Преодолевая искушение, Александр Юрьевич замедлил шаг, потом все же остановился и прильнул к скважине. Эта комната была значительно больше, чем его, рассчитанная на двух жильцов. Такая же, очевидно, была и у братьев Афониных.

Взору Сиверса предстали две кровати и сидящие на них тетушки-лисички – Алиса и Лариса, одна в голубом, а другая в розовом пеньюарах. Они методично взмахивали одинаковыми гребнями, расчесывая седые букли, и громко спорили.

– Говорю тебе, это он! – утверждала первая. – Негодяй. Как ловко спрятался.

– А если мы опять идем по ложному следу? Помнишь, что случилось в Киеве? Уже после этого евромайдана? Сколько шуму и все впустую. Еле самим удалось исчезнуть. Нет, надо все тщательно проверить, – вторая тетушка яростно заработала гребнем. Да так, что из волос чуть не посыпались электрические искры.

«О чем это они?» – со смутной тревогой подумал Сивере.

– Тогда мы ошиблись, сейчас на карту поставлено все.

– Предлагаешь изменить план? А если… – тут они сдвинулись друг к другу и стали говорить шепотом. Александр Юрьевич, как ни напрягал слух, так ничего расслышать и не смог. Да и время уже подпирало, стрелки часов показывали без трех двенадцать.

С досадой махнув рукой и обругав про себя тетушек «старыми трещотками», он поспешил к лестнице, которая вела на третий ярус монашеских келий. «Эти две лисицы попросту выжили из ума!» – уверил себя Сивере. Или начитались каких-нибудь иронических детективов, вот и заигрались. Впрочем, стоит приглядеться к ним повнимательней…

Тут его кольнула одна мысль: а ведь Прозоров от кого-то прячется, его кто-то преследует? Уж не эти ли старые девы? Мысль показалась смешной и донельзя глупой, но чего только не бывает в этом подлунном мире.

Пройдя по полутемному коридору, освещаемому лишь тусклой лампочкой в железном каркасе, Сивере остановился возле двери с номером семь. Сдерживая биение сердца, постучал условленным способом. Тотчас же щелкнула задвижка, на пороге возникла фигура Анны Горенштейн, которая предостерегающе прижала палец к губам, и он очутился в келье. На столике в глубине комнаты горели свечи, а по стенам скользили причудливые тени. Глаза хозяйки влажно блестели, на плечи ее была накинута белая ажурная шаль.

– Спасибо, что пришли, – сказала Анна. – Мне казалось, вы передумаете.

– Я держу слово, – отозвался Сивере. – Кто ваши соседи?

– Слева и справа – две пожилые четы. Которые приехали вместе с нами на автобусе. Милые люди, но я еще не успела с ними толком познакомиться. Почему вы спрашиваете?

– Здесь все очень подозрительны. Не пойму, но действительно происходит что-то странное. Что-то давит. Даже тишина такая, словно грядет тайфун.

– У меня такое же ощущение, – призналась Анна. – Хорошо, что мы оба чувствуем это. Присаживайтесь.

Александр Юрьевич опустился в предложенное кресло. Положа руку на сердце, он не представлял, как вести себя дальше и о чем говорить? Ситуация выглядела несколько нелепо: двое малознакомых взрослых людей, которых ничто не связывает, сидят в монашеской келье, как в засаде, и ждут третьего – неизвестно кого и зачем. И почему он вообще должен явиться?

– Покажите еще раз медальон, – произнес Сивере. – Хочу рассмотреть получше.

Золотая вещица оказалась в его ладони, он пододвинулся к свече и щелкнул крышечкой. Женское лицо на фотографии кого-то напоминало. Александр Юрьевич готов был поклясться, что уже где-то видел эту юную особу, возможно, давным-давно, но пока не мог вспомнить. Кто она? В медальонах носят снимки любимых и дорогих женщин, стало быть, тот, кто его потерял, не сможет не огорчиться. И наверняка пустится на поиски. Он вытащил фотографию и посмотрел на оборотную сторону.

– Интересно, что здесь написано. И на каком языке?

– Я знаю иврит, – ответила Анна. – Эта брачная надпись означает – «Невесте Царя».

– Гм-м… – издал неопределенный звук Сивере. – Надо потушить свечи. Если кто и придет, он может увидеть свет сквозь замочную скважину.

– Вы правы, – согласилась хозяйка. Вскоре они очутились в кромешной тьме, поскольку и крохотное оконце было задернуто плотной шторой. «Совсем дико», – вздохнул Сивере, стараясь не шевелиться. Он вновь начал сожалеть, что позволил вовлечь себя в эту историю. Еще вспомнилась зловещая фраза, написанная мелом на кирпичной стене в нише: «Здесь будет убит Сивере».

«Хорошо хоть не здесь, в келье, а там», – подумалось ему. А может быть, имелся в виду конкретно «Монастырский приют»? Чего проще – накинуть сейчас удавку на шею и затянуть узел? Чертовщина какая-то…

Так, в полной темноте и молчании, прошло минут десять.

– Однако мы, таким образом, можем и умереть от скуки, – хриплым голосом произнес Александр Юрьевич, разминая заболевшую шею. Анна Горенштейн не ответила. Ни единого шороха. Он даже не был уверен, дышит ли она, столь мертвая тишина стояла вокруг. Подождав еще некоторое время, Сивере хрустнул суставами, потянулся. Сколько можно ждать? Два часа, четыре, до самого рассвета?

– Расскажите о себе, коли уж мы оказались в одной лодке, – попросил он. И снова – никакой реакции. Тут Александр Юрьевич не на шутку забеспокоился. Что могло произойти? Обморок?

Он полез в карман, вытащил припасенный коробок спичек и чиркнул, освещая пространство. То, что он увидел, поразило его сильнее, чем удар сковородкой по голове. Это состояние длилось столько, сколько горела спичка, пока не обожгла пальцы. Дело в том, что Сивере ничего не увидел. Вернее, никого. Комната была пуста.

Глава 4. Жена хозяина

1

Перед рассветом Сивере решил уйти. Ждать Анну Горенштейн или кого-то там еще не было больше никакого смысла. Он и так проторчал тут несколько часов, и ясно, что над ним попросту издеваются. Либо произошло нечто непредвиденное. Уж не вмешательство ли каких-то потусторонних сил? Он усмехнулся.

Александр Юрьевич не был мистиком и относился ко всякого рода аномальным явлениям с плохо скрытым скептицизмом: он считал, что все в этом мире познаваемо и объяснимо, имеет конкретную природную или человеческую основу. За всем сверхъестественным маячат тени людей. Причем живых, а не мертвых. Просто надо уметь вычислить их, сорвать маски. Без которых не обходились ни древнеегипетские жрецы, ни управители тайных обществ, ни создатели новых психотропных религий или информационных войн. Как историк, он это прекрасно знал.

Собственно, уйти Сивере порывался каждые полчаса, но что-то его удерживало. А вдруг Анна появится именно в эту минуту? Он обследовал каждый закуток кельи, но спрятаться здесь было невозможно. Конечно, в темноте она могла просто выскользнуть за дверь. Это наиболее разумное объяснение.

Но зачем, с какой целью? Не могли же ее насильно увести? Он сидел буквально в двух шагах от нее, должен был услышать хоть какой-то шум. Еще одна загадка в череде других. Свечи уже догорали. На столике лежал золотой медальон. Подумав, Сивере сунул вещицу в карман, затем потушил свечи и покинул келью.

К себе он вернулся в тревожном расположении духа. Часы показывали начало шестого. Сивере зажег лампу, неторопливо разделся, облачился в пижаму. Об Анне Горенштейн старался больше не думать. Чтобы отвлечься, достал из саквояжа томик стихов армянского поэта Тер-Маркарьяна и раскрыл наугад. Прочитав пару строф, он сел на свою койку, не глядя, откинул одеяло, и тут его рука наткнулась на нечто мягкое и холодное.

Сивере повернул голову, книга выпала из рук, он испуганно отскочил в сторону. Под одеялом лежал человек, и он был, несомненно, мертв. Стеклянный взгляд, полуоткрытый рот, застывшие черты лица, которого только что касалась рука Александра Юрьевича.

Сивере брезгливо посмотрел на свою ладонь и вытер ее о пижаму. «Тьфу, черт! – пронеслось в голове. – Да ведь это же Матвей Матвеевич!» Да, мертвец, уютно устроившийся на койке историка и поджидавший хозяина, был тем самым подслеповатым стариком, лишившимся своих очков. Сивере почувствовал, что ему не хватает воздуха.

– За каким геморроем ему тут надо? – сердито прошептал он. Опасливо приблизившись к койке, словно Матвей Матвеевич мог неожиданно вскочить и замкнуть его в прощальных объятиях, Александр Юрьевич на всякий случай пощупал пульс. Все ясно, мертвее не бывает. А может быть, старик сослепу перепутал номер? И ключ подошел. Вполне объяснимая версия. Лег и умер. Тем более что следов насильственной смерти вроде бы не было. Или кто-то намеренно перетащил труп сюда?

Мысли в голове Сиверса скакали, как скакуны в песенке Газманова. Наконец он сосредоточился. В любом случае, первым делом надо избавиться от трупа Матвея Матвеевича, пока не проснулись постояльцы.

До рассвета еще полтора часа. Но куда его деть? Оттащить в какую-нибудь галерею или нишу? Никогда еще Александру Юрьевичу не приходилось решать столь сложной задачи. Всю свою сознательную жизнь он имел дело лишь с историческими покойниками, давно истлевшими и существовавшими только в книгах и в воображении. Реальный же труп оказался довольно тяжелой ношей.

Взвалив Матвея Матвеевича на плечи, ощущая подступающую к горлу тошноту, Сивере выбрался в коридор. Дошел до номера старика, толкнул дверь. Как он и предполагал, она оказалась не заперта. Александр Юрьевич довольно бесцеремонно свалил покойника на его кровать, перекрестился и торопливо вернулся в свою келью. И только там облегченно выдохнул:

– Плыви дальше по Стиксу, старик, прощай…

2

Ни о каком сне, разумеется, не было и речи. Тем более о том, чтобы лечь на постель, где только что столь уютно отдыхал покойник. Единственное, что оставалось, – это ходить из угла в угол тесного номера, напоминающего камеру с решеткой, будто ты узник, ожидающий смертной казни. Наконец Сивере не выдержал, выбрался в коридор, торопливо зашагал к лестнице. Он спустился вниз, пересек по внутренней галерее гостиничный холл и поднялся по ступенькам к приделу, где располагалось несколько келий. Одну из них занимал Прозоров.

Александр Юрьевич постучал в дверь, автоматически взглянув на часы. Шесть утра. Наверняка еще почивает, старый картежник! Но дверь неожиданно быстро открылась, словно его ждали. На пороге стоял Багрянородский в халате.

– Э-э… – произнес Сивере. Он был уверен, что это номер Прозорова. Тот сам говорил – третья дверь от лестницы.

– Есть проблемы? – участливо спросил Багрянородский. Он был весел, от него разило вином. А где-то за спиной, в комнате раздался женский смех. Что-то там зазвенело, булькнуло. Упало и разбилось.

– Где Терракотов? – произнес Сивере, пытаясь заглянуть в комнату. Но Багрянородский очень ловко выдавил его плечом с порога.

– Прощения просим, – сказал частный детектив, посмеиваясь. – Ко мне нельзя. Особенно в пижамах. А Эдвард рядышком, соседняя дверь. Туда!

И Александр Юрьевич остался в коридоре один. «Кто у него? Что за дама? – пронеслось в голове. – Вот так кобель!» Потоптавшись, Сивере постучался в соседнюю келью – четвертую, если считать от лестницы. На сей раз ждать пришлось довольно долго. Уже собираясь отправиться восвояси, Александр Юрьевич услышал какие-то шорохи, затем дверь чуть приоткрылась и высунулась голова Прозорова. Всклокоченная и заспанная.

– Ну? – коротко бросил он.

– Есть дело, – так же кратко отозвался Сивере. – Пустишь?

– Заходи.

Номер Прозорова оказался еще меньше, чему Сиверса. Должно быть, когда-то здесь обитал самый аскетичный из монахов. Три метра в длину, два в ширину, не больше. Негде даже как следует развернуться. А все помещение заполнял табачный дым.

– Ты так и разгуливаешь по всему «Монастырскому приюту» в кальсонах? – усмехнулся Прозоров, закуривая очередную сигару.

– Ерунда, – отмахнулся Александр Юрьевич, закашлявшись. – Как ты можешь дышать в этой душегубке? Здесь уже не осталось воздуха.

– Мне воздух и не нужен. Даже вреден, как солнечный свет. Я – существо подземное. Рассказывай, что стряслось.

Сивере уселся на краешек единственного стула и выложил все, что случилось на рассвете. Но о том, где был ночью, умолчал. Некоторое время Прозоров молчал, переваривая информацию. Наконец глубокомысленно изрек:

– Гм-м!.. Правильно сделал, что оттащил старика в его номер. Иначе Куруладзе наверняка повесил бы на тебя его смерть. И сегодня днем ты бы уже гнил в местной тюрьме. А там бы уж во всем признался. К примеру, что Обама и Меркель дали тебе поручение устроить здесь «горную революцию».

– Это-то ясно. Не понимаю одного: как Матвей Матвеевич очутился в моем номере? И отчего помер?