В огне аргентинского танго

– Ничего себе «ничего»! – возмутился Протасов. – И аспирантура, и второе высшее, и работа, и танцы. А личная жизнь в этот график вписывается? Парень-то у тебя есть?

– Выбираю, – усмехнулась Лиза.

Он хотел сказать что-то еще, но его перебил усиленный микрофоном громкий голос ведущего вечер, на который обернулись все сидящие в зале:

– А, тепе-е-ерь… – растягивал он специально слово, – объявляется король этого вечера! – Он взял интригующую паузу и завершил объявление громким: – Танго! Желающих приглашаем на паркет!

Зазвучали первые аккорды длинного вступления, ожидающего выхода танцоров, редкие пары потянулись на сцену…

– Пойдем? – вдруг развернулся к ней Протасов, и в глазах его запрыгали чертики, и возникло что-то опасное, темное, влекущее.

У Лизы заколотилось сердце, кровь отлила от щек, и стали совершенно холодными пальцы на руках. Она смотрела на него расширившимися от шока глазами и видела его фатальную решимость – как в костер, туда, где огонь, даже если мы мотыльки!

– Нам нельзя. Ты же знаешь, – прошептала она вмиг осипшим горлом.

– Пойдем! – протянул он ей открытую ладонь.

Такой настоящий, честный в своей страстности – не солененький растворчик дружеской беседы ни о чем, скрывающей за своей постной ненужностью все истинное, горящее в каждом из них, а обжигающая, мощная мужская сила чувств.

– Пусть еще раз, наверное, последний в этой жизни мы станцуем его с тобой! – позвал он за собой в огонь женщину. – Давай, Лиза!

И она решительно вложила свою маленькую ручку ему в ладонь и поднялась со стула.

– О! – восхитился Кирилл и пообещал всем сидевшим за столом: – Вы сейчас увидите нечто! Они вдвоем такое выделывают! Обалдеть можно!

И снова разряд тока пробежался по всему ее телу, как только они встали в позицию и она почувствовала ладонями силу его руки и мощные мышцы спины!

И-и-и!

Все повторилось и стало еще сильнее, жарче от запретности, недозволенности и годами сдерживаемых чувств. И у нее накатывались слезы и тут же высыхали от сжигавшего их в танце огня.

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – рыдали вместе с ними скрипки!

Глаза в глаза – она живой огонь в его руках, он укротитель и покоритель этого огня! Она уступает и подчиняется – и восстает, и утверждает свою свободу! Он покоряет и подчиняет – и восхищается ее свободой и покоряется ей!

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – стонал рояль о губительности страстей!

Она пела ему телом песню о своей независимости и ожидании сильного мужчины, который сумеет покорить ее – он отвечал ей обещанием и приглашал попробовать этой сладкой несвободы!

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – хрипел сексуальный аккордеон, оплакивая всех уже погибших от этого огня!

Она порхала, еле касаясь паркета ножками, а он вел, оберегал сильными руками и удерживал ее в этом полете. И Лиза чувствовала его всего, каждое его движение, каждую перекатывающуюся мышцу под кожей – они были одним целым, музыкой и танцем. И утверждали этим танцем торжество чувственной любовной страсти!

Всё! Последний аккорд! Как исполнение приговора!

Несколько мгновений они стояли, тяжело дыша, и неотрывно смотрели друг другу в глаза.

– Браво! – прогремел в микрофон голос ведущего.

И они вернулись на землю, в реальность.

Вместе с остальными парами сделали поклон зрителям и пошли к своему столику.

Опустошенные.

– Боже, ребята! Это просто фантастика, что вы там вытворяли! – встретил их первым Вадим. – Я такого в жизни не видел!

– Это какая-то феерия! – подхватила Надя. – Вы были просто потрясающие! Лиза, вот с кем тебе надо было всегда танцевать, а не с сопливыми партнерами!

– Так нельзя танцевать, от такого танца можно с ума сойти! – вклинился дядя Андрей.

Их теребили, обнимали, хлопали по спинам, передавали из рук в руки, что-то восторженное неслось со всех сторон, и даже подтянулись люди с соседних столиков, аплодировали стоя и тоже что-то говорили, и только Маня, хлопая в ладоши, смотрела на Лизу задумавшись, не принимая участие в общем шквальном восторге.

Заиграла музыка, призывая к другому танцу, народ потянулся на танцпол, и восторженные высказывания утихли сами собой. Лиза села на стул возле Мани, налила себе минеральной воды в стакан, выпила залпом, налила еще. К ним подошли Глеб с Вадимом и Лешей. Протасов взял ее ладонь, наклонился, поцеловал легким поцелуем, еле касаясь губами, распрямился:

– Спасибо за танец, – улыбнулся он.

– Тебе тоже спасибо, – улыбнулась она в ответ.

– Лизок, это было шикарно, ты потрясающая девушка! – чуть сдвинув Глеба локтем, протиснулся поближе к ней его друг Леша и тоже, ухватив ее ладошку, поцеловал. – А танцуешь просто отпадно!

– Спасибо, я в курсе, – рассмеялась Лиза, вынимая ручку из его ладони.

– Манечка, – обратился к жене друга Протасов, – мы украдем у тебя Потапова? Хотим пойти куда-нибудь посидеть чисто мужским коллективом.

– Да берите! – рассмеялась Маняша. – Только верните в целости и сохранности.

– Обещаю! – приложил руку к сердцу Глеб. – В целости так точно, а насчет сохранности, это как пойдет. Ну все, девочки, пока! Рад был увидеться, – обратился он к Лизе и неожиданно наклонился и поцеловал в щеку, как обжег. – Еще раз спасибо за танец, Лизок. Мы с тобой зажгли!

– Это точно, – ошарашенно подтвердила Лиза.

И вернувшись поздним вечером домой, прошла в комнату, сняла со стены картину – приз за их первый танец – и убрала в самый дальний угол кладовки. Насовсем.

В следующий раз она увидела его через полгода.

На похоронах его дочери.

Он был черный от горя и никого не замечал рядом. Лиза даже не подошла выразить соболезнования, предположив, что Ольге будет неприятно ее видеть, а Глебу так и вообще незачем. И на поминки она не поехала. Расспрашивала потом Кирилла, как там у Протасова дела, предлагала помощь какую-нибудь, она знала действительно хороших и достойных психологов и могла помочь к ним попасть. Но Кирилл уверял, что не надо.

Он же и рассказал ей, что Глеб практически перестал встречаться с друзьями, вроде как купил где-то дом с участком и переехал туда жить, и вроде как один, без Ольги. Или Ольга туда просто приезжает, но не живет постоянно? Про жену Глеба Лиза старалась вопросов не задавать.

– Как в деревне? – удивлялась искренне Лиза. – Он же талантливый инженер-механик, руководитель, какое сельское хозяйство?

– А вот так! – мрачнел Кирилл. – Ушел он с работы!

Чуть больше двух лет прошло после смерти его дочери, а он так и живет в деревне. Теперь вот выяснилось, в Тамбовской области. Видимо, в этой местности «товарищей» нашел для своей тоски.

«Что там между вами случилось…» – усмехнулась про себя Лиза, посмотрев в напряженный затылок братца, ведущего машину.

С ними случилось Аргентинское танго, и ничего больше.

И то в другой жизни.

Каким он теперь стал? И Лиза почувствовала, как у нее засосало под ложечкой от предчувствия неприятностей.

Ох, не надо бы им встречаться, вот к бабке не ходи – не надо!

Места здесь и на самом деле оказались великолепные!

Свернув с основной трассы, они проехали какой-то маленький городишко, потом потянулись поля и луга с темной, мокрой землей, с проплешинами кое-где не стаявшего до конца снега, перемежающиеся небольшими рощицами и подлесками. Васнецовские величественные, густые леса маячили где-то далеко на горизонте, показывая лишь свои богатырские бока.

Затем неожиданно выскочила излучина реки с крутыми берегами, заросшими ивняком, от которой они повернули влево и снова через поля. Миновали краем большое село с высокой колоколенкой церкви, видной издалека, проехали, как через почетный караул, сквозь молодой лесок, выстроившийся по обеим сторонам дороги. А за ним открылась потрясающая панорама – на плоской возвышенности стояло несколько домов: один большой, двухэтажный, с мансардой на третьем, явно хозяйский, видный из-за высокого серьезного деревянного забора, и несколько крыш одноэтажных построек в разных углах впечатляющего размерами участка. Еще виднелась какая-то длинная одноэтажная постройка типа коровника, что ли, но далеко от домов, за другим забором, ближе к покатому спуску с возвышенности.

Вперед простиралось дикое поле, которое «врезалось» большим клином в лес, обступавший его с двух сторон. Слева от участка, или как его назвать… хозяйства – так, наверное, правильнее… слева шел пологий спуск, где-то с километр, через луг, и заканчивался он речушкой, вполне себе бойкой и явно глубокой, заросшей по берегам деревьями и кустарниками. А справа проходила дорога, по которой они ехали, между самой возвышенностью и большим лугом, упиравшимся в еще один лес, но далеко, еле виднеющийся, в который и «ныряла» дорога, потеряв по ходу, где-то метров через триста, дорожное полотно и превращаясь в грунтовку.

В сгущающихся все больше и больше сумерках казалось, что окружающая природа словно растворяется, мерцает, парит и затихает, готовясь к переходу в ночь. И этот эффект только усиливал красоту пейзажа.

– Ну вот и приехали, – бодренько сообщил Кирилл. – Вон, Лиза, смотри, хозяйство протасовское. И как отыскал только этот хутор в лесах тамбовских, каждый раз смотрю и поражаюсь! Сюда без машины и не доберешься, разве что пешком, от остановки автобуса на трассе у села, но это километров десять, не меньше.

Вот уж воистину: как отыскал?

– А до села сколько? – полюбопытствовала Лиза.

– Семь километров. Это же хутор, – пояснял Кирилл, отчего-то вдруг переполнившись энтузиазмом и приподнятым настроением. – Раньше здесь было хозяйство зажиточного купца, после революции купца, разумеется, раскулачили и в Сибирь отправили, но дома не пожгли, а отдали под сельскую школу. Потом новую школу построили уже в самом селе, чтобы детям было поближе. Из хутора сделали больницу, но через несколько лет она сгорела, и долгие годы стояло все бесхозным пепелищем. В девяностых какой-то местный деятель, резко разбогатевший, выкупил этот участок у колхоза. Причем не только сам хутор, но и земли вокруг, и построил этот дом, баню шикарную, домик для гостей, хозяйственные постройки, сараи там всякие, гаражи: все капитальное, навороченное, модное по тем временам. И вон видишь длинное такое здание, – указал он вперед, – это конюшня. Думал мужик лошадей разводить и бизнес сделать. Да только грохнули его, как и полагается в те годы. Ну и все это добро долго стояло бесхозным, особо желающих забираться в глушь, в леса тамбовские, не находилось. К тому же, если ты заметила, это «конечная станция», дорога у хутора и заканчивается. Нет, она идет дальше, вон, видишь, да только это уже грунтовка, а дорожное покрытие только до ворот и есть, – и он указал рукой вперед на развилку.

Забирая чуть правее, вперед уходила дорога, заасфальтированная еще метров двести, дальше дорожное покрытие заканчивалось и начиналась колея, уходящая в лес. Кирилл же повернул на развилке налево, и машина медленно стала подниматься вверх по добротной асфальтированной дороге, ведущей к воротам хозяйства.

– Тому, кто ищет тишины, самое то, – продолжил бодрое повествование Кирилл. – Потом хутор этот купили какие-то иностранцы, собирались экспериментальное хозяйство устраивать, но через два года разорились в российской-то действительности, и снова хутор долго не могли продать. Лет семь назад его купили последние хозяева и устроили тут конеферму. Разводили породистых лошадей, продавали и конный туризм здесь организовали, вроде даже процветали, но в кризис сильно попали, и постепенно бизнес сошел на нет. Вот у них Протасов и купил все это добро с землями и полями.

На этом финале повествования они подъехали к высоким и мощным деревянным воротам, большущие створки которых, дернувшись могучим телом, медленно начали распахиваться внутрь участка.

– Да, Лиз, – развернувшись на сиденье, посмотрел на нее Кирилл, став вдруг очень серьезным. – Я хотел сказать. Он сильно изменился. Стал другим. Не удивляйся так уж открыто. И постарайся даже не намекать про Алису. Это табу.

– Постараюсь, – недовольно пообещала она.

Ворота распахнулись, и они медленно въехали на участок, Кирилл кивнул какому-то мужичку, открывшему для них ворота, и махнул: мол, подходи. Мужик кивнул в ответ, что понял. Они покатили дальше, свернули влево, проехали несколько метров по мощеной дорожке и остановились у открытых ворот приземистого здания гаража, рассчитанного на несколько машин.

– Выходим, барышни! – весело распорядился Кирилл, заглушив мотор.

Лиза выбралась из машины, с удовольствием потянулась, присела пару раз, сделала наклоны, хоть немного разминаясь после многочасового сидения в машине и осматриваясь вокруг.

Особо разглядеть что-то ей не удалось, сумерки практически растаяли, уступая законное место ночи, и в наступающей темноте просматривались лишь очертания зданий и деревьев на участке.

На крыльце большого хозяйского дома зажглись фонари, осветив застекленную веранду, уютный круглый плетеный столик, кресла вокруг него. На веранду вела широкая лестница. В настоящей природной темноте ночи, не размытой никакими огнями и шумом города, этот свет и эта веранда казались единственным островком людского жилья, особо уютными, как теплое пристанище для усталого путника, в котором тебя ждут спасение, и защита, и помощь.

Умиротворенность этой почти пасторальной картинки портила фигура хозяина, стоявшего неподвижно на верхней ступеньке лестницы, скрестив руки на груди. Выражение его лица было не рассмотреть, но весь его вид, напряженная поза и то, что он не пошел им навстречу, прямо говорили о том, что хозяин не слишком гостеприимно настроен.

Лиза разволновалась и напряглась и все всматривалась в эту одинокую фигуру, казавшуюся ей почему-то грозной, и чем ближе они подходили к дому, тем сильнее она нервничала.

– Кажется, нам здесь не до конца рады, – оценила она почти демонстративную холодность приема фразой из известного спектакля «Ленкома»

– Лиз, я же тебя попросил, – быстренько напомнил брат шепотом и тут же веселым, чересчур жизнерадостным тоном обратился к хозяину: – Что гостей не встречаешь, Глеб Максимович? Идем к машине, надо разгрузить кое-что. Я и Николаю махнул, чтобы к гаражам подходил.

– Привет, – снизошел-таки до приветствия хозяин, когда гости подошли к самым ступенькам лестницы, но позы не изменил и двигаться навстречу не торопился, а спросил нейтральным тоном: – Что разгружать?

– Тебе понравится, – пообещал Кирилл.

– Здравствуй, Маня, – поздоровался Протасов с женой друга.

– Здравствуй, Глеб.

– Привет, Лизавета, а тебя сюда как занесло? – бесцветно спросил он.

– На машине, – буркнула Лиза. – К тебе, говорят, по-другому не добраться.

– А я никого в гости не зову, – уведомил он не самым добрым тоном.

– Да ладно тебе бирюка хуторского изображать! – тут же вмешался жизнерадостно-оптимистично Кирилл. – Идем, подарки посмотришь, а девочки нам быстренько стол соорудят, мы всяческих вкусняшек привезли.

И, приобняв обеих барышень за талии, принялся подталкивать их вперед, к лестнице:

– Правда, девочки, накроете нам стол?

– Накроем, если хозяин разрешит, – назидательно напомнила Маня, подчеркивая каждое слово.

– Ладно, раз уж приехали, – дал разрешение на все Протасов.

Он спустился по лестнице, прошел мимо стоявших гостей и направился в сторону гаражей, Кирилл присоединился к нему и пристроился рядом, что-то рассказывая мрачному хозяину и энергично жестикулируя.

– Это что, типа приглашение? Такое вот кипучее дружелюбие? – слегка обалдев, спросила Лиза, глядя вслед удаляющимся мужчинам.

– Скорее объявление, что он готов нас потерпеть, – вздохнула Маня, перекинула тяжелую сумку из одной руки в другую, взяла Лизу под локоток и потянула за собой. – Это еще лучший случай. Один раз нам пришлось в селе на постой проситься, когда мы всей компанией завалились, разумеется, без предупреждения, а однажды он нам с Кириллом даже ворота не открыл.

– И что, вы так и уехали? – потрясенно уточнила Лиза.

– Ну, не совсем, – улыбнулась Маня, открывая входную дверь. – Кирюха залез через забор и открыл сам. Протасов вышел на крыльцо, сказал, чтобы мы убирались, и в дом нас не пустил. Ну, мы в бане устроились, Колю с Верой позвали, стол накрыли. Ничего, к вечеру он отошел и присоединился к компании.

– Манечка, вы хоть понимаете, что это ненормально? – встревоженно спросила Лиза.

– Понимаем, – посмотрела ей в глаза твердым, колючим взглядом невестка. – Поэтому и ездим. И мы, и все его друзья ездят вот так, нахрапом. И ты, Лиза, не берись ни о чем сразу судить, присмотрись к нему, хорошо?

– Ладно, – кивнула Лизавета и переключилась на дом: – А ничего так себе хоромы! Сильно впечатляет и как минимум интригует!

– Да, – улыбнулась Маня, обводя взглядом прихожую, выдержанную в стиле средневекового замка. – Это от прежних хозяев ему досталось. Но мы сейчас ничего рассматривать не будем, пошли скорее в кухню, стол накроем. Во-первых, есть ужасно хочется, а во-вторых, мужики скоро вернутся.

Кухня средневековый стиль оформления поддерживала и продолжала: массивный камин с устройством для вертела внутри, темные, тяжелые потолочные балки, каменный «остров», над которым висели огромные, видимо, тяжелые, медные сковороды и кастрюли, большие черпаки и половники, столешница вдоль одной стены из камня, и стена над ней отделана камнем, огромный котел в углу – как часть интерьера, и много иных деталей, которые Лиза рассмотреть не успела, поторапливаемая невесткой.

– Это что, все настоящее? – как девочка, попавшая в сказку, зачарованно спросила она.

– Настоящее. Можешь не сомневаться, – усмехнулась Маша. – Я тоже так отреагировала, когда увидела в первый раз. Правда, здорово?

– Да прямо средневековый замок Европы! – восхитилась Лиза.

– Точно, – Маня выкладывала продукты из сумок на массивный деревянный стол. – Это все от прежних хозяев осталось, они специально все так декорировали. Думали туристов привлекать, что-то типа отеля сделать, устраивать конные турниры средневековые, бывший хозяин этим очень увлекался. Тут все подлинное, насколько мне известно, этот стол им вообще из Англии везли целых три месяца. А все светильники уже здесь ковали, в селе раньше хорошая кузница была.

– Это ты от Протасова узнала? – уточнила Лиза.

– Да нет, он мало говорит, – вздохнула Маня. – Это Коля с Верой рассказали. Они у прежних хозяев работали с самого начала, как те здесь поселились, ну а теперь вот у Протасова. Но этот домик с такими сюрпризами, ты и представить не можешь, – загадочно улыбнулась она. – Это уже Протасов наворотил за полтора года, всякие устройства и механизмы, вообще нечто. Этот дом полностью автономен и экологичен. Ну, я в этом не разбираюсь, может, тебе сам Глеб и расскажет.

– А Ольга сюда приезжает? – спросила почему-то осторожно Лиза.

– Нет, – сразу помрачнела Маня. – Они развелись и разорвали всяческие отношения, – вздохнула и руководящим тоном приказала: – Давай, Лиза, стол накрывать, ничего я тебе больше не расскажу, сама все увидишь и поймешь. А если чего не поймешь, у Протасова спросишь, может, тебе он и ответит.

Угощение получилось хоть и не банкетное, но на славу. И еще какую славу! Кирилл с Маняшей расстарались, привезли с собой и большой пирог, и несколько салатов, которые заправили сейчас, прямо перед подачей, и заливную рыбу в большом плоском лотке, овощи разные и замороженные пельмени ручной лепки. Лиза только руками разводила и крутила от удивления головой, поражаясь такой серьезной подготовке.

– Ни фига вы, ребята, в гости собрались! И, главное, мне ни слова! – возмутилась она. – Ну, Маня, ты интриганка!

Пришли и Вера с Колей, которых настойчиво зазвал на застолье Кирилл, они, правда отнекивались, смущались, и Маня шепнула Лизе на ухо:

– Это они тебя стесняются, ты человек незнакомый, мало ли в каких отношениях с хозяином и мало ли что подумаешь, а наемным рабочим за хозяйский стол не положено, ну, так считается.

– А Протасов их за свой стол приглашает?

– Иногда, – не стала ничего объяснять Маня.

Глеб пришел в кухню и присоединился к компании последним. Кирилл вел беседу, не меняя выбранного тона некой бравурной жизнерадостности, игнорируя явную нелюдимость хозяина. Маня мужа поддерживала, помогая втягивать в общий разговор и работников, и Лизу, что-то там про возможный урожай, посев, про Олимпиаду и текущие политические события.

Словом, беседа велась довольно оживленная, Коля с Верой оказались людьми общительными, к тому же образованными, и после первых двух рюмочек под заливное и салаты уже активно принимали участие в разговоре. Усилиями четы Потаповых создавалось впечатление вполне дружеского и радостного застолья, если не брать в расчет того, что хозяин практически не принимал участия в разговоре, мало ел и совсем не пил. Да и Лиза постоянно теряла суть и течение общей беседы и обсуждения, незаметно, но внимательно рассматривая Протасова.

Он действительно изменился. Но она никак не ожидала, что настолько! Та чернота, которая отпечаталась на его лице, когда она его видела в день похорон, словно опустилась в душу и теперь разъедала ее изнутри. Он выглядел намного старше своих тридцати пяти: глубокие морщины у губ и между бровей, нос заострился, и стала гораздо более заметной горбинка, две седых пряди появились в волосах, одна на короткой челке справа, вторая слева за виском. На всем его облике лежала печать тяжелейшего горя и жесткой отгороженности от мира и от людей.

Лиза несколько раз попыталась заговорить с ним, о чем-то спрашивала, но он отвечал односложно или вообще не отвечал, а потом и вовсе встал и вышел, никому ничего не говоря. Лиза вопросительно посмотрела на невестку: мол, это что? Маня махнула рукой: не обращай внимания, это нормально, – и вернулась к общей беседе.

Лиза окинула взглядом шикарный стол и веселую компанию и усмехнулась: нет, ну они вообще хорошо сидят, эти четверо – с пельмешками да под закусочку выпивали доброй водочки, с удовольствием общались, грозились еще и в баню пойти, которая, как выяснилось, сегодня топилась и еще не остыла, можно и раскочегарить в пять минут. Полная любовь и дачное взаимопонимание у людей!

А Лиза с Глебом как бы выпали из этой душевной компании, оба спиртного не пили, ели мало и в общем разговоре участия практически не принимали. Лиза вообще мало и редко пила, а сегодня уж тем более не хотелось в непонятной ей и незнакомой обстановке, а Протасову – она отметила этот факт – даже и не предлагал никто налить, видимо, он давно отказался от алкоголя.

– А можно у вас тут прогуляться или вы после захода солнца по двору уже не ходите? – спросила она у Николая.

– Почему не ходим? – удивился слегка захмелевший Коля. – Ходим, дела делаем. Только свет надо включить.

– Идемте, я вам включу! – подскочила его жена с места. – И покажу, что там и как.

– Идемте, – поднялась следом за ней Лиза.

– У нас тут вдоль дорожек фонари стоят, хорошо светят, – пояснила Вера, что-то включая на щитке у входной двери. – Правда, мы их редко зажигаем, Глеб Максимович и без них ходит и все видит, а нам с Колей без надобности. Ну вот, можете идти, – улыбнулась она девушке.

Лиза надела куртку, ботинки, поблагодарила кивком головы женщину, с трудом отворила тяжелую дверь и вышла на веранду. Разумеется, фонари были исполнены в форме средневековых светильников, но освещали они и впрямь хорошо, по крайней мере, вокруг дорожек вполне все просматривалось.

Она пошла по одной из вымощенных дорожек и добрела до приземистого, довольно большого одноэтажного здания, оказавшегося баней. Заходить туда она не стала и свернула на другую дорожку, ведущую на противоположный конец участка, к симпатичному небольшому домику. Не доходя до него, Лиза перешла еще на одну дорожку, петляющую между деревьев в саду и неожиданно выскочившую сбоку к центральному входу хозяйского дома.

На освещенной веранде, закутавшись в какой-то меховой тулуп, сидел Протасов в кресле, придвинутом в арку распахнутых дверей, к самым ступенькам. Лиза постояла, прикидывая, сделать ли вид, что не заметила его и идти дальше, или как-то обозначить свое присутствие, и поняла, что он смотрит прямо на нее.

– Привет, – тихо сказала Лиза, подходя ближе к ступенькам и глядя снизу вверх на него, – ты чего здесь сидишь?

– Гуляю, – после довольно долгой паузы все-таки ответил Протасов без дружелюбия в голосе.

Она поднялась по ступенькам и встала перед ним. Помолчали.

И вдруг Лизе так сильно, до непереносимости, до невозможности остановить этот накрывший с головой эмоциональный порыв, захотелось его растрясти, сказать что-то, может, даже ударить, сделать хоть что-то, чтобы он стал прежним, живым или хотя бы проявил какие-то эмоции, заговорил нормально. И это незнакомое не подконтрольное нечто внутри нее – сильное, мощное, обжигающее – подтолкнуло ее на провокацию: