Полная версия
Его Величество Государь Николай II. Последнее Царствование глазами очевидца
Николай Павлов
Его Величество Государь Николай II. Последнее Царствование глазами очевидца
© Издательство «Сатисъ», 2014
* * *Н.А. Павлов – член Государственного Совета, один из разработчиков Столыпинской реформы. По долгу службы неоднократно встречался с Государем Николаем II. После октябрьского переворота 1917-го года эмигрировал.
По благословению митрополита Уфимского и Стерлитамакского НИКОНА
Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви
I
Призывая помощь Бога, пытаюсь дать очерк царения Государя Николая Александровича. Задача эта трудна как по сложности происшедших за время Его царствования событий, так и по невозможности дать уже теперь исчерпывающую историю и характеристику этого Государя – столь малому числу лиц хорошо известного. Неразгаданным ушел Он из жизни, оставив по себе безукоризненную полосу воспоминаний; но из этих воспоминаний лишь исключительного дарования историк сумеет тоже безукоризненно очертить весь Его духовный и умственный облик.
Своим служением России, всей жизнью, нравственными и физическими страданиями – Государь искупил счастливое будущее любимого Им превыше всего Отечества. Я верю в это сильное и счастливое будущее. Оно наступит скоро, и наступит благодаря жертве Им принесенной; жертве своей драгоценной, царственной жизни. Всю красоту Его жизни, охранявшей единство нашей Родины, всю мировую важность этой жертвы – оценят всей силой духа лишь будущие, достойные России ее поколения. Оценят и народы мира, признав в Нем исключительного по благородству, истинного носителя Верховной власти и великого по гуманности человека.
Царствование Государя Николая II было переломом в существовании России в связи с мировыми событиями. Перелом этот, при настроении и деятельности окружавшего Его общества, был неизбежен. От этого определения, как вывода напечатанных мною за всю жизнь мыслей, я и буду отправляться. Было ожидание такого перелома, на котором должен был остановиться ход русской истории.
Нация имела в России все для счастливого и богатого, независимого и покойного существования. Достигнуть необходимых преобразований было легко, и Государь, доверяя народу и обществу, на путь их вступил.
Не умея ни оценить этого Государя, ни использовать опыт истории, ни содействовать Власти, ни ценить блага владеть такой страной – своею ленью, легкомыслием и ропотом глухого недовольства и бессмысленных исканий общества – современное поколение нации пришло к 1917 году…
Народы стали сами ответственны за судьбы своих стран, и вся вина происшедшего ложится всецело и безоговорочно на головы всей нации…
Русский Царь, выразитель эпохи… Он – светлое и живое олицетворение России… В лице Государей – всегда вся Россия. Потеряв Царя, замерла душа России, потерял себя народ. Суждено ли народу найти и восстановить ее силу без Царя?.. Покажет история…
Ропот и глухой бунт с первого часа воцарения пали на Царя. Перелом с этого часа и совершался…
Уже многие не только высказались о Государе, но самоуверенно дали характеристику Его и Его предков. Характеристика у большинства – отрицательная. Начиная с европейски известного Витте и кончая мерзостью писаний разных Василевских, Извольских и злобно-лживых выпадов некоторых представителей высшего света – о Государе говорится или грубо дерзко, или сожалительно, как о ничтожестве… Хорошо зная Витте, я знал его ненависть к Государю и подчеркиваемое неискренне лукавое «обожание» к отцу Государя[1]. Злобное определение Государя как «гвардейского полковника» и не больше доказывает, что этот бесспорно умнейший чиновник эпохи, по злобе своего мещанского духа, не мог и не умел понять провиденциального значения своего Монарха: его злоба выросла из-за невозможности сломить волю Государя и повернуть Россию на путь эволюционного перехода к республиканскому строю, во имя которого этот интеллигент и сотрудник международных кругов работал, подготовляя кабалу и падение России.
В одной из французских газет дал отзыв и другой министр – г. Коковцев. Насколько я помню, он говорил «благосклонно» и «оправдывает» в чем-то Государя…
Есть хорошие, но больше злобных отзывов… Ложь беззастенчива даже теперь. Большинство злорадно пишет: Царь – с маленькой буквы; Николай Романов или просто Николай. Пишущие выказывают все прелести того светского и интеллигентского воспитания, которое властно вело все наши классы к красным бантам и знаменам на улицу и привело на тротуары европейских городов…
В большинстве воспоминаний жизнь Государя сводится к Распутину, как показанию какой-то Его «страшной» вины.
Перечислять таких авторов (и знатных, и демократических) и приводить их доводы просто стыдно. Пошлость и низменность таких писаний очевидна, и если я говорю о них, то только потому, что в них повторяется будто установленное мнение, что Государь был «безволен, двоедушен, неумен»… а главное, что благодаря Ему были Распутины, Штюрмеры и другие виновники каких-то народных бедствий…
Но причинная связь этих определений с прошлым очевидна. В течение всего Царствования столичное общество, начиная с некоторых лиц окружения Государя, изощряется в создании всяких легенд о Нем и Его семье.
Уже при отце Государя дерзость окружения в отзывах об Александре III была безграничная[2]. При Государе Николае II недовольство «света», насмешки и пренебрежение к Нему растут с первого года воцарения. Ходынка… прием Тверцов, слова Его о бессмысленных мечтаниях… участие на балу в старинных одеждах – все высмеивается; малейшая неудача ставилась Ему в вину, и ежегодно все бестактнее и бессердечнее была критика и Государя, и Государыни; общество с самого верха выискивало предлоги для Их осмеяния.
Ведомо и другое: защиты от критики и наветов проявлено не было.
Притом, ни малейшего предлога даже для критики не существовало, пока введенный во дворец «старец» не явился этим предлогом. С той поры Царская семья стала мишенью определенной клеветы. С его появлением те же верхи – открыто, ни минуты не задумываясь о низости своего дела – злорадно создают молву о Царской семье; несколько ближайших к Престолу лиц «гордо» отойдут от Государя; и наконец, создав клевету, уснащая ее всякими небылицами, то же общество в 1916 году сделает, якобы для спасения Монархии, лицемерный жест: заманив в ловушку, прикончат темного старца, создав взрыв революции…
Восторженно встречаемый народом, вознесенный небывалым подъемом встречи во Франции, Государь постепенно развенчивается в глазах и народа, и иностранцев. Наши знатные путешественники и сановники как Витте или деятели как кн. Долгорукий и гр. Нессельроде (после Выборгского воззвания) вкупе с печатью и радикалами делают свое преступное дело опорочения авторитета Государя. Охрана достоинства Монарха за границей возложена на дипломатию и… полицию: первая, читая отзывы нелегальной прессы, малодушно отмалчивается, вторая – с Манусевичами и Азефами предает или бездействует. До войны – лишь народ никак и нигде не воспринимает клеветы общества на Государя. Зная это и пользуясь войною, все общество, с безответственными депутатами, напрягает главные усилия для опорочения Государя. Во время труднейших месяцев и Японской, и мировой войны Дума, опираясь на общество, безнаказанно клевещет… и молва хлынула в армию и в народ.
Самодержец России… безупречнейший человек и семьянин был в «чем-то» обвинен, и разнузданное общество осмелилось Его же судить! Этим ли актом совершался «перелом» жизни России? Если не этим, общество изыскало бы другой; Государь был обречен на осуждение и на смерть.
И вот теперь, спустя семь лет после измены всех, кроме душу свою с Ним и за Него положивших, мы все еще слышим критику: «Безволен… слаб… был не на высоте… Распутин» – и прочее. Слов честного, открытого, коленопреклоненного покаяния перед памятью Государя-Великомученика – нет. А пора, если не устыдиться и не сознаться в бесчестии, то хотя бы молчать и не сметь ни на словах, ни письменно! касаться имени Того, чья кровь пала на все наши, Его подданных, головы…
Клевета… из многоразличных свойств нашей нации одно из ярких: сплетня и клеветничество. Никогда не тронутый клеветой, пишущий эти строки чуть было не был затронут ее крылом… но у каждого из нас есть средства свести счеты с клеветником и встать за свое доброе имя…
У Монарха нет и этого права… и как мелка кажется любая наша обида, если сравнивать с той системой злостного навета, которая духом зла, как стена, выкладывалась русскими на Государя, стоявшего и как Монарх, и как человек недосягаемым образцом идеальной честности, храбрости, семейственности и нравственности.
Неуклонно, по заповедям Христа, жил этот тихо сияющий высокой человечностью Государь… а клевета-молва ползла, мучила и искала Его жизнь…
Не подобие разве великой истории преследования Христа… с конечным воплем толпы дать ей Варавву… по наущению книжников?.. И у нас книжники и «Вараввы» сменили Его. Клевета совершила свое подлое дело – свела в могилу лучшего русского человека, гордо и непобедимо несшего крест, меч и знамя России…
Не стало живого олицетворения могущественной России, не стало обруча, ее сковывавшего, и без Него – она рухнула.
II
Он умер, а клевета еще не умолкла.[3] Перья пишут. Языки говорят. Изолгавшиеся люди ищут себе оправдания в Его винах…
Берусь ли я за защиту Его имени, деяний, чести? Нисколько. Я и не смею этим задаваться. Безукоризненную честь и правду не защищают; и та, и другая сами светят, и свет от Государя будет лишь разгораться. Перед Ним будут преклоняться, и сознание, что Он в недосягаемой для нас светлой вечности – великое сознание…
Обязанность свидетелей эпохи правдиво установить обстоятельства, при которых Государь Николай II вступил на Престол и царствовал.
Условия эти были таковы, что, помимо своей воли, Он оказывался иногда бессильным использовать полноту своей власти и проявить ее, как бы того желал. «Бессильный, – спросят меня, – значит, безвольный?» – Нет, понятия эти совершенно разные.
Не будем утверждать, что Государь обладал непреклонной волей. Были случаи, когда Он мог – и не проявил ее. В ущерб или на пользу стране были эти случаи уклонения от воли – подлежит обсуждению. Но не эти случаи были роковыми для страны. На них, как и на некоторых ошибках в цепи событий, останавливаться нельзя…
Бесспорно одно: в главнейших вопросах судьбы страны Государь, во все время и до последнего часа, проявил громадное напряжение характера, выдержку и… волю не уступающего Царских прав и не поступающегося царской честью и достоинством своей Родины Государя.
Больше того – лишь Он, Русский Царь, остался до последней минуты один непоколебимо верным присяге России и за Нее – безропотно – не склонил, а сложил голову.
Докажем, что и последнее обвинение, что Он отрекся по безволию – в корне лживо…
* * *Государь вступил на престол при кажущемся благополучии в стране. За тринадцать лет до того престол этот был в крови Его великодушнейшего деда. Это неслыханное по цинизму убийство висело гнетом, а покушение в Борках доказывало, что поход на Монархию продолжается. Личность гиганта духа Александра III грозила подняться во весь рост Самодержавия при малейшей попытке общества стать на пути Его воли. Он сам держал в повиновении не только страну, но Его воля лежала неподъемным грузом какой бы ни было агрессивной политики как общества, так и некоторых извека злобных против нас стран Запада. Но Государь в краткое царствование не успел противопоставить чего-либо реального начавшемуся расстройству экономического порядка в стране, кроме Его величайшего творения – проведения Сибирского пути, значения которого никто и по сей день не оценил, не поняв громадности замысла хода на Восток, где будет решаться все будущее России. Не поняли и того, что этот путь уже спас наш Восток от Англии, опоздавшей кинуть на него Японию.
Меньшего значения были внутренние реформы – водворения порядка на местах с руководством департаментом из Петербурга. Вместо широкого самоуправления и органической системы децентрализации и установления действительной власти на местах законодатель ограничился «опытом» введения земских начальников, причем предводителям дворянства, председателям ряда учреждений не было дано ни власти, ни прав, ни ответственности.[4] В уезде так и не создалось руководящего и объединяющего все части управления и хозяйства органа местной власти.
Власть появилась не в уездах, а в участках. Мысль Государя была сначала отлично воспринята населением, но, не имея ни местного руководства, ни конечной связуемой со строем и земством системы, ни цели, корней не дала. Через головы всех учреждений вожжи управления были в руках департаментского чина, и склонявшиеся перед таковым губернаторы считались с номером «входящего» приказа из Петербурга, а не с земской и сельской жизнью. При этих условиях лучшие и независимые местные люди служить не могли, и состав оставлял желать лучшего. История «входящих» бумаг из министерства и пресловутого Земского Отдела – трагикомична. История эта, ломавшая иногда весь быт и жизнь народа, не могла быть известна Монарху, и причин неудачи реформы Он не знал…
Но, кроме того, даже против этой единственной местной власти, в эпоху бесконечных комиссий Коханова и Пазухина, ополчился либеральный клан бюрократии, и урезаемая реформа так и осталась не законченной до 1905 года, когда при Думе и свободе печати о «власти» никто уже не смел заикнуться. Нечего говорить, что общество и печать ненавидели и высмеивали даже эту попытку устроения порядка. Ничтожная же оплата огромного труда земских начальников не могла привлечь настоящих сил. Таким образом, реформа Государя не получила завершения, и армия поставленных в деревню чиновников осталась армией с генералами и штабами, но без строевых командиров. Удовлетворительно справляясь с задачей – как делать, армия эта не знала – что делать…
Второй важной реформой Государя Александра III – был крестьянский банк. Но министерство финансов до 1897 года медлило развить его деятельность, а с падением денежных средств деревни (цены на хлеб 18–25 коп. пуд) население не могло развить свободной покупки земель.
Экономическое положение страны за период царствования обоих Государей сливается, примерно до 1900 года. С 1880 года сельское хозяйство переживает резкий кризис, цены на продукты непомерно низки, покупательная способность населения слаба, и при этих условиях два тяжелых неурожайных года ослабили силы населения. В тот же период шла политика экспериментов гг. Бунге, Вышнеградского и Витте: страна втягивалась в международный торговый и золотой оборот. Мы начинаем делать долги, и на страну возлагаются все обязанности капиталистического хозяйства по западному образцу.
Здесь нет места объяснять, как самобытный по духу Государь Александр III был вовлечен министрами и дипломатией в безвыходный круг международных обязательств и некоторых форм политики и хозяйства, и разгадка уступчивости этого Государя – нелегка. Бросив Западу свой исторический тост «за единого друга – Черногорию», Государь выказал свое недоверие миру… но мир был сильнее Его: к нам с Запада поступила бюрократическая система управления и хозяйства, на которую даже такой Государь, как Александр III, вынужден был опираться.
В то же время и в полное противоположение развитию капиталистического хозяйства тот же Государь дает закон 14-го декабря 1893 года[5] о неотчуждаемости крестьянского надела. Этим законом крестьяне почти навсегда закрепощались к земле.
Ни продать, ни купить земли, ни пользоваться где-либо кредитом с этой поры крестьяне не могли. Останавливалось всякое внутреннее и внешнее сельское передвижение, расселение, переселение, выход из общины и т. п.
Даже Государь Александр II и его комитеты не могли бы допустить мысли, что крестьяне, покрывшие выкупной долг, могут быть когда-либо ограничены в праве собственности…
Невероятное совершилось, и даже в 1907 году (реформа Столыпина) этот закон не был отменен.
Вся история этого закона и его последствий многократно изложена мною в печати с 1894 года, и я привожу лишь самый факт укрепления общины за счет всякой экономической свободы крестьян и за счет успехов сельского хозяйства. Излюбленная и взлелеянная сановниками (во имя нужды в рабочих руках помещиков-сановников и лени бюрократии провести кадастр), а также славянофилами и рядом с ними Герценами, Бакунинами и Чаадаевыми, и сочиненная в 1836 году для России немцем Гакстгаузеном, община – этот явный признак строя социализма актом 1893 года получил вящее и беспредельное закрепление, превосходящее даже начало коммунистическое, дающее некоторые права выхода из коммуны…
К радости Герценов, Винаверов, Савинковых и Ленина Монархия ужилась с подлинным сельским социализмом; капиталистическое хозяйство строилось при коммуне-общине – и в этом трагическом сочетании и глухой борьбе двух противоположных начал кто-нибудь должен был уступить.[6]
Консервативнейший Государь безотчетно встал на опасный путь. Одной рукой он дал Витте вводить капитализм, другой думал укрепить против него заставу земельного тягла и общины, веря, что народ-общинник останется русским и не наденет маски интернационала.
Государь Александр III жалел народ, боясь его обезземелья, боясь сферы кредита и веря в самобытную крепость духа народа. Мы знаем, что он колебался… но благодаря влиянию на него министров – Толстого и Победоносцева – и всей бюрократии Он перед своим концом бросил закон 1893 года как якорь для народа, но этим остановил движение и работу крестьян. Очаги немца Гакстгаузена тлели. На общину, как на спину тарантула, насадится интеллигенция и зальет Россию ядом социализма в 1917 году. Та же община – клетка и аппарат, который даст возможность большевикам держать народ годами в трепете и нужде.
* * *Покорный мысли, воле и заветам отца, начал царить Государь Николай II. Экономическое положение было сложно и неблагополучно. Сельское хозяйство не могло не падать: налицо была община – воспитательница лени (и народа, и правящего класса); что могло быть легче для фиска и для управления, чем распоряжение кучами Иванов Непомнящих!
Витте, поднимая на дыбы промышленность при общине и слабеющем сельском хозяйстве и начиная занимать золото, сознательно не открывает глаза обоим Государям. Неопытный в первые годы Государь был всецело в руках старых министров.
Но кризис сельского хозяйства не мог уже быть замолчан. Дутые успехи показной для Запада политики Витте не скрывают кризисов и падения сельского хозяйства. Настало время, когда вся система государственного хозяйства требовала пересмотра.
«Неисчерпаемые» наши богатства не слишком привлекают иностранный капитал, и с 1900 года приток его ослабевает. Повторяется слово «урожай», и на нем начинают строиться вся наша экспортная политика и бюджет. Открыв все денежные краны казны промышленности и торговле (городам), Витте не дает ни копейки – земле, и от нее ждет средств.
По почину Государя, в 1901-м году созывается Особое Совещание Сельскохозяйственной Промышленности.[7] Витте организует его добросовестно, но ставка его на либерализм провинции срывается; до 600 комитетов говорят одно дело (о «конституции» проговорились всего 8 комитетов). Комитеты консервативны; просят уничтожения общины, перехода к единоличному владению, кредита, расселения, переселения и проч. На величайший акт Государя – призыв местных людей – сельская Россия дает решающий и продуманный ответ. Началась сводка капитального труда. Особое совещание работает в комиссиях и подходит к выводам…
Государю была необходима такая помощь, Он ждет ее с мест, проявляя громадный интерес. Как в освободительную реформу Александра II, как в эпоху местной реформы при Александре III, так и в эту эпоху Петербург – его общество и бюрократия – вмешивается двумя течениями. Одни находят ответы комитетов слишком консервативными, другие – либеральными. Чиновный Петербург возмущается – как смеет провинция указывать! Начинается ведомственная, подпольная борьба и интрига. Плеве подозревает Витте. Витте его ненавидит. Два клана борются два года, и течение, якобы консервативное, берет верх. Плеве испрашивает повеление остановить работы Совещания – и на них ставится крест. Труды Комитетов сданы в архив.
Государю неоткуда знать правды, т. к. сводка трудов – не готова, а самый процесс Совещания Ему представлен как опасный шаг со стороны Витте…
Исторический и важнейший акт Государя – созыв Комитетов – сорван! О нем нарочно забудут до 1917 года и будут делать вид забвения до сих пор.
Полно или не полно созванная, но страна, в числе до 50 тысяч местных людей и крестьян, ответила Государю, показав свой разум и верность. Община была накануне конца, а бюрократия и общество ее опять отстояли – для 1905 и для 1917 года…
Злорадно смеялся Витте и его светские друзья, радовались немцы…
Этого мало: на волю Государя был сделан поход, и кампания оппортунистов-чиновников, поныне здравствующих, побудила Плеве испросить Манифест 26-го февраля 1904 года, которым община и неотчуждаемость надела и затруднение выхода из общины и переселения – подтверждались и закреплялись… Это был удар ведомственный по Витте, отразившийся на работе всей местной России, ничего с Витте общего не имевшей…
И лишь в 1907 году первый после Александра I Государь решается сломить общину и дает свободу действия Столыпину. Община надломана, но не сломана. Закон о собственности еще не проведен, но вводится единоличное хозяйство.
На этот закон общество отвечает так: все радикальное общество, бывшее в 80-х годах за индивидуальное право, становится против Столыпина. Враги России поняли, что община – основной успех и ключ революции. Поняли и зарубежные враги, что при объявлении всей земли личной собственностью ее пользователей – народ в десять лет окрепнет, будет непобедим. Начался второй поход, и Столыпина убили.
Его последователи не имели ни энергии, ни разума быстро и энергично закончить эту главную реформу Государя, подымавшую все силы народа и хозяйства и страховавшую от всяких революций.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Прочтя мое открытое письмо-обвинение в марте 1905 года в «Моск. Вед.», Витте был у меня, и в оправдание себя показал мне свою тайную записку, часть которой ныне опубликована его супругой. Ту же записку он показал Ф. Д. Самарину и в общей беседе «поклялся», что публиковать ее не будет, сознавая неточности и преувеличения.
2
Типичным показателем отношений «света» к Государю служит книга барона Н. Врангеля. Привожу выдержки: «…Я вращался в кругу знати, вершителей судеб и т. д.» Эпоху Государя Николая I он определяет: «…мишура, насилие, время розог, плетей, дикого произвола, беззаконий, казней, мишура могущества, перед которым трепещет Европа… все блеф, пуф (стр. 5 и др.). Оплеухи в домах и на улице, драли везде»…
Эпоха Александра II: описание, как себя нежит и холит аристократия.
«При Александре III и его сыне ведется травля евреев. Положение невыносимо; они чуть не умирают с голоду» и т. д.
При Александре III – «последние годы жизни – стоячее болото. У Александра не было ни сил, ни особого дарования».
«Некоторые царедворцы зовут Александра III дворником, характеризуют по его седалищу… Скобелев презирает Александра. При Черевине и Дохтурове Скобелев говорит, что «Государь полетит, и скатертью дорога».
Г. Врангель «сам видел как какая-то карета улепетывала в 1905 г., а мальчишки кричали – ату его, – в карете был Николай II».
Манифест 1904 г. Врангель называет каталогом «Мюр и Мирилиза».
Близкий придворный говорил Врангелю, что перевороты как коректив, неизбежны.
Николай II – армией не командует. Наборами деревни опустошались. Поля невозделаны, массы рабочих без работы. Солдаты скверно кормятся, грязь, разруха во всем.
«Самодержавие приказало долго жить. Умер от слабости, говорит народ. Покойника отпели» и т. д. и т. д.
От автора: Таковы лишь некоторые перлы писания этого «аристократа», конногвардейца, банковского дельца… старца. За кого и от кого он говорит? И отчего люди его круга не опровергают таких клевет?..