Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 1. На краю пропасти

– Глава «Мальборо моторс».

– Ага, – протянул Данросс с неожиданным мрачным восторгом. – Уже столько лет точу зуб на этих типов. И на отца, и на сына.

– Я знаю.

– Значит, Никклины – потомки Тайлера Брока? Ну что ж, немного времени пройдет, прежде чем мы сможем вычеркнуть их из списка. Прекрасно, прекрасно. Им известно, что они в черном списке Дирка Струана?

– Не думаю.

– Тем лучше.

– Не согласен! Ты терпеть не можешь молодого Никклина, потому что он обошел тебя. – Аластэр Струан сердито ткнул пальцем в Данросса. – Пора тебе бросить это дело. Оставь все эти гонки по холмам и Гран-при Макао[9] полупрофессионалам. У Никклинов больше времени, чтобы заниматься своими машинами, это их жизнь, а тебя теперь должны заботить другие гонки, более важные.

– В Макао одни любители, а в прошлом году эти гады сжульничали.

– Это не доказано – у тебя взорвался двигатель. Мало ли двигателей взрывается, Иэн. Это как повезет!

– С моей машиной кто-то поработал.

– Это тоже нужно доказать! Господи, и ты еще говоришь о плохой наследственности? В некоторых вещах ты такой же бестолковый, как сам Дирк Струан!

– Вот как?

– Да, и…

Филлип Чэнь быстро вмешался, желая покончить с царившей в комнате напряженностью:

– Если это так важно, позвольте я попробую выяснить истину. У меня есть свои источники. Мои китайские друзья узнают, должны узнать, замешаны ли в этом Том или молодой Дональд Никклин. Ну а если тайбань пожелает принять участие в гонках, это его право, – деликатно добавил он. – Не так ли, Аластэр?

Тот сдержал ярость, хотя шея у него оставалась багровой.

– Да-да, ты прав. И все же, Иэн, мой совет – бросить это дело. Они приложат еще больше стараний, чтобы добраться до тебя, потому что ваша неприязнь взаимна.

– Есть ли кто-нибудь еще, о ком я должен знать, – в списке?

Струан ответил не сразу:

– Нет, сейчас нет. – Он открыл вторую бутылку и стал разливать шампанское. – Что ж, теперь это все твое – и повеселишься, и попотеешь. Я рад, что передаю тебе дела. Как разберешься со всем, что есть в сейфе, сразу поймешь, что лучше и что хуже всего. – Он подал каждому бокал и отпил из своего. – Клянусь Господом Иисусом, это самое лучшее из всех французских вин.

– Да, – согласился Филлип Чэнь.

Данросс считал, что «Дом Периньон» не стоит тех денег, что за него просят, и такой высокой оценки не заслуживает, да и урожай пятьдесят четвертого года был не из самых удачных. Но он промолчал.

Струан подошел к барометру. Девятьсот семьдесят девять и две десятых.

– Похоже, тайфун идет серьезный. Ладно, дело не в этом. Иэн, у Клаудиа Чэнь есть папка для тебя по важным вопросам и полный список наших акций – с именами номинальных владельцев. Если будут вопросы, поторопись с ними до послезавтра: у меня билет в Лондон. Клаудиа ты, конечно, оставишь.

– Конечно. – Клаудиа Чэнь, исполнительный секретарь тайбаня и дальняя родственница Филлипа Чэня, была еще одним звеном, связывавшим, помимо компрадора, старого и нового тайбаня.

– А как насчет нашего банка – гонконгско-китайского банка «Виктория»? – Данросс задал этот вопрос с наслаждением. – Я не знаю точно, сколько у нас там акций.

– Это всегда знал лишь тайбань.

Данросс повернулся к Филлипу Чэню:

– А сколько у тебя на счетах, официально или через подставных лиц?

Ошеломленный компрадор медлил с ответом.

– В будущем я намерен использовать твои акции при голосовании вместе с нашими. – Данросс не сводил глаз с компрадора. – Я хочу знать, сколько их, сейчас, а завтра к полудню жду от тебя письменного подтверждения официальной передачи мне и последующим тайбаням бессрочной доверенности на голосование, а также права первого выбора акций, если ты когда-нибудь решишь их продать.

Молчание затягивалось.

– Иэн, – заговорил было Филлип Чэнь, – эти акции… – Но воля Данросса пошатнула его решимость. – Шесть процентов… немногим более шести процентов. Я… все будет так, как пожелаешь.

– Ты не пожалеешь об этом. – Данросс перенес внимание на Аластэра Струана, и сердце у того замерло. – Так сколько акций у нас? Сколько у подставных лиц?

Аластэр колебался.

– Это всегда знал лишь тайбань.

– Конечно. Но нашему компрадору нужно доверять, причем абсолютно. – Данросс пытался вернуть старику попранное достоинство, понимая, как тот переживает свое унижение в присутствии Аластэра Струана. – Сколько?

– Пятнадцать процентов, – выдавил из себя Струан.

Данросс, как и Филлип Чэнь, даже охнул. Ему хотелось закричать: «Господи Иисусе, у нас пятнадцать процентов, а у Филлипа еще шесть, и у тебя, черт побери, не хватило ума, чтобы использовать такой пакет, какого, вероятно, больше нет ни у кого, чтобы добиться для нас кредитов, когда мы почти разорены?»

Вместо этого он наклонился, разлил остатки вина по бокалам и за это время сумел успокоить бешено колотящееся сердце.

– Прекрасно, – невозмутимо, ровным тоном произнес он. – Надеюсь, теперь дела у нас пойдут лучше, чем когда-либо. – Он сделал глоток вина. – Я переношу особое собрание. На следующую неделю.

Оба собеседника внимательно смотрели на него. Несмотря на вражду, тайбани «Струанз», «Ротвелл-Горнт» и банка «Виктория» ежегодно начиная с 1880 года тайно встречались для обсуждения вопросов, которые влияли на будущее Гонконга и Азии.

– Они могут не согласиться на перенос собрания, – сказал Аластэр.

– Я позвонил всем сегодня утром. Оно состоится в следующий понедельник, в девять утра, здесь.

– Кто будет от банка?

– Заместитель главного управляющего Хэвегилл: старик в отпуске – сначала собирался в Японию, потом в Англию. – Лицо Данросса помрачнело. – Придется обойтись тем, что есть.

– Пол – парень ничего, – заявил Аластэр. – Он будет следующим главным управляющим.

– Не будет, если у меня получится, – парировал Данросс.

– Тебе никогда не нравился Пол Хэвегилл, да, Иэн? – спросил Филлип Чэнь.

– Да. Он слишком ограничен, слишком замкнут в пределах Гонконга, слишком отстал от времени и слишком напыщен.

– И он настраивал против тебя твоего отца.

– Да. Но это не главное, почему он должен уйти, Филлип. Он должен уйти, потому что стоит на пути Благородного Дома. Он слишком консервативен, недопустимо щедр по отношению к «Эйшн пропертиз» и, как я считаю, является тайным союзником «Ротвелл-Горнт».

– Не согласен, – сказал Аластэр.

– Знаю. Но нам нужны деньги, чтобы расширяться, и я намерен эти деньги достать. Так что я собираюсь использовать мой двадцать один процент очень серьезно.

Буря за окном усилилась, но они, похоже, этого не замечали.

– Не советую рассчитывать на банк «Виктория», – серьезно заявил Филлип.

– И я тоже, – поддержал Аластэр Струан.

– А я и не собираюсь. При условии, что со мной будет сотрудничать мой банк. – Какое-то время Данросс смотрел на дождевые струи. – Кстати, я пригласил на собрание и Джейсона Пламма.

– За каким чертом? – Шея Струана вновь побагровела.

– Между нами и его «Эйшн пропертиз» мы…

– Пламм в черном списке Дирка Струана, как ты его называешь, и на сто процентов наш противник.

– Из четырех ведущих гонконгских компаний решающий голос у нас… – Громкий телефонный звонок не дал ему договорить. Все посмотрели на телефон.

– Это теперь твой телефон, не мой, – мрачно буркнул Аластэр Струан.

Данросс снял трубку.

– Данросс. – Послушав немного, он произнес: – Нет, мистер Аластэр Струан покинул свой пост, теперь я тайбань «Струанз». Да. Иэн Данросс. Что в телексе? – Он снова стал слушать. – Да, благодарю вас.

Он положил трубку. Потом наконец нарушил тишину:

– Звонили из нашего офиса в Тайбэе.[10] «Нетающее облако» затонуло у северного побережья Формозы.[11] Они полагают, что судно пошло на дно со всем экипажем…

Воскресенье

18 августа 1963 года

Глава 1

20:45

Полицейский в легком тропическом костюме и белой рубашке с форменным галстуком стоял, опершись на угол стойки бюро информации, и незаметно наблюдал за высоким евразийцем. В ярко освещенном здании аэропорта было жарко. Влажный воздух полнился запахами. Как всегда галдящие толпы китайцев. Мужчины, женщины, дети, грудные младенцы. Подавляющее большинство – кантонцы. Другие азиаты, несколько европейцев.

– Суперинте́ндент?

Мило улыбаясь, ему протягивала трубку девица из бюро информации.

– Вас, сэр. – Белоснежные зубы, темные волосы, темные миндалевидные глаза, прелестная золотистая кожа.

– Спасибо. – Он обратил внимание, что девица из Кантона и новенькая. Улыбка на самом деле ничего не значила, за ней не скрывалось ничего, кроме кантонского бесстыдства, но ему на это было наплевать. – Да, – сказал он в трубку.

– Суперинтендент Армстронг? Это диспетчерская. «Янки-2» только что приземлился. По графику.

– По-прежнему шестнадцатый выход?

– Да. Он будет там через шесть минут.

– Спасибо. – Роберт Армстронг был мужчина немаленький. Он перегнулся через стойку и положил трубку. При этом отметил длинные ноги девицы, ее соблазнительные формы, подчеркнутые глянцевым, чересчур облегающим форменным чунсамом,[12] и попытался на секунду представить, какова она в постели. – Как тебя зовут? – спросил он, прекрасно зная, что никому из китайцев не хочется называть свое имя полицейскому, тем более европейцу.

– Мона Лян, сэр.

– Спасибо, Мона Лян. – Он кивнул, не отрывая от нее бледно-голубых глаз, и заметил, что она почувствовала его взгляд и слегка поежилась. Это было приятно. Он ухмыльнулся и снова переключил внимание на того, за кем следил.

Евразиец, Джон Чэнь, стоял у одного из выходов без сопровождающих, и это было удивительно. Удивительно было и то, что он нервничал. Обычно Джон Чэнь сохранял полную невозмутимость, а теперь поминутно посматривал то на свои часы, то на табло ПРИБЫТИЕ, потом снова на часы.

«Еще минута – и начнем», – подумал Армстронг.

Он потянулся было в карман за сигаретой, но вспомнил, что бросил курить две недели назад в качестве подарка на день рождения жены. Поэтому лишь коротко выругался и засунул руки еще глубже в карманы.

Вокруг бюро информации носились и толкались неугомонные пассажиры и встречающие. Они то уходили, то возвращались, громко спрашивая, где и когда, как и почему и снова где на самых различных диалектах. Кантонский он понимал хорошо. Немного знал шанхайский и северный пекинский.[13] Несколько выражений и бо́льшую часть ругательств на диалекте чаочжоу. Чуть-чуть тайваньского.

Он уже шел от стойки легкой походкой спортсмена – на голову выше всех в толпе, крупный, широкоплечий. Он отслужил в полиции Гонконга семнадцать лет и теперь возглавлял Си-ай-ди – департамент уголовного розыска – района Коулун.

– Добрый вечер, Джон, – сказал он. – Как дела?

– О, привет, Роберт. – Джон Чэнь мгновенно насторожился. По-английски он говорил с американским акцентом. – Все замечательно, спасибо. А у тебя?

– Прекрасно. Ваш человек в аэропорту сообщил в паспортный контроль, что ты встречаешь какой-то особый самолет. Чартерный – «Янки-2».

– Да, но это не чартер. Этот самолет частный. Принадлежит Линкольну Бартлетту, американскому миллионеру.

– Он сам на борту? – спросил Армстронг, хотя знал ответ.

– Да.

– Его кто-нибудь сопровождает?

– Только исполнительный вице-президент, который делает за него всю черновую работу.

– Господин Бартлетт – твой приятель? – «Знаю, что нет».

– Гость. Мы надеемся, что будем вести с ним бизнес.

– Вот как? Ну что ж, его самолет только что приземлился. Может, пройдешь со мной? Я избавлю тебя от всех этих бюрократических проволочек. Это то немногое, что мы можем сделать для Благородного Дома, не так ли?

– Спасибо за хлопоты.

– Да какие это хлопоты. – Армстронг провел Чэня через боковую дверь в загородке зоны таможенного досмотра. Заметив Армстронга, полицейские в форме моментально отдавали честь и задумчиво смотрели на Джона Чэня, которого тут же узнавали.

– Это имя – Линкольн Бартлетт, – продолжал Армстронг с деланой веселостью, – ничего мне не говорит. Или должно говорить?

– Нет, не должно, если ты не в бизнесе, – сказал Джон Чэнь, а потом продолжал нервно и быстро: – У него есть кличка – Рейдер, Налетчик. Его так прозвали за успехи в части недружественных слияний и поглощения других компаний, в большинстве случаев гораздо более крупных, чем его собственная. Интересная личность – я встретил его в Нью-Йорке в прошлом году. Валовая прибыль его многопрофильной корпорации составляет почти полмиллиарда долларов в год. По его словам, он начал в сорок пятом, одолжив две тысячи долларов. Теперь занимается нефтехимической промышленностью, тяжелым машиностроением, электроникой, ракетами. Имеет много заказов от правительства США: пенопласт, продукция из полиуретановой пены, удобрения. У него даже есть компания по производству и продаже лыж и спортивных товаров. Название корпорации – «Пар-Кон индастриз». Что ни назови, все у него есть.

– Я думал, что всем уже завладела твоя компания.

– Не в Америке, – вежливо улыбнулся Джон Чэнь, – и это не моя компания. Я лишь мелкий акционер «Струанз», служащий.

– Но ты один из директоров и старший сын Благородного Дома Чэнь, а стало быть, станешь следующим компрадором. – По исторической традиции компрадор – бизнесмен китайского или евразийского происхождения – действовал как эксклюзивный посредник между европейским торговым домом и китайцами. Весь бизнес проходил через его руки, и в них оставалось понемногу от всего.

«Столько богатства, столько власти, – думал Армстронг, – и все же, если повезет, мы свалим тебя, как Шалтая-Болтая, и всю компанию „Струанз“ вместе с тобой. Господи, если это произойдет, будет такой скандал, что весь Гонконг разлетится на куски», – говорил он про себя, и его даже мутило от сладости предвкушения.

– Ты будешь компрадором, как твой отец, и дед, и прадед. Твой прадед был первым, да? Сэр Гордон Чэнь, компрадор великого Дирка Струана, который основал Благородный Дом и почти что, черт возьми, основал Гонконг.

– Нет. Компрадором Дирка был человек по имени Чэнь Шэн. Сэр Гордон Чэнь был компрадором сына Дирка, Кулума Струана.

– Они ведь были сводные братья, да?

– Да, если верить легенде.

– Ах да, легенды, ими мы и питаемся. Кулум Струан – еще одна легенда Гонконга. Но ведь сэр Гордон Чэнь тоже легенда. Везет тебе.

«Везет ли? – горько спросил себя Джон Чэнь. – Вести происхождение от незаконнорожденного сына шотландского пирата, торговца опиумом, распутного злого гения и убийцы, если некоторые из этих рассказов – правда, и кантонской певички, выкупленной из маленького грязного борделя, который до сих пор можно найти в одном из крошечных переулков Макао? Чтобы почти все в Гонконге – и китайцы, и европейцы – знали твою родословную и презирали тебя?»

– Какое там «везет», – проговорил он, стараясь внешне сохранять спокойствие. В темных волосах поблескивала седина, красивое лицо англосаксонского типа, хотя подбородок несколько безвольный, разрез темных глаз чуточку азиатский. Ему было сорок два. Легкий льняной костюм, как всегда безупречно сшитый, туфли от Эрме, часы «ролекс».

– Не согласен, – искренне возразил Армстронг. – Быть компрадором «Струанз», Благородного Дома Азии… это что-то. В этом есть нечто особенное.

– Да уж, особенное, это точно. – Джон Чэнь проговорил это со всей определенностью.

С тех пор как он себя помнил, родовое наследие приводило его в бешенство. Он постоянно чувствовал на себе испытующие взгляды – старший сын, следующий в роду, – ощущал кожей жадность и зависть, которым не виделось конца. Из-за этого он жил в неизбывном страхе, как ни пытался его превозмочь. Он никогда не испытывал ни малейшей потребности хотя бы в толике этой власти или этой ответственности. Не далее как вчера у него произошла еще одна ужасная ссора с отцом, хуже еще не было.

– Мне не нужно ничего от «Струанз»! – кричал он. – В сотый раз говорю тебе, я хочу уехать к чертовой матери из Гонконга, хочу вернуться в Штаты, хочу жить своей собственной жизнью, своим умом!

– А я повторяю тебе в тысячный раз, послушай меня. Я послал тебя в Аме…

– Давай я буду заниматься нашими интересами в Америке, отец. Пожалуйста. Дел там более чем достаточно! Ты мог бы предоставить мне пару мил…

– Айийя, слушай меня! Мы зарабатываем деньги именно здесь, здесь, в Гонконге и в Азии! Я послал тебя учиться в Америку, чтобы подготовить семью к жизни в современном мире. Теперь ты готов, и твой долг перед сем…

– Отец, но ведь есть Ричард и молодой Кевин. Ричард разбирается в бизнесе в десять раз лучше меня и рвется в бой. Или взять дядю Джейм…

– Ты будешь делать, как я скажу! Милостивый Боже, ты же знаешь, что этот американец Бартлетт исключительно важен для нас. Нам нужны твои зна…

– …дядю Джеймса или дядю Томаса. Дядя Джеймс подошел бы тебе лучше всех, это было бы лучше всего для семьи и луч…

– Ты мой старший сын. Ты будешь главой семьи и компрадором после меня!

– Не буду, клянусь Богом!

– Тогда не получишь больше ни медяка!

– И что это изменит! Мы все живем на жалкие подачки, что бы ни думали про нас другие! Сколько у тебя денег? Сколько миллионов? Пятьдесят? Семьдесят? Сто…

– Если ты сейчас же не извинишься и не прекратишь нести весь этот вздор, не прекратишь раз и навсегда, я лишу тебя наследства прямо сейчас! Прямо сейчас!

– Приношу свои извинения за то, что рассердил тебя, но я не изменюсь никогда! Никогда!

– Даю тебе время до моего дня рождения. Восемь дней. Восемь дней на то, чтобы стать помнящим о своем долге сыном. Это мое последнее слово. Если к моему дню рождения ты не станешь послушным, я навсегда отсеку тебя и твою линию с нашего древа! А теперь убирайся!..

От переживаний у Джона Чэня аж живот подвело. Он не выносил этих бесконечных ссор, когда отец багровел от злости, жена заливалась слезами, дети замирали от страха, а его мачеха, родные и двоюродные братья злорадствовали: все хотят, чтобы он убрался, все его сестры, большинство дядюшек и все их жены. «Зависть, жадность. Черт с ним и с ними со всеми! – думал он. – Однако отец прав насчет Бартлетта, хотя и не в том смысле. Нет. Этот человек для меня. И эта сделка. Одна эта сделка – и я свободен навсегда».

Они почти прошли длинный, ярко освещенный зал таможенного досмотра.

– Идешь на скачки в субботу? – спросил Джон Чэнь.

– А кто не идет?

За неделю до того, к вящему восторгу всего населения, могущественный Скаковой клуб, обладавший эксклюзивной монополией на скачки – единственная официально разрешенная форма азартных игр в колонии, – выпустил специальный бюллетень, в котором говорилось: «Несмотря на то что официально сезон в этом году открывается только 5 октября, с любезного дозволения нашего сиятельного губернатора, сэра Джеффри Эллисона, распорядители приняли решение провести в субботу 24 августа День специальных скачек для удовольствия местных жителей и в качестве поощрения им за усердный труд и стойкое перенесение тягот второй по размерам нанесенного ущерба засухи в нашей истории…»

– Я слышал, что у вас в пятом заезде идет Голден Леди, – сказал Армстронг.

– По словам тренера, у нее есть шанс. Подходи к ложе отца, выпьешь с нами. Я послушал бы твои советы. Ты же у нас великий игрок.

– Просто удачливый. В любом случае мои десять долларов не сравнить с твоими десятью тысячами.

– Но ведь такое случается, лишь когда участвует одна из наших лошадей. Прошлый сезон был просто провальным… Вот бы выиграть… Я знал бы, куда деть эти деньги.

– Я тоже. – «Господи, – подумал Армстронг, – как мне нужно выиграть. Но тебе, Джонни Чэнь, абсолютно наплевать, выиграешь ты десять либо сто тысяч или проиграешь». Он старался совладать с поднимающейся завистью. «Спокойно, – сказал он себе. – Жулики – это реальность бытия, и твоя работа – по возможности ловить их, как бы они ни были богаты и влиятельны, и довольствоваться своим паршивым жалованьем, в то время как на каждом углу денег можно накосить хоть отбавляй. Чего завидовать этому ублюдку? Он все равно попался, так или иначе». – Да, кстати, я послал констебля, чтобы он провел вашу машину через ворота. Она будет ждать тебя и твоих гостей у трапа самолета.

– О, вот здо́рово, спасибо. Прошу прощения, что доставил столько хлопот.

– Какие хлопоты… Так, чтобы поддержать престиж. Верно? Я понял, что для вас это, должно быть, весьма особый случай, если ты приехал встречать сам. – Армстронг не удержался, чтобы не подпустить еще одну шпильку. – Как я уже говорил, для Благородного Дома и похлопотать не грех.

С лица Джона Чэня не сходила та же вежливая улыбка, но про себя он грязно выругался по-американски. «Мы терпим тебя, потому что ты очень важный коп, который всем завидует, по уши в долгах, наверняка продажный и в лошадях не разбирается. Так тебя и так четыре раза. Цзю ни ло мо[14] всех твоих родственников в прошлом и будущем». Джон Чэнь сказал это про себя, но постарался никоим образом не выдать, как непристойно он выбранился. Армстронга откровенно ненавидели все янь Гонконга, однако из многолетнего опыта Джон Чэнь знал, что по безжалостности, мстительности и хитроумию Армстронг не уступит любому грязному маньчжуру.[15] Он дотронулся до половинки монеты, висевшей на шее на кожаном шнуре. Пальцы затряслись, когда Чэнь почувствовал металл через ткань рубашки. Он невольно содрогнулся.

– Что-нибудь случилось? – спросил Армстронг.

– Ничего. Правда, ничего. – «Возьми себя в руки».

Покинув зал таможенного досмотра, они попали в зону паспортного контроля. На улице было темно. Беспокойные толпы усталых людей нетерпеливо ждали в очередях, выстроившихся перед чиновниками паспортной службы в форме, которые с каменными лицами сидели за небольшими аккуратными столиками. Чиновники приветствовали Армстронга. Джон Чэнь чувствовал на себе их обшаривающие взгляды.

Как всегда, от пристального внимания подступила тошнота, хотя расспросы ему не грозили. У него на руках не просто второсортный гонконгский, а настоящий британский паспорт, а также американская «грин кард» для иностранцев – самое бесценное, чем он владел. С ней он мог свободно работать, развлекаться и жить в США, имея все привилегии коренного американца, кроме права на голосование. «Кому нужно это голосование?» – думал он, воззрившись в ответ на одного из чиновников, стараясь выглядеть молодцом, но все же чувствуя себя раздетым под пристальным взглядом.

– Суперинтендент? – Чиновник протягивал Армстронгу телефонную трубку. – Вас, сэр.

Глядя, как Армстронг возвращается, чтобы взять трубку, Джон Чэнь думал, каково это – быть полицейским, который может брать и брать взятки, да еще какие, и, – наверное, в миллионный раз – каково это – быть стопроцентным британцем или стопроцентным китайцем, а не евразийцем, которого презирают и те и другие.

Он видел, что Армстронг напряженно слушает, потом до него донеслось сквозь гул толпы: «Нет, просто задержите. Я займусь этим сам. Спасибо, Том».

– Прошу прощения, – извинился Армстронг, вернувшись, и пошел дальше мимо кордона паспортного контроля по небольшому коридору в ВИП-зал – чистый и просторный, с баром и прекрасным видом на аэропорт, город и залив. В зале никого не было, за исключением чиновника паспортной службы и таможенника. Один из людей Армстронга ждал у шестнадцатого выхода – стеклянных дверей, которые вели на залитый светом бетон. Было видно, как «Боинг-707» заруливает к своим стояночным отметкам.

– Добрый вечер, сержант Ли, – поприветствовал Армстронг. – Все готово?

– Да, сэр. «Янки-2» как раз выключает двигатели. – Сержант Ли снова отдал честь и открыл им двери.

Армстронг поднял глаза на Джона Чэня. Он знал, что ловушка почти захлопнулась.

– После вас.

– Спасибо. – И Джон Чэнь вышел из дверей на бетонное покрытие.

«Янки-2» возвышался над ними. Выключенные реактивные двигатели почти замерли и лишь глухо урчали. Команда наземного обслуживания подводила к самолету высокий самодвижущийся трап. Сквозь небольшие окна кабины виднелись тускло освещенные лица пилотов. В стороне, в тени, припарковался синий «роллс-ройс» модели «силвер клауд», принадлежавший Джону Чэню. Рядом с машиной стоял китаец-водитель в форме, а около него – полицейский.

Главная дверь в салон самолета открылась, и вышедший стюард в форме приветствовал двух служащих аэропорта, ожидавших на платформе трапа. Он передал одному из них сумку с полетными документами и таможенными декларациями, и завязалась приветливая беседа. Потом служащие замолчали. Почтительно. И вежливо отдали честь.

Девушка была высокого роста, энергичная, изящная американка.

– Айийя! – Армстронг даже тихо присвистнул.

– У Бартлетта неплохой вкус, – пробормотал Джон Чэнь, и сердце у него забилось быстрее.